***
Зайдя в комнату Кати, я увидел её на полу перед разобранным системным блоком от компьютера. Рядом лежал небольшой плюшевый мишка, который в обычное время гордо восседал на этом системнике. У него не было как такового имени, он был просто мишкой, попадавшим в неприятности в наших играх про скорую помощь. Обычно сценарий разворачивался следующим образом: Катя звонила и, притворно хныкая, говорила, что с её мишкой беда, я подгонял самосвал, сажал в него медведя (в машину скорой помощи он не помещался) и отвозил к бабушке, которая спасала его, подробно объясняя, что она делает: сердечно-легочную реанимацию, останавливает кровь, накладывает шину на перелом. Спустя время игра изменилась, мишка вызывал помощь сам, а мы уже все вместе составляли медперсонал. Бабушка работала медсестрой, так что научила нас, как спасать не только душу, но и тело. Сестра меняла видеокарту и выглядела сосредоточенной, у меня даже мелькнула мысль, что не стоит ей мешать и лучше отложить разговор на потом. Но это были просто отговорки. — Привет, — сказал я, привлекая к себе внимание. Мне казалось, что Катя удивится, вздрогнет от звука моего голоса, от которого за время нашей молчанки можно было уже отвыкнуть. Но она спокойно оторвалась от системного блока и взглянула на меня так, будто ей ещё вчера нашептали об этом разговоре. Кате тоже надоел наш бойкот. Я хотел попросить прощения, но она опередила: — Прости. Тебе было больно, а я рассказывала о наших с Денисом свиданиях, о том, как всё складывается. А ты даже вида не подавал. Ты всегда в первую очередь думал обо мне, а я… Голос Кати перешёл в шёпот, плечи поникли, и она печально уставилась в пол. Вот, значит, какой я в её глазах. Такой же, какая она в моих. Мы часто думали друг о друге больше, чем о себе. — Не переживай, всё не так серьёзно. — Я переступил порог и сел на пол напротив Кати. — Те слова вырвались случайно, на самом деле я рад за ваши отношения. Это было просто мимолётное увлечение. Ты же меня знаешь, — я грустно хмыкнул. Катя подняла на меня внимательный взгляд. — В последнее время мне кажется, что ничего я о тебе не знаю, — призналась она. — Я всё думала о случившемся, но так и не поняла, зачем ты это сделал. В тот момент я сам не знал ответа. Даже не думал искать его, пока не услышал слова Валентина. Сначала я хотел ответить Кате ими, но быстро понял, что мной двигало не просто желание уничтожить что-то. Валентин выбирал между разрушением и саморазрушением. Меньшее из зол. Я же желал метафорической смерти. — Мне хотелось, чтобы огонь унёс всё старое, изжившее себя. Тогда бы у меня не осталось шанса делать всё так, как раньше. Катя задумчиво вертела в руках отвёртку. Уверен, она понимала ход моих мыслей, и почему я выбрал именно костёр, а не просто выкинул сборники в урну. На протяжении всей человеческой истории огонь имел сакральный смысл. Большая часть народов сжигала тела умерших, веря, что костёр проводит их предков в царство мёртвых, а люди Ветхого Завета только и делали, что приносили жертвы Господу на всесожжение. — Но жертвами каждогодно напоминается о грехах, ибо невозможно, чтобы кровь тельцов и козлов уничтожала грехи, — сказала Катя. И была права. Вряд ли простое сожжение сборников поможет мне выбраться из той ямы, в которую я незаметно провалился.***
Венера и ещё несколько любителей и любительниц ласки сидели спиной ко мне, выстроившись в ровную линию, и по очереди получали массаж. Все они без исключения мурчали, но стоило прикоснуться к кому-то, и тот включал громкость на максимум. У каждого было своё неповторимое мурканье, так что имей я музыкальные навыки, мог бы сыграть на котах какую-нибудь простенькую мелодию. Меня всё ещё удивляла готовность, с которой они приняли этот порядок. Раньше коты наваливались скопом, устраивали на моих коленках игру «царь горы», отпихивали друг друга от рук, стараясь подставить ласкам именно свой бочок, и то и дело совали хвосты в нос. Из-за этого внимание распределялось неравномерно, кому-то его доставалось больше, кому-то меньше, а Венера, которой из-за отсутствия одной лапы было сложно выстоять в безжалостной битве, в итоге сидела рядом и жалобно смотрела снизу вверх. Тогда я, сначала просто ради забавы, принялся выстраивать их в ряд. Коты, конечно же, на месте не сидели, но мне стало слишком интересно, насколько возможно их выдрессировать. Я понял, что первой надо сажать Венеру, она всегда была более послушной и податливой. Парочка поглаживаний, чтобы удержать её на месте, и быстро приниматься за следующего. Когда очередь доходила до третьего кота, Венера уже нетерпеливо вставала, поэтому я вновь проводил по белой шерсти рукой, настойчиво заставляя сесть, гладил второго кота, заканчивал с третьим и сажал четвёртого. Несколько дней никак не удавалось усадить пятого так, чтобы при этом предыдущие четверо оставались на месте. Но с каждым днём коты сидели пусть на пару секунд, но дольше, а потом и вовсе будто поняли мою затею. И вот сегодня я, наконец, достиг успеха. Миша сидел в другом углу комнаты и водил дразнилкой с пёрышком на конце, развлекая более активных котов. После первого визита он попросился вновь как-нибудь заглянуть в приют. И поскольку Миша отлично ладил с котами и мог занять их, пока я или Диана чистим ячейки, мы охотно согласились. Ну, я чуть менее охотно. Всё ещё свежи были воспоминания о том, как Миша решил проверить свою ориентацию, и в ходе этой «проверки» нас застал Максим. А я ещё, как последний дурак, ринулся объяснять ему, что всё не так, как кажется. Окажись на его месте Валентин, я бы отреагировал куда спокойнее, несмотря на то, что именно с ним у меня как раз и были отношения. — Стой, верни перо! Я отвлёкся от роли массажиста и взглянул в сторону подскочившего Миши. Что-то стрелой пронеслось мимо, я рефлекторно повернул голову и понял, что это Ржавый, крепко сжимая в пасти оторванное перо, носится по комнате. — О, хочешь побегать? Ну, давай побегаем. Ржавый ускорился, Миша с топотом погнался за ним, мои «клиенты» осуждающе взирали на них. Коты были возмущены тем, что их спа-процедуры нарушены. Ржавого удалось поймать и отобрать перо. Миша, держа упирающегося кота на руках, тяжело дышал, но выглядел счастливым. — Вот неугомонный! — он любовно прижал к себе кота, послышалось предупреждающее рычание, и Миша поставил Ржавого на пол. — Понимаю, зачем ты в это ввязался. Они реально отвлекают от тупых мыслей. — А твоя голова в таком случае не окажется совсем пустой? — не устоял я. Миша ничего не ответил, вместо этого он с особым усердием растрепал мои волосы и отскочил в сторону раньше, чем я успел ущипнуть его за ногу. — Кстати, о тупых мыслях, — начал Миша, садясь на стул. Я остался на полу. Работы было ещё полно, Венере требовались успокаивающие поглаживания за ушком, а Дымку сегодня был назначен массаж мордочки против раннего старения. — Я всё размышлял об этом. Приглядывался к другим парням, — рассказывал Миша. — Ты — хренов принц, но я тебя с трудом переношу, неудивительно, что не хочу — вот такой была логика. Так что я решил присмотреться к Эрику. — Бедный Эрик. — Но всё глухо. — Как я рад это слышать. — А уж я как рад, — с искренним облегчением произнёс Миша. — В общем, я не гей. Мне нравится общество девушек, как они выглядят, смотреть на них, целовать, пожалуй, тоже. Только не в засос. И на секс мне плевать. Я люблю девушек, но не хочу их. Что же, блять, со мной не так? Я ничего не ответил. Всё, что было в моих силах — это без осуждения спокойно выслушать Мишу. Он это знал, именно поэтому и откровенничал со мной. — Ну, а у тебя как? — спросил Миша. Я в очередной раз задумался о наших с Валентином отношениях. Мне нравилось проводить с ним время, нам было, о чём поговорить, на какие-то вещи у нас был один взгляд, а когда он расходился, это не приводило к конфликтам. Но я не мог сказать, что не представляю без Валентина жизни. Что он нужен мне, как воздух, или что я схожу по нему с ума. Разлука с ним меня не тяготила. Катя начала бы важничать и говорить о том, что нельзя делать смыслом жизни другого человека и бла, бла, бла. Но я кое-что о себе понял. Мне требовался фейерверк эмоций, я хотел терять голову от любви, дни напролёт думать об объекте страсти. Но что важнее: тихая гавань или калейдоскоп чувств, пусть в равной степени плохих и хороших? Я не знал и рассказал Мише всё как есть. Потому что для меня он тоже стал тем человеком, который мог высказать беспристрастное мнение. Просто мнение, не призванное меня задеть или подтолкнуть к чему-то. Ненавязчивое прозрачное облако информации, оставляющее полную свободу действий. — Как будто удачный брак, — после короткой задумчивости сказал Миша. — В каком смысле? — Ну, знаешь, когда между людьми нет ослепляющих искр, страсти, неудержимой любви, но они хорошо ладят. И в итоге славно проводят вместе всю оставшуюся жизнь. Я задумался. — Друзья так иногда делают, — продолжил Миша. — Договариваются, что если не женятся, условно, до тридцати пяти, то сыграют свадьбу друг с другом. — И что ты об этом думаешь? Поступил бы так? Миша пожал плечами. — Не вижу в этом ничего такого. Но не знаю, как сделал бы я. Мне, в конце концов, не тридцать пять. Да и тебе, к слову, тоже.***
На улице уже стемнело, я проверял рабочий телефон, а Миша надевал куртку, когда в комнату отдыха вошла Настя. Она наспех поздоровалась, под удивлённый взгляд одногруппника подбежала к стеллажу, взяла тетрадь, в которую записывала динамику психотерапии своих подопечных и поспешила обратно. — Вау, — оторвав взгляд от закрывшейся двери, выдохнул Миша. — Кто это? Я думал, тут только ты и Диана. — Это Настя. — Настя, — мечтательно повторил Миша. — Может, ей нужна помощь? Не дожидаясь ответа, он принялся стягивать куртку. Я пристально смотрел на него, размышляя, как лучше поступить. Все те парни, что оказывали Насте знаки внимания, зря потратили её время, потому что никто из них не мог соответствовать таинственному, но очень важному принципу. Однако Миша отличался от большинства. Я не мог точно сказать, чем именно, но интуитивно чувствовал, что познакомить его с Настей не такая уж плохая идея. — Ну, пошли, — сказал я, положив рабочий телефон на стол. — Но если пойму, что ты ей глаза мозолишь, тут же выпровожу. Миша согласно закивал. Он заранее был готов ко всем условиям. Настя сегодня пришла позже обычного, поэтому крутилась, как белка в колесе, чтобы успеть выполнить все планы. С психотерапией мы ей мало чем могли помочь, а вот убрать ячейки и насыпать корм в миски — другое дело. Я видел, как Миша то и дело кидал на Настю заинтересованные взгляды, восхищённо разглядывал её и сквозил желанием поболтать. Но умом понимал, что сейчас не время, и тщательно протирал ячейки. Когда мы закончили, Настя всё ещё продолжала возиться с котами. Миша разочаровано глянул время на смартфоне. Он бы тут и до ночи остался, вот только его автобус до общежития ходил раз в полчаса, а после девяти вечера переставал ходить вовсе. — Если в следующий раз понадобится помощь, ты говори, — сказал Миша, мявшись на пороге. Ему отчаянно не хотелось уходить. Я стоял в коридоре и нетерпеливо ждал его. — Хорошо, спасибо, — поблагодарила Настя, отвлекаясь от котов, а затем растерянно спросила: — А ты новый волонтёр? Не успел я и слова вставить, как Миша быстро ответил: — Да.***
Я лежал в комнате отдыха на диване и глядел в потолок, на котором кое-где начала осыпаться побелка. Миша уже ушёл, Настя всё ещё возилась с котами, а я убивал время. Катя должна была забрать меня после маникюра, но в этот раз работа над дизайном длилась дольше обычного. Я позволял мыслям лениво сменять друг друга и в какой-то момент начал рассуждать о Насте. Она была красивой, яркой, общительной, умной. И я не мог понять, почему парни ради такой девушки не соглашаются всего на одно её условие? Неужели оно настолько невыполнимое? — О, ты ещё здесь, — сказала Настя, закрывая за собой дверь. — Жду сестру, — ответил я. Настя положила тетрадь на стол и направилась к чайнику. Я наблюдал за её движениями, размышляя, стоит ли спрашивать, и под стук чайной ложечки всё же решился: — Настя, а что у тебя за принцип? Она задумалась. — Ладно, тебе я расскажу. — Я умею хранить секреты, — заверил я. Настя хмыкнула, как мне показалось, немного грустно. — Это не то чтобы секрет. Просто некоторые люди любят надоедать вопросами. Только спрашивают не из любопытства, а чтобы показать, какая я ущербная. От таких слов у меня совсем не осталось предположений, что же за условие она ставила. — Я хочу, чтобы парень не требовал от меня секса. — О, понимаю. — Я действительно искренне понимал, о чём она, и даже порадовался, что не один такой. — Хочется, чтобы человек в первую очередь полюбил твою душу, а не тело. — Нет, ты не понял. — Настя поставила кружку на стол и заговорила медленнее: — Я хочу, чтобы он никогда его не требовал. Чтобы он даже не думал об этом. Я чуть склонил голову и с замершей улыбкой уставился на Настю. Никогда? Но… даже я думал о сексе, мне просто не хотелось прыгать в постель малознакомого человека, а найти того самого и сделать этот процесс чем-то большим, чем удовлетворением физических потребностей. — Не очень понимаю, — признался я. — Я асексуалка. Знаешь, кто это? Что ж, теперь многое вставало на свои места.***
Удерживая в руках бутылку шампанского и небольшой букет, я старался попасть ключом в замок. Валентин пару дней назад дал мне дубликат от своей квартиры, что пришлось очень кстати — теперь я мог устроить ему небольшой сюрприз. Не знаю, нравятся ли Валентину цветы, но мне было бы приятно принять букет. Есть же совет дарить то, что сам хотел бы получить. Потом мы могли бы прогуляться, сходить на каток. Валентину нравилось проводить время вне дома, а я сегодня чувствовал себя достаточно хорошо для активной деятельности. Дверь тихо хлопнула, но никто не встретил меня. Я вошёл в комнату и огляделся, однако так и не обнаружил Валентина. Может, он в спальне, прилёг отдохнуть? Или вышел куда-то? Я оставил бутылку и букет на кухонном столе, вернулся в прихожую и глянул на полочку с обувью. Туфли Валентина были на месте, как и пальто. Краем уха я уловил знакомый голос и понял, что он доносится с лоджии. — Сколько можно?! Я впервые слышал, чтобы Валентин кричал. Но его голос не внушал страха, не заставлял внутренне подобраться. От грусти и отчаяния, что в нём проскальзывали, я ощутил лишь беспокойство и поспешил подойти к окну в пол, за которым виднелась лоджия и взбудораженный Валентин. — Ты думаешь, это какое-то хобби, которое можно сменить?! — Он стоял ко мне спиной, а его пальцы крепко сжимали смартфон. — Я гей, слышишь?! Гей! Гей! Что тут непонятного?! Валентин бросил трубку и устало, нехотя, словно просто не знал, что ещё делать, ударил кулаком по стеклу. Я размышлял, как поступить, стоило ли оставить его одного или побыть рядом? Когда худые плечи под свободной футболкой задрожали, вопрос отпал сам собой. Морозный воздух покалывал открытые участки кожи, ступни лизал холод плитки. Пол на лоджии был с подогревом, но Валентин никогда его не включал. Я провёл ладонью по вздрагивающим плечам, прижался к спине Валентина и крепко обнял его, смыкая руки на уровне груди. Ладони тут же крепко сжали. Спустя время удалось увести его в квартиру, усадить на диван, а потом как-то само собой вышло, что Валентин положил голову на мои колени. Он плакал тихо, почти без всхлипов, будто ему очень хотелось выплеснуть чувства, но он просто устал это делать. Доказательство того, что тот неприятный разговор Валентину приходилось вести слишком часто. — Прости, малыш, — хрипло сказал он, обнимая мои ноги и утыкаясь лицом в колени. — Тебе не за что извиняться, милый. — В последнее время я звал Валентина милым, потому что он и вправду был мил мне. Я взял его ладонь в свою, наклонился и прижался к всё ещё чуть вздрагивающему от плача телу. Слова «я люблю тебя» послужили бы неплохим утешением, но мне не хотелось врать. Над страстью у меня преобладала нежность. Я с радостью прижимал голову Валентина к груди, просто так или чтобы утешить после тяжёлого дня. Мне нравилось цепляться мизинцем за его мизинец или шептать на ухо какой-нибудь безобидный секрет. Поцелуи и секс между нами были возможны, но казались лишними. Не знаю, хорошо это или плохо, но вряд ли это то, чего от наших отношений ждал Валентин. — С кем ты разговаривал? — спросил я. — С отцом. — Значит, он знает об ориентации Валентина. И, судя по всему, не одобряет. — Иногда он предлагает мне совместный ужин с коллегой, у которого есть дочка… Ну, ты понял, — продолжил Валентин. — Если он знает о твоей ориентации, то должен понимать, что это невозможно. — Он… — Валентин собирался разразиться тирадой, но резко замолк. — Я не знаю, — обречённо сказал он, оторвался от моих колен и сел на диване, устремив взгляд покрасневших глаз на выключенный телевизор. — Я уже давно перестал… Нет, я никогда не понимал, что у него в голове. У нас скверные отношения, среди троих детей, я, на его взгляд, самый неудавшийся. Отец никогда не говорил этого прямо, но всё и так видно, — Валентин грустно усмехнулся. — Сестра осталась со своей матерью, она для него труднодостижима, отец боится потерять Надю окончательно, так что на все её решения, даже самые безумные, отвечает: «Ну, раз ты так решила, то приложи все силы. Попытка не пытка» и всё такое. А у брата выходит всё, за что бы он ни брался. У него всегда была чёткая цель, к которой он шёл. Я рад за него, не злюсь, не испытываю ненависти или чего-то такого, но факт остаётся фактом: на его фоне я, потерянный, порой не понимающий даже самого себя, кажусь ещё большим неудачником. Валентин обречённо смотрел вперёд. Это был жуткий, потухший и мрачный взгляд, от которого стало страшно. Я нежно провёл по плечу Валентина и заставил его лечь обратно ко мне. — Давно он узнал о том, что ты гей? — спросил я. Думаю, будет лучше, если Валентин выговорится. — Лет пять назад. Если честно, я не помню, как это произошло. Как ни старался, не мог вспомнить. Наверное, скверная была ситуация, раз мозг предпочёл забыть о ней. Потом мы ещё раз касались этой темы, но так ни к чему и не пришли. Да и как тут можно что-то изменить? А затем отец вёл себя так, будто нашего разговора не существовало. Это было несложно, мы с братом никогда не посвящали его в свои сердечные дела. Могло показаться, что отец смирился, но я знал, что это не так. У него есть ужасная привычка напоминать о чём-то в самый неподходящий момент или, например, звонить и пытаться свести меня с какой-то девушкой, как будто в мире всё идёт так, как он хочет, и я вдруг перебесился, перестал упрямиться и стал натуралом. Такое даже не назовёшь пассивной агрессией. Он словно и вправду убеждён, что мир работает именно так и рано или поздно к его советам прислушаются. Неудивительно, что мама в итоге повесилась. Я замер, не веря собственным ушам. Как на такое ответить? Валентин ведь ждёт ответа? Вряд ли о таком сообщают просто так. — Твоя мама повесилась из-за отца? — мне всё ещё не верилось в то, что произносили губы. — Не знаю. Никто не знает. Она всегда была мрачная, а с таким мужем… Уверен, даже моему счастливцу-брату хочется повеситься. Я машинально гладил Валентина по плечам, пытаясь успокоиться, нежели успокоить его. Повисла неуютная тишина. — Прости, малыш, испортил я нам вечер. Да, не так я представлял четырнадцатое февраля. Но вдвойне обидней было за Валентина. — Ты не виноват. И мы всегда можем устроить что-то приятное в другой день, придумать свои поводы. — Нравится мне твоё умение везде находить положительные моменты. Знал бы он, как тяжело мне это даётся день ото дня. Валентин поднялся с моих колен, но не стал отстраняться, наоборот, он заставил меня вытянуться на диване, лёг рядом и крепко обнял. — Интересно, неужели папа не сделал после смерти мамы никаких выводов? — спросил Валентин. Я подумал о нашей семье. Какие мысли возникли у папы после похорон? Что творилось в голове у мамы? К каким выводам пришла Катя? Я понятия не имел. — Трудно понять, что у другого в голове, пока он сам не скажет, — сказал я. — Может, он и пришёл к каким-то мыслям, только не к тем, которые возникли у тебя. Вдруг он и вовсе боится что-то признавать, боится, что таким образом потеряет почву из-под ног и больше никогда не сможет подняться. — Спасибо, — я хотел ответить «пожалуйста», но Валентин продолжил: — за то, что не стал говорить о нём ничего плохого. — Он благодарно поцеловал меня в лоб. — Некоторые люди, стоит мне пожаловаться на причуды отца, начинают говорить, какой он монстр. Они хотят меня утешить, но мне неприятно слышать такое об отце. Может, он — монстр, но это всё ещё мой монстр. Немного придя в себя, Валентин поднялся с дивана, зажёг сигарету, и, заметив букет и шампанское на столе, радостно воскликнул: «Неужели это мне?!» Вскоре он с зажатой между зубов сигаретой наполнял бокалы. Мы никуда не пошли, у Валентина на активное времяпровождение просто не нашлось сил, и оставшийся вечер мы в обнимку пролежали на диване. Даже телевизор или музыку не стали включать. Вскоре Валентин сполз пониже, уткнулся лицом в грудь и порой нарочно задевал мои стопы своими, вызывая у меня тихие смешки от щекотки. Я скосил взгляд вниз, чтобы пощекотать его в ответ, и в сумраке комнаты заметил еле видневшиеся на лодыжках шрамы. И как там можно умудриться порезаться? Поздним вечером мы попрощались. Я никогда не оставался у Валентина на ночь, хотя он пару раз ненавязчиво предлагал. Что-то внутри останавливало меня.***
Стас курил около входа в бар и выглядел уставшим. Мы договорились заглянуть к Лёше после моего волонтёрства и работы Золотко, чтобы обсудить последние новости, и я очень надеялся, что тепло бара и дружеская атмосфера быстро взбодрят нас. — Дружище, кажется, коты тебя утомили, — Стас приветственно закинул руку мне на шею и приобнял. Я утонул в складках дутой зимней куртки. — Тяжело быть кошачьим нянем? Я как можно мудрее произнёс: — Когда слышишь их мурканье, понимаешь, что все усилия были потрачены не зря. Я и правду чувствовал себя более утомленным, чем обычно. Всё из-за того, что моё рваное питание стало ещё более редким. Раньше Максим напоминал о том, что пора есть, и очень скрупулёзно относился к этому. Что касалось Валентина, он сам нередко забывал, обедал ли сегодня, и перебивался чем-то мелким и несущественным. Стас постучал подошвой перед входом в бар, чтобы стряхнуть свежевыпавший снег, легко толкнул тяжелую дверь и придержал её для меня. Внутри было тепло и пахло ароматическими свечами, которые остались со дня святого Валентина. Мне хотелось поскорее сесть и расспросить Лёшу со Стасом, как они провели этот день. И, может, имеет смысл рассказать о своём Валентине, раз уж мы встречались уже месяц? Но стоило наткнуться взглядом на мощную фигуру в чёрной водолазке, как все мысли разом вылетели из головы. — О, смотри, и Макс тут, — сказал Стас, вешая куртку на вешалку у входа. — Угу, — только и смог выдавить я. Максим сидел за барной стойкой спиной к нам и разговаривал с Лизой. Я почувствовал участившееся сердцебиение и как радость со страхом, словно эквилибристы, балансируют на хрупком стеклянном шаре эмоций. — Привет, — как можно спокойней поздоровался я. Максим отвлёкся от разговора с Лизой и поздоровался сначала со мной, а потом со Стасом. — А где Лёша? — спросил я, надеясь, что друг сможет унять тревогу. — Думал, вы вместе пришли, — обратился я к Стасу. — Он через чёрный ход заходил, а я на улице остался, тебя подождать. — Лёша в подсобке, — подключилась Лиза, поставив перед Стасом коктейль. Кубики льда мелодично звякнули. — У нас закончился Гренадин и вот-вот уйдёт Блю Кюрасао, — пояснила она, принимаясь за мой коктейль. — Лёша ищет их и, сдаётся мне, это надолго, потому что Никита в прошлый раз забегался и забыл подписать коробки. — Пойду, помогу ему, — Стас хотел было подняться, но Лиза остановила его: — Лучшая помощь — не мешать. Наверняка он сейчас просто в ярости. — И что он в таком случае делает? Недовольно фырчит? — насмешливо спросил Максим. Стас сел обратно и, уставившись на полочки с алкоголем на противоположной стене, глухо произнёс: — Ты не представляешь, как его злит бардак. Максим недоверчиво вскинул чёрные брови, но заострять на этом внимание не стал, и вскоре они со Стасом принялись жаловаться на обрушившийся после короткого потепления мороз. Друг говорил, что из-за недавнего гололёда у них встала стройка, Максим рассказывал, как только сегодня поскользнулся два раза. Я пытался унять ураган чувств коктейлем. Помогало слабо, и пришлось попросить Лизу повторить. Я ощущал себя предателем от того, что никогда не был настолько взволнован рядом с Валентином. — А вот раньше, в детстве мне даже нравилось всё это, — сказал Стас. — Точно. Кинешь рюкзак и катишься на нём домой. По пути сорвёшь сосульку и сосёшь. — Она всю грязь собрала, а ты её в рот, — заметил я. Второй коктейль начал действовать и развязал язык. — Нет, Артём, раньше всё было чище, можно было сосать что угодно, — важно заметил Максим. — А сейчас только если справка есть. Стас и Максим засмеялись и обменялись пятюней чуть ли не у меня перед носом. Я лишь покачал головой. Максим выкинул ещё парочку пошлых шуток, от которых я легко отмахнулся, а потом и вовсе отвлёкся на пришедшего Лёшу. Он вручил Лизе бутылки с сиропом, поздоровался со мной, сдержанно кивнул Максиму и облокотился одной рукой о столешницу рядом со Стасом. Тот тут же ободряюще сжал бледную ладонь. Максим задумчиво поглядел на их руки и обратился ко мне: — Ты ужинал? — Нет. — Закажем орешки? — Я не уверен… — Давай на двоих. Хоть чуть-чуть поклюёшь. А то пьёшь коктейль на голодный желудок. От заботы Максима стало одновременно радостно и стыдно. Я чувствовал, что поступаю неправильно, хоть ничего такого и не происходило. Мы тут просто как друзья. Просто разговариваем. Это же не измена, верно? А что если мои чувства к Максиму — это уже измена по отношению к Валентину? Где, чёрт возьми, проходит эта грань? Лиза поставила перед нами орешки и ушла принимать заказы у посетителей за столиками, так что моим новым коктейлем занялся Лёша, чему я был очень рад. По вкусу они особо не отличались, но мне просто было приятно внимание друга. Жаль только ни оно, ни алкоголь всё не помогали полностью успокоиться. Я втянул через трубочку «Лонг айленд», ощущая вкус белого рома и текилы, через пару секунд распознал водку и лимонный сок. В отличие от «Лонг айленда» в других барах, здесь вкус колы не перебивал все прочие ингредиенты. И именно от Лёши я узнал, что коктейль придумали во времена сухого закона в Америке, маскируя его под чай. — …Артём. Я с трудом отвлёкся от мыслей и глянул на Максима. Судя по его виду, он пытался дозваться до меня уже не в первый раз. — Ты уверен, что тебе стоит так на него налегать? — Синий взгляд указал на коктейль. — Ты уже третий пьёшь. — Третий? — удивился Лёша, который знал, что меня легко может унести даже от запаха пивной крышки. Он на каждом нашем сборе следил, чтобы я не пил слишком много. Лёше — абсолютно трезвому из-за гастрита, это давалось особенно легко. — Всё в порядке, — я беззаботно махнул рукой и невзначай перевёл тему: — Просто котики меня немного утомили. Как там Золушка? Максим недоверчиво смотрел на меня, но ситуацию спасла вернувшаяся Лиза. — Ой, да, расскажи! Ты давно мне про неё не говорил. — Да что рассказывать? Как обычно клянчит еду при любой возможности, прячет где-то фантики… Голос Максима сливался в бессвязный поток звуков. Я терял чувство связи с происходящим, как бывает на начальной стадии болезни, вот только никакая болезнь меня не одолевала. Я просто выпил слишком много. Голова немного кружилась, но на душе, наконец, стало легко и пусто. Я ничего не чувствовал и мне было абсолютно плевать на происходящее вокруг. Наверное, нечто схожее приходит к людям на грани смерти, когда им всё равно даже на то, что касается их напрямую. Цветные пятна заплясали перед глазами, и я рефлекторно сжал плечо Максима до того, как их сменила темнота.