Путь к алтарю

      Глаша без сил лежала на полу какого-то чулана. Болело все тело, а в том, что у нее на лице появились синяки, девушка даже не сомневалась. Умом Глаша понимала, что нужно не лежать, а думать, что делать дальше, однако вместо этого перед глазами все повторялась и повторялась картинка из событий, произошедших совсем недавно.       — Дмитрий Геннадьевич, отпустите мадемуазель, — утвердительно произнесла Елена Филипповна. — Вы сами говорили, что они с матерью живут своей жизнью.       — Ситуация немного изменилась, — ответил Дмитрий. — Мадемуазель была в борделе, оскорбляет своего же отца. Мать не справляется с воспитанием заблудшей души, значит, эта обязанность переходит на меня против моей воли.       — Вы дважды ударили мадемуазель наотмашь по лицу и тащите ее за собой, — сказала женщина. — Это из того, что я видела. А, может быть, вы и до этого ее пару раз ударили!       — А до этого господин Филатов изволил избить меня, — вступила в разговор Глаша.       — Вот видите… — начала Елена Филипповна, однако Дмитрий сразу же произнес:       — Елена Филипповна, Господь миловал вас, и вы не видели поистине испорченных юных душ, которые нужно наставлять на путь истинный. Родители вправе наказать своих детей, если они ведут себя неподобающе. Вы же ни разу в жизни, я уверен, не желали своему папеньки, царство ему небесное, мучительной смерти от кровопотери после взрыва.       На какой-то момент, как показалось Глаше, Елена Филипповна мысленно встала на сторону Филатова, а потом ответила:       — И все равно, вы неправы, Дмитрий Геннадьевич. Отпустите мадемуазель.       — Елена Филипповна, вы просто не понимаете всю тяжесть ситуации, возможно, потому, что не сталкивались с настолько испорченными юными барышнями, — сказал Дмитрий и потащил Глашу в дом.       Филатов втолкнул Глашу в ближайший чулан, запер дверь на ключ, а потом пошел наверх. Где-то вдалеке раздавались голоса матери и сестры Филатова.       — Дима, ты неправ!       — Софи, ты сама мечтала, чтобы я забрал мадемуазель в дом. Почему же теперь, когда я это сделал, ты не рада?       — Ты избил ее!       — Софи, я всего лишь наказал мадемуазель за разгульное поведение. Ты же сама говорила, что в условиях не нищеты она станет другой.       — Дима! — возглас сорвался в плач.       — Софи, иди к себе, я должна поговорить с Дмитрием наедине.       Торопливые шаги, становящиеся все тише.       — Дмитрий! Зачем все это?       — Мадемуазель позорит меня своим присутствием в борделе — мы проводили и там рейд в поисках политических преступников, потом оскорбляет меня и желает мучительной смерти. Что я должен был делать?       — Привести за руку к матери и высказать свое мнение относительно поведения мадемуазели.       — Я приходил к матери. Матери нет дома, я был изгнан в форме, которую не каждый пьяный извозчик позволяет.       — Найти возможность увидеться с матерью и высказать свою точку зрения. Потребовать извинений. Простить, в конце концов, и забыть об этом ребенке так же, как ты успешно забыл на четырнадцать лет! Зачем она тебе в доме?       — Воспитать достойную мадемуазель и не дать заблудшей душе окончательно сгинуть в пучине греха.       — Со своих грехов начни. Когда последний раз в церкви был, великий подвижник?       — Maman, я стал достойным человеком и теперь обязан помочь другим стать не менее достойным человеком. С матерью она станет и проституткой, и преступницей сразу. Пойдет на каторгу. А я могу этого не допустить.       — Я настаиваю на том, что ты должен немедленно отпустить мадемуазель. Ты человека похитил!       — У меня есть решение суда о признании мадемуазели дочерью — где здесь похищение? Не я возжелал этого, решение было сперва за той женщиной, а потом за судом. Я могу только подчиниться решению суда.       Голоса стали тише и продолжение разговора Глаша уже не слышала. Девушка уже приготовилась к тому, что вскоре ее освободят, однако шли минуты, но ничего не происходило.       От бессилия Глаша разрыдалась. Нескоро успокоившись, девушка поняла, что хочет пить, однако обещанной воды тоже рядом не было.       Глаша изо всех сил заколотила руками в дверь, однако никто не пришел на шум. Девушка огляделась, но вокруг не было ничего, чем можно было бы стучать, руки же уже были почти что разбиты. Вздохнув, Глаша продолжила стучать кулаком.       Где-то вдалеке раздались шаги.       — Глаша? — спросила подошедшая Софи.       — Софи, ваш нравственный долг — прямо сейчас открыть эту дверь, — произнесла Глаша.       — Ключ обычно висит на гвозде, но сейчас его нет, — ответила Софи. — Верно, Дима забрал его.       — Значит, заберите ключ у Димы, — сказала Глаша.       — Дима ни за что в жизни не отдаст мне его, — как показалось девушке, Софи вздохнула.       — Значит, сломайте дверь, — продолжила Глаша. — У вас больше возможностей, чем у меня.       — Это же наш дом… — растерялась Софи.       — Значит, идите в полицию и заявите, что ваш брат — Дмитрий Филатов — похитил человека и удерживает его в своем доме, — сказала Глаша.       Софи ничего не ответила.       — Так называемая честь фамилии, — усмехнулась Глаша. — Слышала-слышала, некоторые слишком дорожат ею, даже если дорожить нечем. А вам, как говорится, еще замуж выходить.       — Глаша, простите меня, — произнесла Софи. — Но в чем-то Дима прав. Вы желали родному отцу мучительной смерти, вы были в борделе. Не переживайте, я смогу убедить Диму, чтобы он уже завтра позволил вам перебраться в комнату. Я объясню вам правила, скажу, как положено жить благовоспитанной барышне. Со временем вы поймете, что вряд ли бы узнали все это у себя дома. Я объясню Диме, что вам тоже нужно хоть иногда, но видеться со своей maman. Вы будете навещать ее, я даю честное слово, что предприму все усилия, чтобы вы виделись не реже, чем по выходным. Я обязательно помогу вам освоить все столовые приборы и скажу, как быстрее и проще их запомнить…       Глаша опешила от таких слов. Не успела девушка придумать, что именно сказать в ответ, как вдруг раздался голос Филатова:       — Софи, милая сестра, мадемуазель наказана, не стоит с ней вести разговоры. Вы обязательно переговорите завтра или послезавтра.       — Димушка, frère, я объясняю мадемуазели, почему ей стоит остаться здесь, — ответила Софи.       — Сегодня она тебя не поймет, sœur, — сказал Филатов. — И завтра, быть может, тоже не поймет. На осознание этого нужно время…       Глаша услышала, что голоса затихли, и подумала:       «Предательница! А я, дура этакая, ходила к ней пирожные есть да квас пить! Как будто сама не могу такого себе позволить!»       И хоть в глубине души Глаша понимала, что на такие угощения ей пришлось бы работать самой не один день, а потом мать обязательно сказала бы, что разумнее эти деньги пустить на что-то более стоящее, злость на Филатова с сестрой только усиливалась.       В том, что Филатов вечером обязательно изобьет ее снова, как и обещал, Глаша практически не сомневалась. Ни малейшего сомнения не было и в том, что ее будут держать взаперти на хлебе и воде и завтра тоже.       Машунька никогда не обижала дочь едой, даже в тяжелые моменты стараясь покупать ее досыта, поэтому подобная перспектива донельзя пугала Глашу. На ум пришло несколько случаев, когда денег практически ни на что не хватало, однако и в эти моменты на столе было достаточно чего-то простого, хотя вместо чая был кипяток без сахара, вместо ситного хлеба черный, а вместо мяса полная кастрюля какой-нибудь каши на воде.       «Ешь, Глашка, — говорила Машунька. — Сейчас досыта, а потом перед ужином еще раз. А вечером картошечки сварим. Не расстраивайся, эти ученики ушли — другие придут. А если не придут, значит, переводы появятся. А если переводы не появятся, будем с тобой вместе сидеть и переписывать тексты. И сколько текстов перепишешь, столько сахара и куплю, честное слово! Или ситного хлеба, а если на масло хватит, то и маслица».       Всплакнув от подобных воспоминаний, Глаша решила повспоминать парней, к которым ее точно никто уже не выпустил бы.       «Нет, даже если Елена Филипповна обманет меня и промолчит, мама обязательно заявит в полицию и меня непременно найдут», — подумала Глаша.       Следующим на ум пришел Игнат с его рассказами о том, как он легко и непринужденно открывал дверь чулана в деревне двумя проволочками, лакомился всякими вкусностями, а потом говорил бабке, что она сама забыла закрыть дверь — научиться и закрывать дверь проволочками у Игната никак не получалось.       На глаза бросилась булавка, которой девушка закалывала слишком расходящийся вырез платья, однако второй булавки не было. Безуспешно покопавшись в замке булавкой некоторое время, Глаша вздохнула и вернула ее на место.       Девушка огляделась. В чулане не было практически ничего, кроме какого-то хлама вдалеке.       Осматривать хлам не было желания. Вздохнув, Глаша решила попытаться выбить дверь.       Девушка несколько раз с усилием навалилась на дверь, однако все это было безуспешно. На всякий случай взглянув на дверные петли, чтобы убедиться, что дверь открывается не в сторону чулана и ее в принципе можно выбить, Глаша поняла, что, в теории, дверь выбить можно, но у нее просто не хватает на это сил.       «Вот так и жди, Глашка, когда Филатов тебя изобьет и второй раз», — подумала девушка и решила попробовать найти в чулане хоть что-то, что поможет ей вскрыть замок.       Глаша подошла к полкам в глубине чулана и поняла, что они завалены всем на свете, кроме проволоки или чего-то подобного.       «Сейчас бы ножик найти, — подумала Глаша. — Филатов придет, я приставлю к его горлу и скажу, чтобы выпустил».       От таких нелепых фантазия девушка рассмеялась и практически мгновенно представила себе другое, менее желанное развитие событий: Филатов выбивает у нее из руки нож, едва удается его достать, а потом избивает ее с удвоенной силой.       «Нет, это не выход», — подумала Глаша.       Однако сдаваться девушка не планировала. Вздохнув, Глаша прошлась по чулану и усмехнулась:       «Вот бы это усилие на учебу направить, как сказала бы мама!»       Задумавшись, девушка запнулась о какую-то неровность на полу.       — Твою ж мать! — выругалась Глаша и наклонилась, чтобы присмотреться к злосчастной неровности.       Однако, несмотря на все надежды девушки, это был не лаз в подпол.       — Твою ж мать! — снова выругалась Глаша и еще раз огляделась.       Неподалеку от полок стояла прислоненная к стене лестница. Чуть усмехнувшись, девушка подумала:       «Вот не могла же эта лестница вести в подпол!»       Глаша посмотрела наверх, пытаясь понять, какой высоты эта лестница, и заметила, что она доходит до самого верха помещения, а наверху, по-видимому, есть люк.       «Ну что, с Богом!» — подумала Глаша.       Девушка прекрасно осознавала, что люк может быть заперт, а в доме есть риск столкнуться не только с Филатовым, но еще и с Софи, которая мгновенно из союзницы стала врагом, однако сидеть сложа руки Глаша не могла.       Боясь упасть, девушка взобралась на первую ступеньку лестницы. На удивление, она была очень крепкой, а лестница казалось даже прибитой к полу или стене. Решив на всякий случай не рисковать, чтобы не уронить лестницу и не упасть самой, Глаша осторожно поднялась еще на несколько ступенек, а потом подняла люк.       Дверца люка открылась легко. Осторожно оглядевшись по сторонам, Глаша поняла, что рядом никого нет, а она находится в столовой. Стараясь не наделать шума, девушка кое-как выбралась наверх, закрыла дверцу люка, а потом пошла к выходу.       За стеной раздавались голоса. Любопытство было сильнее здравого смысла, поэтому Глаша решила прислушаться:       — Maman, мадемуазель останется жить в этом доме. Она и ваша внучка тоже, вы не вправе выгонять родную кровь на улицу.       Женский голос был куда менее четким, однако ответ Филатова тоже был слышен хорошо:       — Maman, моим решением мадемуазель наказана до послезавтра. Послезавтра я разрешу ей перейти в комнату.       Снова какой-то неразборчивый голос.       — Нет, на политику закрывать глаза я не буду. За политические оскорбления прощать не намерен. Да, сегодня вечером еще раз накажу. А что вам не нравится? Père за меньшее наказывал, так мы с Софи приличными людьми и выросли. Может, Софи не столь идеальна, как могла быть, так и père уже нет с нами.       Вспомнив, что в доме еще есть Софи, кроме того, не стоит забывать и о прислуге, Глаша спешно направилась в сторону выхода.       Из дома удалось выйти незамеченной. Недолго думая, Глаша сразу же побежала в полицию.       «Сперва заявить, а потом к маме», — подумала девушка.