Говорить нельзя молчать

      Рейна лежала будто выпотрошенная. Курят… Морено тоже курил. Дышал дымом в лицо, а потом тушил сигару об кожу. Эти поступят так же? Есть ли предел отведенного одному человеку страдания? Рейна пошевелилась, пробуя найти хоть толику сил. Сжаться в комок. Хотя бы просто сменить положение, от которого уже изнемогает перенапряженная спина. Она шевельнула плечом.       И тут же в волосы впилась, прижимая голову к столешнице, сильная пятерня. — Куда собралась?!       Рейна страдальчески прикрыла глаза. Голову не повернуть, не сдвинуться. — На кладбище… — выдохнула она, неуклюже пытаясь подтянуть колени.              Ноги слушались плохо, низ живота пульсировал болью. — Тебя никто не отпускал! — Ги почему-то рассматривал ее грудь, пострадавшую от порки не так сильно, как живот. Он сделал затяжку, выпустил в лицо пленнице клуб терпкого дыма, а потом в одно плавное — Рейна видела траекторию руки — опустил окурок ей под ключицей и нажал, будто пытаясь вдавить окурок под кожу.       Она знала, что он это сделает. Знала, что это неизбежно произойдет — как только они закурили. Но боль все равно заставила затрястись, задыхаясь, давясь криком — горло охрипло. К такой боли нельзя подготовиться.       А ведь еще одна сигарета тлеет в руке у Альдо. И на краю стола лежит целая пачка… Она всхлипнула. Альдо тоже приблизился и, все еще держа зажженную сигарету, наклонился над животом Рейны, разглядывая рубцы от ремня. Кожа равномерно распухла и уже начинала синеть, а в местах, где ремень продрал эпителий, пестрела красноватыми ссадинами. Он положил руку на израненную кожу, сжал пальцы, царапая отметины, а потом, вторя напарнику, опустил окурок на еще не тронутую гладкую кожу лобка. — Нравится? — спросил Ги, как будто обращаясь к Альдо, но потом конкретизировал: — Нравится, сука? Отвечай! — А тебе?! — взвыла Рейна, выгибаясь. — Тебе нравится? Ты, чокнутый больной садист! Вы все психопаты!       Слезы снова текли по щекам, а она даже не пыталась их удержать. Не думала о собственном достоинстве, о гордости. Все осталось где-то там, в роскошной гостиной с мягким ковром, щекотавшим кончики пока еще целых пальцев. Если бы она могла расшибить голову о стену, чтобы избавиться от этого бесконечного кошмара. Если бы… Не могла. Ничего не могла, только страдать. — Нам нравится, — с убийственно простотой произнес Ги.       Пальцы Альдо, только что выпустившие затушенную сигарету, скользнули в истерзанное лоно, словно проверяя увлажненность, и сразу отстранились. Они переглянулись, Ги кивнул подельнику, и две пары мускулистых рук в одно быстрое движение перевернули Рейну на живот. Истомленные на весу ноги наконец коснулись пола, разбитые пальцы полыхнули в мозгу новой вспышкой боли, а острая кромка вгрызлась в обтянутые кожей бедренные косточки.       Рейна прижалась щекой к столешнице, нагретой ее телом, и судорожно вздохнула. Задетые ожоги болели, соперничая с раздробленными костями. Она видела стену со следами своей крови и обрезки пластиковых стяжек, брошенные на пол. Там же отпечатались капли крови, брызгавшие из-под молотка. Делангелю хотя бы можно было наплести какую-то чушь и получить недолгую передышку. Он хотя бы задавал вопросы. А жестокость Альдо и Ги была бесцельной и оттого еще более жуткой.       На этот раз Альдо остался спереди и закрыл собой унылый вид подвала. Ги отправился назад. Грубые пальцы впились в ягодицы, бесстыдно растягивая в стороны, а затем справа опустилась его тяжелая пятерня, швыряя тело вперед. Он наслаждался беспомощностью, беззащитностью пленницы, которая совсем утратила способность сопротивляться. И эта безграничная власть пьянила, распаляя низкие желания.       Тяжелый шлепок повторился, видимо, раззадоривая все еще дремлющую жажду, а Альдо в этот момент, за волосы подняв голову Рейны, заглянул в мокрые глаза. Взгляд сочился жестокой похотью и, кажется, он размышлял сейчас, что еще можно придумать такого, чтобы завести себя — и приятеля.       Рейна вздрагивала от каждого удара, которым награждал ее Ги. Просто вздрагивала, уже не огрызаясь, не пытаясь предугадать, что будет дальше, и молясь только об одном: пусть заиграются, пусть отправят в нокаут. У нее уже нет сил, совсем никаких, ни капли. Давно нет. А тело превращается в клубок оголенных нервов, которые ноют не то что от прикосновения, а просто от дуновения воздуха. Смотреть на Альдо было омерзительно. Рейна опустила веки, предчувствуя удар или пощечину.       Но пощечины не последовало. Он почему-то отпустил волосы, как будто увидев в глазах все, что хотел прочитать. Голова Рейны покоилась в добром десятке дюймов от края стола, так что Альдо уселся на него голым задом и снова дернул за волосы, только еще выше, заставляя прогнуться в многострадальной спине. Удары вдруг прекратились, как будто Ги залюбовался происходящим, а Альдо, все так же вглядываясь в изможденное лицо, хриплым от возбуждения голосом приказал: — Открой глаза, сука, и соси.       Он придвинулся так, что его оголенная и восставшая в полный рост плоть оказалась прямо под подбородком. — Вздумаешь укусить, я найду, что в тебя запихнуть, — донеслось из-за спины. — И поверь, тебе не понравится.       Он снова грубо развел ягодицы и смачно плюнул между, подтверждая угрозу. Удерживать голову задранной кверху было тяжело и больно. Альдо продолжал тянуть за волосы, нетерпеливо ожидая, когда она подчиниться. А Рейна думала о том, что по факту не подчиниться она в самом деле не может. И укусить не может. Дело не в том, что тогда ее прикончат. Смерть перестала казаться плохим исходом. Дело в том, что она больше не выдержит боли. Не сейчас. Ей нужна хоть небольшая передышка. Хоть полчаса. Если… если она удовлетворит этих скотов, может быть, они оставят ее в покое? Хотя бы ненадолго…       Она открыла глаза, расфокусировав зрение, насколько это удалось, и впустила его требовательную плоть, стараясь не задеть ее зубами. — Старается, — прогоготал Альдо, ритмично надавливая на затылок и не отпуская волосы. — Ну, тогда ее стоит вознаградить! — отозвался Ги, растирая слюну по тонкой коже.       Сзади раздался еще один плевок, но слюны Рейна на себе не ощутила. А потом… Ги начал свое вторжение. Новый виток унижения. Рейне никогда особенно не нравился такой вид близости, хотя пробовать приходилось. Но Джонни был нежен, аккуратен, внимателен. А Ги — груб и жесток. Альдо удерживал ее голову на весу, так что шея уже стала ныть. Из-за неудобного положения трудно было сглатывать слюну, она начала стекать из уголка рта тонкой тягучей нитью, скапливаясь на губах и подбородке.       Сколько это длилось, Рейна не знала. Казалось, боль, ползущая сзади, соединяется с той, что толчками расходилась от расширения хрящей в горле, и постепенно сводит с ума. Альдо тоже был груб, иногда проталкиваясь в самую глотку, он на несколько мучительных секунд замирал внутри, не давая отстраниться, не давая вдохнуть, а Ги в этот момент как специально со звериным рычанием усиливал толчки, протискиваясь до боли глубоко.       Наконец, кажется, обоим наскучила сложившаяся картина. Ги покинул тело первым, когда ноги полностью перестали держать Рейну. — Я думаю, тут все готово, — со зловещим удовольствием в голосе произнес он, снова шлепнув пленницу по ягодице, и больно ущипнул, заставив ту вздрогнуть.       Альдо согласно отодвинулся и отпустил волосы. До Рейны начинал доходить смысл последних приготовлений. Ги грубо потянул за волосы назад, вынуждая занять стоячее положение. Подчиняясь болезненному рывку, Рейна оперлась на руки — пробитые ладони словно обожгло. Ноги едва повиновались, встать самостоятельно не получалось, но суровые руки удерживали тело вертикально — одной рукой Ги обхватил ребра, второй грубо, причиняя боль, смял грудь. В этот момент Альдо уселся на край стола. Его вздыбленная плоть, лоснящаяся от слюны, жаждала нового совокупления.       Оставалось смириться и терпеть? Или — попросить пощады? О, они, должно быть, знатно посмеются, а потом все равно сделают, что задумали.       Она выдержит… Это не ток, это не гвозди. Это всего лишь тело и чужая похоть. Это можно пережить. В конце концов им надоест, и они бросят наскучившую забаву. Может быть, стянут руки и ноги стяжками, но — бросят. И только потом к ней снова явится Морено. Но об этом думать не хочется совершенно, потому что он — еще хуже, чем эти двое. А только что казалось, что он — лучше? Он будет допрашивать, а эти — всего лишь насилуют…       Казалось, от происходящего разум постепенно отказывается внятно мыслить и прячется в пелену бреда. Она тяжело дышала, вздрагивая от боли, пока Ги пристраивал ее на столе поудобнее. Она ведь сможет это пережить, верно?.. Ответа не было.       Альдо подхватил ее под колени и водрузил сверху, нанизывая, будто пронзая насквозь. Утомленное тело уже слишком вяло сопротивлялось этому вторжению, кулак проторил широкую дорожку, и возбужденный мужской орган ощущался едва-едва.       Стиснув бедра, Альдо притянул утомленное тело к себе, и Ги снова начал протискиваться сзади. Она отчетливо ощущала, как они внутри трутся друг о друга через тонкую перегородку ее собственного тела.       Первым толкнулся Ги, Альдо тут же дернул бедра на себя, и началась дикая скачка. Рейну мотало и встряхивало, каждый рывок отзывался в измученном теле болью. Глаза закрывались сами собой, но Ги то и дело запускал пальцы в ее волосы и тянул голову назад, наслаждаясь свистящим сквозь зубы дыханием. Альдо припал губами к ее шее и укусил. Рейна глухо вскрикнула.       Ресурс прочности подходил к концу, даже держать спину прямо уже не получалось, и Рейна то припадала на плечо Альдо, то прижималась спиной к Ги. Тому такое, кажется, нравилось особенно, он отпускал волосы и вцеплялся руками в грудь, прищемляя соски, тревожа постоянно срываемый ожог. Альдо стискивал бедра, с остервенением дергал на себя. Они ведь не железные, должно прийти насыщение…       Сознание уплывало. Даже острая боль, которую причиняли соскам пальцы Ги, уже не действовала тонизирующе. Словно Рейна достигла того предела, который может выдержать человек, который способна вынести женщина. В какой-то момент усталый мозг отключился. Видимо, перестал воспринимать невыносимую реальность, поскольку Рейна очнулась, уже лежа на столе. Снова ноги свисали на пол, руки вдоль тела, в затылок упиралась острая кромка столешницы. Ее даже не связали! — Очнулась! — сбоку раздался хлопок в ладоши и чирк зажигалкой. Пахнуло сигаретным дымом.       В поле зрения появились сразу оба — Ги с ремнем в руках и только что закуривший Альдо. Вообразить, что все случившееся было дурным сном, не получилось. Слишком болезненно ощущалось все тело, слишком явственны воспоминания. А обморок показался немилосердно недолгим.       Снова пахнет сигаретами. Значит, снова будут тушить окурки… Рейна бы поежилась, найдись у нее для этого силы. Низ живота тупо и глухо ныл, на руках огнем горели раны, ноги затекли и начали неметь. — Еще не наигрались? — пробормотала Рейна, в бессильной ненависти, смешанной со страхом и отвращением, глядя на обоих охранников. — Смотри, у нее есть силы говорить! — оскорбился Альдо. — Это ненадолго! — рыкнул ему в ответ Ги.       Оба неумолимо приближались, и во взглядах читалась только жгучая, пропитанная ненавистью и тестостероном похоть. Будто самки тысячу лет не видывали. Как будто не было только что этого безумного марафона. Они под таблетками? Накачались дурью? — Знаешь, что я думаю, — с наигранным интересом обратился Ги к напарнику, — если она у нас расколется, сеньор Морено расщедрится! Ты ведь хочешь новую тачку? — Ага! — азартно подхватил Альдо. — А молчание этой суки меня от нее отделяет! — Я все сказала! — судорожно выдохнула Рейна, холодея при мысли о том, что эти двое перейдут от забав к полноценному допросу. Насколько ей еще хватит сил молчать? Нет, ни в коем случае нельзя так думать. Она не назовет Алека. Не назовет ничего и никого. Она будет терпеть, как подобает солдату, даже если об этом никто никогда не узнает и Джонни не получит похоронку с траурной каймой. Она помнила, как хоронили ее товарищей. Под залпы винтовок и горькие слова командиров. Помнила возложенные на могилы венки с лентами. Она сама не раз стояла в карауле около накрытого флагом гроба. Ей такой последней чести не отдадут. Даже могилы не будет — как нет ее у Эдди. — Нового мне сказать вам нечего…       Они как будто не услышали. Точнее, сделали вид, что им нет дела до этого лепета. Сил сопротивляться не осталось, и действиям охранников Рейна помешать никак не могла. Альдо обошел стол и вынул из ящика моток нейлоновой веревки в полпальца толщиной. Второй такой же он бросил своему напарнику.       Взяв кукольно податливую руку, Ги завел ее за голову и, туго обвязав запястье, кинул веревку под столом, где ее ухватил Альдо и принялся стягивать с лодыжкой противоположной ноги. Сначала начерно, а потом веревка, соединяющая левую руку и правую ногу, начала затягиваться, дугой на столе выгибая тело. Та же участь вскоре постигла и другую пару конечностей. Потом один мучитель удерживал за талию, а второй еще сильнее тянул веревку, пока тело Рейны не выгнулось дугой, опираясь на бедра и основание шеи. — Как думаешь, через сколько секунд запоет? — спросил Альдо, недобро чиркая зажигалкой. — Даю минуту. Спорим на сотню! — ответил Ги с азартом игрока. — Минута. А по мне, тридцать пять секунд! Спорим! — Альдо поднес зажигалку под тело, разместив аккурат под выгнутой поясницей, и высек пламя. — Считай!       Еще прежде, чем огонь достаточно нагрел воздух, Рейна поняла, что палачи переоценивают ее возможности. Изнуренные мышцы пронзило судорогой почти сразу, как был затянут последний узел. И только потом до спины дотянулся жар. Но когда это произошло — перед огнем померкли и судороги, и насилие, и порка.       Рейна тщетно пыталась вывернуться, выкрутиться, уклониться от опаляющего тонкого дрожащего язычка, но тело не повиновалось. Оно только изнемогало от жара, не в состоянии даже скорчиться, и молило о снисхождении. Рейна закричала. Надрывно, мучительно. И не произнесла ни слова. Альдо продолжал держать зажигалку под ее телом, словно решил таки выждать отмерянную напарником минуту. — И десяти секунд не прошло! — выругался Ги. — Тряпка!       Он схватил ремень и в сердцах ударил пленницу по напряженным бедрам. Сгиб с оглушительным щелчком захлестнул набок, но криков от этого не прибавилось. Создавалось впечатление, что теперь Рейна окончательно дошла до той точки, в которой мозг просто перестает воспринимать боль. — Дай ей отдохнуть, так ничего не добьешься! — бросил Ги напарнику. — Подожди, она еще недостаточно прокоптилась!       Альдо, кажется, решил, что уже и информация не так важна, как процесс точечной прожарки на медленном огне. — Хотя ты прав, так ничего не добьемся. Надо жарить в другом месте, — он обошел стол и встал у разведенных бедер Рейны, — на спине слабо ощущается. Надо взять местечко понежнее!       Он несколькими грубыми ударами еще сильнее распялил туго прижатые к столу ноги пленницы и принялся шарить пальцами в промежности, пытаясь найти самую чувствительную точку. Слезы уже успели высохнуть, скопиться снова, и снова высохнуть. Ресницы слиплись от соли. Мышцы не повиновались, хотя она отчаянно пыталась свести колени — в глупой безумной попытке не дать Альдо довести начатое до конца. Но его это не останавливало — наоборот, провоцировало действовать грубее, прищемляя и царапая кожу со злорадной предвкушающей ухмылкой.       Оставалось признать, что скоро та часть женского тела, которая при правильном обращении может приносить неземное блаженство, окажется использована против и доставит адские страдания. Можно ли будет после такого вообще получить удовольствие? Смешно. Думать об удовольствии. Его уже никогда не будет. Жизнь заканчивается, и заканчивается невыносимо болезненно.