my girl, my girl, where will you go?
i'm going where the cold wind blows
in the pines, in the pines
where the will never shine
i would shiver the whole night through
♫ Nirvana — My girl
Держать Гарри в неведении было жестоко, но иначе нельзя; парень весь в Джеймса, он не сможет усидеть на месте. Его уже тянуло на свободу, и Сириус его понимал. Понимал, как никто другой, и тем паршивее было писать ему эти мерзкие письма. «Я знаю, что тебя тяготит ожидание, Гарри» «Ты должен быть осторожен» «Не совершай опрометчивых поступков» «Все будет в порядке» Ничего не будет в порядке. Волдеморт вернулся. Гарри предстояла схватка с опаснейшим волшебником всех времен — после Гриндевальда, но с Гриндевальдом не заставляли драться ребенка. Победить Гриндевальда не мог только один человек, которому пока нет и семнадцати. Было ли семнадцать Миранде, которую Сириус продолжал трахать, несмотря ни на что, он не знал, но раз она использовала магию, и за ней не прилетали совы с сообщениями из Министерства, то было. Он все чаще думал о ней. Не хотел думать, но думал. Какую музыку она любит? Что ест на завтрак? Читала ли Чака Паланика? Что вообще она любит читать? Каким пользуется мылом? От нее ничем не пахло. Вообще ничем, только чистотой. После их совокуплений Сириус ощущал от нее неповторимый аромат секса, но до того — ничего. Словно она намеренно выводила с кожи любые запахи, как животное, прячущееся от хищника… или как хищник, прячущийся в засаде. Нет, она делала это именно что специально, потому что у каждого человека есть запах — свой, индивидуальный. Сириус это знал. Могла ли она знать, что он знал? Что, если она таким образом пряталась от него? Какая чушь. Он становится параноиком, если думает так. Если бы она на самом деле была каким-то тайным агентом Министерства или Волдеморта, то его давно бы либо схватили, либо убили. Она просто искательница приключений. Может, по пятницам она спит с ним в этом баре, а в другие дни недели с кем-то другим где-то еще. Мысли о других отдавали смутной тянущей ревностью. Нелогичной, неоправданной и глупой. Она не его девушка, она ему никто, она — выдумка. Сон в летнюю ночь. Фантазия, навеянная Ариэлем — потому и Миранда. Она есть, но ее нет, и никогда не будет. В пятницу он снова занимался с ней сексом, прижав к стене. В субботу, когда Сириус спустился к ужину, на столе стояла бутылка огневиски, торт и много-много разных угощений: бисквиты, конфеты, булочки, рулеты, сандвичи, куриные крылышки, маггловские гамбургеры. Тонкс, сидящая во главе стола, одарила дядю широкой улыбкой, и он вспомнил: у нее день рождения. В торт была воткнута одна свеча в форме числа «двадцать три». Ей двадцать три? Только двадцать три?.. Когда Сириусу было столько же лет, он уже два года провел в Азкабане. Его исключили из жизни на целых двенадцать лет, вычеркнули, лишили возможности нормально взрослеть — тюрьма не сделала его старше, тюрьма сделала его печальнее, злее и отчаяннее. Но не старше, наоборот. Сириус ощущал себя все еще на двадцать один год. Жизнь текла мимо, просачиваясь через пальцы, жизнь, которую он так любил, жизнь, которая смотрела на него через глаза Нимфадоры. У него не было подарка для нее. Даже каких-то банальных конфет в красивой коробке. Сириус медленно сел на стул — сказать, что забыл? Извиниться? Пообещать, что исправится? О нет, у него появилась идея получше. — Дорогая, надеюсь, я угадала с размером, — Молли вручила Тонкс свитер — лиловый, с буквами NT на груди. Буква «N» была зеленой, «T» — желтой. Не угадать с размером миссис Уизли не могла — свитер мог налезть даже на Хагрида. — Спасибо! — искренне обрадовалась Тонкс. — У вас такие аккуратные петли! Молли довольно зарделась. Артур подарил Доре коробку конфет, Кингсли — диск с последним альбомом Pink, Аластор — вредноскоп, Гестия — милые светло-розовые чулки, Эммелина — рамку для фотографий, Флер — французские духи, Билл — браслет в виде змеи, обернувшейся вокруг руки, Наземникус — золотые сережки (Тонкс поблагодарила, хотя не собиралась их носить, уверенная, что они краденые). Люпин то краснел, то бледнел — шел пятнами. Как младшекурсник, мысленно усмехнулся Сириус. Надо же было Ремусу так втрескаться, кто бы мог подумать… ревность вновь оскалила внутри него песьи зубы. — Дорогая Ним… — он осекся под ее взглядом, — дорогая Тонкс, поздравляю тебя с днем рождения… «С очень счастливым днем рождения от любящего тебя Пуха». Сириус скривился, закрывая гримасу чашкой ароматного кофе — он не отказался бы от чего-то покрепче, но пока все пили кофе или чай, заваренные Молли. — Желаю счастья… удачи… — Люпин откровенно мучился. — Спасибо, — сказала Тонкс. — И… вот, — он протянул ей чашку в прозрачной упаковке, перевязанную сиреневым бантом. Белую чашку с Винни-Пухом; Сириус невольно издал смешок. — Спасибо, — повторила Дора. — Это… очень мило. Сириус качнулся на стуле так, что рисковал упасть, завалившись назад. — Да, ребята, все ваши подарки прекрасны, — заговорил он тоном скучающего миллиардера. — Но лучший подарок любимой племяннице преподнесет любимый дядюшка. Вскинув руку, он щелкнул пальцами, призывая Кричера. Когда домовик появился, снова щелкнул пальцами; мог и не щелкать, для невербального Акцио это необязательно, но хотел покрасоваться лишний раз. Из открытого шкафа в его руку легло несколько бумаг, заготовленных заранее и составленных так, что комар носа не подточит. — Дорогая моя леди Тонкс, — пафосно начал Сириус. — Я дарю тебе… — он выдержал паузу. — Этот дом. — Что? — ахнула Нимфадора. Сириус протянул ей бумаги. — Да, милая, весь этот шикарный дворец, — усмехнулся он. — Хотя, как и в каждом уважающем себя дворце, здесь водятся привидения. Но он уже не такой захламленный. А, и его тоже дарю, — Сириус указал на домовика. Кричер поперхнулся воздухом. — Принадлежать отродью! Я, эльф благороднейшего рода, буду служить грязнокровке, дочери предательницы, разбившей сердце мистеру Сигнусу? — Полукровке, — поправил его Сириус. — Вообще-то я тоже не горю желанием, чтобы ты мне служил, — сказала Тонкс. — Могу сразу дать тебе одежду. — Нельзя, — вмешался Аластор. — Он слишком много знает. Пока он под властью хозяев, приказа молчать не нарушит, а если освободится… — Тогда что поделать, придется нам друг друга терпеть, — вздохнула Дора. Просмотрев бумаги, убедилась — по всем законам она теперь была хозяйкой дома номер двенадцать на площади Гриммо. — Что ж, давайте выпьем? — предложил Сириус, приманивая бутылку огневиски, откупоривая и разливая по бокалам. — Можно расслабиться, завтра воскресенье…***
— Мы можем немного пройтись? — попросил Люпин Дору. Всех остальных гостей уже проводили. По очереди, чтобы ничье внимание не привлекла выходящая из дома толпа. Ремус уходил последним. Сириус, слышавший его просьбу, скрипнул зубами; так и подмывало влезть, сказать «да» и пройтись втроем, но это было бы подло по отношению к другу и нечестно по отношению к Тонкс; она имела право решать сама. — Можем, — сказала Дора. Небо сегодня было чистым и звездным. Выйдя на улицу, Тонкс пришлось опереться на локоть Люпина — от выпитого огневиски ее шатало. — Дора, — тихо начал Ремус. — Я хотел… поговорить с тобой. Точнее, хотел кое-что тебе сказать. Если бы я не был пьян, я бы не решился, — он горько усмехнулся. Опьянение в нем выдавала лишь легкая сбивчивость речи. Остановившись перед Тонкс, он взял ее за руки. — Ты самая красивая девушка из всех, кого я встречал. Самая… особенная. Невероятная. Ты словно ожившая мечта. Сказка. Греза. Тебя будто вправду однажды подарили людям нимфы. И я… Мерлин великий, я не должен этого говорить, я не должен этого чувствовать, но я люблю тебя! Орион ярко мерцал на черном полотне небес. Тонкс аккуратно отняла руки у Ремуса и покачала головой. — Мне очень жаль, Рем, но… — Я понимаю, — быстро сказал он. — Я понимаю. Я оборотень, я опасен, я слишком беден и я старше на тринадцать лет. Я все понимаю. — Дело не в этом, — кончики ее волос вспыхнули алым. — Плевать, кто ты, сколько у тебя денег и сколько тебе лет. Просто я… «Просто мне уже нравится другой совершенно не подходящий мне мужчина, который старше ровно на столько же» — …просто я тебя не люблю. Вот и все. Он поник — плечи опустились, ссутулились, в глазах что-то погасло. Тонкс было жаль его до слез; горячая капля прокатилась по щеке. Подняв руку, Ремус вытер ее слезинку большим пальцем. — Прости, — сказала Тонкс. — Ты хороший, ты очень хороший, но… но… «Умей отказывать поклонникам, — говорила мама. — Держи баланс между твердостью и грубостью. Не раскисай, не давай ложных надежд: нет — значит, нет». — Все в порядке, — Люпин натянуто улыбнулся. — В конце концов, я ни на что не надеялся. Просто не мог больше молчать. Они прошли еще немного, дойдя до конца улицы, и там Ремус аппарировал. Тонкс обхватила себя руками за плечи, подумала — может, и ей аппарировать домой? Но, подумав немного, вернулась в дом номер двенадцать. В гостиной горели только три свечи. Сириус сидел на диване и пил огневиски, глотая прямо из горлышка. Нимфадора вошла так тихо, что он ее не заметил. — Люмос! Свет из волшебной палочки влился в люстру, осветив комнату. Сириус недовольно застонал, прикрывая ладонью глаза. Сев рядом с ним и подтянув одну согнутую в колене ногу к груди, Тонкс налила себе еще огневиски. — Помнишь Атоса из «Трех мушкетеров»? Он был мертвецки пьян, но ходил, не шатаясь, и у него не заплетался язык. Мне кажется, со мной то же самое. Сколько бы ни вылакал, а хожу и говорю ровно, — задумчиво произнес Сириус. — Угу, — кивнула Тонкс. — У меня то же самое. — Ты так на меня похожа, — он отвел глаза. — Совсем такая же… что вы с Люпином? — перескочил Сириус на другую тему. Нимфадора пожала плечами. — Я его отвергла. — Отвергла? — встрепенулся он. — А мне казалось, он тебе нравится. — Как друг — да… но не больше. Мне нравятся, — она внимательно посмотрела на дядю, — …другие. — И какие же? — зачем-то спросил Сириус. Опять. Почему-то ему хотелось знать. — Свободные. Храбрые. Открытые миру. В меру нахальные. Сильные. Уверенные. Немного сумасшедшие. Те, которые хотят брать от жизни все или ничего. Те, которые бешено хотят жить. Те, которые всегда горят, горят, горят… — Все по Керуаку, да? — Почти. Он очень точно описал мои мысли, — Тонкс подтянула колени к груди, опираясь на них подбородком. — А тебе какие женщины нравятся? — Никакие. — Врешь. — Вру… — Сириус издал лающий смешок. — В целом, у меня все так же, как у тебя. Керуак описал и мои мысли. — И есть у тебя такая сумасшедшая? Опьянение развязало ему язык. — Есть. Но она такая сумасшедшая, что я о ней абсолютно ничего не знаю. Даже имени. А хотел бы я знать… например, что она делает сегодня вечером, — Сириус печально вздохнул. Кончики волос Тонкс печально позеленели — она, в отличие от него, знала, что делает эта сумасшедшая прямо сейчас. Прямо сейчас она сидит рядом со своим дядей, пьет огневиски и думает, как сильно хотела бы поцеловать его. Его — такого, какой он есть настоящий. Его — взрослого (но не старого). С колючей щетиной, морщинками на лбу и серебряными нитями в черных волосах. Такой Сириус был даже красивее молодого. Она бы могла поцеловать его, а потом сказать, что была просто пьяна, но… нет. Нельзя. Не так. Но зато можно по-другому; головка Тонкс опустилась на плечо дяди, будто бы она заснула. Он замер, не решаясь пошевелиться, а потом приобнял ее, устраивая поудобнее. Зарылся носом в ее волосы. — Девочка моя, — это прозвучало с надрывом, как-то отчаянно. — Знала бы ты… знала бы ты… кровавый ад, как я тебя люблю. Ее? Не Миранду?.. Неужели он ее раскусил? Тонкс стоило огромных усилий не вскочить и не выпалить все эти вопросы в лицо Сириусу, но она справилась с порывом и осталась уютно лежать в его объятиях. От него пахло одеколоном, алкоголем и корицей из булочек Молли. Уютный, домашний, родной… …он что, правда сказал, что любит ее?