***
На следующий день мне написала Настя и спросила, когда я планирую прийти в приют. Добавила, что Разбойнику некого кусать за пятки, поскольку больше никто не носит золото, и кот из-за этого грустит. Шутка вызвала улыбку, но не смогла унять страх, и я признался, что случай с Фризом очень повлиял на меня. «Я думаю, что ты так и будешь прокручивать это в голове, пока не придёшь, не посмотришь на других котов и не убедишься, что с ними всё хорошо». Настя оказалась права. Мне всё ещё было ужасно жаль Фриза, воспоминания о нём вызывали глубокую душевную боль, но страх за других котов был не обоснован. И я убедился в этом, только взглянув на них. — Я думал, что больше не смогу прийти сюда, — признался я. — От одной только мысли меня сковывало. Но я решился и всё получилось. — Мы никогда ни к чему не готовы на сто процентов, — сказала Настя. — Просто в один момент приходится рискнуть. Диана в этот раз не пришла. Ей надо было заняться учёбой и подготовиться к зачётам, так что мы с Настей вдвоём позаботились о котах, а затем отправились в комнату отдыха и заварили чай. — А тебе не надо готовиться? — спросил я. — Ну, так, — Настя неопределённо повертела ладонью и продолжила копаться в рюкзаке. — Вечером повторю лекции и нормально. Чем старше курс, тем легче. Не знаю, почему. Выудив косметичку, Настя принялась перебирать её содержимое, достала блеск для губ, открыла его, а потом разразилась ругательствами, то и дело упоминая младшую сестру. Я хотел было спросить, что случилось, но Настя опередила и показала мне кисточку от блеска. — Смотри, что она сделала! Суть проблемы я уловил быстро: волоски на кисточке были обрезаны до основания. Мне приходилось видеть косметику Кати, и сомнений в том, что так быть не должно, не было. — Чёрт, знала же, что это один из моих любимых. — Настя раздосадовано убрала блеск обратно. — Как я её порой ненавижу. — Для этого чувства надо придумать иное название. Потому что когда она прибежит к тебе за помощью, ты не откажешь. Для обычной ненависти это несвойственно. — Точно, — согласилась Настя, тяжело откинувшись на спинку стула, и отпила чай. — А что ужасного делала твоя? — Делала? — переспросил я. Настя внимательно посмотрела на меня и, ясно уловив суть, обречённо вздохнула. — Это не заканчивается, да? — Не совсем. Вы становитесь спокойнее, не ябедничаете, но… Совершаете поступки, которые для взрослых людей неуместны. Но ничего не можете с этим поделать. Например, Катя меня кусает. — Больно? Я сжал зубы и тяжело выдохнул. — Ты даже не представляешь, насколько. Когда у неё заканчиваются аргументы или просто чтобы позлить меня, она — раз — и сомкнула зубы на моей нежной ранимой коже. — Но ты ведь тоже не без греха, — усмехнулась Настя. — Малая сделала это в отместку за то, что вчера я рассказала маме про её прогулы. Разумеется, это было обоюдно. Просто так или чтобы отыграться, но круг пакостей был жёстко замкнут. — Если честно, эта сумка, — я кивнул в сторону дивана, где лежала чёрная кожаная вытянутая сумка, по форме напоминающая шоппер, — не моя. Я взял её у сестры. — Ты спёр сумку у сестры?! — Посмотри на неё ещё раз, — велел я. — Это потрясающая сумка, ради неё я бы и на сторону антихриста встал. — Почему ты просто не купил такую же? — К тому времени, как я оценил её потенциал, сумку сняли с продажи. Была только модель унисекс, но она отличалась. Настя внимательно глянула на сумку, затем на меня, потом снова на сумку. Указала на неё пальцем и неуверенно спросила: — Она женская? — Ну, у бренда она была представлена в женском отделе. Так что, наверное, да. Настя вновь поглядела на сумку, внимательно сощурившись. — Она больше похожа на унисекс. Ну, или я просто привыкла, что ты с ней ходишь. Все воспринимали сумку как модель унисекс. И не только сумку, из чего я уже давно сделал вывод, что приспосабливать любые вещи под себя — это мой особый дар. Настя поднялась и направилась к чайнику, по пути захватив со стеллажа новый пакетик заварки. Ничего не изменилось, она продолжала опустошать коробку со скоростью света, не ждала, пока чай остынет, и умудрялась пить кипяток. — Странные это всё-таки отношения, — сказала Настя. — От любви до ненависти и обратно. Вот говорят про токсиков, абьюз, советуют внимательно приглядываться к своей паре, а братья и сёстры продолжают наставлять друг другу синяки. И это как будто… будто иначе и не бывает. Я ещё не видела тех, кто не дрался бы, не ссорился и не ябедничал. — Потому что таких не бывает, — уверенно сказал я. — Ну, или для этого нужно лет двадцать разницы. Но пока вы дети, споры неизбежны. — Иногда, когда она меня особенно злит, я думаю: какой в этом смысл? — призналась Настя. — Но мне никогда не приходилось думать: вот бы её не было. И из-за этого легко запутаться. Я знал, видел и слышал о многих братско-сестринских отношениях. Они были разными, но некую закономерность выявить удалось. Например, чем хуже у детей были отношения с родителями, тем крепче была их связь друг с другом. Когда в семье выделяли любимчика и отталкивали другого ребёнка, он, чаще всего, ненавидел само существование брата или сестры. Ко мне и Кате всегда относились одинаково. Даже когда мы задавали провокационный вопрос «кого вы любите больше», родители неизменно повторяли, что одинаково. Если мне что-то покупали, то и Кате доставался гостинец, если ей что-то обещали, мне тоже. Когда мы обвиняли друг друга в разлитой краске на ковре и не желали признаваться, кто же действительно виноват, нас двоих расставляли по углам. Разница в возрасте тоже очень влияла. Чем она меньше, тем раньше дети сближались. Сложно найти общий язык, когда младший или младшая думают только о любимом мультике, а брат или сестра — о том, как бы отпроситься на ночёвку и незаметно выпить с друзьями. — Думаю, потом ты это оценишь по-новому, — сказал я. — Потому что это какой-то невероятный уровень и вид отношений, который возможен только с братом или сестрой. Это твой союзник, напарник, соратник, кто-то, кто даже после тысячи гадостей и ссор ни за что от тебя не отвернётся, всегда придёт на помощь и никогда не предаст. Мне повезло с окружением, у меня много хороших друзей и с родителями отличные отношения. Но если хорошенько подумать, только в Кате я уверен на сто процентов. — То есть, даже не в родителях, друзьях или потенциальной возлюбленной? Я пожал плечами. — Выходит, что так. Если я приду к Кате и скажу: «Я убил человека. Мне надо закопать тело», уверен, она скажет: «Хорошо, дай только сгоняю за лопатой».***
Первый зачёт я зарядил, так что мне поставили автомат, и даже присутствовать было необязательно. Это и то, что Эрик согласился взять мою зачётку, позволило остаться у Максима. А к вечеру я понял одну интересную вещь. Легче всего придумать причину и оправдание, когда двое одинаково готовы их принять и поверить. Тогда сгодится любая первая пришедшая в голову мысль. — В квартире холодно, а обогреватель только один. — Тогда нам стоит лечь вместе. Или: — Соседи рано встают, лучше спать подальше от кухни. Сегодня от меня последовало: — В последний раз, когда я спал на диване, то как-то неудачно отлежал спину. — Ну, конечно, диван не предназначен, чтобы на нём спали. А вот на кровати хороший матрас. Стоило ли говорить, что мы уже даже не помнили, когда в последний раз я спал на диване? И не хотели вспоминать. Поэтому, если бы один из нас сказал «сегодня полнолуние» или «доллар упал», мы бы тут же сочли это за основание лечь вместе. Мне нравилось делить с кем-то кровать. Разумеется, абы кто не подходил, но если это близкий человек, то на душе сразу становилось спокойней. В детстве мы с Катей читали под одеялом ужастики, а потом тряслись от каждого шороха и крепко прижимались друг к другу. Но кроме страха окутывало приятное ощущение единства и понимание того, что если чудовище под кроватью таки схватит кого-то за лодыжку, то я или она изобьём его подушкой и обязательно прогоним. Когда я болел, мама всегда спала со мной. И пусть её присутствие не могло сбить температуру или унять зуд от ветрянки, было приятно сквозь сон ощущать, как она гладит меня по голове. Мама любила меня и находилась рядом. Как ребёнку, мне большего и не надо было. Как взрослый человек, я был благодарен ей за то, что во время простуды она посреди ночи порой заглядывала в мою комнату и проверяла, не стало ли мне хуже. С Максимом было не так, как с Катей или мамой, но всё равно очень хорошо. Хоть он и ворчал, что я иногда отбираю всё одеяло, а мне пару раз досталось от крепкой ладони или локтя по носу. Но что мне в особенности нравилось — разговаривать с ним в темноте. Предметы теряли чёткие очертания, нельзя было полагаться на зрение, только на ощущения: ощущение того, как одеяло придавливало к матрасу, ощущение его тепла, и, самое главное, того, как оно смешивалось с теплом Максима, лежавшего с левой стороны кровати. Это рождало доверительную атмосферу, в которой можно было поговорить о чём угодно, без вступления или повода. — Иногда я думаю, что с ней в итоге стало? Где же она? — Бабушка? — спросил Максим. — Да. — И что надумал? — Не знаю. Она верила искренне, и я хочу надеяться, что для неё всё оказалось так, как она представляла. А бабушка говорила: «Бог же не есть Бог мёртвых, но живых, ибо у Него все живы». — Что это значит? — Что даже те, кого нет с нами, для Бога живы, потому что он не может быть Богом несуществующего. Умерло лишь тело, душа жива и пребывает с ним. Дедушка рассказывал, что эти слова очень помогли бабушке после смерти её мамы. Увы, но мне они никакого успокоения не несли, поскольку с Богом у меня были сложные отношения. — А ты что думаешь? — спросил я после затянувшейся паузы. Послышался смешок. — Тебе не понравится ответ. — И всё же? — настоял я и повернулся на бок, чтобы видеть Максима, насколько в темноте это было возможно. — Я думаю, что люди коронуют небеса, у которых даже головы нет. В голосе Максима прозвучало столько пренебрежения и усталости, будто он всю жизнь был вынужден жить среди глупцов. — Они делают это, чтобы получить надежду, — получше закутавшись в одеяло, сказал я. — И что же они тогда ищут её у такого непостоянного и нередко жестокого существа? Если Бог добр и справедлив, откуда в мире столько несчастья? — Через скорбь мы очищаемся. Я придвинулся к Максиму и уткнулся лбом в его плечо. Волос незамедлительно коснулась широкая ладонь, как бывало всякий раз, стоило мне оказаться достаточно близко. — Так сказал батюшка, когда я спросил у него то же самое. — Надеюсь, он пояснил свои слова. — Ага. Он сказал, что Бог может сегодня же прекратить все бедствия, но не сделает этого, пока не увидит, что мы очистились, и что в нас произошла перемена, наступило покаяние, твердое и непоколебимое. — То есть Бог убил моего отца ради меня самого же? — с мрачной, жёсткой насмешливостью спросил Максим. — Я не знаю. Я вдруг понял, насколько по-разному мы реагируем на потери. Максим готов был винить весь мир за то, что у него отобрали. Я винил себя за то, что не уберёг. А кто-то третий вынес бы что-то своё. Правду говорят, что человек — мера всех вещей. — Будем спать? — после долгого молчания спросил Максим. Я кивнул, не открывая глаз, и почувствовал, как ладонь, перебирающая волосы, исчезла — Максим надевал маску для сна. Но вскоре ласковая рука вернулась на место. Мы обнимались при встрече и на прощание. Я часто так делал с друзьями, а Максим, видимо, близким людям тоже позволял такое. Мы обнимались, когда сидели на диване перед телевизором, и нередко спали вот так, близко-близко друг к другу. Этого я уже с друзьями не проделывал и, сдаётся мне, Максим тоже.***
— Куда ты смотришь? — спросил Максим, когда мы шли к магазину. Молоко закончилось, без него он не мог пить кофе, а я — растворимый горячий шоколад и какао. — Просто наверх. — А что там? — Ничего. Там просто всё по-другому, — ответил я, не отрывая взгляда от облысевших веток и зимнего неба пронзительно холодного голубого цвета. Там не было серых заасфальтированных дорог, вместо них — перистые облака. Многоэтажки не загораживали обзор бескрайнего неба, не существовало препятствий для птиц или высоких деревьев. Это был другой мир, близкий и далёкий одновременно. И приятно было порой отвлечься на него. — И вправду, — согласился Максим. Он задрал голову и, не глядя, ступал вперёд. Мне пришлось отвлечься и следить за тем, чтобы Максим не наступил в затопленную дождём яму или не споткнулся на криво залитой дороге. Одному пребывать в небесном мире было сложно, всегда требовался кто-то, кто сможет приглядеть за тем, что творится внизу. В супермаркете, как всегда бывает, одним молоком мы не ограничились, и в итоге стояли на кассе с пусть небольшой, но корзинкой. — Блин, я забыл орехи, — опомнился Максим, когда перед нами оставался всего один человек. — Их тут полно, — я кивнул на корзинку, в которой было три пакета орехов, по полкилограмма каждый. — Я хотел ещё бразильский. На, — Максим вручил мне свой телефон, — покажешь скидочную карту, если я не успею. Выкладывая товары на ленту, мне всё сильнее казалось, что мы превратились в белок и делали запасы на зиму. Фундук, сушёное манго, грецкий орех, цукаты, арахис, в голове уже начинает играть: «Чип, Чип, Чип и Дейл…» Но, надо отдать должное, что-то такое маленькое и незамысловатое я ел легко и без внутреннего принуждения. Телефон в руках вдруг завибрировал, и на разблокированном экране высветилось оповещение от Tinder:«У вас новая пара!»
Внутри всё похолодело. Я долго смотрел на экран, даже когда узкий прямоугольник сообщения скрылся вверху. Меня это не должно было волновать или удивлять. Однако я чувствовал себя ужасно, будто кто-то намеревался отобрать моё прямо у меня из-под носа. Проблема только в том, что ничего моего тут и в помине не было.***
Максим предложил остаться до вечера, если меня не смутит то, что большую часть времени он будет работать. Мы уже проделывали такое: он сидел в спальне и занимался 3D, я лежал на диване и… в основном просто лежал. Но после увиденного оповещения мне хотелось убежать куда подальше. Было невыносимо улыбаться и делать вид, что всё хорошо, когда внутри нарастала буря. И поскольку моё самообладание давно потеряло сноровку, даже не слишком проницательный Максим пару раз спросил, всё ли хорошо. «Да, всё в порядке, иди, работай». А я полежу тут в надежде на то, что моё присутствие не даст тебе уйти на встречу с неизвестным. Я знал, чёрт побери, я знал, что дела обстоят вот так! Но одно дело абстрактное понимание, и совсем другое — неоспоримое доказательство. Сталкиваться с правдой лицом к лицу всегда суровей, чем просто знать о ней. А правда заключалась в том, что если Максим проигнорирует сегодняшнее сообщение, завтра ему просто придёт новое. И послезавтра. И все последующие дни. Не прирасту же я к дивану? Да и толка в этом мало. За обедом я решил разобраться в ситуации получше. Может быть, таким образом смогу что-то понять, получу подсказку и найду выход. Надежды, по правде, было мало, но бездействие сводило с ума. — Зачем люди спят друг с другом без чувств? Вопрос не был странным, ведь мы уже не раз касались интимной темы. Да и я постарался плавно подвести к нему разговор. — Я думал, тебе эта часть данной темы не нравится. — Я просто хочу понять. Максим пожал плечами. — Потому что дрочить уныло. Я ухмыльнулся. Да уж, у него был свой стиль подбирать слова. — Всё равно не понимаю. По мне так без чувств это всё тоже… уныло. — Конечно, не понимаешь, ты же девственник, — легко выдал Максим и в ответ был награждён моим недовольным взглядом. — Не в обиду сказано, — он примирительно выставил руки. — Просто тебе есть, что терять, вот ты и подходишь к этому вопросу осторожно. Мало кто захочет рисковать, когда ставки высоки. Но если бы всё было иначе, ты бы шёл на это с лёгкостью. Что значит один перепихон, когда их было уже тысяча? Я был настроен скептически и, видимо, это читалось на моём лице. — Или нет, — добавил Максим. Значит, вот как он на всё это смотрит? Без прикрас, без глубины, как на что-то простое и несущественное. А, может, всё так и есть? — Я думаю, проблема в том, что ты объединяешь любовь и секс. А многие люди их разграничивают. — Может быть, — согласился я. В последнее время утверждать что-то наверняка было очень тяжело, ни в чём нельзя было быть уверенным из-за многочисленных противоречий и несвойственных мне мыслей. — Все любовники хотят друг друга, но не все, кто спит вместе — возлюбленные. Мне вдруг стало чуточку легче от мысли, что Максим не любил этих мимолётных парней. А ещё ему нравилось, когда всё просто, и раз он пользовался приложениями для знакомств, значит, искал каждый раз кого-то нового, значит, у него не было друга с привилегиями или постоянного партнёра, на которого он бы тратил силы и поддерживал связь. Выходит, никто тут не оставался на продолжительный срок. Только я. Я всё ещё был особенным! Не знаю, кем именно, но меня Максим звал к себе, заботился и проводил время. Куда больше времени, чем с любым из них. Эта мысль грела и успокаивала. В другое время, в прошлой жизни я счёл бы её больной и поспешил бы избавиться. Но сейчас у меня был серьёзный риск утонуть в пучине тёмных вод, в которые превратилась жизнь. И только Максим удерживал на плаву. А когда ты тонешь, тебя не заботит, из чего именно сделан спасательный плот.