***
Это была мигрень. Так сказал мне великий гугл. И Артём всё сделал правильно: принял обезболивающе и остался отдыхать в полной тишине и темноте. Правда, в какой-то момент тишину нарушила Золушка, начав скрестись в закрытую дверь. Пришлось впустить её к Артёму, который, впрочем, к этому времени уже почти отошёл. — Может, всё же покушаешь? — спросил я. — Ладно, только чуть-чуть. Я принёс ему протеин и батончик. Тоже протеиновый. Сказал, что если Артёму нравятся злаки и орешки, то такое тоже может зайти. Он с любопытством повертел его и принялся вскрывать упаковку. — Вкусно, — сказал Артём, когда я, сидя рядом на диване и чувствуя спиной его ноги, уже почти доел свой батончик. Славно, может, удастся скормить их ему побольше. Закончив со скудной трапезой, Артём сполз с подлокотника дивана и поудобнее устроился на нём. Он уже не шипел от боли при каждом звуке или движении, но было видно, что где-то на фоне она ещё продолжает ему докучать. — Зачем ты делаешь это? — неожиданно и резко даже для самого себя, спросил я. — Зачем истязаешь себя? — Истязаю? — переспросил Артём. — Я всего лишь сходил за заказами. — И чем это закончилось? — И что мне теперь, вообще ничего не делать? — Да, если тебе плохо. — Мне всегда плохо! — с нажимом воскликнул он. — Каждый чёртов день! — Тогда почему ты мне не говоришь?! — наклонившись к Артёму и всплеснув рукой, спросил я. — Ты гнал на меня за то, что вынужден считывать мелочи и догадываться обо всём, а сам ни хрена мне не говоришь! — Не говорю? — Он резко сел. — Ты себя слышишь?! Я уже столько тебе рассказал! — Но я по-прежнему не понимаю! — Представь себе, я тоже! — выкрикнул Артём. Пальца сжали одеяло до побелевших костяшек, серый пронзительный взгляд яростно смотрел прямо в мои глаза. — Если могу что-то сформулировать, хотя бы отдалённо понять, я говорю тебе. Но большую часть я не понимаю, — в его дрогнувшем голосе отчётливо послышалось отчаяние. — Почему мне так плохо? Почему я не могу делать элементарных вещей? Почему то, что другим даётся так легко, я делаю так, будто мне надо сдвинуть скалы? — Ну вот, он уже шмыгал носом. — Я просто хотел тебе помочь. Чтобы тебе стало легче. А что в итоге? Чуть не помер, если бы не две пенсионерки. Я потянулся к нему, чтобы обнять дрожащие плечи, но он несильно ударил мои ладони. Это меня не остановило. Артём был ласковым человеком, ему нравилось обниматься, и то, что он вдруг отвергал прикосновения, пугало. Казалось, если я не прижму его к себе, то допущу страшную, бесповоротную ошибку. — Иди ко мне. — Нет, — обижено всхлипнул Артём. — Ты орёшь на меня. — Ты сам нехило горланишь. Промелькнула мысль, что если бы мы всё же встречались, то периодически развлекались бы тем, что будили воплями соседей и били посуду. Я всё же поймал Артёма, и когда мне удалось обнять его, сопротивления заметно поубавилось. Как оказалось, он просто дулся. — Ты очень мне помог, — успокаивающе водя по спине, убеждал я, но Артём всхлипывал только сильнее и вот уже начал плакать. — Ш-ш-ш, ну ты чего? Я правду говорю. Ты столько дел переделал. Я очень переживал, что от истерики у него вновь разболеется голова, поэтому всячески убеждал Артёма в том, какой он молодец. Но он лишь сильнее утыкался в моё плечо и рыдал до хрипоты. Я уложил его, не выпуская из объятий, и всё продолжал повторять, как много он сделал для меня. — Я не могу это предугадать. Я не знаю, почему в один день мне нормально, а в другой, абсолютно такой же, ужасно плохо, — признался Артём, проигнорировав все мои убеждения. — Когда уже это закончится? Когда я пойму, что со мной? Я с ужасом осознал, как ошибался. Всё это время мне казалось, что Артём знает, что делает, и замечает всё то, что вижу я. Но на самом деле он продвигался наощупь, в полной тягучей темноте без малейшего понятия, что вообще происходит. — Тебе нужна помощь, — решился я. Артём всхлипнул и на какое-то время замолк. — Кого? — Того, кто сможет точно сказать, что с тобой. Артём долго молчал, дыша через рот. Я не был обладателем хорошей интуиции, но понимал, что это не к добру. — Нет, им плевать, — вдруг сурово сказал он. — Что? — Мне даже обычное снотворное отказались выписывать. Ещё и посмотрели так, будто я от нечего делать страдаю. — Если ты расскажешь, что с тобой… — Я не хочу! — перебил Артём. — Я не хочу и не могу об этом говорить. Только с тобой. Я не хочу делиться с кем-то другим, а потом смотреть на то, с каким пренебрежением они реагируют. — Он вновь всхлипнул и закрыл лицо руками. — Я не могу… Пожалуйста… пожалуйста, не заставляй меня. Я закрыл глаза и тяжело провёл ладонью по лицу, другой рукой продолжая прижимать плачущего Артёма к себе.***
У него отлично получалось упаковывать подарки. Сначала я воспротивился этой идее, мне казалось, что будет лучше, если Артём как можно дольше полежит, ничего не делая. Но потом подумал, что возня с бумагой вполне может его успокоить, и позволил заняться подарками, заранее отодвинув те, что предназначались для Адель, в сторону. — Ты уже столько упаковал! — восхитился я, зайдя в гостиную. Наконец можно было поставить рендеры и предоставить всё компьютеру. — Не устал? — Немного, — признался Артём. — Этот будет последним. Я присел на ковёр рядом с Артёмом и стал наблюдать за тем, как аккуратные пальцы делают загиб за загибом, порой проходятся по бумаге клеем, а потом одновременно с нежностью и настойчивостью приглаживают края. В голову закралась мысль, что было бы здорово, поводи эти пальцы по мне. — У меня появилось свободное время, — сказал я, наклонившись к уху Артёма. Он растерянно посмотрел на меня, удивившись то ли словам, то ли тому, как близко к нему я находился. — Хочешь, посмотрим что-нибудь? Артём неловко свёл брови. — Я боюсь, что от телевизора у меня мигрень начнётся. — Тогда можем просто посидеть. Включим ёлочку, — улыбнувшись, предложил я. Артём улыбнулся в ответ. Я хотел спросить, сможет ли он съесть кусочек пиццы, если мы закажем её, но звонок на телефоне отвлёк. Артём вернулся к подарку, а я недовольно вытащил смартфон из кармана штанов, заранее обдумывая, как лучше послать дизайнера с его очередными правками. Но это оказалась мама. Мне не нравилось разговаривать по телефону при посторонних, но вряд ли она скажет что-то, что не предназначалось бы для других людей. Так и было. Мама беспокоилась и спрашивала, не нужна ли мне помощь с едой, уборкой, сплю ли я вообще, как моё здоровье, не поскользнулся ли я в очередной раз на льду, не сломал ли что-то? Всё это она произнесла со скоростью света, но довольно чётко и громко. Мама всегда говорила быстро и не раз признавалась мне, насколько её утомляет общение с нерасторопными людьми. «Пока они подберут слово, я успею рассказать целую историю», — говорила она. Я её понимал, хотя в сравнении с мамой говорил в умеренном темпе. Даже моей натренированной дыхалки не хватало на то, чтобы тараторить с той же скоростью, что и она. И как обычно каждая её реплика сопровождалась «Масик». Услышав это впервые, Артём удивлённо взглянул на меня. Я указал на грудь, молча поясняя, что Масик — это, собственно, я. — Всё хорошо, мам, мне не нужна помощь. Мне уже неплохо помогли, — успокоил я, легонько толкая смеющегося Артёма в плечо. Долго переубеждать не пришлось. Мама беспокоилась, в душе считала меня мальчишкой, но умом понимала, что я взрослый человек и если говорил, что всё нормально, то либо так и было, либо не надо лезть в мои дела. — Масик, — с нескрываемой задорной улыбкой повторил Артём, когда я закинул телефон на диван. — А что так сладко? — Слаще тебя не бывает. — Так непривычно мило, — не унимался Артём. — Я не знал, что тебя можно так звать. — Как меня только не зовут. Только ты, наверное, не сокращаешь. — Мне просто самому такое не нравится. — Разве твоё имя можно как-то сократить? — Ну… — Артём нахмурился и выдавил набор букв так, будто это было его самым ненавистным сочетанием: — Тёма. Я пару раз повторил это про себя, а потом сказал: — Как кличка для щенка. — Точно. — Моя… — я резко прикусил язык, но затем спохватился и продолжил как можно спокойней: — знакомая Адель терпеть не может, когда её зовут Ада. — Мрачные ассоциации? — Да, но она не из-за этого. Просто не нравится. Адель не знала ни про рай, ни про ад, что такое бог или дьявол. Моя семья не была религиозна, семья Жени тоже уделяла этому мало внимания. Адель неоткуда было брать такие знания. Она просто не хотела, чтобы кто-то коверкал её имя. — Интересное имя. Звучит необычно, — сказал Артём. — Ага, — отозвался я, стараясь унять гордость. Я был тем, кто предложил её так назвать. Артём нацепил ленточку на подарок и довольно показал мне. Я погладил его по голове и в очередной раз поблагодарил, а затем спросил про пиццу. — Я постараюсь, — пообещал Артём, и я предоставил ему выбор. Лучше заказать ту пиццу, которая ему особенно нравится. Так шансов больше.***
Гирлянда на ёлке то затухала, то загоралась вновь, огоньки отражались от игрушек, а парочка шариков светились сами по себе благодаря установленным внутрь лампочкам. Артём исполнил обещание и съел треугольничек пиццы. Я проглотил половину и думал к ней ещё вернуться. Золушке тоже перепала парочка колбасок. Теперь она довольная лежала рядом с Артёмом, вытянувшимся на ковре и подложившем под голову подушку. Он сказал, что так у него спина отдыхает после борьбы с подарками. Я в благодарность за труд, а на деле просто потому, что мне нравились его ноги, массировал ступни. Пальцы на ногах Артёма порой дергались от щекотки, но он сказал, что в целом ему нравится. — Откуда у тебя силы помогать мне, когда тебе самому плохо? — спросил я. Артём перестал гладить Золушку, приоткрыл глаза и ответил: — Ты ведь мне не чужой. Почему-то даже когда от нас уже ничего остаётся, силы на близких людей всегда находятся. Не чужой. Слово с претензией. Под его штукатуркой могло оказаться то, чего мы желали и страшились. — Я всё хотел спросить, — начал Артём, поднимаясь. Тёплые ступни покинули мои ладони. — А те бабули… Они что, в курсе? — Они в курсе всего, — уверено ответил я. — Даже то, что ты о себе ещё не знаешь, они уже знают. — И так спокойно реагируют… — По какой-то причине, да. Я сам не знал, почему за те три года, что я тут жил, бабки вместо того, чтобы называть меня грешником и приспешником грязных порочных связей, твердили лишь о том, каких херовых мужчин я нахожу и что мне пора бы уже прозреть. Артём вновь принялся поглаживать Золушку и, не отрывая от кошки взгляда, спросил: — А тот Ильяс, о котором они упоминали?.. — Ты действительно хочешь об этом поговорить? — перебил я. — Я-то да, а вот ты? Я тяжело вздохнул и облокотился о диван. Артём был прав, мне вспоминать Ильяса не очень хотелось, и вообще не следовало поднимать эту тему, но раз невинному Зефирному принцу так интересно. — И что ты хочешь знать? — Он твой бывший? Ну, тот, с которым ты полтора года назад встречался? — Да, — холодно ответил я. Артёма это не остановило. К моей отстранённости, которая других порой отпугивала, он давно привык. — Каким он был? — Он был великим трахальщиком. Артём поперхнулся воздухом и широко распахнутыми глазами уставился на меня. — Что? — пролепетал он. — Великим трахальщиком, — повторил я, с удовольствием наблюдая за тем, как Артём всё больше смущается. Это зрелище стоило моей откровенности. — Такие встречаются раз в столетие. Он трахался как бог. — И… — Артём потёр висок, пытаясь прийти в себя. — Тебе этого было достаточно, чтобы начать с ним встречаться? — Изначально я этого не планировал. Как-то само получилось. Закончилось херово, но я вынес очередной важный жизненный урок. — Какой? — Те, кого ты считаешь великими трахальщиками, так же, как и лучшие друзья, не должны становиться твоими любовниками, — сказал я, важно подняв указательный палец. — Они уже угнездились на правильном месте, незачем трогать то, что и так хорошо лежит. — Погоди, так ты что, и с лучшим другом был в отношениях?! — воскликнул Артём, но я строго пресёк его любопытство: — Это уже не твоё дело. — Ладно, — послушно согласился Артём. Видимо, на сегодня ему и так было достаточно информации.***
Артём долго ворочался и тяжело вздыхал. Такое уже бывало, он говорил, что мучается бессонницей, так что долгая возня у меня — это ещё цветочки. Но в этот раз я чувствовал, что Артёму нехорошо. Знал наверняка, понятия не имея, откуда берутся такие способности. С Адель было так же. Я заметить не успел, как по одному её мимолётному взгляду научился понимать, есть у неё температура или нет. — Что такое? — шёпотом спросил я, кладя руку поверх одеяла, там, где предположительно было плечо Артёма. — Он шумит. — Из-под одеяла высунулась ладонь, и тонкий палец указал в сторону компьютера. — Я боюсь, у меня снова разболеется голова. Я задумался. Меня шум компьютера никогда не смущал, но я и мигренью не страдал. Однако перетаскивать его в гостиную будет проблемно и очень долго. — У тебя диван не раскладывается? — спросил Артём. — Нет. — Тогда вдвоём мы на нём не поместимся, — вздохнув, сказал он, и я понял, что уже давно даже речи не шло о том, чтобы спать раздельно. Радоваться этому или пугаться? — Давай перенесём матрас. — Что? Куда? — удивился Артём. — В гостиную. — А куда мы его там положим? — На пол. — И будет удобно? — Вполне. Я спал так первое время, пока не скопил денег на кровать. Артём всё ещё был удивлён, но согласился и принялся помогать убирать постельное. А потом мы потащили матрас почти два на два метра в другую комнату. Всполошившаяся движухой Золушка путалась под ногами, а когда мы ушли и вернулись с одеялом и подушками, кошка довольно лежала прямо на середине матраса. — Это не для тебя, наглая морда, — сказал я, расправляя простынь. Золушка даже не думала уходить, и в итоге её накрыло тканью с головой. На гладкой жёлтой поверхности образовался бугорок. Артём тихо засмеялся и принялся вынимать кошку, а потом крепко держал её на руках, пока я поправлял складки. — Гляди, какая неугомонная, — сказал он, когда Золушка вновь полезла на матрас. — Ещё бы, это же лучше, чем клочок бумаги или клеёнка какая-нибудь. Мягкое тёплое зимнее одеяло было тяжелее простыни, под ним кошке понравилось меньше и она выползла наружу сама, чтобы улечься поверх и вытянуться поперёк матраса. Пришлось нагло выпихивать её и слушать недовольное мяуканье. — А ты что думала, всё только тебе, королева? — спросил я, поудобнее устраиваясь под одеялом. Оскорблённая таким отношением, Золушка поплелась на край матраса. — Правильно, Ваше Мурлычество, идите в ноги. Артём хихикнул и придвинулся ближе ко мне. — Забавно лежим, — сказал он. Мы положили матрас на ковёр, и я думал, что Артём скажет, мол, у нас поход, лагерь на поляне в лесу, или выдаст ещё какую-нибудь милую фантазию, но он больше ничего не сказал. И от этого стало немного грустно. — Тебе так лучше? Ничего не мешает? — спросил я, переворачиваясь на бок. — Нет. — Тогда засыпай поскорее. Я положил руку на макушку Артёма и начал поглаживать мягкие волосы. — Не думаю, что смогу. — Почему? — Не знаю. Просто чувствую. Я всегда такое предчувствую, только знание это ничем не помогает. Я вытянул правую руку. Артём понял всё без слов, чуть приподнялся, чтобы я просунул её под него, придвинулся вплотную и устроил голову на плече. От его волос вкусно пахло. Не только шампунем. Полагаю, то был его собственный запах, и как бы тупо и слащаво это не звучало, мне он очень нравился. Я уткнулся носом в макушку Артёма и продолжил гладить его левой рукой. Сначала только по волосам, потом перешёл на плечо, спустился к локтю. Водил ладонью туда-сюда, чувствуя, как тело Артёма расслабляется всё сильней. Ворот его пижамы чуть отогнулся, было видно, как шея переходит в соблазнительные плечи и лопатки. Поглаживая Артёма, я неотрывно смотрел на открывшийся вид. А потом ракурс чуть сместился. Потому что я поцеловал его в шею. Мы замерли. Артём дышал через раз, а я так и прижимался губами к его коже, не зная, что делать и как вообще тут оказался. И зачем продолжил. Я медленно спускался ниже, к плечу, чувствуя удары сердца и участившийся на шее пульс. Вновь стал поглаживать Артёма по руке, а он, вроде как, чуть восстановил дыхание. У него по шее бегали мурашки. Я решил, что это от того, что моя двухдневная щетина колется, хотя думать стоило не об этом. Дрожащая ладонь легла мне за спину и впилась пальцами в кожу. Я согнул руку, на которой лежал Артём, и прижал его к себе сильнее, провёл второй ладонью от лопаток до талии, так и не отрываясь от шеи. Его дыхание было шумным и горячим, так хотелось просунуть ладонь под пижаму, коснуться кожи, поцеловать в губы. Но если это безумие Артём ещё почему-то позволил, то от более активных действий точно откажется. Я провёл носом от плеча до уха, поцеловал за ним и почувствовал, как Артём выдохнул через рот. Ему нравилось. Или он просто был в шоке. Я сжимал его всё крепче и крепче, прокладывал дорожку поцелуев от уха до плеча и обратно. Не знаю, сколько мы так провозились, но в какой-то момент оказалось, что хоть Артём по-прежнему лежал на моей руке, а я сжимал его плечо, телом мы старались быть подальше друг от друга. Я так скрывал возбуждение, полагаю, он тоже. Ещё спустя время Артём молча отстранился и лёг на другой бок, повернувшись ко мне спиной. Вкус его кожи на губах сменялся осознанием, как ублюдочно я себя повёл. Утром мы это не обсуждали. Обсудим ли вообще когда-нибудь? Всё было как всегда: омлет на завтрак мне, ему — какао, орешки, нарезанное яблоко; обсуждение обыденных вещей; смех, вызванный чудачествами Золушки. Потом Артём отправился домой, потому что я сказал, что преддверие праздника он должен провести с семьёй. И в очередной раз повторил, что его помощь была очень ценна. А затем я стал упаковывать подарки для Адель. Один под ёлку мамы, у которой мы собирались праздновать, другой — под мою. Сколько ёлок, столько и подарков — такая традиция. Кукольный домик, на который мы с Женей скидывались, был внушительных размеров, а крутящаяся рядом Золушка ничуть не помогала с упаковкой. Но я справился. Правда, те подарки, которыми занимался Артём, выглядели заметно аккуратнее. Тридцать первого декабря я выспался настолько, насколько это было возможно. В идеале проспал бы до вечера, но мы собирались у мамы к обеду, чтобы успеть всё приготовить. Не очень понимал, чем я могу помочь, скорее всего, Женя выпрет меня из кухни в первую же минуту. Но Адель с нетерпением ждала нашей встречи, как и я. Она встретила меня на пороге, стоило только открыть дверь ключом, который мама предложила оставить даже после переезда. Адель спросила, что же у меня в пакетах, но Женя, не дрогнув, соврала, что продукты, а мама быстро забрала их и понесла на кухню, чтобы спрятать в укромном месте, а потом незаметно подложить под ёлку. Пока я снимал дублёнку, Адель выпустила из переноски Золушку и долго настаивала на экскурсии по дому, но кошка настороженно топталась в коридоре. Я знал, что ей смена обстановки вряд ли понравится, но ещё хуже было во время грохота фейерверков оставлять Золушку дома одну. Адель нетерпеливо скакала рядом, и от этого пряди длинных чёрных волос, что завивались совсем как у Жени, прыгали вверх-вниз. Стоило скинуть второй ботинок, как она тут же забралась ко мне на руки и уже не пожелала слезать. — Смотри, какая у меня заколка! — восторженно сказала Адель, резко повернув голову. Длинные волосы полетели мне в лицо, но я согласился с тем, что заколка в виде ёлочки очень красивая. «Я — русалка!» — любила повторять Адель и заливалась слезами каждый раз, когда Женя подравнивала ей кончики. Я предложил ей разведать, как дела на кухне, украл бутерброд с красной икрой, получил нагоняй от мамы. Адель выдала для своих лет очень логичный довод, мол, зачем ждать вечера, если мы за раз всё равно столько не съедим? Лучше приступить к блюдам прямо сейчас и кушать постепенно. Женская солидарность почему-то не сработала, мама и Женя с Адель не согласились, выдали ей шоколадного зайца, мне пригрозили подзатыльником, и мы ретировались. В гостиной она широко улыбнулась мне, не смущаясь отсутствия одного переднего зуба, потому что фея взамен уже отсыпала щедрую горсть монет, и попросила взять на руки, чтобы подкинуть как можно выше. Я легко подкидывал Адель почти до потолка, так же ловко ловил, и сколько бы ни спрашивал: «Страшно?», она лишь громко требовала: «Ещё!» Со мной в этом мире ей ничего не страшно. В полночь мы с Женей заманили Адель на балкон, чтобы посмотреть фейерверк, а мама в это время быстро подложила под ёлку подарки. Вернувшись в дом, я первым делом нашёл Золушку, чтобы успокоить, а Женя с энтузиазмом начала говорить о том, что Дед Мороз наверняка уже успел побывать у нас. — Ух ты! И вправду! — воскликнула Адель, остановившись возле ёлки. — Ну вот, а я хотела его поймать. Я заверил её, что можно попытаться в следующем году, но от мимолётной тоски и без того не осталось ни следа. Адель скрылась под ёлкой в поисках своего подарка, вытащила оттуда мешающие коробки со словами: «Это для мамы. Это бабушкин» — она уже немного умела читать — и, наконец, нашла за ёлкой огромную коробку. Бант полетел в сторону, туда же и бумага, Золушка радостно забегала среди ошмётков, синие глаза с восторгом уставились на коробку кукольного домика. Адель повернулась ко мне и широко улыбаясь воскликнула: — Папа, смотри, какой подарок мне принёс Дед Мороз!