19
7 февраля 2023 г. в 18:00
Примечания:
Слабонервным быть осторожными
В голове осталась только одна мысль — дождаться, когда им надоест. Не могут же они вечно сношать ее?! Осталось только дотерпеть и не напроситься на эту дубинку.
Исступленное сознание норовило помутиться, но Рейна всякий раз заставляла себя растянуть губы в вымученной улыбке. Через какое-то время с рычанием, вцепившись зубами в шею, свои игрища закончил Волк. Его место снова занял Медведь, он доводил себя до оргазма, подбадривая тем, что обхватил локтем шею пленницы. Самый настоящий удушающий захват, и Рейна надеялась, что он вот-вот перестарается, но изверг слишком хорошо контролировал процесс.
Кот остался единственным, кто ещё не отстрелялся.
— Слезь и встань на четвереньки, сучка, — велел он, за подбородок встряхивая голову арестантки.
Ей не оставалось ничего другого, кроме как повиноваться. Чувствуя на себе насмешливые безжалостные взгляды вставших чуть в стороне Волка и Медведя, Рейна, неловко балансируя стянутыми руками, сползла с Кота и попыталась выполнить его приказ. Колени тут же обожгло болью, стоило весу тела вдавить их ссадинами в бетон. Опереться на ладони она предсказуемо не смогла, и пришлось опуститься ниже, на локти. Спина бесстыдно прогнулась, ягодицы вздернулись выше головы.
— Послушная сучка! — обронил Медведь.
— Надо каждый вечер к ней захаживать, — поддакнул Волк. — Все по первому разряду!
Кот степенно встал, опустился сзади на колени и в одно движение вонзился в настрадавшееся тело. Это оказалось на фоне остального не столько болезненно, сколько унизительно — они успели так разработать проход, что даже такое грубое вторжение уже почти не воспринималось. Кот, как поршень, задвигался взад-вперед, Рейна до хруста стиснула зубы. «Каждый вечер» — сказал Волк.
Если они будут являться каждый вечер, если это будет повторяться изо дня в день — через сколько она взмолится о пощаде? Через сколько будет упрашивать их позвать Седого, чтобы он выслушал ее и прекратил этот кошмар? Нет, она не должна позволять себе такие мысли. Она боец. Ни один солдат от подобного не застрахован. Она знала об этом, принося присягу. Значит, риск был взвешен и принят. Жаль только, что Джонни так ничего и не узнает… Никогда.
Кот потянул за волосы, оттягивая голову назад и прогибая спину еще сильнее. Заломило позвоночник, дышать стало трудно. Он двигался грубо, остервенело, словно машина, вколачиваясь глубоко и резко. Рейна мысленно молила о его оргазме. Скорее бы уже этот самец закончил свой марафон.
Взвешен и принят — легко думать в штабе, дома на кухне, да хоть на плацу посреди военной базы, но не в бетонной коробке, когда три здоровенных члена превращают твое тело в отбивную. Представлять себе, что это будет и завтра, и послезавтра, и дальше… оказалось до одури жутко.
Наконец Кот переместил руку на шею, все так же отгибая голову, только теперь вдобавок лишая доступа воздуха, ещё усилил толчки и наконец замер. Видимо, судорожно сокращающееся горло и отчаянный пульс под подбородком подстегнули его желание и приблизили разрядку. Рейна замерла, боясь сглотнуть, боясь лишний раз привлечь к себе внимание.
И завтра, и послезавтра, и много дней спустя… но если она сдастся и все расскажет, даже если просто подтвердит под запись предположения Седого — если он озвучит их — тогда она подведет хороших ребят, подставит страну. А сама — получит пулю в лоб. Милосердно. Быстро. Навсегда.
Смерть — избавление. Но при этом несмотря на ужас, боль и страх, Рейна понимала, что хоть и готова умереть, но отчаянно хочет жить. Пока живешь — надеешься. Пусть даже надеяться ей по большому счету уже давно не на что. Но самое ужасное — тогда все, что было выстрадано прежде, окажется бессмысленно.
Кот вальяжно расправил плечи и отстранился. Рейна, хоть и боялась сдвинуться, испытывала такую усталость, что просто не могла оставаться в том же положении — опустилась на бедра, вытянув утомленные руки вперёд. Наверное, сейчас ее вернут в грохочущий котёл, в холод, и мучения продолжатся. Уже и не поймёшь, где хуже. Но предположения не оправдались. Сначала конвоиры степенно, не торопясь, оделись, а затем две пары цепких рук подняли арестантку с пола и усадили на поднесенный от стены металлический стул.
Что, снова будут пытать?! Позовут врача? Принесут ампулы?
Когда вес тела пришелся на исстрадавшуюся пятую точку, Рейна с трудом подавила стон. Спину держать надо было ровной, опершись на спинку стула, иначе она бы просто свалилась на пол — и опять разозлила своих мучителей. Руки бессильно лежали на коленях. По краю стяжки Рейна заметила кровоподтек. Хотя затягивали и не туго, но на долю ее тела выпало слишком много испытаний. Звери обступали ее со всех сторон.
Кот вынул перочинный нож из заднего кармана песочных брюк и, видимо, для устрашения, раскрыл перед лицом пленницы. Рейна не смогла испугаться. Испытала лишь слабую досаду, что этот нож оказался не у нее в руках. Хотя сейчас это было бы бесполезно. Чудовищная усталость придавила, словно каменная глыба. Нужно всего лишь принять очередную порцию боли — или унижений, дожить до момента, когда вернут в камеру. Даже оглушающий промозглый ад уже не казался таким страшным.
Кот не стал долго вертеть игрушкой перед носом, в одно движение рассек стягивающую руки стяжку, а Волк с Медведем быстро притянули их вдоль спинки.
— Пора есть! — злобно-веселым тоном пропел Кот.
— Богатую белком пищу! — гоготнул следом Медведь.
Рейна слабо удивилась — они же недавно избавились от своего запаса белков, да и в таком положении снова сношать ее банально неудобно… Чем же собрались кормить?
Учитывая, как они поили ее водой, ничего хорошего ожидать не приходилось. Но сделать она все равно ничего была не в силах. Беспомощно откинувшись на спинку и свесив голову набок, Рейна тяжело дышала, прислушиваясь к ощущениям измученного тела.
Голод был давно вытеснен всеми остальными оттенками боли, так что даже слова Кота о еде не вызвали внутри никакого отклика. В конце концов, она не ела всего пару дней — или сколько длится это заключение? Рейна поняла, что утратила чувство времени.
Медведь вышел из камеры. Видимо, пошел за той самой «богатой белками пищей». Несколько минут ничего не происходило. Ни-че-го. Рейне сложно было в это поверить. Кот с Волком просто находились рядом и ничего не делали. Не били, не издевались, просто молчали. И в душу начал закрадываться страх, что они предвкушают новый виток этого жестокого шоу. Но что нужно сделать с едой, чтобы превратить кормление заключенной в сопоставимый с прочим ад? Не битого же стекла насыпать — они не могут позволить себе ее убить. Тогда что?
Глаза начали сами собой закрываться, уступая усталости, голова клонилась к плечу все сильнее, шея ныла, но Рейне жаль было тратить силы на то, чтобы держать голову прямо. Она слишком утомилась.
Из полузабытья ее вывело появление Медведя, который нес в руках небольшой непрозрачный контейнер с крышкой. С его приходом Кот и Волк словно встрепенулись и шагнули ближе, явно предвкушая предстоящий процесс. Кот злорадно усмехнулся, привычно сгребая волосы в кулак, Волк грубо ухватил за подбородок. Рейна хотела бы сопротивляться, но где же взять силы. Она позволила разомкнуть себе челюсти. В конце концов чего там только ни было? Медведь ложкой зачерпнул массу из контейнера и впихнул в раскрытый рот арестантки.
Масса оказалась довольно жидкой и сама стекла на язык. Рейне захотелось тут же выплюнуть эту мерзость, но Волк прижал челюсть снизу, не давая избавиться от отвратительной субстанции. Тогда-то Рейна и поняла, что так предвкушали мучители. Масса оказалась невыносимо острой, горькой и соленой одновременно.
Первой мыслью было, что после такого «обеда» жажда замучает ее еще сильнее. Второй — что если она не проглотит сейчас же, эта масса прожжет ей язык, судя по ощущениям — насквозь.
Рейна судорожно глотнула. Субстанция жидким огнем растеклась по глотке, заставляя слезы выступить на глаза. Хотя, казалось бы, слезы она уже выплакала давным-давно. Язык и горло свело спазмом — организм отчаянно сопротивлялся этому издевательству. Но усилием воли Рейна заставила себя проглотить то, что на языке. В конце концов, выбора у нее все равно нет. Стоило этой гадости провалиться ниже по пищеводу, как Рейна судорожно закашлялась.
Мучители не дали и нескольких мгновений на передышку. Цепкие пальцы снова впились в челюсть. Осознав, что жуткая жижа снова окажется во рту, Рейна бездумно попыталась вывернуться и как могла напрягла челюсть. Кот резко рванул за волосы в попытке усмирить вырывающуюся арестантку, а Волк вдавил ногти в скулы, вынуждая разомкнуть губы.
Вторая ложка, повинуясь твердой руке Медведя приближалась к обожженному рту с трагической неотвратимостью. Рейна попыталась последний раз мотнуть головой в жесте бесполезного отчаяния — предсказуемо без результата. Волк и Кот общими усилиями заставили ее раскрыть рот — и Медведь повторил безжалостную экзекуцию. А потом еще раз, и еще раз…
Внутренности полыхали огнем, поднялась тошнота, щеки намокли от слез — отчасти физиологических, отчасти вызванных ощущением полной безысходности. В какой-то момент, когда Волк слишком быстро убрал руку от подбородка, принудительно закрыв рот, Рейна выплюнула омерзительное кушанье, запачкав штаны стоящего впереди Медведя. Кажется, он рассердился, но сам не сделал ничего, даже ложку в контейнер не положил. Волк покарал Рейну вместо него — несколькими хлесткими пощечинами по измазанному жижей лицу.
— Не нравится ужин? — рявкнул он. — Может, тебе его прямо в глотку через трубку вливать? Или еще куда? Жри, тварь, для твоей же пользы!
Рейна только всхлипнула. Могут и не такое сделать, она это осознавала. Осознавала, что вообще могут сделать все, что угодно — только не убить. Если она сейчас скажет, что готова говорить с Седым — ее отпустят? Дадут хотя бы воды умыться и запить эту мерзость? Неважно… она этого не узнает, потому что Седого все равно не позовет…
Может, и для пользы, вот только все-то им надо сделать невыразимо болезненным, невыносимым. Язык щипало, он даже, кажется, распух, перестав чувствовать вкус, только нос улавливал едва заметный запах орехов. «Богатая белком пища», видимо, была сделана из красного перца, какого-то прогорклого жира и орехов, как раз для придания легкого питательного флера.
Контейнер постепенно пустел, а Рейна с каждой следующей ложкой ощущала, что еще чуть-чуть, и ее по-настоящему стошнит прямо на пол, на берцы Медведя. Что они с ней за это сделают — думать было страшно. Снова изобьют? Заставят съесть «это» еще раз, прямо с пола? Или придумают что-то более изощрённое? Страх грыз изнутри, подтачивая веру в то, что она еще способна молчать и помнить о присяге.
Но, как бы там ни было, тошнота хоть и одолевала до самого конца трапезы, но голодный желудок так и не пожелал избавиться от поступившей в него гадости. Судя по боли и рези, он отчаянно заливал бушующее внутри пламя потоками желудочного сока, силясь протолкнуть неприятное топливо дальше. Рейна с содроганием осознала, что с попаданием взрывоопасной жижи в кишечник ее ждут не менее ужасные страдания.
Когда последняя ложка адского кушанья была скормлена ей с присущей палачам безжалостностью, Медведь снова отправился в коридор, видимо, вернуть контейнер тому, кто состряпал ужин для арестантки, а Кот с Волком разрезали стяжки на локтях, заломили руки за спину и в полусогнутом состоянии потащили Рейну обратно в грохочущий холод.
Рейна не сопротивлялась. Она чувствовала себя трупом, поднятым из могилы чьей то злой волей.
Когда шумоизолирующая дверь открылась и закрылась за спиной Рейны и ее конвоя, мозг снова забился в панике от какафонии, мгновенно наполнившей сознание. Холод станет донимать позже. А пока огонь, горевший внутри, отвлекал от прочих мыслей.
Ее снова втащили в клетку. И снова Медведь шагнул к ней с наручниками, покачивающимися на пальцах. Приковали к решетке без изысков — за задранную к потолку левую руку. Прежде чем уйти, Кот снова подошёл вплотную так, что кожей ощущались вибрации воздуха от его дыхания. Он положил ладонь на внутреннюю сторону бедра и вел вверх, пока не коснулся раздражённой и измождённой, но все ещё влажной нежной кожи. Шершавые пальцы царапали, словно моток колючей проволоки, Рейна лишь стиснула зубы — здесь насиловать не будут, это просто деморализующий жест. Так и оказалось — поигравшись там, он за волосы поднял голову пленницы и беспрепятственно протолкнул влажные пальцы ей в рот, затем вынул и вытер их о щеку размашистым движением.
На этом звери ушли. Наконец ушли. Оставшись одна, Рейна разрыдалась в голос. Слез почти не было, но в носу кололо, а тело конвульсивно сотрясалось. Шум снова ввинчивался в уши. А тело начал пробирать озноб. Это был кошмар без начала и конца. Вернее, конец мог быть — один-единственный. Позвать Седого. Но на это она все еще не была готова пойти.
Ноги дрожали, рука немела. Круг замкнулся. Сколько еще этих кругов ей уготовано вынести прежде… прежде… она не хотела думать об этом.
В попытках чем-то занять изнывающий от страданий разум, Нейда снова углубилась в счет. Один… два… три… Попадать в ритмы ударной какофонии не получалось, но тем только лучше — сосредоточенность на счете помогала отогнать мысли от отупляющей боли в теле, особенно в тех его местах, куда грубо вторгались мучители, и в немеющей руке, и в истомленной спине, и в дрожащих от усталости ногах. Это помогало. Тысяча сто пятьдесят один… тысяча сто пятьдесят два… Рейна продолжала, даже если сбивалась, продолжала с момента, который она помнила последним, и считала дальше, исступленно, отрешенно, остервенело.
Сколько времени прошло до того, как звери явились снова, она не знала. Сознание время от времени уплывало, счет сбивался, но потом — через мгновение, через секунду, через минуту или час — возвращалось снова, и счет продолжался. Они являлись с какой-то периодичностью. Рейна перестала задумываться о времени. Это все равно было бесполезно.
Звери приходили то избивать прямо в грохочущей камере, то выводили в соседнюю комнату, где насиловали, вынуждая упрашивать себя делать это, выговаривая угрозы и насмехаясь над беспомощностью, то поили, заставляя захлебываться и изнемогать от бесконтрольного ужаса утопления, а то приводили в исполнение третью пытку — невыносимой пищей. Она оказалась действительно питательной, поддерживая силы в истощенном организме, но есть ее было воистину невозможно. И даже притом, что в прочие разы, кроме первого, остроты в ней поубавилось, она все равно оставалась орудием изощренного издевательства.
Часы в грохоте проходили медленно, каждый раз в неудобной позе, которая препятствовала возможности даже немного прикорнуть. Потом Рейна начала видеть галлюцинации. Они были настолько реальными, что являвшихся ей убитых товарищей было не отличить от настоящих, а Джонни, такой красивый, нежный, любящий Джонни своими мольбами вернуться воистину разрывал сердце. Видения развеивались сразу, как являлась троица в масках, чтобы приступить к очередному витку ломки. Рейна потеряла всякую ориентацию во времени, в пространстве, даже в собственном существовании начинала сомневаться. Происходящее казалось настолько же иллюзорным, насколько реальной боль в истерзанном теле, которому со звериным упорством не давали отдохнуть и восстановиться.
В какой-то момент, такой же, как и предыдущие, когда звери являлись, чтобы продолжить обработку, ее без слов освободили от не дающего упасть наручника и сразу, даже не ударив, потащили куда-то по коридору. Рейна мутящимся взглядом оглядывалась, уже не понимая, реально ли то, что происходит. Может, это очередной эпизод ее реальных галлюцинаций? Может, она все еще в оглушающей камере, стоит вытянутой вдоль решетки, не имея возможности даже подогнуть уставшие ноги. Но вскоре ее доволокли до небольшой комнаты, в которой, как в самый первый раз, разместился небольшой стол и два стула по разным сторонам. Звери — Рейна не смотрела, кто из них ее держал — усадили ее один из стульев, потом Кот назидательным движением положил ее руки рядом по обе стороны вмурованной в столешницу дуги, а Волк продел сквозь нее наручники и защелкнул на исчирканных ссадинами запястьях.
Рейна, с трудом перебарывая адскую боль в шее, — видимо, потянутая во время вчерашних оргий связка — повернулась всем корпусом, чтобы посмотреть на палачей. Они неподвижно встали у стены — видимо, ожидался новый участник шоу.