Говорить нельзя молчать

      Когда глаза снова открылись, Рейна распознала вокруг себя больничный антураж — светло-салатовые стены, писк аппарата — от него к телу тянулись тонкие белые провода… Палата на одного. Первая заворочавшаяся в мозгу мысль повергла Рейну в ужас — Бергман решил, что ее надо подлечить получше, чтобы затем продолжить увечить с удвоенной силой. Но вскоре за прикрытой дверью послышались голоса. Говорили определенно по-испански. С этого открытия мозг начал выделять и другие свидетельства того, что Рейна все же вырвалась из плена — отсутствие наручников на руках, окно на противоположной стене палаты, без решетки, только с полуопущенной шторой жалюзи.       Хотя нет, не вырвалась, конечно. Неужто Моссад сжалился? Сжалился, иного объяснения нет. Непробиваемый и хладнокровный, Седой не отступился бы, продолжай Рейна представлять ценность для допроса. Скорее всего, он просто ожидал другого ответа, искал связь арестантки с картелями. Был уверен, что Морено заказали конкуренты, хотел понять, кто именно, раз сумел найти специалиста с такой высококлассной подготовкой. В том, что Седой разглядел ее уровень, сомневаться не приходилось, пусть цель и осталась в живых. А вот когда не подействовала даже самая страшная угроза, угроза близкому человеку, Седой понял, что она пришла не оттуда. И попросту перестал видеть пользу в дальнейших измывательствах. Видимо, текущей целью Моссада все же были не дела ЦРУ, а бандитские разборки. И убедившись, что с этой точки зрения упрямая арестантка бесполезна, Бергман великодушно решил ее помиловать. В самом деле, а мог бы просто пулю в затылок прописать. Но - может, в глубине холодной расчетливой души в самом деле шевельнулось уважение? Отпуская пленницу, он ничем не рисковал. Кому Рейна сможет рассказать? Произошедшее недоказуемо, признаваться своему руководству в таком провале и последующей ломке не захотел бы ни один агент, даже кадровый. Да и что может изменить ее рассказ?       Некоторое время Рейна лежала, прислушиваясь к ощущениям. Тело не болело, хотя в голове витал легкий туман и временами казалось, что комната — или кровать — чуть сдвигаются одно относительно другого. Она прикрыла глаза. Ей посчастливилось настолько, что Бергман помиловал, да еще и велел бросить там, где найдут и окажут помощь… Везение все-таки случается. Теперь бы не упустить своего шанса.       Мысленно прощупывая каждую мышцу, Рейна спускалась все ниже. Дышалось легко. Низ живота не ныл, не пугал тянущей болью. Стало быть, последствия забав всех побывавших в ней насильников залечили. Хотелось надеяться, что обошлось без непоправимого…       Дальше. Ноги. Мышцы сокращаются, хотя, видимо, от долгой неподвижности, откликаются колотьем разбегающейся крови. А вот еще ниже… Ниже, кажется, ей повезло меньше. Странные ощущения в стопах, вернее, в пальцах. Еще вернее — несколько пальцев она не ощущала вовсе. Значит, молоток Делангеля не прошел бесследно — раздробленные фаланги оказалось проще удалить? Пока не посмотрит своими глазами, поверить трудно, но… чутье подсказывало Рейне, что потеря пальцев на ногах это минимальная цена за жизнь. Руки — руки беспокоили ее куда больше. Она осмотрела каждую кисть, с трудом приподняв над одеялом. Пальцы на месте, два — в оплетении спиц и гипсовых повязок. Но — целые. А что сломаны — срастутся. Кости всегда срастаются, если дать им время. Запястья перебинтованы и зафиксированы, но Рейна чувствовала, что мышцы под повязками все еще подчиняются ей. Значит, тело все еще ее. Немного времени — и придет в норму.       Понять бы, где она, долго ли здесь лежит, что за это время произошло за больничными стенами… Может ли она наконец вернуться домой…       Судя по наличию металлических бортов, поднятых относительно ложа, Рейна лежала на каталке. Скорее всего, палата интенсивной терапии, а это наводило на мысли, что без сознания она провела не часы, а дни. Впрочем, удивляться нечему, в тогдашнем ее состоянии погрузиться в кому от удара электрическим током не составляло труда. Хорошо, хоть удалось из этой комы вынырнуть.       Интересно, через сколько явится хоть кто-нибудь, с кем можно поговорить? Рейна огляделась. Рядом с каталкой стояла пустая с виду тумбочка. Ни цветов, ни открыток, как это бывает, если о больном хоть кто-то помнит. Но в нижнем ящике, что был немного выдвинут, смутно угадывался компактный сверток.       Интересно, что это? В душе на мгновение зарделась слабая надежда, что Гирс каким-то образом мог узнать о том, что коллега жива, и передать вещи, деньги, документы… Но едва появившись, надежда сменилась ужасом. Рейна понимала, что Моссад непременно присматривает за ней. Просто не может не следить — иное было бы совсем по-дилетантски. Может статься, Бергман и вовсе проявил милосердие, чтобы отпущенная на свободу мышка привела его в свою нору.       Чтобы не терзать себя мыслями попусту, Рейна осторожно приподнялась на локте, стараясь не задеть воткнутую в тыльную сторону руки иглу, и с трудом дотянулась до торчащего из ящика кончика пакета. Ухватить его удалось не с первого раза, вытащить — тем более.       На простыне лежал пульт с проводом, на котором ярко выделялась красная кнопка. Вызов медсестры. Но нужна ли ей сейчас медсестра, Рейна не была уверена. Конечно, перемолвиться с кем-нибудь было бы неплохо. Но сначала надо понять, что у нее есть. Понять, кто она в этом месте.       Пакет оказался не слишком тяжелым. С оглушительным в тишине палаты шуршанием он наконец покинул ящик и был втащен на матрас. Рейна перевела дух. Глупо было бы уронить его и, чего доброго, рассыпать содержимое. Пристроив его около бортика, она запустила внутрь руку и, устало откинувшись обратно на подушку, потащила первое попавшееся на свет.       Кошелек. Ее собственный кошелек, с которым она приехала в этот… бесподобный отпуск. Внутри кредитка и немного наличности. Все-таки Алек… Хотелось верить, что он сумел передать это сюда, не привлекая внимания. Очень хотелось. Гирс ведь опытный спец, должен понимать, что к чему. Иначе не протянул бы столько времени на полулегальном положении агента ведомства, которого тут как бы нет и быть не может.       Следом свет больничного ночника увидел телефон. Коснувшись экрана, Рейна увидела полный заряд батареи. И оповещение о десятках пропущенных. Несколько незнакомых номеров и… Джонни. Страшно захотелось немедленно смахнуть блокировку и набрать его. Успокоить. Сказать, что она жива, что она вернется. Но Рейна совладала с порывом. Не время. И не место. Сначала надо прояснить все до конца. Бой не кончен, значит, и расслабляться, поддаваясь эмоциям, рано.       Внутри оставалось что-то мягкое, тканевое — Рейна не стала вынимать, и так ясно, что одежда. Алек точно узнал о том, что ее госпитализировали, собрал необходимую для побега из больницы — да и, наверное, из всей Боливии сумку. Не хватало только паспорта и американских прав. Порывшись еще в недрах пакета, Рейна поняла, что именно они аккуратно проложены между футболкой и удобными штанами с накладными карманами, купленными ею как раз во время недолгого сотрудничества с ЦРУ в лице агента Гирса. Кажется, теперь можно и вправду отсюда линять.       Рейна снова напряглась в попытке сесть и поняла, что сбежать с больничной койки окажется не так просто, как казалось вначале, пока она еще лежала. В теле слабость, казалось, текла по венам вместо крови. Даже руки, хотя отдающие уже совсем легкой болью, едва слушались.       В этот момент в палату вошла медсестра, на ходу перебрасываясь с кем-то в коридоре заливистым воркованием. Она даже не глянула на пациентку, очевидно, делая дежурный обход. Девушка в зеленоватой медицинской пижаме спокойно прошлась по помещению, посмотрела на таблицу назначений, что висела в изножии каталки, а потом, приблизившись, отпрянула, явно не ожидая встретить на себе прямой взгляд Рейны. — О, вы очнуться… — пробормотала она на ломаном английском. — Я звать доктора Фернандеса.       На этом она так быстро юркнула за дверь, что Рейна не успела и рта открыть.       Судя по всему, госпиталь на окраине Ла-Паса. В центре английский не в пример лучше. Впрочем — с местом она определится потом. Дождаться доктора выглядело неплохой идеей. От него можно узнать, долго ли она тут валялась. Поэтому мысль о побеге была отложена. Рейна осторожно подтянула ноги и наконец села. Голова отозвалась головокружением. Успокоив дыхание, Рейна начала мысленно перебирать вопросы, которые хотела бы задать. И отсеивать те, которые могли бы подождать или звучали слишком рискованно.       Выяснить надо только самое основное.       Когда дверь палаты снова открылась, Рейна была уже готова. Доктор Фернандес явился довольно скоро, чуть запыхавшись. Он усердно не демонстрировал свою заинтересованность и волнение, хотя от тренированного бойца, привыкшего подмечать тончайшие нюансы облика людей, это укрыться не могло. — Мисс? Мне сообщили, что вы пришли в себя, — проговорил он с добродушной улыбкой. — Как вы себя чувствуете? Вы помните, как вас зовут? — Спасибо, док, — Рейна улыбнулась в ответ. — Мне гораздо лучше.       И это было стопроцентной правдой. — Меня зовут Рейна Ашер, — именно это написано в ее паспорте, скрывать такую информацию смысла сейчас нет. — Я чувствую себя заново родившейся. Вы просто вернули меня к жизни, док! — Признаться, мисс Ашер, это оказалось нелегко. Вы шесть дней пробыли в коме, — он замялся, словно не зная, тактично ли продолжать, — вы помните, что с вами случилось?       Шесть дней… нехило, если вдуматься. С другой стороны, вместо комы могло быть кое-что похуже — если бы сердце не выдержало последний прощальный разряд. А так ей сказочно повезло. Вот второй вопрос куда коварнее. — Какие-то смутные отрывки, — пробормотала Рейна, старательно меняясь в лице. — Как в кошмарном сне. Мне… не хотелось бы это вспоминать. Простите. — Боюсь, мисс Ашер, вам придется это сделать… — доктор Фернандес снова неловко замялся. — Вас выбросили из машины в паре кварталов от нашей больницы. Обнаженной, с множеством кровоподтеков… Со следами пыток! — ему было явно менее уютно это говорить, чем Рейне слушать. — Мы… Я был обязан сообщить в полицию. И теперь, когда вы очнулись, детективы захотят поговорить с вами, если вы что-то вспомните про похитивший вас картель.       Он сделал пару шагов к Рейне и деловито взялся за стетоскоп.       Слова про картель едва не вызвали вздох облегчения, который был бы явно неуместен. Следовало дать в голос и глаза больше страха. Больше паники. Фернандесу ни к чему знать, что она помнит каждый момент, прожитый в аду. Во всех филиалах ада, где она успела побывать. Но она уже усмирила эмоции, отсеяла страх и боль, оставив только спокойный трезвый расчёт. Она не сломалась. Она выдержала. И выжила. Значит, надо просто выбраться отсюда и вернуться домой.       Вот фраза про полицию совсем не к месту… — Детективы? — заставив голос дрогнуть, переспросила она. — Это так… необходимо? Вы уверены? Я… не хочу!       Фернандес выпустил стетоскоп и сделал успокаивающий жест обеими ладонями, будто приглаживая воображаемую лошадь. — У меня будут проблемы, если я не сообщу о том, что вы пришли в себя, — оправдывающимся тоном заблеял док. — Если вы сможете дать хотя бы какую-то информацию, это важно! Я точно говорю!       Он помолчал, глядя в недоверчивое лицо пациентки и добавил: — Поверьте, вас никто ни в чем не подозревает! Но ваши показания очень нужны. Незаменимы, можно сказать… — Зачем? — Рейна осторожно обхватила себя руками, нарочито выпятив лопатки. — Вы думаете, что полиция сможет их найти? При том, что я не помню ничего, кроме страха и боли? Как мои показания могут что-то изменить? — Возможно, вы вспомните, где вас держали… Узнаете их лица. Уверен, пригодятся любые подробности, — док понизил голос, как будто собирался раскрыть государственную тайну: — В городе очень напряженная обстановка. Все боятся мятежа! — Мятеж? — пусть говорит еще, пусть скажет все, что знает. Чем меньше она задаст прямых вопросов, тем лучше. Просто так, на всякий случай. Мятеж… это витало в воздухе, когда несколько недель — вечность — назад она с подсказки Гирса попыталась уехать из оказавшейся такой кровавой и негостеприимной Боливии. Уехать, оставляя за спиной растерзанный труп Эдди. Не получилось. Сейчас она об этом не жалела, хотя — удайся ей попасть тогда в аэропорт, и пальцы на ногах сохранила бы, и пальцы на руках сейчас бы гнулись. Но оставшись здесь, она успела принести пользу. Успела сделать — что могла. Не так уж мало. — О чем вы? — откровенный испуг в глазах. — Боюсь, это всего лишь слухи, мисс Ашер, — как будто начал увиливать врач. — Поговаривают, что спецназ…       В палату заглянула медсестра, которую Рейна уже видела, и позвала разговорчивого Фернандеса в какую-то смотровую. Врач кивнул девушке и заверил, что скоро придет. — Не могу продолжить беседу, мисс Ашер, как видите, дела не ждут, а люди продолжают болеть, — он оторопью оглянулся, закрыта ли дверь, и договорил вполголоса: — Я загляну к вам, как освобожусь, там и расскажу. Вместе дождемся полицейских.       На этом доктор Фернандес покинул палату.       Дожидаться полицейских в планы Рейны не входило точно. На их вопросы ей ответить нечего. Ни про визит к Морено, ни про «гостеприимство» Моссада не расскажешь. Значит, пора намотать нервы на кулак и встать. Одеться и уйти отсюда. Просто, без затей. В конце концов, это не тюрьма, у дверей нет вооруженной охраны, а рука не пристегнута к каталке.       Сохраняя сидячее положение, Рейна развернула всю собранную в пакет одежду. Алек проявил завидную предусмотрительность и даже положил туда комплект белья и невесомые кеды. Должно быть, купил, взяв за образец какую-то ее пару туфель. Рейна со вздохом улыбнулась, расправляя вещи. Он оказался славным парнем, хотя им и довелось поработать вместе всего ничего. Профи, настоящий патриот. Хотелось всей душой верить, что он сумеет соблюсти осторожность, сохранить голову и не сгинуть в назревающем водовороте. Что ее жертвы были не напрасны. И что с этой передачей он не подставился, а нашел какого-нибудь левого пацана с улицы, которому и всучил пакет за пару купюр.       С этими мыслями Рейна переоделась. Лежа, натянула штаны. Спешить было нельзя, чтобы не спровоцировать головокружение и не потерять время. А одеваться, не снимая датчики, оказалось непросто. Но давать повод медперсоналу явиться для проверки сбоев в работе оборудования слишком скоро не стоило.       Выдернув из вены иглу и налепив обратно кусок пластыря, который фиксировал ее раньше, Рейна сунула руки в рукава футболки. Синяки и ссадины большей частью остались на виду, но с этим надо будет придумать что-то позже. Сейчас главное — подняться на ноги. С осторожностью сев, Рейна взялась за кеды.       Внутри одного из них обнаружилась пара новых носков, еще скрепленных заводской булавкой. Рейна разлепляла ее с особенной тщательностью, чтобы не смотреть раньше времени на стопы. Надевая штаны, она уже успела ощутить боль в ступнях, где должны были быть пальцы, которые пострадали от молотка Делангеля. Но пока она их не видела, страшная правда оставалась скрыта. Теперь же предстояло посмотреть в лицо собственным непоправимым увечьям.       Наконец разделив носки, Рейна подтянула одну ногу и глянула на пустое место вместо большого и указательного пальца. Сама стопа была плотно перебинтована, что создавало на мыске небольшое утолщение. Носок налез, но надевание обернулось мукой. Рейна стиснула зубы. Как она собирается пойти, представить пока не удавалось.       Со второй ногой дело прошло легче. Простреленная голень на фоне всего остального уже почти не причиняла неудобств. Вот зашнуровать кеды без помощи двух зафиксированных пальцев оказалось трудновато. В конце концов Рейна стиснула зубы и вытянула одну за другой спицы. Подвижности стало чуть больше. Правда, и боли тоже. Но сейчас первое важнее.       Обувшись и полностью одевшись, Рейна, все еще сидя, распихала по карманам вещи. Телефон, документы, кошелек. Каждый — в свой карман. Застегивающийся и надежный. Провела рукой, убеждаясь, что ничего не забыла. Почти нежно погладила небольшой выкидной нож, упрятанный Гирсом внутрь кеда. На душе стало почти спокойно, когда удобная рукоять, скрывающая узкое острое лезвие, пристроилась в очередном кормане...       Наконец Рейна оторвала последние пару датчиков, бросила их на одеяло и, откинув бортик, спустила ноги на пол. Очень осторожно сдвинулась к краю каталки и, опершись на руки, привстала. Боль резанула по обеим ногам. Мышцы, ослабевшие за время комы, налились мутной тяжестью, не готовые принять на себя вес тела.       Рейна стиснула зубы, перехватилась руками за стойку из-под капельницы и заставила себя оторваться от матраса.