***
— Ну, и где мой новый сосед по квартире? — бодро, вместо приветствия спросил вошедший в комнату отдыха Фёдор. — Вот он, — Настя положила ладонь на кошачью переноску, что стояла около неё на диване. Послышался жалобный писк. — Только он трусишка ещё тот, так что приветственную тусовку в его честь не устраивайте. Фёдор вразвалочку, будто он — моряк, а мы как раз сейчас качались на волнах, направился к переноске. Он был грузным мужчиной с характерным пивным животом (не слишком большим, но заметным невооружённым взглядом даже под бесформенной дутой курткой), в котором всё, от мелодии звонка до крылатых фраз, выдавало в нём человека за сорок. — Жаль, я как раз привёз из командировки отличный коньяк. — Фёдор расстегнул куртку и присел на корточки перед переноской, чтобы заглянуть внутрь. — Но ты, шкет, всё равно слишком мал для собутыльника. Хотя, я уже в пятнадцать в гараже втихаря с друзьями самогон варил. Шутил он тоже соответствующе. «На моего батю похож», — говорила Настя. Оставив Фёдора с Настей, которая рассказывала ему про нового котёнка, я отправился к Фризу. Ему не стало ни лучше, ни хуже, он будто ждал смерти, но она никак к нему не приходила. Глядя на измученного болезнью кота, я вдруг вспомнил маму, и тут же погнал непрошеные мысли прочь. Вместо них пришли воспоминания о недавних словах Дианы. Когда я спросил, что же в итоге с этим несчастным котом, она сказала, что для окончательной постановки диагноза надо повторить тест через двенадцать недель после первых анализов. «Ужасно долго», — сказал я. «Да, — согласилась Диана. — Поэтому мы просто ждём и наблюдаем, лечим его на основе той информации, что есть. Но… Лучше готовиться к худшему». Я не знал, как реагировать. И как держаться с Фризом. Мне и до этого было тяжело, но я старался бодриться, чтобы кот лишний раз не волновался, однако сейчас это казалось непосильной задачей. Диана говорила так, будто нужно не просто готовиться, а словно надежды уже нет. Чем дольше я смотрел на худого, несчастного Фриза, лежавшего под капельницей, тем больше думал, что это правда. И с каждым днём было всё сложнее отделаться от скверных мыслей. Казалось, на мир внезапно наложили чёрно-белый фильтр, стёрли даже воспоминания о привычных цветах. Я отчаянно хотел найти хотя бы капельку чего-то яркого, а когда находил — трепетно лелеял и старался сосредоточиться только на этом. Эти редкие находки напоминали стёклышки из неизвестного витража, и мне нравилось думать, что если собрать их все, то откроется прекрасная картина. Пока что в чёрно-белом мире я отыскал только два. Первым, зелёным стёклышком стали сообщения от Лёши. Он писал каждый день, спрашивал, как дела в приюте или универе. Мне было приятно, но далеко не всегда находились силы на ответ. Это вызывало чувство вины и отвращения к самому себе. Ведь Лёша искренне интересовался и беспокоился. Но он почувствовал моё состояние и стал отправлять по короткой главе корейского или японского комикса про котика и его хозяина. Рисовка в нём была лаконичной, в мягкой ограниченной палитре, а истории — безобидными и милыми. Они всегда поднимали мне настроение. Иногда этот комикс являлся лучшим, что случалось со мной за день. В результате у нас сформировалось негласное правило: если я как-то комментировал комикс, то Лёша начинал разговор, и мы немного болтали. Если же нет, в этот день он больше ничего не писал. Вторым стёклышком оказался Максим. Когда я это понял, то начал размышлять, какого бы цвета он мог быть? Хоть Максим и ходил всегда в чёрном, мне не хотелось делать его стекло таким. Зачем в сером мире ещё больше тьмы? Вскоре я подумал о жёлтом цвете и уже не мог выбросить его из головы. В последнее время Максим стал довольно часто заходить в наш зоомагазин, хотя мог бы закупиться за один раз и забыть о корме на неделю. Но он брал лишь парочку упаковок, говоря что-то вроде: «Лишний повод прогуляться». Но мы оба понимали, что повод — да, прогуляться — нет. — Интересно, снег будет или опять до января ждать? — спросил Максим, глядя на яркие огни машин, проезжавших за воротами приюта. Они прорезали тьму и сливались в единый красно-белый поток. Мы сидели на ступеньках перед входом, чуть прижавшись друг к другу для тепла, и если бы у меня спросили, кто придвинулся первым, я бы не смог ответить. — Не рано ли ты об этом думаешь? Ноябрь ещё не закончился. — Да, но осень довольно тёплая, даже дождей мало было, хотя всё равно слякотно. — А ты любишь снег? — Когда он белый и чистый — очень. Вот только у нас он быстро превращается в какое-то грязное месиво. Даже если слова Максима начинались с хорошей ноты, его пессимизм всегда завершал всё недовольством. Вот и сейчас он насупился и хмуро посмотрел вперёд, будто машины на дороге уже породили грязную колею. — Да ладно, — я толкнул его в бок, — во дворах же всё равно чисто. — Угу, — буркнул Максим. — Только его ещё и не убирает никто. И я постоянно падаю. — Может, у тебя подошва слишком скользкая? — Нет, у меня для зимы мартинсы, у них в этом плане всё отлично. Просто на мне проклятие, — слишком серьёзно заявил Максим. Это было неожиданно, потому что в проклятия он не верил. — Я за один выход из дома могу упасть раза три. — Это опасно, — с искренним беспокойством сказал я. — Так и сломать что-то можно. — Меня проносило, я только синяки набивал и одежду пачкал. Послышался колокольчик, мы синхронно обернулись и увидели вышедшего Фёдора. Попрощавшись, он вразвалочку зашагал к своей «Ладе-Калине», неся переноску с пищащим котёнком. Я пару раз помахал ему и, когда красная машина выехала с маленькой парковки, сунул руку в карман Максимовой дублёнки. Карманы моего пальто были декоративными, перчатки я оставил в комнате отдыха, поэтому приходилось держать одну руку между коленей, а другую прятать на чужой территории. — У него там кот Матроскин? — Максим кивнул в сторону скрывшейся машины. Его тяга придумывать прозвища не обошла и волонтёра, поэтому он был не просто Фёдор, а дядя Фёдор. И ездил не в командировки, а в Простоквашино. Однажды я спросил, почему Максим такой вредный и не желает использовать нормальные человеческие имена, а он ответил, что дело не в его характере, а в ужасной памяти на имена. «Но тебя я быстро запомнил. Так что, да, Зефирный принц — результат твоей сладости и моей вредности», — добавил Максим, ухмыляясь и ожидая, что эта новость меня осчастливит. — Нет, он коричневый и совсем не полосатый, — сказал я про котёнка и зевнул. Максим поддался рефлексу и широко раскрыл рот. Я невольно задержал взгляд на идеально ровных зубах. — Ты опять не спал? — спросил он. — Может, часа два. В последнее время мы заняты тем, что перебираем бабушкины вещи… — тихо добавил я, будто это могло что-то объяснить. Впрочем, для Максима объяснило. — Не хочешь оставить что-нибудь на память? — Не знаю. А ты оставил? — Да, портмоне. И забрал к себе пару фотографий, когда переезжал. — Переезжал? — зацепился я, решив не упускать шанса узнать о нём побольше. — Ты не из этого города? — В смысле, от мамы. — А… — протянул я и вернулся к теме: — У меня и так много её фотографий. Бабушка была очень фотогеничной и любила позировать. Она даже селфи делала нередко лучше, чем я или Катя. — Твоя бабушка умела делать селфи?! — Они с дедушкой очень продвинутые. Она говорила, что если осваивать что-то новое и непривычное, это продлевает жизнь мозгу, и так можно избежать склероза, маразма и всего такого. — Я тоже что-то такое слышал. — На восьмилетие она подарила мне мой первый фотоаппарат. Цифровой. И мы играли в фотографа и фотомодель. А Катя была её стилистом. «Этот цвет отлично подойдёт к вашим глазам и окружению», — важно говорила сестра. «Да, отличный задумчивый взгляд, так и замрите», — велел я тем же тоном. «Я тоже хочу фотосессию!» — восклицала мама. «Позже, у нас тут великая фотомодель, а вы мешаете съёмкам!» — выпроваживала её Катя. «Я заплатил миллионы ради того, чтобы она согласилась мне позировать. И в этот раз я займу первое место, а не этот проклятый Аксель!» — эксцентрично махая руками, кричал я. — Мило, — нарушил воспоминания Максим. Но я пока не хотел их покидать. — У меня был воображаемый соперник. — Кто? Другой фотограф. — Ага. Катя сказала, что скучно просто фотографировать, нужна интрига, цель, враг. Мы где-то услышали имя Аксель, оно звучало так громко, важно, но одновременно казалось нам смешным. Лучше для соперника и не придумаешь. И за день до того, как мы собирались к бабушке с дедушкой, Катя неслась ко мне с первым попавшимся журналом или газетой и кричала: «Аксель! Аксель опять занял первое место!» А потом с грохотом, придавливая журнал рукой, клала на стол. Я же принимался сокрушаться: «Как так?! Он же посредственность!» — Тогда я только узнал это слово и вставлял его при любом поводе. — А потом делал вид, что звоню бабушке — давно ушедшей на покой, но очень знаменитой фотомодели, и уговариваю её согласиться позировать мне. — Какая драма, — с улыбкой сказал Максим. — Да ты бы видел! — Я вынул руку из его кармана, сжал в кулак и попытался придать голосу трагичности и настойчивости: — «Только вы в силах мне помочь! Я заплачу, сколько скажете! Нет, вдвое больше! Отдам вам всё своё состояние!» И Катя выпучивала глаза, прижимала руки то к сердцу, то к голове и шептала: «О, Боже, он безумен». — Ты такие истории рассказываешь, что я даже завидую, — несмотря на слова, голос Максима был добрым. — А у тебя нет брата или сестры? — Только двоюродные. Точно, вспомнил. — Максим задрал голову к небу. Я тоже поднял взгляд, но вместо таинственной синевы и созвездий над нами простиралось пустое блёклое полотно. — С Лизой мы играли в «Помогите, за мной гонится полотенце». — Это что за игра? Максим повернулся ко мне и, пожав плечами, ответил: — Привязываешь к верёвке полотенце, бегаешь и орёшь: «Помогите, за мной гонится полотенце». Я приоткрыл рот, на секунду потеряв дар речи, а потом рассмеялся и еле произнёс: — И всё?! — Разве тебе не было бы страшно, если бы за тобой внезапно погналось полотенце? — Но ведь!.. — я согнулся пополам от нарастающего смеха, Максим присоединился ко мне и тоже расхохотался. — Вы ведь сами держали верёвку! — Чем громче кричишь, тем быстрее об этом забываешь. — Боже, как тупо! — И капец как весело! Я выпрямился, опёрся об отставленные назад руки, которые тут же обожгло холодом, и отдышался. — Мне аж спать расхотелось. — Но тебе лучше выспаться. Прости, но выглядишь немного помятым. — Да, знаю. И не немного. Своё отражение в зеркале я видел и игнорировать не мог, вот только спокойного сна это не прибавляло. — Просто у меня дома, — я наклонился вперёд и зажал ладони между коленей, — такая атмосфера… Сложная, давящая. После того, как выспался у тебя, я понял, что она влияет на меня настолько, что даже уснуть сложно. А если засыпаю, то этот мрак будто пользуется беззащитностью, проникает в мысли и… и ничего хорошего не выходит. Точно. Несмотря на пессимизм и хмурость Максима, с ним было веселее и светлее всего. С ним я мог вспоминать что-то хорошее, смеяться, высыпаться. — А в прошлый раз кошмары тебе снились? Я покачал головой. Максим задумался. — Тогда оставайся сегодня у меня. Я поднял на него взгляд, попытался прочесть мысли, понять свои. Это действительно был выход, и мне уже приходилось оставаться у Максима, но… — Слушай, это как-то странно, — признался я, потупив взгляд. — Пойти к тебе, чтобы поспать… у меня ведь свой дом есть. — Ну, там-то ты толком не спишь. Резонно. Но хоть Максим и говорил спокойно, что-то такое для меня всё ещё оставалось непривычным. — Сколько тебе ещё работать? — спросил он. На самом деле все дела на сегодня я уже давно выполнил, а допоздна оставался в приюте лишь потому, что мне просто не хотелось домой. — Могу уйти хоть сейчас, — сказал я и повернулся к Максиму. В синих глазах отражался жёлтый искусственный свет от фонаря над дверью. И больше ничего, никаких сомнений. — Я правда тебе не помешаю? — Если бы помешал, я бы тебе не предлагал, будь уверен. Я уткнулся лбом в плечо Максима, прошептал: «Спасибо» и поднялся со ступеней.***
— О, что это? — спросил Максим, заметив на заднем сидении недавно купленный сборник фотографий. Отпустив ремень и решив пристегнуться позже, он потянулся назад и вскоре вертел в руках тонкую глянцевую книжку, которую я ещё даже распаковать не успел. — А ты серьёзно к этому относишься. — Максим пристегнулся, и я завёл машину. — Прям сборники покупаешь. — Только у нас их найти проблема. Из-за этого у меня часть на английском. — Тогда вдвойне серьёзно. — А ты сборники не покупаешь? — Не, мне хватает интернета и собственной библиотеки на компе. Так и найти что-то быстрее. Для меня во всяком случае. — Для меня это не то. — Я выехал с парковки, влился в поток машин и как раз успел проскочить на повороте на зелёный. — Мёртвое какое-то. Хотя я понимаю, что это одна и та же фотография. — Вообще, я согласен. Распечатанные фотки всегда привлекательнее, чем плитка в инстаграме. Что-то особенное в них точно есть. Максим всё вертел сборник, внимательно разглядывал его со всех сторон. Наверное, уже даже адрес типографии прочёл минимум два раза. — Хочешь, откроем у тебя? — спросил я. — Давай, — охотно согласился Максим. — Я ещё сборники фотографий не листал. — Правда? — Где бы я их нашёл? Ну, кроме книжного, где они все запечатаны. Я неуверенно произнёс: — Библиотеке? Мне нравилось читать. Поэтому я просто покупал книги, и даже если бы очень постарался, не вспомнил бы, когда в последний раз ходил в библиотеку. Наверное, когда учебники в школе сдавал и получал. — Библиотеке? — насмешливо переспросил Максим. — Это старо даже для меня. Сейчас же интернет есть. — О, кто-то смирился со званием деда, — хитро сказал я, не упуская такого удачного чистосердечного признания. — Ну, в сравнении с одной малолеткой. — Мне девятнадцать, — напомнил я, не слишком рассчитывая на успех. — Это по человеческим или зефирным меркам? Я пригрозил Максиму сахарным диабетом, который мой зефирный род может насылать по щелчку пальцев, и остановился в небольшой пробке. Воспользовавшись моментом, я потянулся и заметил, что Максим как-то странно смотрит на меня. — Что? — Почему тебе нравятся фотографии? Я знал наверняка, что это был не тот вопрос, который он хотел задать. Что Максим вообще не намеревался что-либо спрашивать. Но не стал придавать этому значения. — Мне нравятся не фотографии, а фотоискусство. Когда фотограф хочет что-то передать, вызвать определённые эмоции, рассказать историю о человеке. — О, теперь понятно, почему у тебя в топе именно те, кто работал с моделями, а не пейзажами и прочим. А почему тогда не живопись? — Это непросто объяснить… — Нам ехать ещё минут десять. — Максим кивком указал на пробку впереди. Да, продвигалась она медленно. — Думаю, успеешь. — Мне кажется, как будто картина — это вымысел. То есть, так и есть, но там абсолютно всё создано руками художника. — Я постучал пальцами по рулю, задумался, как бы лучше объяснить. Максим тихо сидел и ждал. — А фотография даже с учётом ретуши и разных хитростей ограничена… Не знаю, чем. Реальностью? Назовём это так. Человека художник придумывает сам, фотограф работает с реальным человеком, фон художник рисует, фотограф — изменяет уже существующий. И получается, что даже если конечный результат — композиция чего-то абстрактного и смысл её ты додумываешь сам, она создана на основе вполне реальных вещей. И это как ожившая сказка. Сказка в реальности. Реальная сказка, как бы глупо это ни звучало. — Любишь ты сказки. Я лишь пожал плечами. Да, люблю и даже очень. — Обиделся? — чуть обеспокоенно спросил Максим. — Нет, просто не знаю, что сказать, — признался я. Максим сказал правду, что тут ещё добавить? — Ты не подумай, я не насмехаюсь. Просто, хоть мне этого не понять, мне нравится эта твоя часть. Это было необычно. Во-первых, Максим переживал о том, что подумают в ответ на его слова. Во-вторых, он отметил мою любовь к сказкам. Не лицо, фигуру, одежду, а то, что было внутри. Ему понравилась часть того, что делало меня собой. И от этого было очень приятно. — Эй, ты чего? — спросил Максим, и голос его звучал так довольно, будто он выиграл какой-то потрясающий приз. Я же никак не мог сдержать улыбки, а потом и вовсе плюнул на это. — Ничего. Просто мне приятно. Действительно, как же мне сейчас хорошо.***
Максим показал место, где удобнее всего припарковаться, а потом мы быстро, пока внезапно заморосивший дождь не превратился в ливень, добежали до подъезда и юркнули внутрь. — Ну, почему у тебя нет лифта? — сокрушался я, преодолевая бетонные ступени. В одной руке сумка с ноутбуком, другой отчаянно цепляюсь за перила, тащу бренное тело вверх, будто уставший альпинист в снежных горах. — Потому что пятиэтажка, — спокойно ответил Максим. Он повторял так каждый раз, будто это могло облегчить мои страдания. — Надо было предупредить соседей, они бы ковровую дорожку постелили, чтобы Вашему Величеству легче было. — Мне было бы легче с лифтом. Я остановился на площадке третьего этажа, Максим замер позади, на последних ступенях, и стал ждать, пока мне удастся прийти в себя. Подъём на четвёртый этаж не был чем-то непреодолимым, но когда не спишь несколько суток… И, кажется, сегодня я снова забыл поесть. — Ладно, давай донесу тебя оставшуюся часть, — сказал Максим, и я радостно посмотрел на него, однако пакостливая улыбка не предвещала ничего хорошего. Предчувствие не подвело: Максим поднялся ещё на одну ступень, забрал ноутбук, наклонился так, что голова оказалась на уровне моего живота, и в следующую секунду я уже болтался у него на плече. — Эй! — только и смог воскликнуть я, потому что все прочие слова резко вылетели из головы. — Наслаждайся. И как будто мало ему было, Максим нагло шлёпнул меня по ягодицам. Я забрался под дублёнку и со всей силы ущипнул его за бок. — С ума сошёл?! А если бы мы упали?! Максим пытался отвлечь разумными доводами, но я не поддался. — Не шлёпай меня! — Ладно, ладно. — И не гладь! — голос превращался в визг, лицо охватывал жар. — Вам не угодишь. От происходящего я растерял ощутимую часть сил, поэтому просто болтался вниз головой и наблюдал за тем, как мы преодолеваем очередной пролёт. Ощущения были странными, с одной стороны похожи на те, как когда в детстве висишь на турниках, с другой — неприятные. В переносице распространялась тупая давящая боль, и пока я рассуждал, стоит ли попросить Максима остановиться или пусть уж он донесёт меня до квартиры, на сером бетоне появились красные пятна. У них что, подъезд не моют? Или это уже попросту не оттереть? Вдруг одно из пятен возникло прямо на глазах, и я в ужасе осознал, что это капает кровь из моего носа. — Господи! Максим, Максим! — затараторил я. — Отпусти! Ну же! Максим быстро поставил меня на ноги, взглянул в лицо и в следующий миг со словами: «Бля, что за пиздец?» вытащил из кармана шапку и прижал её к моему носу. Я дрожал, не понимал, что происходит, и сжимал шапку в пальцах так, будто она была последним надёжным якорем в этом мире. Максим извинялся и настойчиво вёл меня вперёд, уверял, что всё будет хорошо. Но я, чёрт возьми, был очень проницательным и слышал в его голосе почти столько же неуверенности, сколько бушевало во мне! В какой-то момент я откинул голову назад, думал, это поможет задержать кровь, но Максим поспешно опустил её вниз. — Не делай так! Ты можешь захлебнуться. — Здорово, значит, вот так я и погибну? — На глаза начали наворачиваться слёзы. — Если не будешь поднимать голову, не погибнешь. Ну, не плачь, — ласково попросил Максим, поглаживая меня по голове, затем отвлёкся, достал ключи и быстро открыл дверь. — Сейчас всё решим. Он усадил меня на банкетку в коридоре, ободряюще сжал плечо, но я видел, как лихорадочно Максим переводит взгляд из угла в угол, думает, что предпринять. А это значит, что такое для него тоже в новинку. Он резко скинул обувь и понёсся на кухню. Что-то там зашумело, били чем-то по столу, казалось, будто галька падает на пол. Золушка выбежала из гостиной, подлетела ко мне, обнюхала, уставилась круглыми зелёными глазами и жалобно замяукала. Так хотелось её погладить, но я боялся наклоняться и отнимать руки от спасительной шапки. — Вот, давай приложим. В тонкое кухонное полотенце было что-то завёрнуто, и когда им коснулись переносицы, я понял, что это лёд. Наверное, Максим стучал по столу неудобной пластмассовой формочкой, из которой его чёрт достанешь. — У тебя руки чуть испачкались, старайся не трогать ими пальто, а то следы оставишь, — посоветовал он, сидя передо мной на корточках и прижимая полотенце со льдом. — Боже, я чуть дух не испустил, — дыша через рот, признался я. — Прости. Я не хотел. Максим смотрел на меня, тоскливо сведя чёрные брови, и искренне раскаивался в содеянном. — Ничего, кто же знал, что так получится, — сказал я. Максим ободряюще провёл по моей ноге, накрытой пальто, и, оставив ладонь на колене, спросил: — Как думаешь, остановилась? — Я пожал плечами, а он отложил полотенце со льдом на край банкетки и потянулся к шапке. — Давай посмотрю. О, ну всё отлично. За исключением того, что надо умыться. — Точно? Максим поглядел на меня ещё пару секунд, выжидая, и уверенно кивнул. Спустя время я лежал на диване, гладил пристроившуюся рядом Золушку и, пытаясь до конца отойти от случившегося, выбирал в ближайшем ресторане блюда для доставки. Я доставлял столько неудобств, что должен был хоть чем-то отплатить Максиму за помощь. Он возражал, но я всё равно демонстративно открыл приложение и принялся выбирать, что заказать. Максим долго спорить не стал, однако выставил условие: хотя бы что-то одно я должен буду съесть до конца. Что ж, салатик, может быть, осилю. — Эй, а ну убирай это! Максим ткнул в телефон и удалил из корзины греческий салат, а затем нажал на плюсик у пасты болоньезе, чтобы заказать две порции. Он сидел в кресле позади подлокотника, на котором я устроил голову, и прекрасно видел экран смартфона. — Там большие порции, я в обычное время их с трудом доедаю! — Всё съешь, — непреклонно произнёс Максим. — Ну, ма-а-ам… — А то в угол поставлю. — Тогда я тебе свой сборник фотографий не покажу, — скрестив руки на груди, обиженно сказал я. — Ага, давай, мама купит мне козу, я тебе не покажу. Я обернулся и скорчил рожицу, говоря: «Бе, бе, бе», Максим ответил тем же, ещё и язык показал. — Я люблю греческий салат… — грустно пробормотал я и пару раз погладил Золушку. — Да заказывай. Кто я такой, чтобы тебе мешать? — послышалось позади. Сказал человек, который только недавно лез в мой телефон. Интересней всего было то, что вместо того, чтобы просто заказать салат, я пытался найти с Максимом компромисс. — Давай я съем по половине того и того? — чуть приподнявшись на месте и обернувшись, предложил я. Максим, подперев голову рукой, внимательно поглядел на меня, вздохнул, откинулся на спинку кресла и сказал с лёгкой мольбой: — Просто съешь хоть что-то. Я лёг обратно и сделал заказ. На душе было как-то неладно, и даже мурчание Золушки не прогоняло это чувство. — Не хочу, чтобы ты волновался обо мне. На голову легла ладонь, провела по волосам, принялась перебирать их пальцами. Я прикрыл глаза, отдаваясь приятным прикосновениям. — Ты слишком много думаешь о других, когда стоит подумать о себе. Он всё чаще касался меня. Мы даже ненадолго обнимались при встрече и на прощание. Наверное, я успел перейти в какую-то категорию людей, с которыми Максим делал это охотно и даже готов был проявлять инициативу. — Хоть раз возьми да воспользуйся случаем, — сказал он. Я понял, что под «случаем» Максим имеет в виду не конкретно эту ситуацию, а вообще всё. — Кажется, в твоих глазах я выгляжу весьма благородно. — Да, пожалуй. Как принц. И я сейчас не про Зефирного. Я хмыкнул и открыл глаза. Золушка потянулась, растопырив пальчики на лапках, зевнула и спрыгнула с дивана на поле сказочных синих цветов, растущих на жёлтом ковре. — Ты ошибаешься. — Рука на голове замерла, перестала перебирать волосы. Я воспользовался этим и сел на диване, чтобы не только слышать, но и видеть реакцию Максима. — Я могу делать отнюдь неблагородные вещи. Мстить. — Да, припоминаю, — Максим постучал пальцем по подбородку, — шины преподавательской машины. — Ну, тут сыграла находчивость моих друзей. — А было что-то ещё? Максим развернулся ко мне всем корпусом, расположился поперек кресла и закинул ноги на подлокотник. — Ну… — чувства были смешанными. Я вроде сам начал этот разговор и уже множество раз успел пересказать его всем свободным ушам, но реакция Максима была непредсказуема. И это страшило. Но одновременно хотелось на неё посмотреть, узнать, что он вообще обо всём этом думает. — Однажды я познакомился с парнем… — Отличное начало, — хмыкнул Максим. Я тоже усмехнулся. — Он пригласил меня на выставку. — Галантный. — Ага, как же. А за ужином вместо её обсуждения предложил снять номер в отеле. Повисла пауза. Я поправил перекрутившийся ворот свободной футболки, которую мне в очередной раз одолжил Максим. — Позже я подумал, может, сам чего-то не понял, но ситуация всё равно была паршивая. Будто меня с грязью смешали. — И что же ты сделал? — этот вопрос звучал очень заинтересованно, но почему-то внешне Максим старался выглядеть безучастно, будто спрашивал из вежливости. — Он был кандидатом в ювелиры в нашу компанию. Я сказал родителям, что посредственные у него работы, есть варианты и лучше. Там решение далеко не от меня зависело, но я поспособствовал. Максим усмехнулся. — В целом, это было ожидаемо. — Что именно? — спросил я. — Я имел в виду твою реакцию, но если так подумать, то, наверное, всё. Я медленно облокотился о подлокотник дивана и удивлённо уставился на Максима. — Всё? — в моём шёпоте ясно слышались нотки страха. Максим задумчиво замотал ногой и запрокинул голову к потолку. — Когда мы только познакомились, ты легко отвечал на мою язвительность, и сразу стало ясно, что ты далеко не из терпил. Так что, — Максим посмотрел на меня, — я не сильно удивлён тому, что ты сделал. А тот парень… — Максим задумался, подбирал слова. Надо же, кое-кто изменяет своим привычкам. — Слушай, я его не оправдываю, о’кей? — Он примирительно поднял руки. — Но ты себя видел? Видел же? — В каком смысле? — Большая часть парней рискнёт и попытается затащить тебя в постель. Я приоткрыл рот, Максим смотрел на меня, не моргая, Золушка перестала вылизываться. Это стало ясно по утихшему причмокиванию со стороны ковра. — Охуенно, — в сердцах сказал я. — Господи. — Максим показательно перекрестился и шокировано покачал головой. — Ты и такие слова знаешь? — То есть, — я всплеснул руками, — на чувства мои им плевать? — Ну, они-то о них не знают. — Значит, плевать. Вот как. Вот оно значит, как устроено. Я обречённо откинулся на спинку дивана и чуть сполз вниз. Меня одолела такая тоска, что даже пальцем пошевелить сил не находилось. Могильной плитой накрыли мечты и надежды, а вместе с ними и меня похоронили заживо. Выходит, любви не существует? Всем просто хочется трахаться? Но ведь у меня есть примеры крепких и хороших отношений. Почему они обходят меня стороной? Бог или ещё кто решил, что я их не достоин? — Артём, не грузись. — Максим возник передо мной неожиданно, будто телепортировался с кресла. — Я мерю своей мерой и легко могу ошибаться. Мерю своей мерой. Невольно вспомнился тот парень с Хэллоуинской вечеринки в медицинском халате, что написал Максиму номер на руке, а тот и рад был. Даже он… Раздался звонок — звук спасения. Максим отправился открывать, а я спустился на пол, лёг рядом с Золушкой и провёл по пепельной мягкой шерсти. — Мур, — сказала она, подняв голову. Уверен, на кошачьем языке это значило: «Что случилось?» — Я пришёл на ваше цветочное поле, мисс, — сказал я и потянулся к фантику неподалёку. — Примите это в знак благодарности за ваше гостеприимство. Я прошуршал фантиком над головой Золушки, серо-белые ушки тут же вздрогнули, и кошка резко подняла голову. Стоило мне, не глядя, кинуть игрушку в сторону, как она сорвалась с места и ринулась следом. «А я пока полью ваши цветы слезами», — печально подумал я, шмыгнув носом. — Осторожней, безумная женщина! — воскликнул Максим. Наверное, Золушка чуть не сбила его с ног. Вскоре перед глазами возникли эти самые ноги, больше моих собственных, а ещё у Максима второй палец был чуть длиннее большого и как раз касался синего цветочка. Я ткнул в тот, что был на правой ноге. Пальцы резко поджали, избегая щекотки. — Какой у тебя размер ноги? — Хочешь вычислить длину члена? Я закатил слезившиеся глаза и хрипло сказал: — Ага, мечтаю. — Ну, чего ты? Я тебя так расстроил? — от Максима не утаились мои слёзы. Он присел на корточки, отставив пакет с едой ближе к дивану, и чуть навис надо мной. — Не ты меня расстроил. Мир меня расстраивает, — сказал я, приняв сидячее положение. — Если не хочешь разочаровываться, то просто ничего не жди. Отличный совет, только вряд ли я когда-либо ему последую. — Я расстроился так сильно не только из-за этого, просто… Я сейчас так уязвим. Из-за случившегося… — голос дрогнул, и я поспешно отвернулся, чувствуя, что слезам уже некуда деваться и они стекают по щекам. Мир надломился, и при каждом новом перевороте в нём становилось всё больше трещин. Я боялся, что однажды дойдёт до того, что он просто раскрошится. Что мне тогда делать? — Я чувствую себя таким слабым и беспомощным, — признался я. Ладони непроизвольно закрыли лицо, а слёзы потекли сильнее. — Мне так страшно. Как бы я ни старался, ни гнал эти мысли прочь, невольно всё чаще думал о смерти. Смутный образ, который долгое время был чем-то вроде вымысла, злодеем из сказок, вдруг стал слишком реальным и осязаемым. Что будет, когда умрут родители? А если мне придётся хоронить ещё и Катю? У нас всего год разница, далеко не факт, что я отправлюсь в мир иной первым. Но это ещё пустяки, это было далеко, хуже всего, если переживания папы насчёт мамы оправдаются. Почему она не выходит из комнаты? А вдруг в один день она даже на кухне не появится? Рвано всхлипнув, я заплакал в голос, чувствуя, как с каждой секундой вместе со слезами утекают остатки надежды. Тёплые руки погладили по волосам и спине, провели по плечам, а потом прижали к широкой груди. Я обмяк и позволил уложить себя на ковёр. — Это так мучительно, что мне хочется вырезать ту часть себя, которая это чувствует, — пробормотал я в чёрную футболку. Лбом ощущался холод толстой серебряной цепочки. — Проблема в том, что хрен ты её отыщешь. Пушистый хвост защекотал ступни, Золушка ловко прыгнула между наших ног и устроилась в узком свободном пространстве. От неё и Максима исходило приятное, успокаивающее тепло, оно проникало внутрь и заменяло отмершие кусочки души. Я принял протянутые Максимом салфетки, целую стопку, которую нам щедро положил ресторан, утёр слёзы, высморкался и довольно быстро успокоился. Только голова начала чуть побаливать, но, думаю, и это скоро пройдёт. — Можно личный вопрос? — спросил я, по-прежнему утыкаясь в грудь Максима. Складывалось ощущение, будто в холодный зимний вечер меня укутали тёплым мягким одеялом. Даже спустя сотню будильников ни за что не вылезу. — Валяй, только не факт, что отвечу. — А ты любил? Максим задумался, но не напрягся. Руки по-прежнему спокойно обнимали меня, ни один палец не вздрогнул. Значит, на бомбе я не подорвался. — Не знаю. Полтора года назад я встречался с парнем, но когда мы расстались, я просто сделал выводы. Не скажу, что сердце было разбито и всё такое. — Но теперь-то ты никого не ищешь, — заметил я. — Ну да. Говорю же: сделал выводы. Интересно, каким он был? И почему они расстались? Максим из-за него не хочет отношений или никогда не хотел, и тот парень просто стал последней каплей? У меня даже намёка не было, от которого можно оттолкнуться и порассуждать. Да и стоит ли лезть в это дело? Мне почему-то хотелось. — Давай поедим, — предложил Максим, приподнимаясь. — Устроим пикник? — Пикник? — Максим огляделся и уставился на ковёр. — О… — Черные брови взметнулись, в синих глазах отразилось понимание. — Ты тоже считаешь это поляной. Хорошо, пикник так пикник.***
Утром я проснулся по будильнику, чтобы успеть на первую пару. Да и Максим сказал, что у него есть неотложные планы. У него всегда были дела по четвергам и пятницам, я заметил это ещё когда он ходил в приют, чтобы подобрать питомца. Послышалось шуршание. Золушка потянулась на прозрачной упаковке от сборника фотографий. Вчера, стоило нам снять плёнку и отложить в сторону, как кошка тут же опустилась на неё, довольно жмурясь, будто это было самое удобное ложе на земле. «Ну, всё, теперь она минимум неделю не позволит убрать это с ковра», — сказал Максим. На кухне уже уютно шумела кофеварка и стучала посуда. Максим там, значит, я ему не помешаю, если займу ванную. Зубная щётка, которую он вручил ещё в самый первый раз, когда мне не посчастливилось (или то наоборот была удача?) потерять банковскую карточку, стояла в прозрачном стаканчике. И выглядело это так естественно, будто две щётки в этом стакане, в этом доме — это не иначе, как привычный закон физики, земное притяжение, то, без чего мир не был бы таким, какой он есть. Я даже замер на пару секунд, уставившись на край раковины. Всё действительно так и было, или это лишь последствия головной боли, которая мешала должным образом думать? На завтрак мы достали остатки ужина, я поклевал салат, очень удивившись тому, что он был греческим. Почему-то мне запомнился крабовый, а вместо пасты болоньезе в памяти застряла карбонара. Впрочем, как бы эти блюда ни назывались, я всё равно не смог съесть много и после неудачной попытки выпил всученный Максимом протеин, на этот раз с шоколадным вкусом. Забавная штука, отдалённо напоминающая молочный коктейль. Максим сказал, что так только из-за молока и кажется, обычно же его мешают с водой. Но мне было без разницы, я ел хоть что-то, и это успокаивало. Я даже подумал, может, заказать протеин, и пусть он у меня дома лежит? Но быстро понял, что дело не столько в том, что я ем, сколько в том, что просто забываю это делать. А забываю, потому что не чувствую голода. — Тебе нужно куда-то ехать? Может, нам по пути? — спросил я, накидывая пальто. Максим уже успел надеть джинсы и водолазку, поэтому я подумал, что ему тоже совсем скоро выходить. — Могу подвезти. — Нет, не нужно, — вежливо, но очень настойчиво отказался Максим. Скрещенные на груди руки красноречиво намекали, что повторную попытку предпринимать не стоит. Мы наспех обнялись, я подхватил ноутбук и вышел за дверь. Голова всё ещё болела.