***
Мне очень хотелось в приют, но не хватало решимости взять и поехать. То, что случилось с Фризом, занимало большую часть мыслей. Я боялся, что кто-то ещё из котиков заболеет и умрёт. Оснований так думать не было, все они были здоровы, а Фриз изначально поступил к нам в плохом состоянии, но доводам логики не удавалось пробить всё нарастающий комок страха. Я не мог контролировать смерть, повлиять на ход событий, даже если чувствовал её приближение. И это сводило с ума. Я хотел отвлечься, избавиться от этой мысли. Но как? Она спряталась за множеством других, притворялась ими и, хуже всего, пропитывала своим ядом. Если я разломлю себя на кусочки, может, смогу найти и выкинуть её вместе с другими поражёнными? Да, я хотел это сделать, разломать себя, можно даже не собирать заново. Может, так даже будет легче. Но что мне для этого сделать? Пришедшая идея показалась глупой. К вечеру я взглянул на неё уже под другим углом. А к полуночи, вновь мучаясь от бессонницы, мне стало всё равно. Поэтому я надел первое, что попалось в шкафу, тихо спустился на первый этаж, выскользнул за дверь и направился к уже подъехавшему такси. Прежде я только в бар Лёши ходил один. Так сложилось, что в клубы мы всегда собирались компанией, а в другие бары заглядывать не было смысла. Никто не делал коктейли так же вкусно, как Лёша. Но в этот раз компания была лишней. Я предпочёл, чтобы никто из родных и близких меня не видел. И вот стоял посреди широкого тротуара. Справа от меня находились два незнакомых клуба, один из которых был двухэтажным, а на противоположной стороне улицы сверкал цветными окнами третий. Мне нужно было что-то среднее, чтобы затеряться в толпе, но при этом не испытывать ощущения, будто грохочущая музыка хочет выбить из тела все внутренности. Двухэтажный я вычеркнул сразу, тот, что был неподалёку от него, оказался стриптиз-клубом, поэтому тоже был без раздумий отринут. Пришлось перейти на другую сторону. На небольшой сцене третьего клуба выступала неизвестная группа, скорее всего, из местных, почти все столики были заняты, а несколько человек танцевали под живую музыку в конце зала. Отлично, примерно то, что нужно. Я огляделся в поисках бара и наткнулся на знакомую шапку пружинистых волос. Миша сидел среди незнакомых мне людей, из чего быстро стало ясно, что это не наши одногруппники, и оказывал знаки внимания одной из девушек. Но в какой-то момент всё же заметил меня. Мы не помахали и не кивнули друг другу. Он отвернулся, а я прошёл к найденному бару. Без Эрика нам не о чем было разговаривать. Свободный стул оказался только на углу бара, но мне так даже больше нравилось. Я попросил бармена сделать что покрепче. Очень быстро свинец разлился по телу, а на душе стало чуток спокойней. Но это всё равно было не то. Сказать по правде, я вообще не знал, чего хочу. Просто решил, что раз привычный уклад жизни не помогает, надо что-то резко изменить. Мне хотелось безумия, возможно, опасности, но сложно было устроить такое одному. Раньше Денис, Стас и Гриша легко помогли бы в этом, ведь они славились как самая шумная компашка, устраивавшая грандиозные тусовки. Вот только то было раньше. К тому же, пришлось бы объяснять, с чего вдруг у меня такие желания. А я не хотел, да и объяснений не находилось. В какой момент и почему всё переменилось? Я не знал и ужасно запутался. — Привет. Незнакомый парень (или правильней будет сказать мужчина, из-за освещения не понять) облокотился об угол бара и улыбался, как ему, наверное, казалось, невероятно обворожительно. Я быстро огляделся: за столиком неподалёку парень обнимал девушку, по соседству с ними двое ребят хорохорились и напрашивались присесть к подружкам с ярким макияжем, какая-то женщина активно изгибалась около мужчины на танцполе, неподалёку от них со своей знакомой скакал Миша. Это точно гетеросексуальное место, как и остальные девяносто девять процентов клубов в нашем городе. — Мы знакомы? — сухо произнёс я. Сейчас он скажет: «Нет, но это можно исправить». — Можем познакомиться. Почти угадал. Я заторможено уставился на него, пытаясь одновременно придумать, как отделаться от незнакомца, и понять, с чего он вообще решил подойти. Да, в моём случае можно было не бояться, что я, оказавшись гетеро, вдруг разозлюсь и набью синяков, но все мы всегда действовали аккуратней. Разведывали обстановку. Этим мы ничем не отличались от большинства натуралов за пределами клубов и баров — мест, подходящих для знакомства: сначала пытались поймать взгляд и, если его не отводили и тоже заинтересовывались, рисковали. — Ну, так что? — продолжал настаивать незнакомец, и я заметил, что как-то слишком сильно он облокачивается о барную стойку. Так он пьян. Тогда всё ясно. — Мне это не интересно. Я демонстративно отвернулся и вернулся к коктейлю. А потом вдруг почувствовал руку на колене. — Да ла-а-адно, — протянул незнакомец. Ну, какого хрена они постоянно меня трогают?! — Если ты сейчас же не съебёшься, — зашипел я, наклоняясь к его лицу, — мне придётся крикнуть что-то вроде «убери руки, педик», и тебе помогут уйти. Это грязный приём, но мне было совершенно плевать. Улыбка парня на долю секунды стала удивлённой, а затем его лицо исказилось злобой. Но он всё же убрал руку и ушёл куда-то прочь. Сердце бешено стучало от злости и отвращения. Я просто сидел в обычном клубе и никого не трогал. И всё равно кто-то пристал. Допитый залпом коктейль успокоиться не помог, и я заказал новый. Со временем голова приятно опустела, тревога и волнение притупились и позволили бездумно скользить взглядом по бутылкам на противоположной стене. Я размышлял, было ли тут что-то, чего мне ещё не доводилось пробовать, когда рядом послышался приятный голос: — Привет, ты тут один? Кокетливо склонив голову набок, рядом села девушка с завитыми в крупные кудри голубыми волосами. Я долго разглядывал их необычный цвет, прежде чем ответить: — Да, но я не знакомлюсь. Может, мне так лишь казалось и подобным образом всё происходило только со мной, но девушки всегда оказывали знаки внимания лучше парней. Они делали это мягко, вежливо, и в каждом их жесте или взгляде царило дружелюбие. — Чего так? — спросила девушка, облокотившись локтем о барную столешницу и аккуратно, только кончиками пальцев подперев голову, чтобы не испортить причёску. — Залечиваю душевные раны, — сказал я правду, зная, что незнакомка сделает свой вывод. — Но, если хочешь, могу угостить тебя коктейлем. — Хочу, — сказала девушка, ни капли не расстроившись. Пока бармен делал коктейль, я краем глаза разглядывал её белый лонгслив с вырезами на плечах, на котором красиво отражались прожектора, отчего казалось, что он светится изнутри. Волосы тоже причудливо блестели, и, приглядевшись, я заметил в них стразы. — А ты точно не хочешь познакомиться поближе? А то так меня разглядываешь, — лукаво спросила она и, не отрывая от меня взгляда, сжала коктейльную трубочку между губ. Вот это я запомню, может, когда-нибудь пригодится. — Нет. Просто тобой хочется любоваться. Девушка на миг удивилась, а потом заулыбалась и довольно заёрзала на стуле. Вот поэтому мне не составляло труда шифроваться — я слишком пристально смотрел на девушек, ведь они выглядели ярко, а мне нравилось всё броское. Допив коктейль, она потащила меня на танцпол, и я не стал сопротивляться. Было здорово побеситься среди толпы, якобы танцуя. Благодаря этому с тела слетела часть вязкой тьмы, которую столько времени никак не удавалось отмыть. — Мне кажется, — начал я, наклонившись к уху, прикрытому голубыми волосами, — что тот парень уже давно на тебя заглядывается. Девушка тут же проследила за моим кивком. — Думаешь? — Он уже давно смотрит в нашу сторону. Может, позовёшь его танцевать? Она усмехнулась. — Не думаю, что он согласится после того, как увидел нас вместе. Я непринуждённо махнул рукой и бодро сказал: — Да ладно! Скажи, что я твой старый друг, и ты просто составила мне компанию в трудный час. Девушка бросила задумчивый взгляд в сторону парня, что всё продолжал заинтересованно смотреть в нашу сторону, и, решившись, подмигнула мне на прощание со словами: — Убедил! Желаю тебе поскорее найти лекарство для израненной души. Я махнул ей рукой и направился к бару, потому что знал, какое лекарство подойдёт. Мне было всё равно, что пить, и я заказал первый пришедший в голову коктейль, а потом так же без энтузиазма сделал глоток. Моей целью было не почувствовать вкус, а сохранить то лёгкое непринуждённое состояние, которого удалось достичь. Но вскоре оказалось, что этот коктейль был лишним. Не сделав больше ни глотка, я сполз с высокого стула и на дрожащих ногах поплёлся к гардеробу. Очень хотелось подышать свежим воздухом. С трудом намотав на шею шарф, я просунул руки в пальто и чуть было не упал на месте, но чья-то ладонь схватила выше локтя, не давая поближе познакомиться с полом. — Мой друг такой неуклюжий, — сказал кто-то глянувшему в нашу сторону гардеробщику и потащил меня к выходу. Мне всё никак не удавалось сфокусировать взгляд, но по голосу я догадался, что это тот мудак, которого я отшил в начале вечера. И чего привязался? Я попытался вырвать руку, но он всё тащил меня по ступеням вверх, не ослабляя хватку. На улице я повторил попытку, даже упёрся ногами в асфальт, но тело было ватным, как случается всякий раз после большого количества алкоголя. Вот только сейчас ощущения были немного иными, сознание слишком спутанным, а дыхание — участившимся. Незнакомец завёл меня в ближайший проулок, прижал к стене за мусорным баком и довольным хмельным взглядом уставился в лицо. Я попытался оттолкнуть его, но никак не получалось, а ведь он тоже был изрядно пьян. Всё, что было в моих силах, это вовремя увернуться от поцелуя. Его это не расстроило, мерзкие руки погладили тело через пальто, а самоуверенный голос спросил: — Ну что, поедем ко мне? Я хотел было закричать, но язык онемел и удалось только пробормотать что-то неразборчивое. Разум понимал опасность ситуации, но придумать ничего не мог, а взгляд бессмысленно метался из стороны в сторону. Может, я смогу его как-то ударить? В какую-нибудь особенно болевую точку. Да хоть между ног! Удалось бы мне или нет — этот вопрос осталась без ответа. Недонасильник вдруг упал на грязный асфальт и горестно застонал, а меня вновь схватили за руку и заставили выбежать из переулка. Я хотел плакать и молить Господа о том, чтобы меня оставили в покое и перестали куда-то тащить. Комок уже подкатывал к горлу, как я вдруг заметил впереди копну бешено вьющихся волос. Полы расстёгнутой синей куртки развевались от быстрого бега. О, эта дебильная куртка, дебильные волосы, дебильный Миша, которому я был жутко рад! Мы пробежали пару кварталов, потом свернули на другую улицу, затем ещё на одну, забежали в тихий двор и только тогда остановились. Я хотел было сесть прямо на землю и отдышаться, но Миша крепко сжал плечо и, ловя ртом воздух, сказал: — Я думаю, тебе надо проблеваться! Спросить зачем не получилось, поэтому я лишь непонимающе покачал головой. — Бля, ну почему ты не можешь просто послушать?! Короче, — затараторил Миша, — когда ты куда-то ушёл от бара, этот чел подошёл к бармену и о чём-то с ним пошушукался. А когда я стоял на улице и курил, он уже тащил тебя. Я думаю, тебе что-то подсыпали. Так что давай! — он подвёл меня к урне. — Два пальца в рот. Я послушался Мишу — ещё бы тут не послушаешь — и попытался вызвать рвотный рефлекс, но ничего не получилось. Как люди это вообще делают? Миша дожидаться новой попытки не стал, резко подтолкнул мою руку так, что на секунду показалось, будто пальцы смогут коснуться желудка. Я непроизвольно содрогнулся, и на дне урны послышался стук. — Получилось! — обрадовался Миша. Но вскоре его голос переменился. — Ох, блин… Краем глаза я заметил, как ноги в бежевых ботинках понеслись в сторону, а потом до ушей долетел кашель и плевки. Если бы кто-то выглянул в окно, то увидел бы прекрасную картину того, как два придурка заблёвывают новенькую детскую площадку. — И чего тебе дома не сиделось? — возмущался Миша, вытирая рот влажными салфетками, которые, к счастью, оказались у меня с собой. — Ребята по-любому уже свалили. Эх, а я мог замутить с той девчонкой, но всё просрал. Ещё и ночевать негде… — Почему? — зацепился я за самое важное, оттирая рвоту от пальцев и стараясь не думать, как дошёл до жизни такой. — Потому что общага закрыта, — тоном, которым обычно разговаривают с даунами, ответил Миша. — Я планировал остаться на даче у знакомых, куда они как раз уже свалили. Мне было плевать на то, что Миша пропустил продолжение тусовки и оказался без девушки. Но оставлять его ночевать на улице было бездушно, особенно после того, как он помог мне. — У меня в комнате есть раскладной диван, — сказал я. — Можешь поспать на нём. — Вау, — с наигранным восхищением протянул Миша. — Повезёшь меня в свой замок? — Уже вызываю такси. Через пару минут мы поднялись с лавочки и, доверчиво опираясь друг о друга, поплелись к подъехавшей машине. Потому что нет лучше способа наладить отношения, чем вместе проблеваться.***
Когда я проснулся, то не мог понять, какого черта на моем диване забыл Миша? Лежит себе спокойно, в телефоне что-то смотрит. На мой вопрос он ответил скучающим взглядом, который можно было охарактеризовать как «так и знал», и сказал: — Точно подсыпал. А потом пересказал события недавней ночи. Из тяжелой головы удалось выудить воспоминания и убедиться в том, что он не врал, правда, после синеволосой девушки все было блёклым и размытым. Наверное, как и говорил Миша, тот ублюдок попросил бармена добавить мне что-то в коктейль. То ли из-за провалов в памяти, то ли по другой причине, но я не ощущал должного испуга. Словно просто услышал жуткую историю, не имевшую ко мне никакого отношения. Наспех умывшись, я любезно показал Мише ванную и уже почти дошёл обратно до комнаты, как из кабинета вышел папа. — Привет, сынок, — он перевёл взгляд на ванную, где уже шумела вода. — У нас гости? — Да. Мой друг не успел вчера в общежитие, у них оказывается комендантский час, и я предложил остаться у нас. В целом, это была правда, только «друг» всё еще оставался под вопросом, поскольку я не разбрасывался такими словами понапрасну. — Что ж, тогда обязательно предложи ему завтрак. Или обед, — сказал папа, глянув на часы, погладил меня по голове и вернулся в кабинет. По пути на кухню Миша, не скрывая интереса, разглядывал дом, видимо, прикидывая, насколько его ожидания совпадают с реальностью. Сидя за барной стойкой, переходящей в кухонную столешницу, он продолжал вертеть головой. Я разлил чай по чашкам, нагрел сырники, оставшиеся с завтрака, поставил на стол миску с крабовым салатом и всё ждал едкого комментария, но вместо этого Миша спросил: — Почему ты был один? Я сел на высокий стул и взял сырник. Мне не удалось припомнить, когда я ел в последний раз, а это как раз значило то, что пора запихивать в себя еду. — Не совсем понимаю, о чём ты. — Я думал, что ты обычно тусишь с друзьями, — уточнил Миша и принялся накладывать себе салат. — Закатываете вечеринки и всё такое. Когда я только присоединился к Стасу и ребятам, так и было. Громкие приватные тусовки, гуляния по клубам, дикие, безумные события. Каждый стремился переплюнуть другого, впечатлить друзей и толпу. Меня тоже втянуло в этот водоворот, правда, удивить хотелось одного конкретного человека. — Это было раньше. Сейчас мы проводим время в узком и тихом кругу. Да, всё осталось в прошлом, в выжженной летним солнцем и смытой осенними дождями весне. Я застал закат этой истории, не успев впутаться во что-то серьёзное, а с Игорем это было легче лёгкого. Однако окончательно мы с ним оборвали связи только летом, поэтому часть универа по привычке ждала от нас пышных гуляний. — Не расскажешь, почему? — Нечего рассказывать. Просто все пересмотрели взгляды и нашли кое-что ценнее тусовок. — И ты? — Нет. Я изначально влился в это по другой причине. Мне хотелось быть ближе к парню, который мне нравился. — Вау, — вдруг произнёс Миша. — Знаешь, я уважаю такую самоотверженность. Пусть со стороны она и может показаться глупой. Но, по-моему, когда ты готов выставить себя дураком ради той… — он на пару секунд замолк, — или того, кто тебе нравится, это и есть любовь. Я задумался, что после слов Миши случалось нечасто. Всё сложилось очень удачно, меня теперь окружали чудесные люди, но, вспоминая то время, когда я шёл против себя, чтобы привлечь внимание Дениса, не удавалось отделаться от мысли, как глупо это было. Но вдруг Миша прав, и глупость — одна из составных частей любви? — Это лучше, — продолжал он, — чем сидеть на заднице и упускать удачный шанс раз за разом, как Эрик. Я с трудом проглотил сырник, запил его чаем и с вызовом спросил: — Да чего ты к нему привязался? Миша сурово посмотрел на меня. — Потому что я — его друг. — Ты его, видимо, пытаешься спасти, но не думаешь, что скоро он будет спасаться от тебя? — Да если бы ты знал!.. — вдруг воскликнул Миша, а потом напряжённо потёр лоб, думая, как лучше сформулировать следующие слова. — Вот представь, что перед тобой погибающий человек, которого можно легко излечить. Но он говорит, что не будет обращаться к врачу в силу каких-то своих убеждений. Но он умирает! Не знаю, правильно это или нет, но я свяжу этого человека, если он ещё в силах сопротивляться, и сам потащу в больницу. И пусть он после этого хоть проклянёт меня! — А если он не сможет жить после того, как его убеждения были нарушены? Миша махнул рукой. — После помощи врача у него будет вся жизнь, чтобы об этом подумать. И, может быть, его убеждения в конечном итоге изменятся. Я глянул на тарелку, в которой осталась ещё половина той небольшой порции салата, что я положил, и прикинул, стоило ли пытаться доесть его? Ладно, устроим небольшой перерыв. — Всё это звучит необыкновенно занимательно, — сказал я, откинувшись на спинку стула, — но мне по-прежнему невдомёк, при чём тут Эрик? Миша замер, так и не взяв с тарелки последний сырник, постучал пальцами по столешнице и внимательно уставился на меня. Он смотрел долго и пристально, будто оракул, который рассуждал, действительно ли я смогу исполнить некое пророчество. — Пообещай, что ни словом не обмолвишься об этом. — Может, тогда и не надо говорить? — Тут ничего такого, главное Эрику не напоминать. И Миша рассказал, как в одиннадцатом классе у Эрика появилась девушка. Всё шло хорошо, а потом они поступили в разные города. И против их воли начались отношения на расстоянии. Сначала они неплохо справлялись, но как нередко случается в таких ситуациях, запал быстро спал. — Я знал, что они виделись на зимних каникулах, и после этого какое-то время Эрик с прежним рвением поддерживал связь. Но, сам понимаешь, то курсовая, то рубежный контроль, одно, другое. Перед сессией ночами не спишь, куда ещё до разговоров по телеграму? И с её стороны всё то же самое. Короче, летом они, разумеется, встретились, но даже мне было видно, что всё уже не так, как раньше. Эрик тем более это понимал. Как и то, что летние каникулы, в отличие от зимних, их связь не подкрепят. То была одноразовая акция, — Миша грустно хмыкнул. — В августе они решили расстаться. Мирно. Но на Эрика это всё равно сильно повлияло. Он всегда был интровертом, а сейчас так и вовсе не хочет покидать четырёх стен. — И поэтому ты вечно пытаешься свести его с девушками? Клин клином вышибаешь? — Да не обязательно должны быть девушки! — Миша раздражённо вскинул руками. — Мне кажется, выбирайся он куда-нибудь изредка, это помогло бы. Когда ты один на один с собой, разумеется, в голову будет лезть всякая хрень. Ну и да, наверное, ты прав: клин клином. Мне кажется, новые отношения смогли бы помочь. Я был одновременно согласен и не согласен с Мишей. Понимал и не понимал Эрика. Это единение противоречий дало понять, что внутри меня живут два противоположных, взаимоисключающих желания. Я не хотел говорить с близкими, не хотел их слушать. Но я хотел быть с ними и слышать их. Поэтому продолжил скупо отвечать на сообщения Максима, не отвечать на присылаемый Лёшей комикс, огрызаться на слова Кати о том, что свитер не очень подходит штанам, да и надеваю я его уже несколько дней подряд. Но если бы они вдруг перестали мне писать, если бы Катя махнула на меня рукой, не поймала и не подстригла бы ногти, ворча, что я наверняка хуже котов из приюта, что не точат когти, меня бы это ужасно расстроило. — Терпи и не дёргайся, раз не хочешь делать это сам, — прорычала она, зажимая мою руку в подмышке и подпиливая ногти. Я очень рано стал стричь их сам, потому что мне не нравились ощущения, как бы аккуратно мама не орудовала ножницами. Но Катя была права: если это не сделает она, мне и в голову не придёт продолжить. Поэтому я лежал на коротком диване в её комнате, свесив ноги, и снизу вверх глядел на подбородок сестры. Было бы смешно ночью что-то написать на нём, а она бы не сразу заметила и проходила бы так целый день. Эта идея зрела во мне лет с тринадцати, но так и не была реализована. Уверен, у Кати тоже найдётся множество неосуществлённых пакостей. Размышляя над тем, что они могли собой представлять, я вдруг понял: она была моим самым первым стёклышком. Очень сложно выкрашенным в радужный градиент. Потому что столько всего меня связывало с Катей, настолько важным человеком в моей жизни она являлась, что невозможно было дать ей лишь один цвет.