На следующий день после происшествия в лавке Танака пребывал в мрачном расположении духа. Он говорил неохотно и только при крайней необходимости. Такое затишье случалось с ним, когда он прорабатывал в своей голове изощрённый план мести. Ты мог оскорбить Танаку и уйти без потерь, но будь уверен, что через несколько дней, месяцев или может быть лет, он вернётся, чтобы покарать тебя с чрезмерной жестокостью.
Мне пришлось быстро навести справки. У Тачибаны не было родственников, все они уже давно умерли. Похищать девушку-мясника тоже не входило в планы Танаки, он решил бить по-другому месту.
У любого кто попадал под руку «Семьи» не было ни единого шанса. Разница была лишь в том, отделаешься ты парой-тройкой унижений и сохранишь себе жизнь, или же будешь застрелен, а затем растворён в кислоте, или того хуже: заживо съеден собаками. «Семья» проявляла в этом вопросе изобретательность. Случай с рыжей должен был только сгустить тревожные предчувствия Тачибаны. Мы могли обойтись и без крови. Добиться пары закорючек у испуганной старушки – что может быть легче?
Прошёл день, и мы отправились на землю Аллана, что лежала в отдалении от города. Танака молчал всю дорогу, но я уже знал, что Джеймс – нежилец.
Его владения раскинулись довольно обширно. Это было одно из самых красивых мест, если не самое красивое, в которым мне когда-либо доводилось побывать. Природа увядает всё сильнее и сильнее, на Земле становится слишком мало таких зелёных кусочков умиротворения и слишком много городов-гадюшников. Чёрт бы побрал этот сволочной мир.
Мы проникли на территорию зелёных лугов, и пошли по обочине дороги, пытаясь не привлекать внимание. Здешний воздух опьянял, как чрезвычайно приятная эссенция. Мои ноги мяли зелёный травяной ковёр. Мягкий, упругий, здоровый, как кожа юной девицы. И между тем нас ждало совершение страшного преступления. Мысль об этом как-то странно улетучилась из меня, точно ледяная глыба, тяжелевшая внутри с самого утра, растаяла, но на подходе к дому она вернулась и стала ещё тяжелее. Я почувствовал, как меня окатывает пот.
Дом был двухэтажный, с мансардой, белоснежно чистый и совсем невинный на вид. В таком доме мог жить только добрый человек.
Мы аккуратно обогнули жилище Аллана со стороны и взошли на широкую веранду по ступенькам. Дверь с москитной сеткой поддалась легко. На входе Танака снял с себя скрипучие туфли, я последовал его примеру. В доме было тихо, безмятежно и темно, как в утробе матери. До нас доносилось пение Джонни Кэша, который раз за разом повторял: «Tell’em that God’s gonna cut you down». Радио было на кухне.
Словно у себя дома, Танака принялся непринуждённо открывать шкафчик за шкафчиком. Наконец он открыл холодильник и обнаружил запотевшую бутылочку молока. Стеклянную и, как мне показалось, приятно холодящую руки. Он обратил на меня взгляд, приподнимая брови, но я отрицательно покачал головой. Танака уселся на диване в гостиной.
Окно было открыто, и занавески колебались от лёгких прикосновений ветра. Танака открутил крышку, и уже было хотел распробовать молоко на вкус, когда вдруг объявился Джеймс, держащий в руках старенький дробовик. Я даже не стал дёргаться. Джеймс не размахивал оружием. Ствол его ружья был непоколебимо направлен на Танаку, словно он и не воспринимал меня, как угрозу.
— Вы зашли на частную собственность, и я имею полное право пристрелить вас, — безжалостно отрапортовал Аллан, и я обратил внимание, как вздулись вены на его руках, сжимающих дробовик. Да, он был крепким мужиком.
Танака поставил бутылку на журнальный столик, аккуратно отвернул полу пиджака. Джеймс молча переступал с ноги на ногу. Наплечная кобура Танаки как всегда была расстёгнутой.
— Спокойно, — промолвил Танака, не спуская глаз с Джеймса, и пальцы его проскользнули во внутренний карман пиджака. Он вытащил из него мятый пакетик и небрежно бросил на стол.
— Что это? — спросил Джеймс.
— Посмотрите.
— Хрена с два, я буду смотреть, — огрызнулся мужчина.
Танака хмыкнул и аккуратно нагнулся вперёд, чтобы вывалить из пакетика на стол ужасное содержимое. Я вздрогнул. Для меня это было такой же неожиданностью, как и для Джеймса. Мы оба увидели человеческий палец. Тонкий и бледный, с ровным срезом пожелтевшей кости.
— Это палец вашей подруги, Тачибаны Сузуне, — спокойно произнёс Танака, и я увидел, как глаза Джеймса раскрываются от ужаса.
— Боже мой, — произнёс он. И хват его рук ослабел. Этого краткого момента хватило, чтобы Танака вскочил и, перегнувшись через стол, всадил перочинный нож прямо в глаз мужчины. Я прижался к стенке и только увидел, как голова Джеймса скрывается за диваном, а затем Танака выдирает нож вместе с криком несчастного и делает несколько быстрых ударов в область горла.
Пока Танака сидел верхом над ослабевшим телом Аллана, я слышал его предсмертные хрипы вперемешку с бульканьем крови. Спустя минуту он затих, и на смену ему пришло безмятежное пение Джонни Кэша.
Танака запустил пятёрню в сбившиеся волосы и одновременно с этим грубыми рывками вымазал штанину Аллана кровью, капавшей с лезвия ножа.
Танака наконец поднялся и осмотрел себя.
— Где-нибудь есть кровь? — он покрутился передо мной, как бывает, невеста крутится перед своей матерью, желая удостовериться, что нигде не торчит какая-нибудь нитка. — Чего молчишь? Язык отсох?
Я открыл рот, чтобы ответить, но послышался звук вибрации. Танака принял вызов на гарнитуру, какую носят бизнесмены. Танака им и являлся. Его бизнес – убийства, проституция, наркотики и грязь, грязь, грязь.
— Каори, дорогая, что-то случилось? — он отвернулся от меня, словно разговор с женой представлялся ему слишком интимным. Я всё равно не слышал голос госпожи Танаки, а только лёгкие и непринуждённые ответы её мужа: — Я работаю… Сегодня вечером? Да, конечно… ты же сама знаешь…
Всё ещё разговаривая с женой, он отскочил от лужи крови, поедающей пол со стремительной скоростью.
— Люблю тебя, солнышко, пока-пока, — любовно произнёс Танака. Меня не коробили его ругательства и скабрёзы, но чуть с его губ срывались нежности, и я чувствовал наваливающуюся неловкость. Прошло не более тридцати секунд, Танака заговорил совсем другим голосом: — Саватари, возьми пару парней и выезжай, координаты я вышлю. Один труп. Работа плёвая. Возьмите с собой инструменты и холодильник для пива. Нужно будет отрезать ему голову и пальцы. — Танака поразмыслил с пару секунд: — Пенис и яйца тоже. И смотрите – аккуратнее. Вечером проверю.
Окончив с поручениями, Танака направился к прихожей с удовлетворённым выражением на лице. Потом он вдруг развернулся и, подметив себе под нос: «Чуть не забыл», забрал со стола отрезанный палец и бутылку молока.
Выходя на дорогу, я спросил, чей же палец это был. «Одна шлюха плохо сосала», — ответил он. Я, с трудом сдерживая рвотный позыв, оглянулся назад. На осквернённый нами дом добряка.
***
Из головы, пальцев, пениса и яиц Джеймса Аллана Танака состряпал ужасающую композицию. Я с трудом не попался на его ловушку «посмотреть кое-что». Он только сплюнул и назвал меня тряпкой. Пусть. Среди нашей группировки итак находилось много почитателей его изобретательности в насилии. Были ли они подлизами, в тайне ужасающимися злодеяниям Танаки, или может в действительности разделяли болезненное удовольствие в подобном?
Если бы мне всё-таки довелось увидеть результат извращённой фантазии моего босса, уверен – я бы блеванул прямо на месте. Скорее всего, Танака надругался над Алланом тем, что поменял всё местами. Вместо глаз вставил ему в глазницы яички и тому подобное. От одной мысли об этом меня уже начинает тошнить.
Этот подарок Танака отослал в лавку Тачибаны в яркой праздничной коробке, приложив к ней записку со сроком своего визита. Постепенно он охладел и стал заниматься обычной рутиной, затем на носу замаячили два важных события, и Танака совсем уж позабыл о бедной старухе и девушке-мяснике.
Его жена – Каори была хорошей девушкой, но попав в сети Танаки, она не смогла уже выбраться из них и, смирившись с судьбой, приняла своё положение. Она предпочитала жить в неведении о том, чем занимается её муж. То есть, конечно же, знала, какого рода делами промышляет Танака, и всё-таки её знания были лишь самой верхушкой айсберга.
Если сравнивать меня и Каори, то выходит, что я был для Танаки даже ближе, чем его собственная жена. Не в эмоциональном плане конечно, но я видел его настоящего, без маскарада. И даже учитывая это, бывали случаи, когда я не понимал, кто стоит передо мной: Танака или сам Сатана. Его душа, уродливая, черная, как смоль таила в себе такую бездну, что страшно было даже представить на что он ещё готов для удовлетворения своих зверских потребностей.
Вернёмся к Каори: она была беременна. Об этом Танака узнал в тот же день, когда убил Джеймса, подошёл ко мне и прошептал на ухо, как будто я был ему близкий родственник, но только он прибавил: «Никому не слово, это будет сюрприз» и покачал пальцем.
Под словом «сюрприз» он подразумевал то, что объявит об этом на торжественной свадьбе старшего сына босса Ямамото – Тацуя. Все сыновья Ямамото были хорошо слаженными точёными красавцами, и в жёны им доставались такие же красавицы. Тацуя решил жениться на Ами, и «Семья» жила предчувствием грандиозного события, на котором откроется новая глава. Ещё одна счастливая весть о ребёнке Танаки, который снискал в «Семье» небывалый авторитет хорошо бы подсластила итак сладкую пилюлю.
У меня у самого отношения с противоположным полом особо не клеились. Только в старшей школе я встречался с одной девушкой, но, в конце концов, мы расстались и очень болезненно. В тот период волнения перед свадьбой Тацуя помню, я размышлял о том, как же невыгодно иметь семью человеку, погрязшему в таких делах. Ведь мало того, что твоя она всегда находится в опасности, так тебе ещё и приходится постоянно врать родным, своей крови. Помню, я подумал: а что если я встречу свою любовь? Что если я женюсь? Что если у меня будут дети? Неужели на обед я буду садиться за круглый стол, трепать своих малышей по головкам, нежно целовать жену и думать о новых каналах сбыта наркотиков, о том, как избавиться от новой пачки тел? Нет, в такой жизни семья – это лишь иллюзия счастья. Невозможно строить свою жизнь на насилии, и надеяться на счастливый финал. Так не бывает.
***
Записки о закате моей криминальной жизни вот-вот закончатся. У меня больше нет сил писать об этом, хочется забыть всё, как страшный сон.
Свадьба Тацуя и Ами наконец наступила. Это был очень пышный, очень долгий и изнурительный день. Описывать всё, что произошло, я смысла не вижу, но ближе к сумеркам, все гости ввалились в огромный особняк Ямамото и снаружи через окна только и видны были блики ослепительных люстр, да постоянное движение.
Я устал от всего этого и, найдя предлог в звонке одного нашего сотрудника, находившегося на тот момент в больнице, вышел наружу. Вечер дышал свежестью. Я ослабил галстук, ответил на звонок и решил прогуляться. Охранники выпустили меня за пределы имения Ямамото. Наконец за весь день я почувствовал облегчение и шёл по аллее, освещённой фонарями, только чтобы найти лавочку поудобнее, сесть и слушать пение цикад.
Но по пути до лавочки я вдруг заметил на дороге собаку. Грязную дворняжку, лежащую на холодном асфальте. Я подумал от чего она не сходит с места, приглянулся и увидел, что задняя её лапа раздавлена в кровавое месиво и ей остаётся, что скулить, да пытаться доползти до обочины. Я быстро осмотрелся. Вдалеке увидел точку стремительно приближающегося авто и всё-таки чувство долга вдруг взыграло во мне так сильно, что я тут же бросился к бедняге. Я всегда имел слабость к животным.
Я присел на корточки рядом с собакой, ещё раз оглянулся. Машина летела ко мне навстречу, даже не думая останавливаться. Выругавшись под нос, я словил влажный умоляющий взгляд собаки и принялся закутывать её в свой пиджак. Она скулила от боли и дрожала. Когда я оторвал её тело от асфальта, послышался такой душераздирающий вой, что я замер на секунду, и эта потерянная секунда чуть было не лишила меня жизни.
Машина ослепила меня двумя хищными фарами, я только и успел, что дёрнуться в сторону и почувствовать, как в лицо с силой ударяет воздух, рассечённый удаляющимся авто.
— Вот же дерьмо! — вырвалось из меня, и на дрожащих ногах я добежал до скамейки.
Пару минут в это мире для меня существовал только свет фонаря и дрожащий холодный кусочек жизни в виде испуганной собаки, пока вдруг в нашу идиллию не ворвалось третье лицо.
— Эта собака спасла тебе жизнь, — промолвила девушка-мясник. Козырёк кепки-восьмиклинки скрывал её глаза. — А впрочем, всё зависит от тебя. Уёбывай из этого города, оборви все связи. Если ты снова полезешь в криминал, я убью тебя, ты меня понял?
Я смотрел на неё, глотая воздух ртом. Рыжая занесла руку за спину, и через мгновение перед моим носом сверкал тот самый тесак, которым она так ловко разрезала сигарету Танаки.
— Ты меня понял, ублюдок?
— Я понял, — подтвердил я дрожащим голосом, и она, уперев ногу в край скамейки, нагнулась надо мной, вытащила мой пистолет из наплечной кобуры.
Я совершенно забыл, что, когда сорвал с себя пиджак, обнажил своё оружие. Благо улица была пуста. Рыжая ушла прочь. Растворилась в темноте, как призрак, только для того чтобы в последствии убить и Танаку, и Ямамото, и многих их приспешников.
Эта девушка, девушка-мясник, я жив до сих пор только по её милости. И благодарен за то, что она избавила меня от узов криминальной жизни. Сейчас я и Лора, моя собака, пошли на поправку. Мы живём одни, в небольшой хижине. Это счастье, на которое я и не мог рассчитывать.
Рё Сато.
