Путь к алтарю

      Настроения идти куда-то не было, однако желание высказать все Игнату было сильнее. Недолго думая, Глаша сказала матери:       — Я к Игнату, обругать его надо.       — Себя лучше обругай, — ответила Машунька. — Пошла черт знает куда с тем, кто уже воровал лошадь и впутал тебя в неприятности.       — Меня уже ты обругала, — сразу же отреагировала Глаша.       — Не обругала, а очень мягко высказала свое отношение к ситуации, — сказала Машунька. — Будешь вот так встревать в ситуации — вообще никуда никогда не пущу.       — Да лучше бы ты меня сперва выдрала, а потом виноватой себя чувствовала, — выругалась Глаша. — А так сколько мне все это слушать? День, неделю?       — Сколько надо, — ответила Машунька.       Глаша ничего не ответила, немного выждала, а потом, когда мать ушла давать частные уроки, быстро оделась, оставила записку, что идет к Игнату, и вышла из дома.       — Доброго дня охраннику проституток, — сказала Глаша. — Что, выперли тебя вчера, не заплатив ни гроша?       — Я тебя, Глаша, звал поиграть в каморке в картишки, а не отсвечивать в холле, — ответил Игнат.       — Там никого не было, кроме этого привратника, — произнесла Глаша. — А потом черти принесли Филатова.       — Я тебя, Глаша, не сдал, — сказал Игнат. — Соврал, что впервые тебя вижу. В общем, все сошлись на том, что какая-то дура проникла незамеченной в бордель, чтобы что-то там спросить.       — Низкий тебе поклон, Игнат, за то, что помогаешь создать репутации «какой-то дуры, которая проникла незамеченной в бордель, чтобы что-то там спросить», — выругалась Глаша. — А мне, между прочим, еще выходить замуж!       — Глашенька, так кто тебя там видел? — спросил Игнат. — Тот самый мужичок и «мамка». Все. Мужичок уже женат, а с «мамкой» ты вряд ли когда-то будешь иметь дела.       — Филатов меня там видел, — ответила Глаша. — Захочет — пустит по городу сплетню, что непутевая дочь, которую не может пристойным образом воспитать мать, ходила устраиваться в бордель, хотя у нее даже возраст еще не подошел.       — Пусть сперва докажут, — сказал Игнат.       — А я, может, не хочу, чтобы про меня и недоказанные сплетни летали, — выругалась Глаша. — Вот захочет ко мне посвататься приличный человек, а ему добрые люди расскажут все сплетни. И все, сватовства не будет.       — А чем Никита тебе неприличный? — спросил Игнат. — Или ты хочешь выходить замуж в свете?       — Для начала я хочу, чтобы меня не вышибли из гимназии за аморальное поведение, на которое меня провоцируют другие люди, — ответила Глаша.       Посидев какое-то время у парней, Глаша вернулась домой. Смекнув, что она пришла раньше матери, девушка убрала записку до следующего раза и направилась делать уроки.       Однако настроение было безвозвратно испорчено. Вчерашний страх попасть в полицию или, еще того хуже, в жандармерию, страх отчисления, страх реакции матери, вообще изначальные сомнения в том, стоило ли идти с Игнатом — все это не радовало Глашу.       Раздался стук в дверь.       — Кто? — спросила Глаша, практически не сомневаясь, что пришла мать.       — Открывай, — раздался достаточно знакомый голос.       Глаша выглянула в окно и увидела Филатова.       — Пошел на хуй отсюда! — выругалась девушка.       Филатов явно не собирался уходить. Недолго думая, Глаша открыла дверь и, плюнув в пришедшего, крикнула:       — Пошел на хуй отсюда, заебал уже!       Девушка закрыла дверь, заперла ее на все запоры и помчалась в свою комнату.       Глаше было ни до чего. Страх, что так просто дело не окончится, не проходил. Стоя сбоку от окна, чтобы ее не было видно, и поглядывая во двор, девушка увидела, что через некоторое время Филатов вышел из их двора, еще минут через тридцать во двор вошла Машунька.       Глаша молча открыла дверь матери и задумалась, как лучше рассказать обо всем — в том, что история на уходе Филатова не закончилась, девушка ничуть не сомневалась.       — Что стряслось за это время, пока меня не было? — сразу же спросила Машунька, видя, что с дочерью что-то не так.       — Приходил Филатов, я его выгнала, — ответила Глаша.       — Могла просто дверь не открывать и пусть бы хоть застучался, — сказала Машунька. Однако практически сразу женщина поняла, что все не так просто, и с легким беспокойством спросила: — Как именно выгнала?       Слова дочери повергли Машуньку в полный ужас.       — Тебе в полиции понравилось, — чувствуя ком в горле, произнесла женщина. — И если в тот раз ты была недворянского сословия, могли по бумагам отхлестать и отпустить, а в реальности просто отпустить, то в этот раз или мне платить за тебя, или просто возьмут и арестуют на неделю…       — А какого черта он приходил? — спросила Глаша. — Вот что он забыл у нас?       — Какая разница? — ответила Машунька. — Отойти от двери и не открывать. И пусть хоть до утра стоит. Поерничать, видимо, хотел.       — Вот и пусть идет после такого, куда был послан, — сказала Глаша.       — Аглая! — со слезами в голосе произнесла Машунька. — Забудь об этом человеке! Его нет, это — обычное пустое место! Глаша, даю тебе честное слово, еще раз что-то произойдет с участием человека с такой фамилией — я тебя выдеру еще раньше, чем полиция успеет тобой заинтересоваться! Раньше, чем в жандармерии захотят всех собак свесить! Поняла меня, Аглая?       Глаша кивнула. Судя по тону матери, вступать в разговоры не следовало, иначе риск воплощения угроз в жизнь был бы в разы выше, чем сейчас.       В конце недели Глаша взяла в руки дневник. По поведению там стояла тройка.       — Мадам, прошу прощения, — Глаша подошла к Асе и, сделав книксен [1], продолжила. — Позвольте спросить, почему у меня столь невысокая оценка по поведению?       — Ваша оценка, мадемуазель Гусельникова, слишком высокая, если вспоминать то, что произошло в начале недели, — ответила Ася. — Она выставлена с надеждой на то, что вы больше не будете поступать подобным образом.       — Это больше не повторится, — сказала Глаша и вернулась на свое место.       Догадываясь, что за эту тройку ей тоже явно выскажет мать, девушка немного расстроилась. Однако сегодняшняя встреча с Софи была для Глаши куда более ожидаемым событием, поэтому выслушать перед этим какие-то недовольства матери представлялось совершенно нетрудным занятием.       — Трояк, — произнесла Машунька, подписывая дневник дочери. — Я удивлена, здесь ноль просился.       Глаша ничего не ответила. Наскоро пообедав, девушка направилась к Софи.       После ночного допроса и текущей работы — не уходить же домой в четыре часа ночи, чтобы уже вскоре снова возвращаться, — Филатов пробыл в жандармерии до десяти утра, а потом сказал сослуживцу:       — Если кто что спросит, я пошел домой отсыпаться после сегодняшней ночи.       Поспав несколько часов и почувствовав, что теперь можно и вставать, мужчина решил немного прогуляться во дворе.       Казалось, планы рушились один за другим: Елена Филипповна снова начала вести себя строго по правилам этикета и больше не позволяла себе оставаться с ним наедине, разговоры о будущем сменились какой-то обыденной чепухой и только в последний раз, казалось, снова была робко затронута тема замужества; неформальный доклад из полиции был более чем ожидаем: у всех проституток документы в порядке. Филатов вполне верил и в то, что за время, оставшееся до проверки, бандерша успела спешно привести дела в должный вид, и в то, что проверяющим просто предложили закрыть глаза на некоторые нарушения, предоставив услуги определенного характера. В гимназии его послали в вежливой форме, вместо Марии Гусельниковой, которой можно было бы высказать все свои претензии к воспитанию барышни, которая за каким-то чертом теперь носит его отчество и позорит его, дверь открыла та самая барышня, так еще и оскорбила его… А еще в жандармерии не нашлось ни одного подходящего дела, в котором могла бы фигурировать девица лет пятнадцати, а от похода в полицию его отговаривали чуть ли не всем этажом — только позорить себя и честь мундира…       За яблоневыми деревьями раздавались голоса, один из которых явно принадлежал Софи. Сперва решив, что сестра встречается при столь непристойных обстоятельствах с учителем, Дмитрий сначала не захотел мешать, а потом, передумав, решил подойти, отправить Софи к себе в комнату, а учителю напомнить, что его приглашают в дом ради уроков, а не подобной пошлости.       Дмитрий сделал несколько шагов вперед и увидел вместе с сестрой и Глашу. Возмущению мужчины не было предела: сперва эта девица выгоняет его из своего дома, потом заявляется к нему, не говоря уж о том, что вообще свалилась откуда-то на его голову…       — Раз пришла, я тебя насовсем заберу на воспитание, — произнес Дмитрий. — Будешь жить в этом доме и шелковой у меня станешь! По струночке будешь ходить! Сперва человека из тебя сделаю, а потом всем буду хвастаться, что даже из отбросов могу вылепить что-то пристойное! А за все свою мать благодари, мать захотела признать отцовство! Больше ни копейки не получит, ни тебя не увидит!       Софи стояла, не понимая, как ей поступить, а Дмитрий взял Глашу за руку и сказал:       — Софи, иди к себе, тебе незачем на такое смотреть.       — Димушка! — воскликнула Софи. — Отпусти мадемуазель.       — Софи, милая сестра, вот родишь своих деток и поймешь, что не всегда есть другие выходы, — произнес Дмитрий. — Иди в дом, здесь холодно.       Софи в слезах пришла в дом и сразу же пошла к матери.       — Maman, — произнесла девушка. — Дима сказал, что забирает Аглаю, и сейчас избивает ее.       Елизавета Георгиевна не поверила своим ушам и спустилась вниз.       — Дмитрий, подойди ко мне, — позвала она.       В ответ не было ни слова.       — Дмитрий, немедленно подойди ко мне, — снова позвала женщина.       Елизавета Георгиевна прошла вглубь двора и увидела, как сын крепко держит внучку и чем-то ее избивает.       — Maman, вы никогда не мешали père [2] воспитывать нас, так не мешайте же сейчас, когда уже я пятнадцать лет как отец, — произнес Дмитрий, отбрасывая прут.       — Дмитрий, немедленно отпусти мадемуазель и пойдем поговорим, — сказала Елизавета Георгиевна.       Женщина взглянула на сына и пошла в дом. Тем временем, Дмитрий продолжил избивать Глашу.       — Сатрап, царский прихвостень! — усиленно ругалась Глаша, надеясь перевести дело из семейно-бытовой плоскости в политическую и злоупотребление служебными полномочиями.       Однако слишком много высказываться о царе девушка боялась, опасаясь того, что ее не просто отправят в жандармерию, но еще и сформируют дело об оскорблении царя.       — Попомни мое слово, в один прекрасный день борцы за свободу взорвут и твою карету, — эту фразу, по мнению Глаши, тоже можно было трактовать с политической точки зрения.       — Сейчас будешь у меня сидеть под замком на хлебе и воде, — произнес Дмитрий. — А вечером получишь еще и за политический подтекст. Из дома больше не выйдешь, кроме как с моего разрешения! И ни один суд не встанет на сторону Марии: отцовство признано, мать не может воспитать дочь, которая то по борделям шляется, то отца оскорбляет. И ни один суд не скажет слова против того, что отец решил заняться воспитанием дочери. И злоупотребления родительской властью здесь тоже не найдет: дочь в тюрьму сажать можно, так что меры вполне обоснованны.       — Будешь умирать с оторванными ногами, как другой сатрап! — выругалась Глаша и почувствовала удар по лицу.       — В тюрьму пойдешь, к разбойникам и убийцам! — из последних сил воскликнула девушка. — За похищение человека!       Глаша почувствовала еще один удар по лицу, а потом вдруг заметила, что хватка Дмитрия стала хоть и слабее, но все равно не позволяла вырваться. Девушка невольно посмотрела в сторону улицы, надеясь, что хотя бы сейчас сможет сбежать, хоть и допускала, что Филатов может соврать, что задерживает преступницу, и ему помогут поймать ее другие люди, и увидела, что возле забора стоит Елена Филипповна.       — Дмитрий Геннадьевич, — произнесла женщина, встретившись взглядом с женихом. — Да лучше всю жизнь прожить в девстве, чем познать счастье материнства с таким человеком. Прощайте, больше не желаю вас видеть. И, верно, я сейчас пойду не домой, а в полицию, заявлю о том, что видела. Даже если по мадемуазели плачет исправительный дом, никто не давал вам права вот так обращаться с ней.       — Елена Филипповна, от всей души надеюсь, что, когда душевное волнение уляжется, вы поймете мотивы моего поступка, — ответил Дмитрий.       — Ни за что в жизни, — произнесла женщина. — И еще, не сомневаюсь, версия сплетников про шомпол содержит в себе больше истины, нежели ваши слова. Отпустите мадемуазель, и пусть она идет к матери.       — Отныне мадемуазель живет в этом доме, а если вы не готовы выходить замуж за мужчину с ребенком, я вас пойму, — сказал Дмитрий.       — Не за мужчину с ребенком, а за жестокого негодяя, — ответила Елена Филипповна. — И очень хорошо, что я все увидела своими глазами. Отпустите немедленно мадемуазель.       — Мадам, прошу, расскажите обо всем Агнессе Викторовне, она передаст моей матери, — произнесла Глаша. — Мать заявит в полицию.       Девушка дернулась в сторону, надеясь вырваться, но почувствовала, что Филатов стал держать ее еще крепче, и, вздохнув, решила временно смириться со своим положением. [1] короткий поклон с приседанием [2] отец