Говорить нельзя молчать

      Под мерный стук колес, пусть дорога до палаты и не была долгой, утомленное сознание норовило уплыть, но Рейна возвращалась в действительность, стоило только вспомнить про наручники. Не хотят, чтобы сбежала? Да куда уж — при тех-то травмах, которые ей нанесли люди Морено… Тогда — опасаются, что попытается покончить с собой? Это уже больше похоже на правду. А значит, сбываются худшие предчувствия — с ней собираются поговорить. Впрочем, как же иначе.       Палата оказалась освещенной, с белыми стенами и как понятно, без окон. Простая, будто воссозданная за один день обстановка, все чистое и безликое, стерильное и новое. Промежуточная база? Вывезти из Боливии ее вряд ли успели. Да и смысл?       Пытаться высвободить руки из наручников не стоило — не в том она была сейчас состоянии, чтобы пальцы из суставов вынимать и с охраной врукопашную сходиться. Других здравых идей об освобождении не имелось. Сводить счеты с жизнью — пожалуй, думать об этом она опять не готова. После ужасов подвала Морено, когда смерть в самом деле казалась избавлением, сейчас жить захотелось остро и отчаянно.       Усталость постепенно брала свое. Она лежала, каталка была покрыта чем-то мягким, не в пример столу, на котором забавлялись костоломы Морено. Обработанные раны, лекарство и покой заставили тело почти против воли расслабиться. Рейна, поняв, что все равно ничего не сможет сделать, позволила себе заснуть. Отдохнуть, пока можно.       …Кто-то тормошил за плечо. — Капитан Ашер, капитан Ашер, проснитесь.       Голос мягкий, знакомый, на секунду Рейне даже почудилось, что она дома, что ее будит Джонни, и сонное сознание даже не удивилось тому, что любимый обратился по фамилии и званию, а не по имени или ласковым словечком. — Милый? — в полусне-полубреду переспросила она.       Глаза не хотели открываться, сна катастрофически не хватило, хотелось проспать еще сутки, а лучше неделю. — Нет, капитан Ашер, проснитесь, — повторил более твердо мягкий голос.       Сознание его наконец опознало. Он принадлежал вчерашнему врачу. И события последних суток внезапно начали каскадом всплывать в памяти, погружая рассудок в панику. Прием, провал, подвал, гвозди, молоток и ток… Рейна распахнула веки. Угадала. Те же темные глаза, тонкая переносица, остальное лицо скрывает маска. — Я принес одежду, — врач указал на аккуратно свернутую ткань такого же, как и все здесь, песочного цвета.       У Рейны мелькнула шальная мысль, что ей выдают военную форму, но по отстрочке швов и тонкости материи она поняла, что ошиблась. Скорее уж, это тюремная роба. — Встать можете? — А нужно? — с невеселым смешком спросила Рейна, тяжело поворачивая голову и косясь на наручники. В руке у врача она заметила ключ. Отстегнут — и поведут куда-то для беседы? Сменят две пары наручников на одну — за спиной? Подниматься не хотелось. Тело ощущалось живым, но утомленным — подвал Морено оказалось не так-то просто забыть. Она его никогда не забудет — если у нее впереди будет это «никогда».       Продолжая медленно шевелиться под простыней, Рейна торопливо собирала мысли. Он назвал ее капитан Ашер. Стало быть, пока она спала, эти ребята успели пробить ее по базам и выяснить как минимум, как ее зовут и где она служила. А еще — что она уже не первый год в отставке… — Нужно, — уверенно ответил врач и аккуратно, стараясь не задеть бинты, отстегнул одну руку.       Рейна поднесла ее к лицу, пристально рассматривая перебинтованный палец. — Вам стоит поторопиться, — в голосе врача прозвучало чуть больше настойчивости.       Освободить ее совсем и выйти, давая одеться, он явно не собирался. Рейна кивнула и очень осторожно начала приводить свое тело в вертикальное положение. Простыня сползла, задев по ожогам. Те под повязками ухнули болью, но терпимой. Неловко действуя одной рукой, Рейна развернула одежду. Куртка и штаны.       Врач, видимо, убедившись, что она настроена конструктивно, расстегнул второе кольцо наручников — но не то, что на запястье, а то, что на поручне каталки. — Оденьтесь, пожалуйста.       Рейна честно попыталась надеть штаны. Если одна рука еще функционировала, вторая, что с пробитым запястьем, едва слушалась и ныла на каждое движение. — Может, подсобите, раз так торопитесь? — язвительность появилась в тоне сама.       Этот участливый человек стал видеться враждебным, как только начал настаивать на спешке. Выполнял приказы, не больше. Все здесь враги, пока не доказано обратное. А обратного не будет — иначе не было бы и наручников.       Врач в легкой нерешительности приблизился.       Нападать на этого человека Рейна не собиралась. Да и решись она — ей не справиться. Не сейчас. Оставалось подчиниться. Не без помощи дока ей удалось застегнуть куртку и завязать штаны. В ворохе ткани нашлись также матерчатые туфли — в них всунуть травмированную ступню оказалось невероятно трудно. Но ходить по этом коридорам босиком не хотелось отчаянно. И потому пришлось стиснуть зубы и постараться. — Я готова, — сказала она наконец, одергивая куртку. — Позвольте? — врач обошел со спины, прямо-таки бережно свёл запястья и скрепил наручниками, что так и болтались на одной руке. — Пойдёмте, — он указал на дверь в палату. — Вас проводят.       Рейна повиновалась, хотя идти было физически тяжело. Она хромала на обе ноги и не знала, на которую наступать легче. Врач открыл белую дверь и выпустил арестантку в коридор, где уже ожидали двое плечистых мужчин все в том же камуфляже. Прежние конвоиры или их братья-близнецы. На этом врач поспешил откланяться. Точнее, просто сделал шаг назад, в палату, оставляя Рейну на попечении военных. Ее не стали брать под руки, а просто молча указали вперёд и зашагали по обе стороны, один — чуть впереди, второй — позади.       Миновали недлинный коридор — без единого окна, но с несколькими дверями без номеров и опознавательных знаков. Воздух сухой, но комфортной температуры — искусственная система вентиляции. Значит, точно под землёй. Понять бы еще, чем это грозит… Всё это. Понять бы, что спросят — и что ответить.       Их путь оборвался за поворотом, упершись в очередную безликую дверь. За ней обнаружилась комната со столом и парой стульев, лампой — и человеком, стоявшим спиной к вошедшим.       Суровые ребята в камуфляже безмолвными тенями замерли изнутри у входа, притворив дверь за собой и узницей, а мужчина медленно повернулся к ней лицом. Сухой, худощавый, за пятьдесят, короткая припорошенная сединой шевелюра, суровые, закаленные несладкой жизнью черты лица. Острый взгляд, длинный нос и тонкие губы. — Присядьте, капитан Ашер, — сказал он мягким голосом, в котором ощущался большой человеческий — и военный опыт. Так говорят люди, сознающие свое превосходство.       Рейна с нарочитой внимательностью рассмотрела стул. Тот был привинчен к полу поодаль от стола. Простая прямая спинка, жёсткое сиденье. После некоторого размышления она очень осторожно села. Смысла спорить не было. Сидеть неудобно, сведенные назад руки мешали откинуться и расслабить спину. Тело снова напомнило, что несколько часов назад из него по крупицам вытаскивали душу. — Кто вы? — спросила она наконец напрямую. — Зачем вы меня спасли? — Боюсь, вы неверно оценили ситуацию, — незнакомец слегка усмехнулся. — Мы не ставили целью вас спасать. Просто подвернулась удача расспросить агента, который осмелился заявиться в дом к нашему наблюдаемому и покуситься на его жизнь.       Он наконец опустился на стул, который предназначался ему — добротный, деревянный, с мягкой обивкой. Как будто неуместный в этом царстве лаконичности. — Скажите, капитан Ашер, откуда такая самонадеянность? — Выходит, это просто удачное стечение обстоятельств? — чуть улыбнулась Рейна. — Значит, я везучая.       Его глаза смотрели на нее изучающе. Спокойно. В них не было распаленной ненависти, как во взгляде Морено. И тем более не было звериной жестокости, как у Альдо или Ги. Хотя, Рейна это отлично понимала, если он возьмется за нее всерьез — все окажется хуже, намного хуже, чем в том подвале… — А касаемо наркобарона — это личное. — И что же не поделили наркобарон из Боливии и капитан спецназа США в отставке?       Кажется, эта словесная пикировка вполне нравилась незнакомцу. Он ведь так и не представился. Рейна сомневалась, что готова рискнуть и повторить вопрос о том, кто он. Собеседник выглядел уверенно. Слишком уверенно, чтобы делать резкие движения. — О, вы и про мое звание в курсе, и даже про отставку, — Рейна перевела взгляд на его жилистую шею, не желая слишком вызывающе смотреть только в глаза. — А с наркобароном из Боливии у нас обнаружились… неразрешимые противоречия. Практически неразрешимые. — Так я и спрашиваю об этих противоречиях, капитан Ашер, — заметно холоднее проговорил мужчина. — Вы слышите плохо или после того, что с вами сделали те двое, обнаружили сложности в понимании английского?       Говорил он без акцента, тем острее царапнула фраза про язык. Словно подтверждая ее выводы о том, в чьи же руки ее угораздило попасть на этот раз. — Я не люблю наркодилеров, — медленно произнесла она, поразившись в глубине души, насколько же точно повторяется ситуация. Может, и суток не прошло… — Наркотики — зло. Ломают жизни. Тех, кто производит и продаёт эту дрянь, надо уничтожать.       Она говорила спокойно, раздумчиво, стараясь вложить в свои слова всю убедительность, на которую способна. Хотя, помнится, на Морено это не подействовало вовсе. — Получается, передо мной здесь сейчас сидит вершительница судеб? — мужчина усмехнулся, как будто знал куда больше, чем говорил. — Вам в США наркодилеров не хватило? Вы их там всех вычистили?       Конец фразы он договорил откровенно с издевкой. — А потом взялись за… Боливию. Пальцем в глобус тыкнули? — Ну зачем же в глобус, — пряча беспокойство за насмешкой, отозвалась Рейна. — Удобнее тыкать в карту. Палец не соскользнет. — А теперь серьезно, Рейна, — тон допрашивающего резко переменился на серьезный, — ваш цифровой след привел нас в отель «Кристалл». Что вы там делали? — В гостинице я жила, как все нормальные люди. И вообще, в эти гостеприимные края я приехала в отпуск, — в глубине души снова пробуждалась полубезумная полуотчаянная злость. Будь что будет. — Даже капитаны в отставке ездят в отпуск. — Вы удивительно увертливы, Рейна, — вздохнул мужчина. — Подумайте, стоит ли отпираться? Вы недавно перенесли суровое испытание. Неужели вы думаете, что я стал бы задавать вам эти вопросы, не имея неоспоримых фактов, которые вы сейчас беззастенчиво опровергаете?       Он посмотрел поверх, будто в глаза стоящего у двери конвоя, но пока к Рейне никто не приближался. — Давайте побеседуем, как добрые друзья? Вам не нужно заводить врагов вроде меня. — Я совершенно не хочу заводить врагов, с меня хватит, — спиной ощущая холодные взгляды конвоиров, произнесла Рейна. — Но я говорю вам правду. В самом деле, правду. Я приехала в отпуск. В доме у наркобарона изначально оказываться совершенно не планировала. Мое пребывание там в самом деле закончилось, скажем так, очень печально. И я искренне благодарна вам, что вы, хотя и невольно, но спасли меня от участи быть разделанной на кусочки.       Говорить с ним, ждать, тянуть время. Задать вопрос? Рискнуть? Что она может потерять, если проявит настойчивость? — А ведь я даже не знаю имен своих спасителей. Не слишком вежливо, не находите? Вы знаете обо мне все, а я о вас — вообще ничего. — Я не планирую вести с вами светских бесед, Рейна, — с внезапной свирепостью перебил ее мужчина. — Или может быть, вам удобнее говорить на более понятном языке, Альба?       Он не дал ответить, потому что и не ждал ответа: — Мое терпение становится меньше с каждой секундой, что я теряю здесь с вами на пустую болтовню.       Он задумался, все ли сказал, и, спустя четко выверенную паузу, добавил: — Мое имя будет последним, что вы услышите в своей жизни. — А что вы сами хотите услышать? — армейский позывной резанул слух, но раз они знали все о службе и отставке — могли и чуть глубже копнуть, с них не убудет. — Я ведь не отказываюсь отвечать на вопросы. Но кажется, я уже сказала: наркодилера я хотела убить из личных соображений. Он мне лично несимпатичен. Мерзкий жестокий тип, раковая опухоль на теле общества.       Ей нельзя ничего сказать про Алека. Нельзя вообще заикаться про ЦРУ. Как знать, что могут сделать с этой информацией, как используют, куда передадут… Чем меньше известно об операциях управления, тем лучше. Тем более, таких нелегальных.       Рейна мысленно дала этому безымянному человеку кличку Седой. Убеленный опытом старый вожак, по одному жесту которого ее порвут в клочья. Он ощущался серьезным противником, куда более серьезным, чем Морено с Делангелем и Альдо с Ги вместе взятые.       Седой сверлил ее взглядом несколько молчаливых секунд, а потом словно нехотя изрек: — Думаю, на этом наша благожелательная беседа закончилась, Рейна, — и, обратившись к конвоирам: — проводите капитана Ашер в третью комнату.       На этот раз ребята действовали грубее. Едва Седой отдал приказ, один из них подошел и за плечо рванул ее на ноги. Резкое движение предсказуемо отозвалось болью. Рейна стиснула зубы. Она ведь догадывалась, что разговор в конце концов пойдет по-плохому. Потому что нельзя ответить на заданные вопросы. Просто нельзя. Неважно, что она давно не служит в армии. Важно, что никакая информация о защите интересов США не должна уходить в чужие уши. Как знать, что сделает с этой информацией Моссад. Что может случиться с Гирсом. Знать, такая ей выпала судьба — страдать за товарища. Нескончаемо. Хоть бы он решился сообщить Джонни, что она уже не вернется…       По тому же коридору, в обратном направлении, и немного не доходя до ее прежней палаты, находилась «третья комната». Пустая, если не считать стула посередине. Без сомнения, привинченного к полу. Конвоир толкнул Рейну на стул и с усилием завел скованные руки за спину, вынуждая сесть прямо. Рейна поморщилась, но ничего не сказала. Разговор будет позже. И не с ним.       Седой вошел в комнату следом. Дверь так и оставалась открытой, пока не появился главный герой сегодняшнего вечера — тот самый врач, который давеча занимался перевязкой ран. Мрачное предчувствие закололо на кончиках пальцев, пробежалась мелкой судорогой по напряженным рукам и наконец угнездилось где-то под желудком холодным тяжелым комком. Врач — это всегда плохо, это филигранная работа с болью и телом, врач сумеет не дать умереть.       Человек в белом халате вкатил небольшую никелированную этажерку, на которой сиротливо ютилось несколько одноразовых шприцев, запаянных ампул и обыкновенная пластиковая банка, в которой прямо внавалку лежали одноразовые иглы в футлярах.       Снова иглы! Черт подери, сколько же можно!       Лицо врача по-прежнему закрывала маска. Взгляд же на этот раз показался совсем отстраненным. Равнодушным. То, что он подлатал ее несколько часов назад, явно для него ничего не значило. Для нее, впрочем, тоже. А вот иглы — значили. Иглы пугали до одури. — Опять вы? — голос прозвучал ровно. Пока. — А я думала, ваше дело только калечных в порядок приводить, да одежду выдавать. А вы, оказывается, специалист… широкого профиля. — О, вам представится возможность оценить все таланты нашего доктора по заслугам, Рейна, — добродушно улыбнулся Седой. — Разумеется, начнем с малых доз, мы же не звери.       Он подошел поближе, безэмоционально вгляделся в наполняющиеся против воли тревогой глаза пленницы и продолжил в том же духе: — Сейчас док вколет вам препарат, который повышает чувствительность нервных окончаний. Мы подождем минут двадцать, пока он подействует, и продолжим беседу.       Док тем временем уже надломил одну ампулу и набирал в шприц жидкость. — Или есть альтернатива! — Седой чуть повысил голос, словно в рекламном ролике по телевизору. За двойную цену вы получаете второй набор совершенно бесплатно… — Вы расскажете мне, какие такие личные счеты свели вас с Морено.