Говорить нельзя молчать

      Яростная жажда, оказавшаяся сильнее усталости и гордости, вынудила Рейну впиться глазами в цветастые морды. Она чувствовала, что ее взгляд сейчас против воли выражает мольбу. Впрочем, кроме как взглядом, молить она и не могла — шум заглушит любые слова и просьбы.       В голове пронеслась надежда, что они просто дадут воды — вложат открытую бутылку в свободную руку, потом ее сменил страх, что этой руке не хватит сил удержать ценную живительную влагу, но передавать бутылку заключенной никто не торопился.       Медведь сгреб волосы в кулак, запрокинул голову. Рейна уже догадалась, что будут лить прямо в глотку, и лишь надеялась, что сможет проглотить хоть сколько-нибудь. Кот открыл бутылку и занес над лицом.       Сил проклинать их безжалостность не было. Она просто смотрела на эту воду, не отрываясь, не обращая внимания на боль от натянутых волос, на изнеможение, владеющее телом. Вода… только о ней были оставшиеся мысли. Хотя бы глоток. Вода плеснула в лицо. Окатила брызгами лоб, щеки, потекла под волосы и затекла в нос. Рейна судорожно закашлялась, одновременно пытаясь хотя бы слизнуть капли с губ, а Кот плеснул еще раз, опять по всему лицу, по щекам, по векам… глаза противно защипало.       Отчаянно дернувшись, Рейна все же подставила открытый рот под бесполезно падающую воду и сделала жадный глоток. Горло и рот, пересохшие от жажды, больно защипало, но она сцепила челюсти, силясь ни за что не потерять хотя бы это. Пока Медведь держал за волосы, проглотить не получится, но и открыть рот казалось катастрофой.       Внезапно вода прекратила проливаться, и солнечное сплетение обжег кулак Кота. Желанная влага, которую Рейна так оберегала в надежде проглотить, как только Медведь хоть немного ослабит хватку, выплеснулась на пол. Медведь словно в насмешку выпустил-таки волосы, и Рейна согнулась в приступе икающего кашля, уже не веря, что они дадут ей хоть немного утолить жажду. Ни во что не веря. Лучше было бы сгинуть в подвале. Лучше было бы успеть добежать до окна. Лучше было бы не идти на этот чертов приём…       Капли воды, осевшие на губах, дразнили, и Рейна торопливо собрала их языком, предсказуемо не испытав никакого облегчения. Кот походя хлестнул ее по лицу тыльной стороны ладони, Медведь отстегнул наручник и толкнул вперед, роняя на колени. В них как будто даже не было той звенящей злобы и жажды крови, которой исходили Ги и Альдо. В них ощущалось ледяное равнодушие, словно они боксерскую грушу обрабатывали, а не живого… чуть живого человека. И что из крайностей страшнее…        Медведь снова за волосы оттянул голову назад и сверху глянул на искаженные черты. С интересом, если бы маска могла передать эмоции. Рейна не сопротивлялась. Кот, поигрывая бутылкой, подошел вплотную и, снова подняв издевательски манящую емкость над ее лицом, начал медленно наклонять. Но еще до того, как первые капли коснулись губ, грубо ухватил за подбородок, не давая закрыть рот.       На этот раз вода полилась прямо в горло. Сотни крошечных уколов впились в иссохшую слизистую, обжигая. Словно вместо воды из бутылки сыпался песок, но Рейна старалась не обращать внимания. Она судорожно сглотнула — с открытым ртом выходило плохо, а вода продолжала течь, и вместе с ней в разум втекало жестокое осознание, что пока вода льется, вдохнуть не удастся.       Мозг блокирует дыхательное горло, пока по пищеводу что-то идет, это рефлекс. Интересно, если его перебороть, можно ли захлебнуться? Такой исход уже казался до одурения простым — избежать жестоких мучений, просто умерев Но этого количества воды не хватит, чтобы захлебнуться — откачают. Док — профессионал. Широкого профиля…       Новый глоток, новый спазм горла и бессмысленное сокращение челюсти и языка. Бесполезно. Напиться не удастся, и все, что Рейна сумела урвать — пара крошечных глотков. Вода всосалась в горло прежде, чем дошла до желудка. Она продолжала течь по щекам, шее, стекать на спину и грудь. Намокшую кожу еще сильнее пробрал озноб. Судорожно дергаясь в железной хватке, Рейна титаническим усилием сумела сделать еще глоток. И только после этого отчаянно закашлялась. Стоит ли присяга таких страданий? Стоит ли хоть что-то в этом мире подобного ужаса? Солнечное тепло? Улыбка Джонни? Она не позволила себе задаться этим вопросом.       Наконец Кот отпустил челюсть, позволяя проглотить остаток вливаемой жидкости. Рейна была рада и этому. И сейчас ее вовсе не заботило, что она обнаженной стоит на коленях перед двумя мужчинами, бесстыдно открыв рот, не сопротивляется, не ропщет, даже не думает о дерзости. Проще закрыть глаза, чтобы хоть не видеть жуткий антураж.       Последняя капля упала на подбородок. Рейна инстинктивно сжалась, полагая, что ее ждет очередная невыносимая поза для мучительного бдения, но нет. Открыв глаза, она заметила, что Кот до одури будничным движением навинчивает пробку на пустую бутылку, и вместе с Медведем они направляются к решетке. Оставили в покое?!       Не осознавая до конца происходящее, Рейна огляделась. По ту сторону решётки подпирали спинами стену два охранника. Они разглядывали ее откровенно и бесстыже. Но Рейна даже не попыталась прикрыться. С неимоверным трудом она заставила себя подняться с пола. На бетоне остались кровавые пятна там, где она ссадила кожу колен. Идти едва удавалось. И два шага до голого топчана казались вечностью. Лишь остатки здравого смысла подсказывали, что не стоит лежать на стылом полу.       Впрочем, топчан был не сильно лучше. Ничем не покрытые доски, ледяная стена. Рейна попыталась лечь и застонала — не слыша собственного голоса, просто зная, что стон рвётся из натруженного горла. Хотелось забыться. Но безумные ритмы продолжали ввинчиваться в мозг, свет — выжигать утомлённые глаза, а кондиционеры — вымораживать внутренности. Рейна закрыла лицо руками и тихо взвыла.       Поспать. Отключиться. Умереть? Вот и пришли те самые мысли, которые пугали совсем недавно. Но эта грохочущая какофония, казалось, достанет даже в на том свете. Страдания тела перешли в фоновый режим — острой боли не ощущалось, но везде ныло, тянуло, саднило на все лады. И от этого не было спасения.       Валяясь на голых неокрашенных досках, Рейна жаждала отдыха. Даже на такой ужасной лежанке лучше, чем стоя в неудобной позе у решетки. Хотя, мелькнула мутная мысль, после такой поблажке тем страшнее окажется следующий раз. Но пока он не наступил. Рука, лежащая поверх лица, немного защищала от беспощадного освещения, а заодно лишала соблазна посмотреть, что происходит вокруг. Ничего нового, там, конечно, нет, а значит, нечего показывать им свой страх.       Вскоре дрожь пола сообщила о новом визите.       Когда сильные руки стащили с лежака, не церемонясь, просто роняя вниз, тело протестующе заболело. Каждый сустав, каждый нерв, каждая мышца молили хотя бы еще о минуте покое, если не о тишине. Но глаза пришлось открыть — и встретиться взглядом с чёрными провалами глазниц трех масок. Звери снова явились по ее — душу или тело, она не знала. Да и не хотела знать.       Хватка вернула ее на ноги. По ребрам тут же прилетел удар. Потом второй, с другой стороны. Медведь сноровисто завел ей обе руки за спину и прихватил своей медвежьей хваткой, оставляя ребра, живот и лицо полностью беззащитными. Удары Рейна не считала. Только всхлипывала и давилась кашлем. А потом за вторую руку ее подхватил Кот, и они поволокли ее к двери.       Пока волокли, хотя бы не били. Ногами перебирать не получилось, и искалеченные пальцы вытирали собой шершавый бетон. Судя по острой рези, содралась кожа, и теперь за ней, скорее всего, тянулись несколько красных тонких линий. В больницах такими расчерчивают направления до приемных покоев, ординаторских, лабораторий, регистратуры. Здесь — размечают маршрут между кругами ада.       По коридорам не петляли, остановились почти сразу за дверью из затопленного шумом помещения. Волк толкнул створку по правую руку, и Кот с Медведем зашвырнули туда арестантку. Рейна не успела подставить руки, хотя скреплены они в этот раз не были, упала как пришлось, ударившись плечом и локтем. К счастью, выработанный рефлекс позволил вовремя подтянуть голову и не треснуться хотя бы черепом. А может, и не к счастью.       Здесь царила благословенная тишина. Мозг не содрогался от грохота и барабанные перепонки не прогибались внутрь. Но Рейна отлично понимала, что притащили ее сюда не передохнуть от шума. Она так и осталась лежать на полу, где упала. Только подтянула к животу ноги, инстинктивно пытаясь стать меньше. Словно так можно было остаться незамеченной идущими следом палачами… Они обступили ее с трех сторон. Высокие — особенно с пола, широкоплечие, массивные. Маски придавали солдатам особенно жуткий вид — словно под ними могло и не быть человеческого лица. Словно там скрывалась такая же звериная морда — или ледяная безликая чернота… — Отдыхаешь, сучка? — из-за масок было непонятно кто говорит, а слух, отупев под громыхание какофонии, не улавливал направление звука. — Ишь разлеглась.       Под ребра врезался носок берца. — Знаешь, ведь отдых нужно заслужить, — они засмеялись. Двое. Или трое…       Наклонились, слаженно подхватывая подмышки и вздергивая на ноги. Кот приблизился и сжал в ладони грудь. Ту, что прокалывал Делангель. Боль заставила скривиться и зашипеть сквозь стиснутые зубы. Волк обошел сзади. Медведь, так и стоявший сбоку, рванул на себя бессильные руки и скрепил спереди стяжкой, больно сдавившей саднящие запястья. Повязка давно сбилась и потемнела от выступившей кое-где крови. Они всерьез полагают, что со свободными руками она попытается отбиться? Скорее, очередная психологическая ловушка. Напомнить про беспомощность. Про беззащитность. Про обреченность.       Рейна смотрела перед собой — но взгляд упирался в небрежно не застегнутую до конца молнию куртки Кота. Сложно не понять, за что они взялись теперь, оставалось только терпеть и молчать. Один… два… три… Тяжелая подошва врезалась в правую лодыжку, заставляя сделать правой ногой полшага в сторону. Четыре… пять… шесть… Потом то же произошло и с левой ногой. Кот продолжал мять измучанные еще костоломами Морено соски одной рукой, а второй кровожадно гладил по исполосованному недавней поркой животу, точно как Альдо. — Что-то в ней огонька не видно, — донеслось определенно сзади. — Ты ведь любишь члены, а?       Рука Волка легла на промежность — вся плоть там мгновенно заныла, вспоминая о жестоких игрищах в подвале наркоторговца. Говорить не было сил. Да и что она им скажет? На дерзость ее не хватит. Смиренно принять новую забаву палачей — наверное, она не настолько в отчаянии. Человек ведь надеется до последнего… Тело изнутри исходило дрожью, пока воображение напоминало о похоти и зверстве прошлых насильников. Этих будет на одного больше. — Будешь в молчанку играть, сучка? — перед лицом взметнулась рука, голову дернуло от пощечины. — Или боль тебе нравится больше?       Рейна бессильно мотнула головой. Какая разница, что они говорят… — У тебя есть выбор, дрянь. Простой и понятный. Или ты сейчас постараешься, или снова будешь висеть на решетке и кашлять кровью.       Чудовищная вилка, чудовищное предложение — умолять их насиловать себя или вернуться в холод и грохот и снова оказаться жестоко избитой. Уж лучше здесь, здесь хотя бы тихо. Но… Лучше — что? И лучше, чем что?! Насколько низко надо пасть, чтобы выбрать вместо чего-то другого групповое изнасилование! Что может быть хуже? Ответ Рейна знала слишком хорошо. — Возьмите меня, — с трудом шевеля спекшимися губами, проговорила она, стараясь встать ровно и не шатаясь, — хоть по одному, хоть вдвоем. Берите. Наслаждайтесь…       Отчаяние и безумие подало голос внезапно. — Врач ведь сказал, что те подонки не сделали ничего непоправимого. Я все еще женщина. Берите. Ваших членов во мне еще не бывало… — Сделай, — Кот выделил слово голосом, убрал руки и отступил на шаг, словно призывая к действию, — так, чтобы я захотел.       Волчья лапа на мгновение покинула свое место, только для того, чтобы с силой впечататься в изможденную плоть, будто подгоняя. Рейна посмотрела туда, где скрывались в тенях его глаза. Человеческие? Или блеснули желтым? Медленно подняв скованные руки Рейна прикоснулась пальцами к своей шее, повела вниз, неспешно гладя горло, ключицы, выступающие косточки грудины, невесомо коснувшись груди. Старательно обходя прикосновениями пятно сигарного ожога. — Возьми мое тело, — зашептала она тихо. — Бери, касайся, наслаждайся. Раньше кожа была нежной, волосы чистыми. Но тело-то по-прежнему женское. Мягкое. Ты можешь его смять, можешь пронзить. Я не смогу тебе помешать. Ты сделаешь, что захочешь…       Слова давались невыносимо тяжело. Руки дрожали. Но кажется, на троицу это не действовало. До тошноты было тяжело произносить это, хотя Рейна старалась, старалась сделать… Невыносимо унизительно упрашивать их о том, что самой до омерзения противно. Фраза сорвалась с губ, потом еще одна, но Кот так и стоял напротив и лишь слегка качал головой из стороны в сторону. И было в этом движении что-то кошачье. Надменное. Небрежное. А у него человеческие глаза? В душу вползало леденящее чувство страха, что если сейчас, вот прямо сейчас он не снизойдет до насилия над ней, ее вернут в оглушающий ад или снова станут бить.       Последняя попытка. Ноги едва держали, Рейна опустилась на пол, точнее, почти рухнула. Может, развратный вид подействует лучше? Игнорируя боль в ступнях, она неловко села на пятки и развела колени в стороны. Скованными руками осторожно приподняла грудь. Встряхнула спутанными волосами и глянула на палача снизу вверх, прикрыв рот и облизывая сухим языком шершавые губы. — Мне начинает нравиться, — Медведь, повернув маску, что была сильно шире головы, обратился к Коту: — Развратные суки в моем вкусе. — Ласкай себя, — вкрадчиво велел Кот, — где твои умелые пальчики?       Рейна не смотрела на них. Взгляд расфокусировался. Она не будет просить пощады… Опустив руки между колен, она коснулась пальцами своей иссушенной истерзанной плоти и начала бездумно гладить. Ничего не чувствуя, ни о чем не думая.       Здесь хотя бы тишина…       Волк вдруг рванул на себя за волосы: — Этой суке, кажется, по нраву другое, — разъяренные слова резанули по усталым барабанным перепонкам, а щеку и скулу обожгла лютая пощёчина, от которой щёлкнул сустав.       Волк не остановился — в один прыжок оказавшись сбоку, ударил в живот, так и выворачивая голову за волосы. Рейна мотнулась, словно тряпичная кукла, без костей, без сопротивления. Мыслями владела обреченность. Им не понравилось. Их можно понять — в ее облике не было ничего соблазнительного. Значит, снова будут бить… — Волк, остынь, — заигрывающим тоном промурлыкал Кот, — дай ей доказать, что она хоть чего-то стоит.       Волк как будто послушал — отстранился, давая заключённой полный унизительный карт-бланш. Рейна ненавидела их всех. Люто и отчаянно. Но утолить эту ненависть было за пределами ее возможностей. Они по-прежнему возвышались над ней и ждали. А она понимала, что не выдержит новой серии ударов.       Проклиная палачей, Седого и свою неудачу, Рейна с трудом подползла к Волку и потянулась скованными руками к молнии на его песчаного цвета штанах с широким бежевым ремнём.