I'm worse at what I do best
and for this gift I feel blessed
our little group has always been
and always will until the end
hello, hello, hello, how low?
♫ Nirvana — Smells Like A Teen Spirit
Лучшее чувство из всех возможных. Пьянящее больше огневиски, расслабляющее больше секса, радующее сильнее Рождества, головокружительно прекрасное, неповторимое… Сражение. Наконец-то. Тонкс ожидала нападения во время патрулирования, но все ее дежурства в Ордене проходили спокойно и скучно, только и оставалось, что флиртовать с Ремусом и вспоминать, как они с Сириусом снимали напряжение. И слушать их истории, сдерживая зевоту. Никаких таинственных темных фигур в белых масках, никаких битв на улицах Лондона, будто нет ни Пожирателей Смерти, ни возрожденного Темного Лорда, а Муди — обыкновенный параноик. Но Пожиратели Смерти были, они регулярно устраивали теракты, рушили мосты, убивали магглов — просто Тонкс пока не довелось их встретить, но однажды это должно было случиться, и, чтобы развлечься, помимо флирта с Люпином на патрулях Нимфадора прикидывала, как окружающая местность может помочь или помешать в бою, что стоит учитывать на той или иной улице — ей повезло иметь превосходную память. Враги появились, когда авроров вызвали к дому, над которым обнаружили Черную Метку. Аппарировав, группа боевых магов нарвалась на группу людей в черных плащах, те не пожелали сотрудничать и сдаваться (естественно), поэтому не оставалось ничего другого, кроме как применить оружие. Жаль, что здесь не было Беллатрикс. Разум Тонкс во время битвы всегда частично отключался — она могла мыслить только о важном: какое заклинание применить, в какую сторону увернуться, как получить и использовать преимущества, как обездвижить или убить. Остальное исчезало, растворяясь в хмельном азарте — в азарте, одновременно дурманящем и не позволяющем терять голову. Ярость бестии и холодный разум — лучшее сочетание. Идеальное сочетание. Причина, по которой она была любимицей Аластора. Зеленая вспышка пролетела в миллиметре от вспыхнувших алым волос. Противником Тонкс был мужчина — она не видела лица под маской, телосложение скрадывал плащ, но голос маска не изменяла. Он только что попытался ее убить… прекрасно, теперь у Нимфадоры были полностью развязаны руки. Можно было не сдерживаться. Аврорат пока не получил официальное разрешение на применение Непростительных заклинаний, но и без Непростительных существовало много… других. Не менее смертоносных. А кроме расчета, в сражении можно было использовать хитрость — поэтому, как только зеленый луч пролетел мимо, Тонкс упала. Так, как падают убитые. Услышала крик своей напарницы Маргарет, но едва обратила внимание. Дальше все происходило за доли секунды. Воспользовавшись тем, что противник больше не считает ее угрозой, Нимфадора вскочила. Палочка лежала в ладони продолжением кисти. Тонкс взмахнула ею, как шпагой, рассекла воздух напротив Пожирателя крест-накрест, и выкрикнула заученное заклинание: — Сектумсемпра! Он не успел выставить щит. Не увернулся. Не ожидал, что аврор встанет. Из его разрезанного горла брызнула кровь. Кровь полилась изо рта, он закашлялся, захрипел, повалился на колени — Тонкс расхохоталась, весело и торжествующе. Росчерком палочки-меча закончила начатое — и застыла, на миг перестав дышать. Смех застрял в горле. С лица Пожирателя упала маска. На Дору смотрело совсем молодое лицо — ее ровесник или даже младше. Широко распахнутые глаза всматривались в вечность. Человеческие глаза. Слишком человеческие. Она убила человека? Она убила человека. По-настоящему. Это была не игра — больше не игра. Не дуэль с воображаемой абстрактной смертью, а битва с живым человеком, который проиграл и потерял поставленную на кон жизнь — единственную, а не одну из нескольких, как в играх на приставке. — Тонкс! — снова закричала Марго. Дора обернулась к ней, твердо зная, что не оставляет за спиной врага — иначе не позволила бы себе обернуться ни в каких обстоятельствах, чей бы голос ни слышала. В грудь Маргарет ударил зеленый луч, и застрявший в горле смех Тонкс осыпался с губ осколками стекла. Будто в замедленной съемке, она наблюдала за тем, как Маргарет падала, подобно сломанной кукле — Маргарет Шелби, Марго, выпускница Гриффиндора, они учились вместе, не были лучшими подругами, но неплохо ладили… Марго погибла? Марго больше нет? Совсем нет? Она не встанет, как встала Дора?.. Взамен торжества, азарта и испуга в груди лавой закипело новое, доселе неизвестное чувство — ярость. Ярость такая жгучая, что могла испепелить ее изнутри. — Сектумсемпра! Убийца Маргарет растерянно хлопнул глазами — от удара заклинанием в грудь он отпрыгнул, но в грудь Нимфадора и не целилась. Отсеченная невидимым лезвием рука с глухим шлепком упала на землю, из раны фонтаном брызнула кровь — снова кровь, как много крови… Но так должно было быть. До сих пор Пожиратели Смерти были для Тонкс заголовками в газетах, противниками, как в стрелялках, убийцами, но убийцами других людей, никак к самой Доре не относящихся. Она знала, что Волдеморт и его прихвостни хотят добиться режима власти, где такие, как ее отец, будут второсортными людьми или вовсе не заслуживающим звания человека мусором, знала, что Беллатрикс с удовольствием прикончит ее при встрече — по крайней мере, попытается, знала, что ни в коем случае нельзя допустить победы Темного Лорда, но все это было далеким — пока Маргарет не упала бездыханной. Отныне все происходящее касалось Тонкс лично, и она на какое-то время потеряла разум — разум, но не контроль. Вокруг кружила смерть, плясали демоны, вились зеленые вихри, ее палочка крутилась в руке, сама Дора вертелась волчком, уворачивалась, атаковала, может, снова убивала, но теперь ей было наплевать — нет, теперь она искренне хотела убить. В голове крутились только две вещи: Первое: Маргарет Шелби мертва. Второе: у Пожирателя Смерти были человеческие глаза.***
— Дора? Кто-то легонько похлопал ее по щеке. Тонкс не отреагировала, и тогда ее встряхнули за плечо. Действуя только на рефлексах, она поступила так, как истинная ученица Аластора Муди — не глядя, атаковала неизвестного невербальным Агуаменти. — Очнулась, — радостно заключил Сириус, по-собачьи отряхиваясь от воды. — Ой, — Тонкс открыла глаза, фокусируя взгляд на дяде. Он был в рубашке, и из-за ее заклинания тонкая ткань плотно облипла вокруг тела, подчеркивая в меру рельефные мышцы груди и темные соски. Некстати вспомнилось, как она прикусывала их, и Сириус шипел, но на самом деле ему нравилось: ему нравилось все, что она делала с ним. Сириус высушился заклинанием. Пристально взглянул на Тонкс: — Ты в порядке? Она задумалась. Ничего не болело, ощущалась слабость, немного тошнило, но это мелочи. Врачу бы такое Нимфадора сказала, а дяде ответила: — Все хорошо. Я просто… …и вспомнила. Громко всхлипнув, Тонкс потянулась к Сириусу, обняла, пряча лицо на его груди. Он погладил ее по спине, растерянный — чтобы Нимфадора плакала? Она даже в детстве не плакала… но в этот раз случилось кое-что намного хуже разбитых коленок. Ее привел Стерджис, почти принес, на расспросы Сириуса коротко сказал «нервный срыв, бывает» и оставил Тонкс на попечение дяди вместе с Ремусом. Про нервный срыв Сириус понял сразу, про себя усмехнувшись — Блэки есть Блэки. Уравновешенных среди них практически не встречалось, а те, что вели себя сдержанно, на самом деле проявляли чудеса выдержки аристократов. — Ну что случилось? — Сириус погладил ее по спине, заметив, что волосы Доры почернели. Уже по этому признаку можно было догадаться. Бедная девочка, угораздило же ее ввязаться в эпицентр магической войны… и на Муди не выйдет злиться, что притащил ребенка в Орден. В Аврорат она пришла сама. И ребенком давно не была. Грудь Тонкс прижалась к его груди — во рту пересохло. Сириусу стало гадко: куда падать ниже? Ему должно быть все равно, какая у нее грудь, но хотелось прижать ее к себе крепче, зарыться носом в волосы, вдохнуть аромат, повести ладонью по спине, сжать бедро… он сошел с ума, если в его голове появляются такие мысли. — Доре лучше? — голос Люпина прозвучал отрезвляющим гласом свыше. Сириус поспешно отстранился, и Тонкс тоже слишком быстро отпрянула, смущенно поправляя мантию. Люпин не заметил, но Сириус бы понял, что она смущена — если бы смотрел на нее, а не старательно отводил глаза. — Ты очнулась! — обрадовался Ремус. — Ты нас ужасно напугала! Мы думали, ты ранена. Ты же не ранена? — Нет, — Тонкс прислушалась к телу. Руки, ноги, корпус… она действительно была цела. Мелкие ссадины затянулись сами собой: ее метаморфизм в мелочах действовал, как регенерация. — Я… вроде как… не знаю, что со мной произошло, — мрачно призналась она. Люпин сел рядом, положив руку на ее плечо. От его скорбного сочувствующего лица хотелось выть. — Все мы проходим через это, каждый по-своему, — изрек он самым профессорским тоном из всех возможных. — Я в курсе, спасибо, — огрызнулась Нимфадора. — Мне уже сказали как минимум десять человек. Сириус нервно хохотнул — как залаял. — Если хамишь, то тебе точно полегчало, — сказал он. — Ремус, не обижайся, это она не со зла. Заваришь чаю? Или кофе? Дора? — Огневиски, — попросила она, но Сириус покачал головой: — Никакого виски. Не сейчас. У тебя и так крыша на одном гвозде, дорогая. По-хорошему тебя бы накачать снотворными зельями и отправить в спячку на неделю, но Аластор без тебя вряд ли обойдется, так что просто травяной чай. Или ячменный кофе. Или тыквенный сок. Волосы Тонкс начали краснеть — да что они понимали, эти двое? Строили из себя то ли заботливых дядюшек, то ли отцов… но они понимали, осенило ее. Они как раз прекрасно могли представить, что она чувствует. Они теряли друзей намного чаще. — Кофе, — выбрала Дора не потому, что ей правда его хотелось, но потому, что кофе готовился дольше. Когда Ремус ушел, она снова уткнулась носом в плечо Сириуса. — Это была моя подруга, — сказала она. — Мы… мы с ней на следующее воскресенье договорились устроить шоппинг. Пройтись по всем магазинам Лондона, перемерить минимум сотню платьев, обязательно что-то купить, а потом посмотреть кино и поесть в Макдональдсе. Она обожала чизбургеры. Я знаю, что она уговаривала бы меня купить юбку. И что смеялась бы, когда я в разных нарядах делала бы себе разные прически. И что просила бы меня сделать себе ее лицо и волосы — чтобы посмотреть, как платье выглядело бы на ней. А в кино она выбрала бы ужастик и закатывала бы глаза на мои комментарии… — Тонкс всхлипнула. — Она была хорошей. Веселой. Смешной. А вместо шоппинга я пойду на ее похороны и буду смотреть в глаза ее родителям и ее жениху… Что сказать — Сириус не знал. Если бы Тонкс была парнем, он бы просто встряхнул ее и заявил, что жизнь продолжается, не время распускать сопли, погибший друг бы этого не хотел. Если бы сам Сириус был Дамблдором, он изрек бы что-то мудрое вроде «не жалей мертвых, жалей живых». Но Тонкс была Тонкс, а он был собой — не умеющим утешать женщин Бродягой. Доводить их до слез у него получалось куда лучше. — Давай устроим шоппинг, — брякнул Сириус. — Что? Судя по ошарашенному лицу Доры, у него получилось — не утешить ее, так отвлечь. Обрадованный успехом, Сириус продолжил: — Не в это воскресенье, конечно. Может, в следующее? Я душу из Муди выну, но он разрешит мне выйти. Под другим лицом. Обойдем все магазины, ты перемеряешь все шмотки… Я их мерить с тобой не буду, правда. И лицо на свое менять просить не буду. Но обещаю закатывать глаза на фильме ужасов и слопать два чизбургера. И уговорю тебя купить юбку. Тонкс рассмеялась, и с души у него упал огромный камень. — Давай.***
В пятницу она пришла в бар — адреналина на этой неделе выпало даже через край, но если бы не появилась, Сириус бы мог решить, что Миранде надоела интрижка. Терять же столь удачную возможность Дора не хотела; это пока ей хватает ее личного наркотика, а потом — вдруг потянутся один за другим унылые будни. К тому же, впереди маячила перспектива отбывать повинность в виде похорон Марго — Тонкс бы не пришла, уверенная, что Марго ее простит, но семья подруги за неявку затаила бы обиду на Нимфадору на всю оставшуюся жизнь, а обижать Шелби ей почему-то не хотелось. Плюсы выживания: ты жив. Минусы выживания: ты винишь себя за то, что погиб кто-то другой. Сириус закурил, не спеша заходить. Через стекло плохо вымытого окна он видел Миру, и от понимания того, что он делает, его начинало тошнить — до сих пор не задумывался, а потом сообразил, что эта искательница приключений — ровесница Доры. Может, поэтому он в тот раз так отреагировал на племянницу в своих объятиях. Представить Тонкс на ее месте даже на секунду было ужасно. Дочь Андромеды Блэк никогда не стала бы отдаваться незнакомцам в прокуренных маггловских забегаловках, но… но все больше Миранда напоминала ему Тонкс. Хуже того — она начала вызывать у него интерес. Настоящий интерес — как ее зовут на самом деле, где она училась, даже как зовут ее гребаную собаку, если у нее была собака. Что она любит, чего терпеть не может, чего боится, о чем мечтает. Просто секс начинал приобретать масштабы того, чего Сириус всю жизнь старательно избегал. Но не мог же он влюбиться в девчонку, которую едва знает? Которая, в свою очередь, не знает о нем ничего? Это было еще хуже — он видел ее целиком, она доверчиво ему открывалась, но на секунду не представляла, что делает это не с двадцатилетним парнем смутного рода деятельности, каким он выглядел, а с тридцатилетним преступником, и неважно, виноват он был или нет — в Азкабане свои двенадцать лет Сириус провел, и этот срок оставил клеймо не только на внешности. Если она однажды узнает… если узнает кто-то из ее друзей или родственников… если в бар вдруг заявится ее отец… брат… дядя… Сириус бы убил такого ублюдка, будь он дядей Миранды. Просто развернуться и уйти. И не приходить. Ей надоест, она забудет… и найдет кого-то другого. Кого-то, кто, в отличие от Сириуса, может оказаться настоящим маньяком. Вымогателем. Шантажистом. Кем угодно. Орион не причинит ей вреда, но кто знает, что сделает другой? А он может потихоньку попытаться уговорить девочку перестать шляться по барам и заняться… нет, не учебой. Работой. Интересно, где она работает?.. Черт. Выплюнув тлеющую сигарету, Сириус вошел в бар. «Hello, hello, hello, how low?» — пророческим вопросом прозвучало со стороны магнитофона. Примерно два года назад Курт Кобейн пустил пулю себе в голову, накачавшись смертельной дозой наркотиков. Именно наркотиком была эта девушка, ждущая его. Все в ней отравляло не хуже героина — и улыбка, и запах, и то, как она соблазнительно вильнула бедрами, спрыгнув с высокого стула. Сириус пошел за ней, как пес за хозяйкой. У него были мысли прекратить это, поведя себя с девчонкой слишком грубо, но она могла обратиться в полицию, причем не в маггловскую, а главное — Сириус не мог. Наоборот, их быстрый секс стал намного нежнее, чем в первые разы. Стал не быстрым, а неторопливым, и это было так же великолепно или еще лучше. — Ты прекрасна, — шепнул Сириус ей на ухо, обнимая сзади. — Ты чудесная. Тонкс зажмурилась. Из «охуенно горячей» она превратилась в «прекрасную и чудесную», но заводило это не меньше. Как и длинные пальцы, скользнувшие под ее юбку, отводя край трусиков и проникая внутрь. Она закусила губу, откинув голову назад и коротко застонав. — Да, дорогая, вот так… — Сириус прижался теснее и она ощутила его эрекцию. Он потерся членом о ее бедра. «Hello, hello, hello, how low?» — Нет… — простонала Тонкс. — Кончи для меня, — прошептал он ей на ухо, и что-то внутри взорвалось — никогда с ней такого не было. Самый головокружительный оргазм — всего лишь от пальцев и голоса. Черт, неужели так бывает? — Какая ты горячая… Развернув Миранду к себе лицом, Сириус подавил желание поцеловать ее. Они не целовались. Они делали с телами друг друга все, что угодно, касались губами везде, но не целовались. Поцелуй стал бы переходом за незримую грань, куда оба ступать не хотели. Поэтому он подхватил ее под бедра и прижал к стене, потянув вниз короткую юбку и трусики. Отвлекся, чтобы снять штаны — и этого мгновения хватило ей, чтобы увернуться, опускаясь на колени. Вместо нее спиной к стенке прижался Сириус, закусывая губу до боли — потому что то, что она делала, было… восхитительно, но одновременно это превращало его в еще худшего ублюдка. Хотя он ее не заставлял, а она не считала это унижением. Обхватив губами головку, Тонкс заглотила глубже. Сириус напрягся, как струна — не запустил пальцы в ее волосы, только положил ладонь на макушку, неосознанно направляя. Интересно, что он думал сейчас? Интересно, вспоминал ли он в эти встречи о ней — о настоящей Доре? Глупости, кто во время секса думает о племянницах? Мерлин великий, она все проглотила. Мысленно чертыхнувшись, Сириус поднял Миранду, возвращая в изначальную позицию — у стенки, стараясь не думать, каким сейчас на вкус был бы ее поцелуй. Медленно вошел, держа ее под бедра. Она вцепилась в его плечи, обвила ногами за пояс, прикусила шею — останется след, но пусть. Пусть останется. Сириус не думал скрывать от друзей, куда ходит. Куда еще мог ходить такой, как он? А если узнает Дора? Какая чушь. Дора не маленькая девочка, она прекрасно знает, что такое секс, и, может, сама где-то отрывается в вечер пятницы. Вдруг он отчетливо представил, что на месте Миранды — Тонкс. Что это ее он держит под ягодицы, что в нее входит резкими толчками, что это она вскрикивает с каждым его движением… и это не заставило ни ужаснуться, ни остановиться. Наоборот — Сириус ускорился, охваченный невозможным, неоправданным, ужасным даже для него желанием. — Д… да, — сдавленно исправился он, чуть не прорычав ее имя. «Hello, hello, hello, how low?» Это все дух юности, тот самый, который воспевал Курт Кобейн. Дух юности, аромат юности — сладкие духи и оттенок сигарет, приглушенный мятной жвачкой. Вся Миранда, от блондинистой макушки до выкрашенных в фиолетовый лак ногтей на ногах, была воплощенной юностью. Сегодня она трахается с ним, в субботу, может, пойдет на рок-концерт, в воскресенье — на пижамную вечеринку с подругами. И никакая война не помешает ей быть такой — безбашенной, веселой и живущей одним днем. Сириус сам был таким же. До сих пор. Азкабан не прибавил ему взрослости, Азкабан вплел в черную гриву седые пряди и отметил несколько ранних морщин на лице, но внутренне Сириус остался тем же двадцатилетним вчерашним подростком. Поэтому ему было так хорошо с Мирандой. Поэтому он мог понять Тонкс. Но это не было оправданием тому, что прямо сейчас он представлял, как трахает племянницу. Если бы Миранда узнала — она бы плюнула ему в лицо. Если бы узнала Дора… страшно представить. Но они не знали. Кончив, Сириус вышел, натянул штаны и полез в карман за сигаретой. Руки предательски дрожали. Смотреть на Миранду он боялся, но удрать молча было бы намного хуже — было бы трусостью, последней точкой, подводящей итог. — Потряса-ающе, — протянула Миранда, сладко потягиваясь, как сытая кошка. — Может, однажды попробуем на кровати? Здесь поместится матрас. Не то чтобы мне не нравилась поза стоя, но нужно же разнообразие. — Я что, буду переть сюда матрас? — буркнул Сириус. Миранда расхохоталась, представив это зрелище. Смех у нее был знакомый — или так работала чертова фантазия. — Зачем переть? Наколдуй. Ну да, она же волшебница… стоп. Она волшебница, но с чего она взяла, что он тоже? Она его знает? Или он потерял бдительность? На вопросительный взгляд Миранда объяснила: — Я по движениям угадала. Ты иногда… не знаю, как лучше выразиться. Ты двигаешь рукой к карману. И, думаешь, я не заметила палочку у тебя в штанах? — она рассмеялась еще громче от удачной двусмысленности. Сириус усмехнулся в ответ. Магглы считали палочку его амулетом или секс-игрушкой. Но движения… если она заговорила об этом, то вряд ли была обычной волшебницей. Распознавать жесты учат авроров и хит-визардов. Если она — аврор, если она дружит с Тонкс, как та бедняжка Шелби… конечно, она дружит с Тонкс, если работает в Аврорате. Невозможно с ней не дружить. Дора обладала той же притягательностью и обаянием, что в свое время Сириус. — Но я не хочу знать о тебе больше ничего, — предупреждающе сказала Мира. — И о колдовстве бы не заикнулась, если бы не захотела поиметь тебя в позе наездницы. А на полу, сам понимаешь… холодно, грязно, неудобно… — Будет тебе матрас, — пообещал Сириус. — Сразу бы сказала, чего тянула? Я бы наколдовал. Или ты сама. Произвела бы на меня неизгладимое впечатление. — А разве я уже не произвела на тебя неизгладимое впечатление? — Произвела бы еще одно. Испепелив сигарету невербальной магией, Сириус попрощался с Мирандой, галантно поцеловав ей руку, и она, по своему обыкновению, элегантно присела в реверансе, который не становился менее идеальным от отсутствия длинной юбки. На улицу он почти выбежал, ловя воздух ртом. Осознание накатывало, как похмелье. Он представлял Тонкс. Значит, он ее хочет? Черт возьми, получается, да. Нимфадора, стоя на крыльце бара, смотрела, как тень невидимого ей в темноте человека меняется, уменьшается, превращаясь в другую — на четырех лапах. Голосу Кобейна подпел громкий, отчаянный собачий вой.