Путь к алтарю

      На следующий день Глаша, вдоволь выспавшись, сперва обрадованно подумала о том, что ей не придется идти туда, где ее все будут тыкать носом в прошлое, а потом, вдруг огорчившись, спросила Машуньку:       — Мама, начальница же меня временно исключила за драку с Варнецкой, а ты просто не хочешь меня огорчать?       — Нет, Глаша, — ответила женщина. — Начальница с классной дамой считают, что тебе просто надо побыть дома и прийти в себя.       — То же самое, только другими словами, — вздохнула Глаша. Девушка с некоторой тоской походила по комнате, а потом обратилась к Машуньке. — Мама, пожалуйста, давай с тобой поговорим. Искренне, откровенно. Только, пожалуйста, не бей меня, даже если очень захочется…       «Дожили, недалеко от родителей ушла», — подумала Машунька и произнесла. — Хорошо, Глаша.       — Мама, — начала Глаша. — Я вообще ничего не понимаю. Одна мадемуазель идет и стреляет в сатрапа. Сразу почему-то оформляется уголовное дело, оно практически доходит до суда — спасло, можно сказать, чудо. Причем в суде уже заранее приговор знали, эту мадемуазель должны были судить как уголовницу. А потом все, вот абсолютно все, кому не лень, тыкают эту мадемуазель носом в уголовку! Хотя какая здесь уголовка, здесь же чистейшая политика!       Глаша расплакалась:       — Каждый считает своим долгом натыкать носом в уголовку! Мать дважды побила! Жених или как его там назвать произносил речи, что «каторга — это человек умер для всех»! Та, которая раньше дружбу водила, не революционеркой, а отцеубийцей называет! Классная дама высказалась на тему уголовки, к начальнице потащила! К твоим родителям придем, если они еще позовут нас, позорящую фамилию и ее дочь-уголовницу, тоже не смогут пройти мимо, начнут высказываться, только, чует сердце, не мне, а тебе, тебя обвинят, что дочь воспитать не смогла! Но мне-то от этого не легче! Они меня же грязью поливать будут!       — Глаша, так все могло быть еще хуже, — произнесла Машунька. — Вернулась ты из тюрьмы, пришла в гимназию, а тебе говорят: «После тюрьмы сюда не берем. Все остальные гимназии города уже уведомлены, забирайте свой волчий билет и проваливайте отсюда». Филатов мог таких денег затребовать, что не расплатились бы сроду! А он, можно сказать, вообще с нас денег брать не стал. Мать могла не просто выдрать в первый же день, а еще и запереть в чулане на хлебе и воде на недельку, а потом просто под домашний арест перевести на месяцок. А самое страшное, Глаша, я могла не сообразить тогда еще раз предложить Филатову про примирение и был бы суд. А это, Глаша, как уже тысячу раз говорили, тюрьма в Иркутске и запрет на выезд. Не хочу никого пугать, хотя бы потому, что сама не знаю всей правды, но кто знает, а вдруг и в тюрьме можно к уголовницам приставать? Не только на каторге…       — Так после такого нужно сбегать, переходить на нелегальное положение и жить по поддельному паспорту, — Глаша явно испугалась.       — В таком возрасте, когда все еще впереди, нужно жить по своему паспорту и не в Иркутске! — воскликнула Машунька. — Глаша! Да что тут непонятного, был злой Филатов на тебя, вот и отдал дело полиции! Донес именно в полицию, не в жандармерию! А полиция не нашла ни одного основания для того, чтобы отдать дело жандармерии: Софи-то, ее присутствие в деле, как раз эту уголовку и показывает! Я даже не знаю, если бы ты в Софи не пыталась выстрелить, а только в Филатова, но у них дома, можно ли было бы дело вывернуть в политическое! Вот тот случай, когда тебя черти принесли с ножом в жандармерию, больше на политику тянул, чем та ерунда, которую ты не так давно затеяла! Глаша! Не любят уголовников в народе! Никто их не любит! Их законопослушные граждане не любят, их политические не любят! А политическим простые люди могут сочувствовать, не всем, не всегда, но и такое бывает.       Глаша какое-то время промолчала, а потом сказала:       — Мама, я хочу сменить гимназию. В этой мне больше делать нечего.       — Глашенька, — ответила Машунька. — А вот сходи завтра сама в министерскую, куда тебя уже не взяли однажды за Филатова, послушай, что тебе скажут. И в Мариинскую сходи. Там, быть может, тебя не знают, хотя я в этом не уверена, но придут в твою и спросят, мол, расскажите, а что это за птица такая — Глашка Гусельникова? Почему она уходит отсюда посреди года, да еще и в Мариинскую, а не министерскую? Потому что в Мариинской одно пение да танцы с рукоделием, почему же такая резкая смена направленности обучения? Я не знаю, что начальница на такое ответит, может и правду сказать. А после этой правды тебя не возьмут в Мариинскую даже полы мыть.       — Хорошо, мама, я тогда буду учиться сама дома, а в гимназию приду только летом на экзамены, — произнесла Глаша.       — Глашенька, давай не будем забегать вперед, — предложила Машунька. — Посмотрим, как все сложится за эти дни. Может, ты зря рисуешь себе будущее в таких черных тонах!       — Так ты же сама сказала, что дело уголовное и только, мотив у меня уголовный, а уголовников никто не любит, — вздохнула Глаша.       Казалось, девушка начала понимать, в чем суть проблемы. Порадовавшись такому повороту событий, Машунька сказала:       — Глашенька, так уже все, сделанного не воротишь… Здесь можно только предложить тебе больше не связываться с Филатовым, с Софи, с их матерью и поменьше обращать внимания на остальных. Поговорят, поперемоют тебе косточки раз на триста, а потом и забудут.       — Хорошо, — вздохнула Глаша.       Тем временем Зоя, сидя в кабинете, обсуждала с Асей всю ситуацию с Глашей.       — Аська, и все же я не понимаю тебя, — начала Зоя. — Ты почему так хотела, чтобы я вызвала именно мать Варнецкой? Да, это драка, но в ней Глашка и сама виновата, она же ее начала. А то примчалась, будто не в себе, и сразу: «Зови мать Варнецкой».       — Потому что хотела, чтобы она объяснила своей дочери, что вот так делать, что другие ударяются о стену, очень нехорошо, — ответила Ася.       — Так и Варнецкий объяснит, — сказала Зоя.       — Варнецкий объяснит, а мать у них, вроде как, обругала бы Аню, — произнесла Ася.       — Да как-то жалко, — вздохнула Зоя.       — Не надо было других бить, — ответила Ася.       — Не надо было самой драки начинать, — сказала Зоя. Молодая женщина немного подумала и продолжила. — Агнесса, а что вы в целом думаете на тему Глаши?       — На тему целесообразности ее обучения, на тему поступка? — уточнила Ася. — Или еще о чем-то другом идет речь?       — О целесообразности обучения речь не может идти, — ответила Зоя. — Раз она учится в гимназии, то исключать за все это я не вправе. Могу только порекомендовать матери немного подержать дочь дома, чтобы та успела успокоиться. Я именно о поступке… Он же совершенно неразумный! Она хотела мстить — почему решила это делать дома? Ты не подумай, я до конца такое не поддерживаю, но не логичнее ли было просто украсть этот пистолет с патронами, а потом явиться в жандармерию? Чтобы стрелять в присутственном месте, чтобы ни один человек не засомневался, что мотив политический. А то она проводит параллели с Засулич, не понимая, что из общего там только наличие револьвера. Тебе не кажется, что это донельзя глупо?       — Не кажется — уверена, — согласилась Ася.       — А как объяснить ей это? — спросила Зоя.       — Может, Машунька сможет как-то сама найти нужные слова, — сказала Ася. — Не сможет, продолжит Глашка упираться — могу к тебе сводить, поговори с ней.       — Так она начнет возмущаться, не будет настроена на разговор, — удивилась Зоя.       — Что-нибудь придумаем, — ответила Ася. — К чему переживать раньше времени?