***
На обратном пути мы встретили бабушек, усевшихся на лавочке у подъезда. Меня они не очень любили, а когда одним летом увидели татуировки, то и вовсе показательно перекрестились. Узнав про Адель, они не на шутку охренели, схватились за сердце, и я на полном серьёзе ожидал, что старух хватит инфаркт. Однако после знакомства с Артёмом их настрой заметно смягчился. Они затормозили нас и, то и дело вставляя «голубчик», принялись расспрашивать, как дела, что это мы делаем, хорошо ли поживает Артём. Он вежливо отвечал, однако при первой же возможности на пару со мной стал отступать к двери подъезда. — Они тоже здесь живут? — спросил Артём, когда нам удалось полностью ретироваться. — Да, на первом этаже. — Хорошо, что им не приходиться подниматься, — вздохнув, сказал Артём и ухватился за перила. Оба пакета были у меня, поэтому я надеялся, что с пустыми руками он справится и преодолеет это испытание. Я ошибся. На середине третьего этажа Артём задышал особенно тяжело, пришлось сделать передышку и усесться на ступени. Точнее, на них сел я, благородно жертвуя джинсами и спасая от грязи светлое пальто Артёма, что устроился на моих коленях. Ладно, дело не только в джентльменстве. Задница у Артёма на ощупь была приятная, я успел в этом убедиться ещё в тот раз, когда тащил его на плече. — Я тут подумал, — послышался приглушённый голос: Артём утыкался мне в плечо, — здесь нет лифта, но что, если кто-то на коляске? — Ну, что я могу сказать? Херово. — Тебя это не беспокоит? Артём отстранился и глянул на меня. Взгляд у него был какой-то странный, утомлённый, будто его сразила неизвестная болезнь, затронувшая не столько тело, сколько душу. Мне хотелось сказать, что наибольшее беспокойство вызывает его вид, но вместо этого произнёс другое: — Я осознаю, что это непредусмотрительно и этим людям тяжело. Но меня это будет беспокоить только тогда, когда коснётся лично. — На лице Артёма отразилось удивление и отторжение от этих слов. Нет, так не пойдёт. — Если ты будешь думать обо всех страдальцах этого мира, то либо станешь одним из них, либо тебе будет ещё хуже, чем им. Думай прежде всего о себе. — Может быть, ты прав, — сказал Артём, опуская взгляд. — Но я так не могу. Этот хомяк… — Зачем ты его вспомнил? — перебил я. Не надо было ему рассказывать про этого чёртового хомяка. — Я не знаю. Не знаю, откуда в моей голове берутся какие-то вещи, и зачем я о них думаю. Это вне моего контроля. Я словно сам себе неподвластен. Артём обнял себя за плечи, будто ему стало холодно, и с ужасом уставился в пустоту, а затем прикрыл глаза и уткнулся мне в плечо. Но перед этим я успел заметить его побледневшие губы. Не нравится мне это. — Держись, я тебя донесу, — сказал я, беря в одну руку сразу два пакета. — Не перекидывай меня через плечо. — Не буду, держись за шею. Артём послушно обнял меня, прижимаясь всем телом, и я на секунду замер. Лица касались его мягкие волосы, даже через тёплую одежду ощущался стук чужого сердца, и что-то неясное, но очень приятное заполняло меня изнутри. Я сам себе рою могилу. — Готов? — Артём кивнул, я взял его под бёдрами и предупредил: — Поднимаемся. Благодаря тому, что он крепко вцепился в меня, было несложно удерживать его одной рукой. Артём вполне устойчиво сидел на ней, как птичка на жердочке, поэтому мы быстро добрались до квартиры, у двери которой мне пришлось его спустить, чтобы достать ключи. — Ты в порядке? — спросил я, когда мы оказались в прихожей, потому что губы Артёма по-прежнему оставались пугающего неестественного оттенка. — Да, мне бы только прилечь. Продукты мне пришлось разобрать самому со стойким ощущением того, что ничего мы сегодня не приготовим. А я уже успел немного представить результат трудов, аромат мяса, стекающий сыр, то, как Артём отказывается чистить картошку, чтобы не замарать пальцы. Всё же чревато отступать от принципов. Нельзя чего-то ждать, это приводит лишь к разочарованиям. Когда я вошёл в гостиную, Артём лежал на диване, свернувшись калачиком, лицом к спинке. Казалось, что он спит, но на звук моих шагов светловолосая голова тут же обернулась через плечо. Золушка, лежавшая у его ног, тоже навострила уши и мельком взглянула на меня. Я поднял с подлокотника плед, встряхнул им, и он мягким облаком опустился на Артёма, укрывая его по плечи. Золушка же скрылась полностью. Небольшой холмик зашевелился, принялся искать выход, сновал туда-сюда. Артём перевернулся на спину и чуть приподнял голову, наблюдая за этим забавным зрелищем, я тоже не спешил что-то предпринимать. Только когда Золушка недовольно и требовательно мяукнула, я откинул край пледа и заметил нечто со стоявшей дыбом шерстью. Послышался смех Артёма. — Боже, она наэлектризовалась! Вид огромного комка серо-белой шерсти развеселил и меня. Смеясь, я потянулся к кошке, чтобы вернуть ей прежний облик, но тут же отдёрнул руку. — Ай! Она ударила меня током! — я непроизвольно прижал ладонь к груди и вдруг заметил, что Артём тянет к Золушке телефон. — Что ты делаешь? — А вдруг она будет работать как беспроводная зарядка? Принимать новую должность Золушка не пожелала и спрыгнула на пол, уселась на ковёр, извернулась и лизнула себя, намереваясь вернуть шерсти былой облик, но тут же отдёрнула голову и с высунутым языком круглыми глазами уставилась на нас. — Что с ней? — ужаснулся я. — Ох, её язык тоже ударило током, — догадался Артём. — Бедняжка. Золушка ещё какое-то время взирала на нас, пытаясь осмыслить происходящее, но с каждой секундой её зрачок сужался всё сильнее, и вот она в ярости кинулась на декоративную подушку, что неизменно лежала около кресла, и принялась остервенело её бить. От этого зрелища Артём даже приподнялся на локтях и придвинулся к краю дивана, чтобы разглядеть неистовство Золушки получше. — Ого… А я-то думал, зачем там эта подушка. — Это её антистресс. И когтеточка. Помнишь, я говорил, что она никогда не царапается, чтобы ты с ней ни делал? — Да. — Так вот, вместо этого она вымещает всю злость на подушке. Послышалось ворчание, смешанное с рычанием. Золушка била подушку одной лапой и, видимо, материлась на кошачьем. — Это так мудро, — сказал Артём. — Я тоже так думаю. Артём прилёг обратно, я сел на ковёр около дивана и посмотрел в миловидное лицо, с которого пропал отпечаток изнеможения. Виднелась лишь лёгкая утомлённость, которую на глазах снимала улыбка мягких, уже не таких бледных губ. — Мы ведь будем готовить? Ещё же не так поздно? — спросил Артём. Я не знал, который сейчас час, но мельком подумал, что разбуди он меня посреди ночи и предложи это с тем же очаровательным видом, я бы послушно поднялся и пошёл готовить. Блядь, как это остановить? — Только если ты хочешь. — Если бы не хотел, стал бы предлагать? — сощурившись, произнёс Артём. Я хмыкнул. Когда он окончательно пришёл в себя, мы отправились на кухню, и, к моему удивлению, Зефирный принц принялся за картошку, попросив у меня перед этим резиновые перчатки, чтобы не отмывать потом руки. Это был новый уровень гениальности. — Как ты до этого додумался? — спросил я. — Наша домработница — Светлана так делает, когда готовит. Артём не слишком быстро орудовал овощечисткой, но действовал уверено, и я всё думал: если им готовит домработница, откуда у него такие навыки? В школе я какое-то время дружил с сыном местного депутата. Он был отличным парнем, приземлённым, искренним, из-за чего все забывали о том, кто же его отец. Единственным различием между нами было то, что у него телефоны менялись чаще, летом он ездил с семьёй заграницу и жил в двухэтажном просторном доме, который, впрочем, не пестрил роскошью. Однако тот друг был далёк от готовки, уборки и прочих бытовых дел, в силу не столько возраста, сколько в ненадобности. Дом Артёма, хоть я и не был внутри, выглядел внушительно. Светлый образец неоклассицизма с пилястрами, карнизами и наличниками на окнах. А вокруг — огромный двор с ухоженными клумбами, многолетними деревьями и стрижеными туями по внутреннему периметру кованого забора. Учитывая это и то, что в сумме одежда и украшения Артёма покрыли бы несколько месяцев моей работы, достаток его семьи был куда выше, чем у того друга, а значит, ему тем более не было нужды чистить картошку. — Где ты этому научился? — спросил я прямо. — У дедушки. Он любил делать всё сам, и когда мы с Катей оставались у него, то помогали. Артём отложил почищенную картошку в пластиковую миску, взял следующую и вновь склонился над мусорным ведром между нами. — А что ещё ты умеешь? Ну, кроме выпекания хлеба. — Тебя выносить. — Эй! Я наклонился и легко пихнул Артёма в колено, вот только случайно попал в какую-то точку, из-за которой он вскрикнул и непроизвольно выпрямил ногу, ударяя ей меня. — Твою ж… — сквозь зубы процедил я, потирая ушибленное место. — Это карма, — прохныкал Артём, прижимая колено к груди. — А ты — абьюзер. — С чего это? Ты тоже меня нередко пихаешь. — Переводишь вину на жертву? Токсик. Я раскрыл рот, а потом не выдержал и кинул в Артёма шкурку от картошки. Он склонил голову и притворно захныкал: — Говорил мне папа… — Ну ты сучка, конечно. — Чего?! — Это ж надо всё так вывернуть, — со смешком сказал я. Чёрный юморок мне всегда нравился, не думал, что Артём в нём преуспел. — Ладно, но только сучка тебя и вынесет. — О-о-о, — протянул я, — теперь ты тут токсик. Кроме меня тебя никто не полюбит! Артём ахнул и оскорблённо прижал ладонь к груди, совсем забыв, что она в перепачканной перчатке. Вот это вхождение в роль. Мысленно кричу: «Верю!» — Ну, всё! Развод! Я забираю свой горячий шоколад и ухожу, — Артём приподнялся со стула, а затем резко сел обратно. — А, нет, не ухожу, ведь ты сломал мне колено! — Уже прям сломал? — сквозь смех спросил я. — Настолько не хотел тебя отпускать? Артём заливался смехом со мной на пару, но постарался вернуть самообладание и продолжить нелепую драму: — Да, кричал, что я буду твоим или ничьим. Он стянул перчатки и принялся потирать колено. — Какой-то сериал на Домашнем получился, — сказал я. — А кто-то так живёт, представляешь? — Слушай, а если серьёзно, ты правда меня выносишь? — Нет, — незамедлительно ответил Артём. — С тобой непросто по общепринятым меркам, но не для меня. Мне с тобой хорошо. Эти слова слетели с его губ так просто, что я немного смутился, хоть и понимал, что нет в этом никакого романтического подтекста. Артём спокойно делился чувствами и не стеснялся проявлять симпатию. Он говорил о том, как любит родителей, сестру, друзей, обожает Лёшу, что он ему как брат родной, какие милые девочки из приюта, и без задней мысли обнимался или вис на ком-то из этих людей. Я заметил, что Артём продолжает массировать колено, хотя наш спектакль уже подошёл к концу. — Болит? — забеспокоился я. Артём неопределённо повертел свободной ладонью. — Ты не виноват. Я буду страдать, даже если меня просто комар укусит. — Хочешь, поцелую, чтобы быстрее прошло? — предложил я. Артём выгнул бровь, затем хмыкнул и с долей недоверия сказал: — Ну, попробуй. Я ногой отодвинул мусорное ведро под стол, придвинул свой стул ближе, затем наклонился к Артёму и положил запястья на его плечи, стараясь не испачкать грязными ладонями. — Эй! — Он поспешно упёрся руками мне в грудь. — Я думал ты про колено! — Ха, купился! — довольно воскликнул я и, легко преодолевая сопротивление хрупких ладоней, приблизился ещё на пару сантиметров ближе к его лицу. — Ты такой красный, что картошку скоро можно будет жарить на тебе. — Зачем ты меня дразнишь? — Потому что я токсик и абьюзер. Наши шутки напоминали неясный образ, проглядывавшийся сквозь летнее марево, вызванное жаром раскалённого асфальта. Вроде ясно, что именно видишь, но доля сомнения никак не покидает. Слова и прикосновения застыли где-то между развязным юмором и флиртом, дружеским теплом и привилегированным отношением. И я хотел понять рамки дозволенного. — Ну, так что? Облегчить твою боль? — Не… нет, — заикаясь, ответил Артём и поспешно отвернулся. — А в колено поцеловать? — Нет, никуда не надо. Я медленно отстранился, но на полпути всё же быстро наклонился и чмокнул открытую благодаря шортам коленку. Послышался писк. Когда я поднял взгляд, то увидел, что Артём закинул руку на спинку стула и, склонившись, спрятал в изгибе локтя лицо. Было видно только копну белокурых волос и красное ушко. — Будешь резать картошку или помидоры? Как ни в чём не бывало, я поднялся со стула, захватив миску с чищеной картошкой, и направился к мойке. — Помидоры, — послышался приглушённый голос. Артём всё ещё прятал лицо, однако ухо приобретало естественный оттенок. — У меня не получится тонко порезать картошку. К тому времени, как я вымыл овощи, он уже пришёл в себя и подошёл ко мне, чтобы взять помидоры. Сев обратно за стол, Артём вновь потёр колено. — А вот если бы поцеловал как надо — быстрее бы прошло, — сказал я, присаживаясь рядом, и подал Артёму одну из досточек. — Ты слишком самоуверен, раз думаешь, что я пожертвую тебе свой первый поцелуй, — ровным голосом произнёс он, надрезая помидор. Нож со стуком ударил по досточке. О, а вот и граница. — Получается, ты ещё не целовался? То есть он настолько невинен? Я попытался вспомнить свой первый поцелуй, и вроде какие-то образы проскальзывали в голове, но было сложно понять, действительно ли они относятся к тому моменту. Проще всего было бы решить, что он был с Женей, но учитывая то, каким раздолбаем я был — вряд ли. — Нет, — ответил Артём. Я ожидал, что он в смущении отведёт взгляд или хоть чуть-чуть покраснеет, но он был спокоен. — И тебе не любопытно? Артём оторвался от наполовину порезанного помидора и повернулся ко мне. — Я не хочу делать что-то подобное лишь из любопытства. Он говорил твёрдо и по-прежнему излучал спокойствие. Его плечи были расправлены, спина держала идеальную осанку, а взгляд серых глаз смотрел уверено. И это было поразительно. Передо мной будто находилось невиданное ранее, чистейшее существо, полное чувства собственного достоинства и верное своим принципам. — Знаешь, в какой-то мере меня это даже восхищает, — сказал я, не успев толком обдумать слова. Но это было не зря, потому что Артём удивился и, кажется, даже смутился. Он робко улыбнулся и спросил: — Правда? — Да. Хотя мне сложно это понять. — Я пожал плечами и принялся быстро нарезать картошку. — Просто вспоминаю себя подростком, гормоны, тебе хочется накинуться на всё, что движется… — Ну, меня они тоже одолевали, что уж скрывать. — И что же ты делал? — лукаво спросил я, поворачиваясь к Артёму. — Да то же, что и все. В этот раз он отвёл взгляд, я почувствовал, как улыбаюсь ещё шире. — Дай угадаю. В фильтрах порносайтов ты выбирал мускулистых европейцев… — Замолчи. Ни эти слова, ни колкий серый взгляд не заставили меня остановиться. — …в паре с кем-то поменьше. — Артём зажал уши и демонстративно отвернулся, но я-то знал, что он по-прежнему всё слышит. — Возможно, групповуха… Артём резко повернулся и уставился на меня широко распахнутыми глазами, полными негодования. — Не было никакой груп… — он запнулся, даже не в силах произнести это слово. Я засмеялся в полный голос. — Чёрт, да тебе просто нравится надо мной прикалываться! — Да, даже скрывать не буду, — сквозь смех согласился я. — Вредина. — Этого я тоже не скрываю. Конечно, никакой групповухи. Если бы у меня был кто-то вроде Артёма, я бы ни за что и ни с кем не стал бы его делить. — Смущать тебя — это, оказывается, какой-то новый вид удовольствия. — Вот только оно одностороннее, — пробубнил Артём. — Прости, я постараюсь делать это пореже. — А полностью прекращать не намерен? — Ты же помнишь, что я вредина? Артём ничего не ответил и принялся демонстративно нарезать помидоры. Приятный запах быстро распространялся по квартире, и пока картошка запекалась, Артём отправился в ванную, чтобы, как он сказал, взбодриться и сменить испачканную футболку на пижаму. Вернувшись, он устроился рядом со мной на диване, взял покоившийся на подлокотнике плед и с наслаждением закутался в него. — Тебе холодно? — спросил я. — Нет, просто так я чувствую себя уютней. Как будто в безопасности. Последние слова показались мне странными. Конечно, под одеялом или пледом всегда хорошо, но эта формулировка была неожиданной. — А что… — нерешительно начал я, — тебе угрожает? Артём растеряно посмотрел на меня. — Я не знаю. Мне казалось, что правильным ответом на этот вопрос должно быть: «Ничего». Происходило что-то странное. И я думал так, не потому что являлся пессимистом, а потому что намёки на это были то тут, то там, даже в самом безобидном разговоре. Пока это мелочи, которым можно не придавать значения, но я боялся, что они перерастут во что-то большее. Потому что, как, наверное, сказал бы Артём: «Дьявол кроется в деталях». — Ты в порядке? — прямо спросил я. — Конечно, — широко улыбнувшись, ответил Артём. — А почему ты спрашиваешь? Потому что ты падаешь в обмороки. У тебя течёт кровь из носа. Ты не можешь спать дома. Тебя мучают кошмары. У тебя снижен аппетит. И это только то, что мне удалось вспомнить на ходу. То, что я знал и видел, а сколько ещё за пределами этого? Только сегодня Артём говорил, что не контролирует сам себя. Я вдруг подумал, что если спрашивать прямо, то он никогда не скажет правды. — Ты её не снимая носишь? — нарушил мысли голос Артёма. Изящные пальцы аккуратно коснулись цепочки на шее. — После того, как на щеке от неё след остался и полдня не сходил, на ночь снимаю. Артём беззлобно улыбнулся, подсел ближе и продолжил задумчиво разглядывать украшение. — У неё есть какая-то история? — В каком смысле? — Я никогда не покупаю украшения сам. Люблю, чтобы их дарили, и они хранили в себе воспоминания о том дне и человеке. — О, да, это подарок. Друзья дарили, кажется, на двадцатилетие. — Других украшений я на тебе не видел, — заметил Артём. — Я не поклонник. Ношу цепочку, потому что это подарок. — Я непроизвольно повертел её между пальцев. — Ты прав, когда есть история, это становится уже чем-то большим. А ещё у неё какое-то забавное название, но я забыл, какое. — Плетение Лисий хвост. — Точно. А ты в этом разбираешься, — хмыкнув, сказал я. Артём закатил глаза и саркастично произнёс: — Интересно, с чего бы это? Он отполз от меня, устроился на другом конце дивана, облокотившись о подлокотник, и теперь ёрзал ногами, размышляя, как поудобнее их согнуть. — Вытягивай, — предложил я, сдвигаясь ближе краю. — Тогда они не будут под пледом. — Я погрею. Спустя время мы полулежали на диване валетом, Артём — вплотную к спинке, я же ближе к краю, прижимая к боку милые светлокожие ступни. — Ты очень тёплый, — сказал Артём. Я пожал плечами. — По-моему, у меня такая же температура тела, как и у всех. — Не, в сравнение с другими ты горячий. Я думаю, ты съел печку. — Что? — со смешком спросил я. Артём широко заулыбался. — Точно. Штуки две или даже три. Я засмеялся от такой милой фантазии. И как только он придумывает что-то настолько очаровательное? Мне казалось, что после определённого возраста люди теряют эту способность, и она подвластна лишь детям. — Ты ещё общаешься с теми друзьями, что подарили тебе цепочку? — Да. — Расскажешь о них? — Зачем? Артём неловко поправил плед и опустил взгляд. Я успокаивающе провёл по стройной ноге. Какие же они у него ровные и красивые. На моих плечах вообще отлично смотрелись бы. — Просто не знаю, что рассказать, — сказал я, спеша унять опасные мысли. — Так-то я не против. — Что-нибудь. — Артём пожал плечами. — Например, сколько их? — Четверо. Но собираюсь я в основном с тремя. — В том баре на злосчастной улочке? — с осуждающим намёком протянул Артём. — Да, на которой ты курил траву, — в тон ему ответил я. Однако на лице Артёма ни один мускул не дрогнул. — Мне казалось, ты плохо запоминаешь мелочи. — Имена. У меня плохая память на имена. На всё остальное просто отличная. — В твоём возрасте это похвально. Я пощекотал первую попавшуюся ступню, послышался тихий вскрик, и ногу тут же отняли. Артём прижал к себе колени и до самых кончиков пальцев укрылся пледом. — Так почему ты видишься только с некоторыми из друзей? — спросил он. — Один из них слишком устаёт. Иногда мы сидим с ним в каком-нибудь кафе на Пушкинской аллее здесь неподалёку. Я похлопал по дивану, призывая Артёма вернуть ноги, но он покачал головой. Жаль. — У него тяжёлая работа? — спросил Артём. — Ребёнок. — О, — задумчиво произнёс Артём, я же внимательно наблюдал за его реакцией. — Так необычно. У моих друзей и знакомых нет детей. — Как ты к ним относишься? — Не знаю. У меня мало родственников, из малышей никого нет. Наверное, никак, — он задумчиво уставился на Золушку, что важной походкой вошла в комнату и замерла на ковре. Прикидывала, поместится ли и она на диване. — В смысле так же, как ко взрослым, — продолжил Артём. — Те же люди, только более слабые и менее опытные. — Да, хорошие слова. Золушка закрутилась на ковре, решив, что на нём ей будет удобнее, чем тесниться с нами на диване. — Если честно, никогда об этом не думал, — признался Артём, и я перевёл на него взгляд. — Какой смысл? Мне не придётся с этим сталкиваться, я же гей. Какие дети? Но детей Кати я люблю заранее. Думаю, я их серьёзно избалую. — Тогда тебе от неё крепко достанется. — Ничего нового. Зазвенел таймер духовки, пора было засыпать картошку сыром, и пришлось нехотя подняться. Артём откинул плед и последовал за мной, а я вдруг понял, как приятно слышать рядом его шаги. Они наполняли дом уютом примерно так же, как и Адель. Наверное, в этом и заключалась причина моего пагубного желания держать его поближе к себе. — А ты что думаешь о детях? — спросил Артём. — Примерно то же самое. — Я открыл духовку и выдвинул противень. — Я не из тех, кого они умиляют. Но всё меняется, если речь касается… близких. Заметив, что я направился к тарелке с заранее натёртым сыром, Артём тут же подскочил к духовке и воскликнул: — О, я тоже хочу посыпать сыр! Я действовал быстро, Артём же педантично, он старательно закрывал пустые места, пытался выдержать примерно одинаковую толщину, и то и дело останавливал мою руку и указывал, куда сыпать сыр. — Кажется, кое-кто любит командовать. — Я люблю, чтобы было красиво. Вскоре мы сидели перед телевизором и с наслаждением вкушали плод наших стараний, который вышел настолько прекрасно, что Артём даже согласился на вторую порцию.***
Остаток вечера прошёл хорошо, более того, мне удалось сдержаться и оставить Артёма спать на диване. Гордясь своим самообладанием, я немного поработал и ближе к полуночи со спокойной совестью уснул. Однако посреди ночи проснулся от шума воды. Я подумал, что Артём просто моет руки, но вода всё текла и текла, нарушая тишину, пробуждая в душе смутные беспокойства. Когда они стали вконец невыносимы, я поднялся, натянул шорты и вышел на порог спальни, чтобы дождаться Артёма. Вот воду перекрыли, щёлкнул замок, и в коридоре возник поникший силуэт, будто не человек даже, а лишь его отпечаток. У меня по спине прошёл неприятный холодок. Артём повернулся, чтобы щёлкнуть по выключателю, но, заметив меня, замер. Споты из ванной осветили половину его заплаканного лица. — Прости, я разбудил тебя, — сипло сказал он. — Что случилось? — Не беспокойся. — Что случилось? — настойчиво повторил я, и Артём сдался: — Она мне снилась. Его губы задрожали, я вздохну и подошёл к нему, чтобы обнять. Артём сказал, что ему снилась бабушка, и это был самый ужасный из кошмаров. Странно. Я так хотел, чтобы мне хоть раз приснился папа. Мечтал об этом все годы, но он так и не появился ни в одном из снов. Артём сильнее облокотился об меня, и я почувствовал, как неистово бьётся его сердце. — Пойдём, уложу тебя. — Я боюсь снова засыпать, — признался Артём. — И что же ты будешь делать? Не спать? Я почувствовал кивок. Идея, мягко говоря, казалась паршивой, хоть и была в этом желании логика. Я принялся рассуждать, как отговорить Артёма, и не нашёл ничего лучше, чем предложить то, чего весь день старался избегать: — Хочешь лечь со мной? Артём отстранился и внимательно глянул на меня. Серьёзно задумался. Наверное, тоже чувствовал, что это та грань, которую не стоит переходить. — Только если ты будешь в шортах. Я хмыкнул. — Только ради тебя.