Милые рожки, Поттер

      Раз в тысячелетие даже бабочка может породить бурю одним взмахом крыла. Кто решает какой бабочке стать источником бури? Она сама или же кто-то свыше направляет её в нужное место, в нужное время и с любопытством наблюдает за цепочкой неостановимых реакций? И если так, то не найдётся ли кто-то могущественнее, желающий оторвать оба её крылышка, чтобы буря никогда не произошла?       Дорога обратно в деревню казалась терновой тропинкой в странно неубедительную реальность. Геллерт шёл рядом, и Альбус не мог не бросать на него взгляды, краснея от жарких взглядов в ответ. Он чувствовал неправильность от того, что им нужно вернуться. Его сковывал страх, что вернувшись, всё станет как прежде. Что произошедшие ночью события вдруг окажутся сном. Несколько раз он набирал воздуха в лёгкие, чтобы предложить остаться. Прямо здесь, в лесу полном ягод и дичи. Полдороги от озера они смеялись, наперегонки собирая лисички и белые грибы, и, вернись они обратно на пролесок, могли бы разжечь костёр, запечь нехитрый ужин и остаться ещё на день, но…       Вернуться надо. У них были семьи, которые наверняка волнуются. У них были обязанности и составленный на коленке план по завоеванию если не мира, то точно Британии. Теперь он казался менее болезненной, но всё ещё наивной мечтой, играми несведущих во взрослой жизни детей, но… Нет, он не может отказаться от собственных слов, не после того, как друг всю ночь планировал их путешествие в будущее: шаг за шагом, постепенно, чтобы дорога их была лёгкой, успешной.       Альбус успевал только запоминать и вставлять иногда комментарии. Политика была от него так же далека, как Нептун от солнца, но придётся научиться, если он хочет воплотить их мечту в жизнь. Наука и дар убеждения — вот, что было по его части, а уж из этого сочетания легко можно слепить успешную политическую карьеру — по крайней мере, Гриндевальд в этом свято убеждён. Сам Альбус не был так уверен: если уж у него не получается убедить собственную мать, то прожжённых зубастых акул при власти и подавно не выйдет, но на то у них и есть Гриндевальд. Фамилия его отца словно связующее звено между обычной идеей и её воплощением в жизнь. В узких кругах её повторяют с уважением, восхищением и… страхом.       Всё верно, им понадобится весь набор, и страх туда входит тоже. Совсем немного… самую щепотку, но достаточно, чтобы заварить самую крупную авантюру века.       Они добрались до первых домов и на секунду взялись за руки. Низ живота обдало теплом, и Альбус пожалел, что не сделал этого раньше. Прикосновение длилось всего мгновение: слишком коротко для его новой спутницы — слепой жажды близости, но слишком долго для простого рукопожатия. Вряд ли кто-то мог увидеть их за редкими кронами деревьев, но рисковать не стоило. — Увидимся вечером? — с надеждой спросил Аль, пряча руки в карманы. Гел улыбнулся ему, чуть наклонив голову в лукавом прищуре, словно видел все его желания насквозь.       Гриндевальд подошёл ближе, заставляя чуть попятиться, упереться спиной в молодой сосновый ствол, ощущая под лопатками мягкие колючки. Он склонился немного, подстраиваясь под рост Дамблдора, и шепнул: — А ты хочешь?.. — Да. Да, хочу… а ты? — Геллерт улыбнулся, подаваясь на пару сантиметров назад, заставляя почувствовать укол болезненного разочарования, и тут же прильнул к его губам.       Целомудренно, без языка, почти скромно по меркам этой ночи, но Альбус всё равно потерял опору, хватаясь руками за низ геллертовой рубашки. Гел отошёл назад, гипнотизируя хитринкой в чёрных от удовольствия глазах. — Увидимся вечером, — подтвердил он, развернувшись в сторону своего дома. Поместье Дамблдоров находилось в другой стороне, и Альбус еле подавил в себе желание ринуться следом. У них будет этот вечер. И ещё тысячи других вечеров, проведённых вместе. Надо только подождать и придумать, что сказать матушке…       Дверь скрипнула ржавой петлёй, но Альбус всё равно на всякий случай крикнул: — Я дома! — он ждал ответ или на крайний случай: выверенно-злобные шаги матери, готовой взорваться нотациями в любой момент, но этого не произошло. Тишина была немного непривычной, но не устрашающей — только шесть утра. Наверное, все ещё спят.       Вывалив из подсумка целый фунт грибов, Альбус натаскал воды из колодца, промыл добычу и принялся чистить их, срезать поеденные жучками следы. Процесс успокаивал: запах леса и свежих грибов возвращал в последние счастливые воспоминания. Он кропотливо срезал потемневшую часть ножки у белых грибов и думал о том, что же скажет леди Дамблдор — так её в шутку называл отец. Его матушка всегда была заботливой, щедро одаривала своей добротой, но так же щедро могла отсыпать удивления, разочарования и презрения на недостойные поступки своих детей. Она хорошо их воспитывала. Альбус искренне не желал, чтобы она взяла вину за его проступки на себя, как делала это всегда, пока он был маленьким.       «Неужели я такая плохая мать, Альбус?» — вопрошала она, рассматривая его чёрные от сворованной соседской шелковицы руки и губы, — «Неужели я так плохо вас воспитала?». В такие моменты он ощущал наибольший стыд — за то, что заставил мать так думать.       Нет, она хорошо их воспитала… просто он уже достаточно вырос, чтобы делать собственные ошибки, взвешенные и продуманные. На секунду он задумался о том, какое будущее их в действительности ждёт. Геллерт наверняка станет знаменитым, важным человеком. Его имя будет на устах и в газетах. Его лицо будет знать каждая собака в Лондоне, а может даже лицезреть с политических брошюр. Раньше Альбус переживал, что эти отношения погубят его карьеру учителя. Но карьера политика… это ведь даже хуже.       Голос в его голове причитал голосом Кендры: «А о последствиях ты подумал?! Что если вы где-то ошибётесь, оступитесь? Что если кто-то заметит?!». Почему-то ему было проще представить, как он признаётся в своих запретных чувствах, чем в идеалистических планах на карьеру.       «Мама, я люблю Геллерта», совсем не то же самое, что: «Мама, мы изменим всю Британию». В первом случае был шанс, что она просто примет всё за шутку.       Последний гриб упал в наполненную водой миску. Альбус бросил взгляд на старые часы: они отставали на час, но никто их не трогал, потому что всё ещё работали, а денег на мастера у них не находилось. Семь тридцать, а семья до сих пор не спустилась. Слишком странно.       Он поднялся, ощущая в груди возрастающую тревогу. Прошёлся по дому в поисках родных, по каждой, даже запертой комнате, но не нашёл ничего кроме сваленных в кучу игрушек Арианы. Обычно, мама не позволяла оставлять такой бардак, а значит они куда-то торопились. Возможно, она всё-таки приняла приглашение на чай от мадам Малкин, было бы здорово. Ариана могла бы поиграть до отъезда с её маленькой дочкой Марисой.       Решив, что горячий завтрак должен хотя бы немного сгладить его своевольное исчезновение, он принялся нарезать грибы и чистить остатки картошки: мягкие, посинелые кругляши. Работа спорилась, но родные всё не возвращались. Сколько вообще может уйти времени на визит? Переставив котелок с огня на каменный приступок, Альбус ещё колебался.       Они просто не могли уйти далеко: мама вообще редко уходила дальше двух домов от их поместья, а тем более так рано утром, и так надолго. Могло ли что-то случится за время его отсутствия?       Руки остановились с занесённой над рагу поварёшкой. Конечно, могло случится, абсолютно всё что угодно. Может ли он как-то уточнить информацию?       Альбус выбежал на улицу в той же лёгкой рубашке, что и был, игнорируя тёплый кардиган, хотя небо затянуло тучами в преддверии дождя. Его мысли ушли настолько глубоко, что он даже не заметил влажную прохладу. Дверь открылась без скрипа, в этом доме хозяевам было дело до подобных мелочей, и наружу выглянула женщина средних лет. Её лицо уже давно было исполосовано глубокими морщинками, но золотые волосы ещё не успели полностью покрыться серебром. — Альбус? — удивлённо воскликнула Маргарет Малкин, укутываясь в тонкую шерстяную шаль поверх ночного платья. — Извините, мадам. Я ищу родных: они не вернулись домой, но теперь вижу, что у вас их нет. Ещё раз извините за беспокойство. — Постой, — женщина поманила уже развернувшегося юношу ладошкой и боязливо оглянулась, словно опасалась того, кто может подслушивать из-за кустов ежевики. — Где ты был? — зашептала она. — Аберфорт приходил ко мне с сестрой, спрашивал, нет ли тебя здесь. — Я… гулял, — неловко ляпнул он, впиваясь ногтями в руку. Всей ситуации постороннему, хоть и безумно доброму к их семье человеку, и не объяснишь вот так. — Послушай, Альбус, это очень важно. Я видела Кендру вчера: она направлялась в западный район и выглядела рассерженной. Через несколько часов в ту же сторону ушли дети. Я думала, что не заметила их возвращения, но если ты говоришь, что их нет…       Холодок наконец-то пробрался за пазуху, играя нервами юноши, перебирая, словно стонущие струны скрипки. Куда могла уйти матушка, по своей воле?.. Если только она не решила нанести обещанный визит Гриндевальдам. — Нет, — выдохнул он, отступая по каменной дорожке. — Альбус, ты знаешь, где они могут быть? — Нет… Возможно… — Постой, жди здесь — нахмурилась мадам и на пару минут вернулась за дверь. Оттуда послышалось приглушённое: — Мишель! Присмотри за Марисой, я скоро вернусь — и вот, женщина уже вышла в длинном летнем пальто поверх платья без корсета — по последней моде.       Противоречивые мысли захватили разум: с одной стороны Альбус почувствовал облегчение, что ему не нужно будет искать родных в одиночку. С другой же, вмешивать постороннего человека в дела семьи… матушка была бы недовольна. А Маргарет, будто услыхав его мысли, взяла под локоть, как молодого джентльмена, и настойчиво повела со двора. — Уж не знаю, что у вас случилось, — хмыкнула женщина, тревожно оглядываясь, — но отпускать тебя одного было бы безответственно с моей стороны. — Я не ребёнок, мадам, — улыбнулся Альбус, хоть улыбка и получилась слегка искусственной. — Мне исполнилось семнадцать в этом году. — Ох, простите, мистер Дамблдор! — чопорно склонила она голову. — Раз уж вам целых, подумать только, семнадцать лет, то мне, конечно, не стоит беспокоиться! И вовсе не вы давеча сбежали из дома, словно неразумное дитя, — кровь хлынула в щёки, и Альбус понадеялся, что это было не слишком заметно. Впрочем, мадам не собиралась слишком мучить юношу. — Куда мы идём-то, не подскажешь? — Я просто подумал… матушка могла пойти в дом моего друга… — Тот высокий мальчик? Гриндевальд? — её цепкий взгляд карих глаз метнулся на мгновение к чужому лицу и даром, что Маргарет — швея. Её интуиции позавидовали бы даже столичные детективы. — Геллерт, да, — нахмурился он. — Матушке он не нравится. Я надеюсь… я просто надеюсь, что она не станет ссорится с его семьёй из-за этого. — Кендра — благоразумная женщина, — задумчиво склонила мадам голову. — Но жизнь у неё нелёгкая, понимаешь? — Альбус кивнул, хоть и не был уверен, что понимает взаправду. — Вы трое, её дети — всё, что у неё осталось. Если она будет переживать слишком сильно… что ж, её можно понять, — в этот раз он кивнул более уверенно. Он и сам думал в подобном ключе ранее.       Дорога была зловеще-пустынной. В деревне в такое время давно должна кипеть жизнь. Лишь немногие могли позволить себе спать до восьми-девяти утра, оставляя заботы на наёмный персонал: садовников, кухарок, нянек. Альбус никогда не завидовал зажиточным людям. Какое-то время у них и самих была миссис Борджия — гувернантка, что занималась с детьми наукой, убиралась в детских и готовила обед, чем здорово упрощала жизнь матери. После смерти отца, семья больше не могла оплачивать её услуги, и они с Аберфортом постарались взять часть забот на себя, какое-то время даже неплохо справлялись. Им было нелегко, да. Особенно, когда Альбус продолжил учёбу, и большая часть работы по дому свалилась на Аберфорта. Но брат не жаловался, никогда. Лишь ворчал, когда на горизонте появлялся Геллерт, ведь друг забирал и те крохи внимания, что ещё оставались у Альбуса в свободное от учёбы и домашних дел время.       Дом Гриндевальдов показался впереди, и Альбус невольно ускорил шаг, вынуждая старшую женщину поспевать за собой. Плохое предчувствие всё не хотело отпускать сердце. Но вот, во дворе им кивнул садовник (Альбус не помнил его имени, но знал, что у того три очаровательные дочки-погодки). Подул свежий ветер, и шелест листьев разбавил зловещую тишину. В окне мелькнул знакомый долговязый силуэт: мистер Гриндевальд. На секунду, это показалось плохой идеей: приходить сюда. Разве он мог настолько разозлить матушку, чтобы она и вправду заявилась сюда с угрозами?       Но точно также, как он поддерживал мадам Малкин, она крепко держала его руку, и её определённо не смущала дурная слава местных обитателей. Они поднялись на крыльцо вместе, он постучал круглым металлическим кольцом с рельефным изображением мотылька. После минутного ожидания, которое показалось для взвинченного юноши вечностью, дверь отворилась. Наружу выглянула Батильда Бэгшот: мать почившей миссис Гриндевальд и бабушка Геллерта. Альбус видел её впервые, но узнал по тем фотографиям, что мельком заметил на каминной полке в свой последний визит. Геллерт говорил о ней как о сильной женщине и, кажется, немножко её боялся. Её сморщенное лицо, словно высушенное яблочко, смялось чуть сильнее от тёплой улыбки. — Здравствуйте, юноша. Надо полагать: вы Альбус? А вы?.. — Маргарет Малкин, — представилась швея, чуть присев в старомодном книксене. — Позвольте узнать: не появлялась ли мать этого мальчика: Кендра Дамблдор? Или может другие её дети?       Мадам Бэгшот кивнула, и сердце Дамблдора подскочило к горлу. Страх вернулся в тройном размере. Что сделала мать? Почему не вернулась, если ушла ещё вчера? Что могли ей сделать эти люди?! — Проходите, — пригласила мадам их внутрь дома, и Альбус едва не споткнулся, выискивая глазами признаки возможной трагедии. — Они здесь? — не выдержал он, спрашивая беспокойно. — Здесь, — кивнула мадам и добавила: — Вам нужно знать, что девочке уже лучше. Всё не так плохо, как выглядит на первый взгляд. — Ариана… — шепнул он невольно, сглатывая ставшую вдруг вязкой слюну. К глазам проступили слёзы.       Он заставил всех нервничать, и у сестры снова случился приступ. Если бы он вёл себя благоразумно, если бы он был дома в ту ночь, если бы…       Альбус едва не ввалился в ту комнату, на которую им указала бабушка Гела. Он прошёл два шага вперёд и остановился, разглядывая против света тонкий силуэт, накрытый одеялом. По подушке разметались тёмно-каштановые волосы, под глазами залегли глубокие тени. Он ступил ещё шаг, осознавая, что видит перед собой не сестру, а мать. Её тоненькие ручки, перевитые венами спокойно лежали поверх одеяла. Она казалась пугающие неживой.       Ну конечно, «девочке уже лучше» из уст мадам могло относится и к Кендре из-за разницы в возрасте.       На его плечо легла сухая женская рука, и он обернулся, чтобы увидеть сочувствующий взгляд соседки. Когда воздух проник в лёгкие, он понял, что какое-то время не дышал. Он вернул взгляд на кровать и увидел, как пуховое одеяло поднимается и опускается в такт слабому дыханию. Она жива. Жива и относительно здорова. Тогда…       Он вернулся назад, тихо прикрывая за собой громоздкие кедровые двери. — Дети тоже здесь? — спросил он Батильду, немного стыдясь своего порыва. — Несколько часов назад они ушли на пастбище, прогуляться. Геллерт пошёл за ними, так что скоро уже должны вернуться, — он кивнул в ответ, продолжая стоять столбом у двери. Он не представлял: что теперь должен делать?       Узнать подробности? Извиниться? Сидеть под дверью, ожидая родных, или может поговорить с мистером Гриндевальдом об оплате лечения? На тумбочке рядом с кроватью он видел две колбы, напоминающие аптечные, и промасленную бумагу с порошком…       Но все его метания прервала мадам Бегшот, предлагая: — Может, подождёшь брата и сестру в гостиной? Наша кухарка как раз приготовила корзинки с лимонным кремом, Ариане они очень понравились. — Да… да, спасибо, я подожду, — кивнул он, уверенный, что есть сладости в такой ситуации просто не сможет.

***

— Братик! — крикнула Ариана, подлетая к нему от двери, пока он дожёвывал уже третью порцию десерта. Альбус правда думал, что ему и кусок в горло не полезет, но бабушка Геллерта оказалась очень тактичной и улыбчивой женщиной, а лимонный вкус напоминал о пироге, что готовила для них мать, когда они были помладше. Они успели обсудить здоровье матушки, и Батильда заверила, что плату за лекарства ни за что не возьмёт: ведь были использованы запасы её собственного производства. Дамблдор был удивлён тем, что в семье Гриндевальд оказался такой талантливый фармацепт, но ещё больше его удивило, что от Геллерта об этом он ни разу не слышал. — Сестрёнка, — буркнул он набитым ртом, подсаживая её рядом с собой на изумрудный бархатный диван. — Мы были у пруда и видели целую кучу маленьких лягушек! Аби сказал, что это вылупились головастики из реки, но Гелли считает, что они не могли бы оказаться так далеко от родной заводи. Братик, что ты думаешь? — он бросил взгляд на дверь, через которую как раз входили вышеупомянутые.       «Гелли» — Геллерт, как обычно: улыбался уголками губ, не сводя с него глаз, по дороге на соседнее кресло, и Альбус едва не поперхнулся десертом, проглатывая последние крохи. Аберфорт же так и остался стоять у двери, глядя волком на их фарфоровый сервиз с липовым чаем, этажерку пирожных и беспечные позы. Он излучал такую тонну осуждения, что Ала едва не придавило его тяжестью. — Аль! — дёрнула Ариана его за рукав, привлекая утерянное внимание. — А?.. М, да… что я думаю? Думаю, что лягушки могли попасть в пруд по ручейкам и подземным водам, — Аберфорт фыркнул в ответ, закатывая глаза. Альбус бросил на него взгляд, прежде чем попросить старших женщин: — Не присмотрите за ней минуту? Думаю, нам с братом нужно поговорить. — Конечно, юноша. Не переживай. Мы с Арианой пока разделаемся с остатками пирожных, — улыбнулась она счастливой девочке. — Что с тобой? — спросил Альбус брата. — Что со мной? — прошипел потрясённо Аберфорт, останавливаясь прямо посреди коридора. — Это что с тобой?! Пропал вчера, даже записки не оставил! Мама не знала, что и думать! Она нервничала, и Ари тоже, я пытался их успокоить, но это было слишком сложно. Это была самая худшая ночь со смерти отца, а ты просто ушёл развлекаться, как будто это нормально!.. — Постой, я… да, знаю, что виноват. И я обязательно извинюсь позже, но сейчас нужно решить, что делать с мамой, как ей помочь. Тебе сказали? — Что у неё переутомление? Да. А ещё проблемы со сном и аппетитом, но что мы можем сделать?! Мы… я… — он задохнулся, опираясь на стену, чудом не задев марину в позолоченной раме, покрытую видимым слоем пыли. — Я так устал, Боже… нам сложно, ты же сам знаешь, так зачем делаешь всё ещё хуже?! — Ты думаешь, я не стараюсь делать всё возможное?! Но время… — Какое к чёрту время?! — крикнул брат, толкая его в плечо. Альбус впервые видел столько гнева в его глазах. — Которое ты проведёшь со своим дружком в Лондоне?! — Откуда ты?.. — опешил Альбус. — Я по твоему дурак?! Не вижу ничего?! Ты… — он сжал кулаки, отворачиваясь. Словно боялся, что действительно ударит в отместку за все те дни, когда Аль сбегал или думал о побеге, или планировал жизнь без них. Альбус сжал челюсть, ожидая. Понимая, что вполне заслужил. — Ты… Ты бросил нас, когда был нужен больше всего! Маме стало плохо, и тебя не было рядом! — крикнул он, срывающимся голосом. — Ты предал нас. Так что: вали! Вперёд! Сваливай хоть в свой проклятый Лондон, хоть в Мадрид, хоть в Никарагуа! Мы с Ари и… и мамой… мы справимся без тебя.       Дверь жалобно затрещала, когда Аберфорт влетел в гостиную с камином. Альбус слышал, как он что-то говорит Ари, та ему отвечает капризным тоном, но брат остаётся непреклонен и почти рычит, не соблюдая и капли приличий.       Альбус остался стоять посреди коридора, не в состоянии сказал что-либо, или сделать. У него отняло речь, а мысли попали в замкнутый круг, где словно на испорченной пластинке, продолжает играть одна и та же мелодия: — Ты предал нас… ты предал… предал…