10
17 января 2023 г. в 19:00
Примечания:
Предупреждения продолжают воплощаться
— Моралес придет не скоро, — проговорил Ги, довольно ухмыляясь.
— И будет заниматься только гвоздями и ранениями. До остальных частей тела ему дела нет! — гоготнул, отлепляясь от стены, Альдо и приблизился вплотную к пленнице.
Пуговица застегнутой рубашки чиркнула по багровеющему запекшейся кровью соску, но громила только похотливо оскалился. Как будто пародируя босса, он взял Рейну за волосы и, запрокинув голову, провел языком по ключице, поднялся по шее и добрался до уха, которое еще недавно было пронзено иглой. Он немного задержался под ним, будто слизывая кровь, а потом ухватил зубами многострадальную мочку. Сжал зубы. Сильно. Точно хотел откусить. Но потом все же отпустил волосы и повернулся к товарищу:
— Ноги придется освободить. Так каши не сваришь.
Ги кивнул и, вынув блестящий нож-бабочку, подошел ближе.
— Дрыгнешься, сука, перережу сухожилия! — пригрозил он и одним движением рассек сковывающий лодыжки пластик, попутно царапнув по коже здоровой голени. Скорее, случайно, по криворукости, но брызнувшая кровь попала даже на белоснежную манжету рубашки.
Дрыгаться у Рейны сил не осталось. Даже бросить в лицо этим скотам какую-нибудь дерзость она уже была не в состоянии. Будет ли им так же интересно насиловать ее бесчувственное тело? Или в первый раз их все же заводило сопротивление, схватка, которая только что развернулась в кабинете. Остаться безучастной сторонней обитательницей истерзанного тела казалось заманчивой идеей. Но… неосуществимой. Ги несколько мгновений как будто в изумлении смотрел на запачканный манжет, а потом медленно выпрямился.
— Одно беспокойство от тебя, — его лицо снова было очень близко. Так близко, что одно маленькое усилие — и она достанет лбом его нос и губы. Но смысла в этом она больше не видела…
— Не дернусь, — тихо проговорила Рейна, даже не глядя на них. — Берите, что хотите, и валите к черту.
— То, что я на самом деле хочу, ты не переживешь, — мрачно проговорил Ги, — так что оставим это на конец. Когда ты все расскажешь, и даже Хорхе потеряет к тебе интерес.
Альдо на этот раз даже не поддержал товарища дежурным смешком, как будто тот говорил о какой-то воистину жуткой… расправе. Больше разговоров не было. Освободив ноги жертвы, громилы разыграли очередь, подкинув монетку. Выиграл Альдо, и Ги, подчиняясь договоренности, отошел к двери, а выигравший ублюдок начал снимать рубашку, как будто смакуя момент нового обладания. В этот момент дверь открылась.
Рейна повернула голову, глядя на вновь прибывшего мимо Альдо. Тот как будто слегка разочарованно отступил в сторону, но бросив взгляд на Рейну, провёл языком по губам и подмигнул.
На пороге стоял худощавый мужчина лет сорока пяти. Возраст выдавали четко прочерченные морщинки вокруг глаз. Коротко остриженные темные, но уже подернутые преждевременной сединой волосы топорщились в причудливом узоре, создавая на голове рукотворный хаос. Новый участник драмы явился в костюме, но пиджак успел предусмотрительно снять и перекинуть через спинку стула. Рукава сорочки он, как и Хорхе, закатал, защищая от внезапных загрязнений. В руке он держал черный широкий портфель, сужающийся кверху на манер старомодного саквояжа.
— Так-так, — протянул незнакомец, медленно ведя взглядом по ее телу — от раздробленных пальцев до спутанных волос, еще сохранявших подобие воспоминания о вечерней причёске.
В его глазах не было ничего кроме сосредоточенного интереса. Как будто ему просто стало любопытно, как довести тело до такого состояния и не отправить в обморок при этом. Он поставил на стол свой саквояж и выудил оттуда небольшой пенал белого цвета, рядом поставил стеклянный пузырек с этикеткой, очерченной зеленой каемкой. Затем таким же манером выложил на стол несколько мягких свертков в полиэтилене — бинты.
— Хм, — нахмурился он, снова бросив взгляд на распятую у стены женщину, — и как, они предполагают, мне это снимать?
— Там гвоздодёр есть, — неуверенно протянул Альдо, тыча пальцем в ящик, из которого совсем недавно Делангель вытаскивал молотки и… провода.
Он окинул комнату острым взглядом и, ничего не говоря громилам, направился прямиком к пленнице.
Мысль о гвоздодёре заставила внутренне содрогнуться. Они будут выдирать эти гвозди. Что больнее, заколачивать или вынимать? Поддевать гвоздодёром почти впившиеся в кожу шляпки. Тянуть их обратно, заново раздирая спекшуюся кровь…
Рейна понимала, что латать ее раны будут только для того, чтобы потом нанести новые. Снова и снова. До тех пор, пока… пока она не сломается и не выдаст Алека? Или ей повезет больше, и Хорхе случайно передержит ток?..
Ги открыл ящик, порылся, грохоча чем-то металлическим, и извлек молоток с длинной рукояткой и раздвоенным вторым концом. Классический гвоздодёр.
— Сеньор Моралес, вот, — с раболепием в голосе Ги протянул инструмент врачу.
— Мда, — раздраженно ответил тот, но молоток принял. — Найди еще пластину металлическую или кусок пластика. Иначе упора не получится.
На этот раз встрепенулся Альдо и устремился в угол, где друг на друге стояли картонные коробки. Он снял первую из них и сразу выудил оттуда кусок новехонькой жести, судя по острому ровному срезу, вырезанный каким-то автоматическим инструментом.
Моралес кивнул и с деловым видом шагнул к левой руке пленницы. Одной рукой он стал прилаживать жесть поближе к гвоздям. То, что каждое прикосновение к искалеченной руке причиняло острую боль и выбивало стон сквозь зубы, его не волновало совершенно. Он даже в лицо ей больше не смотрел, сосредоточенный на том, чтобы подвести куда надо гвоздодёр.
— И зачем было забивать так сильно… — проворчал Моралес почти про себя, но Рейна услышала. — Оставили бы хоть сантиметр-другой, вынимать было бы не в пример проще.
Рейне казалось, что от каждого его движения рука будто вспыхивала. Сломанные кости и истерзанные током мышцы изнемогали.
— А у вас, похоже, большой опыт в подобных делах, — с трудом проговорила она, бессильно наблюдая, как Моралес наконец поддевает шляпку первого гвоздя.
Моралес не обратил внимания, словно бы считал ниже своего достоинства разговаривать с невольной пациенткой. Хотя мог и не услышать севший голос.
Холодная жесть коснулась кожи, затем ее к руке придавила головка молотка, а ещё через пару мгновений Моралес решительным движением протолкнул гвоздодёр под шляпку, сминая и раздирая кожу запястья. Рейна застонала сквозь стиснутые зубы, ей чудилось, будто вместе с гвоздем в руке ворочается раскаленный стержень. Хотелось просто потерять сознание. Просто перестать, наконец, страдать. Но тренированный организм все еще цеплялся за эту безумную реальность. А зря…
Новая боль разлилась по израненному предплечью, но она не шла ни в какое сравнение с той, что наступила после, когда эскулап Морено, уперев молоток в лист металла, начал вытягивать гвоздь.
Тот выходил не прямо, а кривясь книзу, задевая надколотые сокрушительным ударом кости. Пленницу сотрясала крупная дрожь, а сдвинутые брови и зажмуренные глаза красноречиво показывали, какие страдания она испытывает. Но Моралесу явно было плевать. Может, он нарочно и не пытался причинить ей боль, но и из сострадания приложить хоть каплю аккуратности тоже не стремился.
Наконец первый гвоздь, что держал запястье, упал на пол, и Моралес передвинул жестяной лист ближе к кисти. Волна боли от тяжести собственной руки, которая теперь снова пришлась на пронзивший кисть гвоздь, выдавила протяжный стон, как Рейна ни пыталась его заглушить. Эскулап и ухом не повел. Привычный, видать, к тому, что его пациенты обречены страдать.
Второй гвоздь оказался немного тоньше и короче, потому шел легче, даже почти не изгибаясь. Но едва острие вышло из деревяшки, Моралесу пришлось упереть руку в стену. От усталости и боли пленница была совершенно не способна стоять самостоятельно, более того, напряжение спало, и ноги сами начали подгибаться.
— Подхватите ее, остолопы! — рявкнул Моралес охранникам, и те прытко подскочили исполнить приказ.
Ги схватил под мышку, Альдо уперся в плечи, не позволяя Рейне оторвать спину от шершавой стены. Теперь можно было начать освобождать вторую руку, и Моралес с методичностью машины встал справа от пленницы.
Искалеченная рука обвисла плетью. Кровь потекла сильнее, пальцы по-прежнему подрагивали, чуть скрюченные, непослушные. Делангель перебил какие-то сухожилия? Теперь рука навсегда останется беспомощной? Глупые мысли… Это «навсегда» продлится еще несколько дней. Не больше. Рано или поздно сердце должно не выдержать. Рейна… верила и надеялась. Отчаянно. Пока Моралес так же равнодушно и размеренно подбирал, под каким углом цеплять гвозди на другой руке. А ее колотила дрожь, бросало то в жар, то в холод, и колени казались не суставами, а комками ваты…
Вытягивание второй пары гвоздей эскулап предусмотрительно начал с того, что поблескивал утопленной в кожу шляпкой на правой кисти Рейны. Ему пришлось здорово надавить, чтобы загнанный заподлицо гвоздь угнездился между уже окровавленными клыками гвоздодера. Новое усилие, новая мука, гвоздь зазвенел на бетонном полу. Еще один, и можно будет приступить к менее энергозатратной деятельности.
Перед тем, как приняться за последний гвоздь, Моралес окинул тело пленницы внимательным взглядом, словно пытался спланировать, сколько времени займет дальнейший уход. Передышка оказалась действительно короткой. Он быстро вернулся к правому запястью и начал пристраивать жесть.
Рейна как в туман ощущала, что Ги, удерживая ее, небрежно, будто незаметно для Моралеса, лапает окровавленную грудь, задевая ожог и заставляя шипеть от очередной огненной вспышки, пронзающей тело насквозь. Чувствовала, как он ведет ладонью по ребрам, опускаясь ниже, задерживается на тазовой косточке. А в глазах Альдо читается прежняя хищная похоть. Он прижимал ее плечи к стене, глядя сверху вниз, дыша тяжело и учащенно.
Последний гвоздь с глухим звуком запрыгал по полу.
— Кладите, — Моралес указал на стол. — Уберите все лишнее и кладите туда. Потом наиграетесь!
В голосе звучало требовательное раздражение. Как будто он и вправду куда-то опаздывал. Как будто за дверью очередь из страждущих, как в городской клинике.
Пока Альдо не давал Рейне упасть, Ги снял со стола коробку, размашистым движением сбросил все, что не касалось медицины, и вернулся помогать товарищу. Две крепких руки подхватили под мышки, вторые взяли Рейну под коленями, бесцеремонно тревожа раны. Через несколько мгновений ее, подобно тряпичной кукле, распластали на столе. Он оказался недостаточно длинным, так что голова и ноги ниже середины бедра оказывались на весу, но Моралеса это не смущало. Лучше обрабатывать раны хотя бы на таком столе, чем на грязном полу.
Альдо услужливо поднес стул со стороны ног пленницы, чтобы во время работы сеньору было удобнее, но тот сначала решил заняться руками. И никому не оказалось дела до головы, свесившейся со стола. Рейна не пыталась поднять ее, мысленно отмечая растущую боль в шее, затруднённое дыхание, но понимая, что сил удержать налитый свинцом череп на весу у нее просто нет.
Моралес начал промывать сквозные раны, щедро поливая их раствором, игнорируя болезненные вздохи и привычно промакивая розовую пену бинтом. Ощущения и удобство жертвы его не волновало ни капли. Разговаривать с ней или с Альдо и Ги он явно считал ниже своего достоинства. И только время от времени мог бросить какое-то указание. Но Рейна слышала, как он бормочет себе под нос: «неужто осколок отвалился. Вот черт…» А в следующий момент он взял длинный пинцет и принялся рыскать в ране, выискивая скол кости. И Рейна взвыла. Это было хуже, чем любая манипуляция полевого хирурга, на живую вытаскивавшего пулю, хуже, чем на том проклятом блокпосту, где бетонная глыба раздробила ей голень, заодно раздробив в пыль надежды на дальнейшую службу… Кто бы сказал, что служба возьмет свое через столько лет.
К счастью, или нет, после минуты упорных ковыряний Моралес выудил на свет… не кость — скол гвоздя, словно пулю от игрушечного пистолета. Боль едва ли стала меньше, тем более, что кровь снова хлынула, хотя до того почти запеклась. Эскулап выругался и начал вставлять в извлеченную из стерильного пакета иглу медицинскую нить. Рейна зажмурилась. Хватит с нее иголок. На всю оставшуюся жизнь хватит.
Покончив с шитьем, Моралес уселся на стул. Значит, сейчас примется за пулевое отверстие. Ги подошёл, глянул в мутнеющие глаза Рейны и, пока Моралес тыкал тонким зондом рану, небрежно коснулся звездообразных стежков на следах от гвоздей.
— Конечно, раньше было лучше, — пробормотал он тихо, так что Моралес вряд ли расслышал. — Но и так сойдёт.
— Чтоб ты сдох… — бессильно выдохнула она в ответ.
Тяжелая рука громилы опустилась на беззащитно открытую шею, прижимая пульс, и пальцы сжались по бокам, причиняя пока слабую, но уже ощутимую боль. Лицо Ги исказилось гримасой. Да уж, обычные бандиты не обладали ни выдержкой, ни самообладанием, не в пример Морено или Делангелю.
Чтобы не спалиться перед Моралесом, Ги все же убрал лапу и, наклонившись, прошептал в израненное ухо горячим шипящим шепотом:
— Я еще успею посмотреть, как Хорхе сдерет с тебя живьем шкуру и засыплет солью. Посмотрим, кто из нас сдохнет первым.
И Рейна понимала, что скорее всего, так оно и будет. Нет у нее шанса увидеть смерть этого мерзавца, как бы ни хотелось. Даже во сне не привидится, потому что спать ей вряд ли позволят.
Моралес закрыл рану салфетками и начал бинтовать. Бинтовал туго, небрежно перехватывая ногу, словно у манекена. И Рейна не выдержала. Истеричный почти смех рвался из груди.
— Вы могли бы стать палачом не хуже Делангеля! Наверняка вас выгнали из госпиталя за бесчеловечное обращение с больными!
Моралес не ответил, вообще будто не заметил или не услышал даже? Не поменялось ничего — та же холодная отстраненность и небрежность движений. Эскулап добинтовал ногу, еще раз сбрызнул всё остальное антисептиком. И на том ушел, прихватив с собой ридикюль, оставляя Рейну наедине с алчущими крови и плоти охранниками.
Закрыв дверь за Моралесом, Альдо предвкушающе усмехнулся:
— Красиво лежит, да?
Ги согласно гоготнул в ответ.
На самом деле Рейна чувствовала, что лежит отвратительно. От углов, впивающихся в тело, казалось, не было спасения. Сил сменить положение не осталось. Но только сейчас, на этих словах Альдо, она в полной мере поняла, насколько же это положение неудобно. И чем оно ей неминуемо грозит. А Ги уже обошёл стол и встал в ногах, стягивая с плеч сорочку и бесстыдно рассматривая ее распростертое в новом ракурсе тело.
Ублюдки наверняка повторят свое надругательство, но теперь тело пленницы оказалось полностью в их распоряжении. Переворачивай и клади, как заблагорассудится. По плотоядно мечтательному взгляду Ги легко читалось, что заблагорассудится по-всякому. Альдо присоединился к товарищу, встав у «изголовья». Он пару мгновений разглядывал запрокинутую голову Рейны, а потом со злобной ухмылкой начал расстегивать ремень на брюках.
Рейна не могла отвести взгляда от его пальцев, оттягивавших пряжку ремня, рвавших его из петель, от вздыбившейся ниже ремня ткани. Стало быть, и такое безвольное не способное сопротивляться тело ему по нраву. Им обоим. И времени у них вдоволь — у Морено наверняка найдутся и другие дела на ближайшие несколько часов. Так что… думать о предстоящем было мучительно и мерзко. Собственная слабость омерзительна. Собственная самонадеянность, приведшая к этому красивому тупику. И собственное бессилие, в котором она уже не могла надеяться дать отпор врагам, хотя бы на словах. Мир слишком быстро перевернулся с ног на голову. И она не справилась…
Вынув ремень, бугай почему-то не спешил снимать брюки. В это время Ги, взявшись за разведенные бедра, грубо рванул тело Рейны на себя, больно протаскивая затылком по острой кромке. На мгновение громила оказался в поле зрения, пока голова снова не улеглась на жесткой столешнице — и Рейна не без содрогания разглядела обнаженный мускулистый торс. Фактура мышц на загляденье — хоть сейчас на разворот журнала или в благотворительный календарь. Но здесь мысли о прекрасном на ум не шли.
— Носки снять не забудь! — сквозь зубы выдохнула она, уже догадываясь, что будет.
Альдо вцепился в обожженную грудь, дернул жертву за волосы и отвесил жесткую пощечину. Из-за перевернутого положения получилось размашисто, с хрустом челюстного сустава. Боль отозвалась в ухо, в шею, разлилась от места удара как рябь по воде. Рейна резко выдохнула. Чуть шевельнула челюстью, скрипнув зубами. Боль никуда не делась, но и не усилилась. Может, хоть эта кость цела?
Но надолго ли… надолго ли ее самой хватит? С момента рокового провала миновало меньше суток. Несколько часов, не больше — хотя, кажется, цокот каблуков по паркету и восхищение в глазах охранников читались в другой жизни, за сотни лет и километров. А что будет дальше. Когда пройдет день. Два. Три. Слова Морено о том, что о смерти еще придется умолять, вспомнились с пугающей четкостью. Только вот повернется ли язык попросить о милосердии, прежде, чем его вытащат через вскрытое горло?