Не склонившись

Галадриэль придирчиво взвешивает бурдюк в руке. Уже прошло больше недели после её аудиенции у Адара, и единственное средство лечения снова на исходе. К счастью, Халбранд быстро идёт на поправку: больше она не опасается, что он умрёт во сне. Возможно, третий бурдюк им уже не понадобится. В последние дни он на удивление полон жизни. Клетка у них довольно тесная, но он кружит по ней по полдня, тренируя обессилевшие ноги. Когда он впервые попытался встать, ей пришлось тут же ловить его, но сейчас его шаг снова обрёл былую твёрдость. Всё это несказанно греет ей душу, но в то же время заставляет паниковать, ведь она до сих пор не придумала, как им бежать. — Галадриэль, не подскажешь, чем это ты занята? Халбранд молча наблюдал, как она влезает по решётке, хватается за верхние прутья и каждый из них дотошно трясёт, проверяя на прочность. Но похоже его терпение, наконец, вышло. Она вздыхает и спрыгивает на землю. — Я скоро лишусь рассудка, — стонет она, обречённо роняя лицо в ладони. — Готова уже что угодно испробовать… Халбранд криво усмехается. — Так давай испробуем. Он поднимается на ноги — ей хочется улыбнуться при виде того, как легко ему это теперь даётся — и хватает ближайший из прутьев. — Не обязательно меня спасать в одиночку. Я ведь могу помочь. И они весь день проводят, исследуя клетку дюйм за дюймом. Галадриэль уже успела сделать это сама, но Халбранд может оценить всё наметанным глазом кузнеца. Ему известно, как эти клетки изготавливаются, где их слабые места… Увы, даже слабые места — даже тот проклятый лопнувший прут, который она обнаружила в день возвращения Халбранда — поддаваться отказываются. Но хотя их усилия оказались напрасны, она не ощущает привычной беспомощности, что каждый день высасывает её силы. Возможно, именно этот необъяснимый прилив решимости и подталкивает её к идее, которая молнией проносится в её голове посреди ночи. — Халбранд, — зовёт она негромко, но он уже давно заснул. Она придвигается вплотную. Конечно, в плену спешить особенно некуда, но Галадриэль так взволнована своей внезапной мыслью, что ждать до утра — выше её сил. Он обязан прямо сейчас узнать, что выход, возможно, найден. — Халбранд… Она касается его плеча и пытается осторожно растормошить. Что-то пробормотав, он поднимает противоположную руку, собираясь, видимо, стряхнуть с плеча её ладонь. Но этого не происходит. Халбранд вдруг хватает её за запястье и резким броском роняет себе на грудь. Галадриэль не успевает ахнуть, как он жадно впивается в её губы, по-прежнему, кажется, не просыпаясь. В первый миг она совершенно теряется. Никто, кроме Келеборна, не касался её так и не должен был. Потому она берёт себя в руки и пытается вырваться. Но Халбранд, хоть и едва оправившийся от ран, непостижимым образом оказывается сильнее. Свободную руку он кладёт ей на затылок, не давая разорвать поцелуй. — Будь моей, — шепчет он ей в губы, на мгновение отпуская их. Пальцы, пленившие её запястье, разжимаются и скользят вверх по предплечью. И она использует эту возможность, чтобы вывернуться из его хватки и метнуться в противоположный угол клетки. — Халбранд! Халбранд открывает глаза, садится и в недоумении оглядывает её. Внезапно его пальцы взлетают к губам и касаются их. — Я… Потрясенное осознание вспыхивает в его взоре. Он подаётся к ней, и Галадриэль, отшатнувшись, застывает. — Неужели я… Галадриэль, прошу… Я не хотел… — он не может найти слов, так же, как и она сама. Она делает глубокий вдох. Им ещё сражаться бок о бок. Любая неловкость может похоронить их и без того крохотный шанс на успешный побег. — Ты спал, я это осознаю. Не знаю, что за деву ты видел в своём сне, но сожалею, что ты не можешь быть с нею. Прости, что прервала вашу встречу, пусть и в грёзах… Она прекрасно знает, каково это. Грёзы — единственное, что осталось ей от мужа, быть может до конца времён. — Нет, это я должен просить прощения… — он отчаянно зарывается лицом в ладони. Несколько долгих минут никто не нарушает гнетущую тишину. Галадриэль до сих пор ощущает его на губах. И постепенно её накрывает осознанием: это не вызывает в ней отвращения. Да, поцелуй был ошеломляющим и чуждым, но ни капли ей не противел… Впрочем, и неудивительно. Похоже, она настолько застыла в своей холодной скорби, в иссушающей ненависти к Саурону, что всякое простое тепло теперь заставляет дрогнуть. И нет разницы, от кого это тепло исходит. Если это кто-то близкий, неважно, Халбранд, Эльронд… Но при одной мысли о поцелуе с Эльрондом она мысленно содрогается. Подобное кажется чем-то дурным, почти что святотатственным. В отличие от поцелуя Халбранда. — Нельзя, чтобы узнал мой муж… — испуганно шепчет она, словно в ответ на собственные чудовищные мысли. — У тебя есть муж? — приглушённый голос Халбранда словно пробивается к ней сквозь толщу воды. Словно она снова тонет. Галадриэль в отчаянии поднимает на него взгляд. Она тонет. И так же, как в тот раз, единственный, кто может ей помочь — это Халбранд. — Он ушёл на войну и не вернулся, — отстранённо объясняет она. — Ты так не похожа на тихую, покладистую хозяйку, на каких обычно женятся, что я не мог и помыслить… — Мы отличаемся от людей, — резко перебивает она. — Эльфы стремятся полюбить душу. Ищут того, с кем можно разделить бессмертную жизнь, кем будут восхищаться век за веком. И кто будет восхищаться ими. В своём союзе эльфы равны. Ты вряд ли найдёшь «тихую» или «покладистую» деву среди… — Галадриэль вдруг осекается, прерывая эту отповедь. Она запоздало понимает, что возможно оскорбляет сейчас ту, кого видел во сне Халбранд. Он человек, сын Южных земель, и у них здесь свои порядки. Не ей судить их… — Какая она, твоя возлюбленная? — Галадриэль спешно меняет тему. Халбранд тяжело усмехается, повесив голову. Должно быть, он тоже её потерял, ведь ему так трудно говорить… И вдруг он вскидывает голову, решительно ловя её взгляд. — Она прекрасна, как солнце и море. Жемчужная кожа, волосы, словно лунный свет… А ещё она отважна. Неколебима, как сама земная твердь, — Халбранд улыбается, и она перестаёт дышать, страшась того, что он может сказать дальше. — Нет никакой иной, Галадриэль. Ты захватила мои сны. Она словно задыхается. И сердце бьётся так отчаянно, что ему, должно быть, слышно из другого угла клетки. Он не мог этого сказать… — Я не могу… — шепчет она сквозь тяжёлый комок в горле. Всем своим существом она хотела бы сейчас найти утешение в руках этого мужчины. За эту слабость она себя ненавидит. И ненавидит Келеборна, за то, что оставил её… Как она устала от ненависти… — Галадриэль, прошу… Ты окружила себя смертью, но ведь сама ты ещё жива! Не наказывай себя сильнее, чем ты уже наказана жестокой судьбой… Он придвигается к ней и встаёт на колено. — Я хотел бы, чтобы ты полюбила меня больше, чем мужа… Но тебе не нужно любить меня вовсе. Просто позволь оградить от холода. Дрожь охватывает всё её тело. Холод… Ей холодно с того самого дня, когда увяли Древа. Средиземье было холодным каждый миг, пока она не встретила Келеборна. Эта встреча была предначертана ей, так же как встреча с Халбрандом. Она сама сказала ему так в тот день, в нуменорской темнице. И она всё ещё верила в это всей душой: они друг другу предназначены. Так может, их удел — не только сражение? — Я не могу, — повторяет она. — Но не из-за мужа. Если мы станем ближе, чем есть, хоть на каплю, Халбранд, потерять тебя будет невыносимо… — Я никогда тебя не оставлю, — шепчет он еле слышно, касаясь её щеки. И во взгляде его горит неколебимая убеждённость в сказанном. — Ты смертный, — возражает она с обречённой усмешкой. — Я столько раз обманывал смерть, что она, кажется, не имеет надо мной власти, — он так близко, что противиться нет больше сил. Быть может, пора наконец коснуться собственной тьмы. — Я буду твоей.

***

Галадриэль просыпается в плену. Но не в привычном для неё смысле. Руки Халбранда крепко обнимают её, не давая сбежать, словно окутывая теплом. И ей тепло. Впервые за много веков. Почти сразу её окатывает волной удушающего стыда. Она предала мужа. Отринула традиции эльдар. Презрела замысел Единого. И всё ради нескольких капель тепла. Ради этого смертного мужчины, который сможет прожить ещё несколько десятилетий, если повезёт. А судя по нынешнему положению, оба они не баловни судьбы. Галадриэли хочется кричать. Кричать, что он того стоит. Халбранд умиротворенно вздыхает и обнимает её ещё крепче. — Я всё ещё не могу поверить, что ты сейчас со мной, — ласково шепчет он и целует кончик её уха. Его круглые уши показались ей такими причудливыми наощупь, что хотелось трогать их снова и снова. Должно быть, он то же чувствовал, касаясь её заострённых. Всё это её… Забавляло? Укол совести, вызванный недавними мыслями, не позволяет ей поддаться и ответить на его нежность. — Я придумала наконец, как сбежать, — сообщает она сухо, попутно силясь отстраниться от него. — Ну уж нет, теперь ты моя и уже никуда не денешься, — хрипло шепчет Халбранд ей на ухо, вызывая дрожь во всём её теле. Но она должна сохранять рассудок. — Халбранд. Ты прекрасно понял, о чём я. Прошу. Он обречённо вздыхает и ослабляет объятие. — Ну? — Нужно открыть проклятый замок, — говорит она, откидываясь на его руку. Мгновение он недоумённо смотрит, а после разряжается хохотом. — Действительно, это ведь проще простого, — с трудом выговаривает он сквозь смех. Галадриэль, пожалуй, ожидала подобной реакции. — Это во всяком случае выполнимо. Вчера мы испробовали на прочность каждый дюйм клетки, кроме замка. Потому что решили, будто открыть его можно только ключом… — Ничего мы не «решили», я в этом убедился. Я изучил замок, его нельзя целиком выбить или открыть подручными средствами, нужен ключ, — возражает Халбранд со вздохом и целует её в лоб. — Но я, конечно, тронут, что твои мысли были заняты подобным в ночь близости со мною. Щёки Галадриэли заливает жаром, не то от стыда, не то от возмущения. — Ключ можно сделать, — огрызается она, оставляя без ответа его непристойное замечание. — Уверена, ты умеешь их изготавливать, и твоего мастерства хватит на то, чтоб сделать подходящий даже не из металла. Халбранд садится, утягивая её за собой. Наконец в нём заметен неподдельный интерес к её идее. — С тех пор, как я вытребовала удвоенный паёк, орки стали приносить нам мясо на… — На кости! Он вскакивает и принимается оглядывать землю. — Уймись. Я уже все углы обыскала. Увы, мы с тобой не животные и не спим среди объедков, поэтому бездумно всё выбрасывали. — Так значит… Ждём? — Халбранд вздыхает и падает обратно на землю рядом с нею. — Ждём, — Галадриэль кивает. И он припадает к её губам в дразнящем поцелуе, крайне недвусмысленно давая понять, как именно хотел бы скоротать время. Орк появляется через пару часов, и полусырое мясо, к которому оба они уже привыкли, сегодня на кости, как им и нужно. Они обедают как всегда неспешно, пытаясь выискать ещё съедобные части своего пайка. А когда с едой покончено, Галадриэль приступает к своему лекарскому труду. Лишь две раны Халбранда до сих пор не затянулись, но проверяет она все, на всякий случай. Они всё делают ровно так же, как привыкли за предыдущие дни, чтобы ничем не вызвать подозрений, если вдруг кто-то наблюдает за ними. Единственное, что сегодня иначе — это непрестанные попытки Халбранда поймать её снующие без устали руки и зацеловать их. Галадриэль поклялась себе, что ни за что не станет сравнивать Келеборна и Халбранда. Это разные мужчины. И оба они теперь навсегда — часть её. Вот всё, что важно, незачем копаться в этом дальше. И всё же никак не получается отстраниться от того, насколько нова для неё живая страсть Халбранда. Он смертен, а потому пытается использовать каждый миг, что ему дан, словно бы ни мгновения не может вынести, не касаясь её. По правде говоря, она начинает переживать, что грядущий побег может оказаться под угрозой из-за его совершенного помешательства. Но вопреки её тревогам, когда приходит срок, Халбранд переменяется в момент, будто совершенно забывая про неё. Он берёт в руки кость и пристально разглядывает её со всех сторон, несколько раз царапает ногтем в разных местах, затем молча отдаёт Галадриэли и склоняется над замком. Какое-то время он полностью поглощён его изучением. — Нужно что-то лепкое, — бормочет он себе под нос, обшаривая взглядом пол клетки и задерживаясь на вчерашнем ломте хлеба. В последнее время хлеб, что им приносят, всё больше походит на камень, так что есть его невозможно. Но Галадриэль всё равно бережёт его на чёрный день. Халбранд поднимает ломоть и плещет на него воду. Но хлеб настолько чёрств, что лужица не впитывается, а стекает с него. — Подай бурдюк, — напряжённо проговаривает он и протягивает руку. Она понимает, чем это им грозит. Больше не будет алкоголя для его ран. Но дело слишком важное, чтобы осторожничать… — И кость. Она выполняет. Халбранд резким движением разламывает кость и острым концом одной из половинок прокалывает бурдюк. Кажется, будто это обычное для него занятие, будто он уже многие годы промышляет изготовлением костяных ключей голыми руками. Меч, что он выковал для неё в Нуменоре, был великолепен, но почему-то это впечатляет куда больше. Оторвав у бурдюка горлышко, Халбранд укладывает хлеб на дно и заливает водой. — Теперь ему надо размокнуть, — выдыхает он и шлёпается наземь. Галадриэль придвигается к нему и обнимает сзади, прижимаясь щекой к его спине. Халбранд усмехается. — Ты в первый раз сама ко мне тянешься… — Он станет последним, если будешь болтать всякий вздор, — мягко осаживает она. Он сделает ключ, и их план удастся. Она теперь уверена, видя, как Халбранд соображает буквально на лету. Когда откроется дверь, они снова будут вдвоём против целого мира. Но скорее всего на эту теплоту ещё долго не будет передышки. И ей нужно запастись, впитать в себя, сколько удастся. — Так, хлеб, думаю, размяк, — объявляет Халбранд и тут же выскальзывает из её рук. Следом он начинает заталкивать хлебный мякиш в замочную скважину. Сейчас Галадриэль не удивляют уже самые необъяснимые его действия: он явно знает, что делает, и она ему полностью доверяет. Спустя примерно час Халбранд испускает долгий нервный вздох и с огромной осторожностью погружает в скважину тонкую щепку, отколовшуюся от кости. И через минуту, растянувшуюся в вечность, он медленно вытаскивает мякиш, засохший точно в форме бородки ключа. — Но хлеб слишком легко крошится, им не открыть замок… — замечает она, тем не менее поражённая его изобретательностью. — Не открыть. Но можно увидеть контур, — Халбранд улыбается и тепло целует её в лоб. — Поспи пока. Следующий этап меня займёт до самой зари. Галадриэль хочет возмутиться, но убеждает себя прислушаться к нему. Когда ключ будет готов, ей понадобятся все возможные силы. К рассвету работа окончена. У них есть ключ. Когда она просыпается, то, что вчера ещё было зазубренным сколом кости теперь идеально повторяет снятый Халбрандом хлебный слепок. — Как тебе это удалось? — потрясённо спрашивает она. Работа столь тонкая, а ведь у него не было ни единого инструмента! — Кое-где подсобил себе ногтями и зубами, но самым верным помощником оказался тот лопнувший прут в решётке, что ты мне показала накануне. Я всю ночь скоблил кость об острый край трещины на нём, — объясняет он так спокойно, будто сотню раз уже подобное делал. Почему-то Галадриэли эта безделица кажется более впечатляющий, нежели все удивительные творения Келебримора и даже Феанора. Быть может, дело в том, что это в буквальном смысле их ключ к свободе. В порыве этого искреннего восхищения, она притягивает Халбранда к себе и с жаром целует. — Поцелуешь, если всё удастся, — смеётся он, когда она отстраняется. В силу привычки, рассвет — по-прежнему наименее любимый орками момент дня. Именно поэтому откладывать побег нельзя. Халбранд вкладывает своё изобретение в скважину. Оба они перестают дышать, когда он начинает с опаской поворачивать костяной ключ… Резкий звук вызывает внутри одновременно восторг и ужас: это может быть как щелчок механизма, так и хруст переломившейся косточки. Халбранд толкает дверь, и та бесшумно отворяется…