Путь к алтарю

      Только домыв посуду и вернувшись в свою комнату, Глаша окончательно осознала то, что натворила. И это осознание было пугающим: она только что фактически подписалась на новую учебу и работу в дальнейшем.        «Вот точно, сперва говорю, а потом думаю», — пронеслось в голове Глаши.       Девушка с тоской посмотрела в окно и попыталась поразмышлять на тему медицины, которая вот так совершенно случайно пришла к ней в голову. Перебирая в голове самые разнообразные варианты заработка денег, Глаша пришла к выводу, что ни один из них не является ее мечтой. Учительницей девушка себя не видела, трудиться в конторе с утра до вечера не хотела еще больше. Шитье или переписывание текстов приносили бы жалкие гроши, а к языкам и, следовательно, переводам не было способностей. Гувернантка и дворянское сословие, по мнению Глаши, были несовместимы примерно так же, как и торговля в лавке.       «А вот не зря же принято, чтобы барышня удачно выходила замуж и посвящала себя воспитанию детей», — пронеслось в голове девушки.       Медицинские профессии, по мнению Глаши, тоже были не лучшим вариантом: медсестра виделась кем-то средним, между «принеси-подай-уйди-не мешай» и обслуживающим персоналом, правда, в медицине, а акушерское дело, несмотря на всю общепринятую благородность профессии и практически гарантированный заработок, представлялось чем-то донельзя мерзким.       «Смотреть каждый божий день на вот это…» — с ужасом думала Глаша, представляя роды.       Возможно, девушка так бы никогда и не узнала, как именно рождаются дети, но однажды увиденное зрелище, как окотилась дворовая кошка, оставило неизгладимый след в сознании двенадцатилетней Глаши.       — Мама… — выдохнула девушка. — Кошка… Она испражнилась котятами?       — Нет, Глаша, там другой путь есть, специально для котят, — ответила шокированная Машунька — предположение дочери о том, как появились на свет котята, было слишком неожиданным и даже пугающим.       Единственной профессией, которая виделась Глаше более-менее достойной и даже благородной, был фельдшер. В голове была четкая установка о том, что мужчина — это врач, а женщина — это фельдшерица. Врач знает больше, может специализироваться в какой-либо области, к примеру, хирургии, а фельдшеру или медицинской сестре для того, чтобы работать в хирургии, нужно доучиваться, кроме того, обычно фельдшер лечит более «привычные» болезни и, если нужно, перенаправляет к врачу. Однако мысль о том, что на фельдшерицу придется немало учиться, пугала Глашу едва ли не столько же, сколько мысль о том, что акушерка видит роды каждую смену.       «А если соврать матери? — вдруг подумала Глаша. — Выйти из дома, посидеть где-нибудь пару часов, потом вернуться обратно и сказать, к примеру, что меня не берут посреди года. Или не берут, потому что характеристика от начальницы гимназии плохая. Или по малолетству не берут…»       Однако эти мысли были немедленно отброшены. В голове Глаши сразу же появилась другая, менее радостная картинка: мать внимательно ее выслушивает, идет на эти самые курсы, чтобы попросить за свою невезучую дочь, узнает, что Глаша там не появлялась, а потом так распускает руки, что с неделю, если не больше, мысли будут только об одном — как лечь, чтобы как можно меньше шевелиться и не страдать.       «Нет, надо идти», — в конце концов, решила девушка.       На следующий день Глаша решила, что пойдет на фельдшерские курсы, не будет ничего скрывать, а если ее возьмут учиться, значит, так суждено свыше. Девушка оделась и услышала слова матери:       — Только на курсы и обратно. Никаких пирожковых, сырных лавок и прочего.       — Хорошо, мама, — тяжело вздохнула Глаша.       Несмотря на, казалось бы, достаточное количество еды: добавку каши можно было брать хоть десять раз, решетного хлеба было вдосталь, душа горько тосковала по жареным яйцам с сальцем, буженине, сыру или хотя бы просто ситному хлебу с маслицем и вареньем. О пряниках или конфетах девушка даже не хотела вспоминать, чтобы лишний раз не расстраиваться.       «И зачем я этого, как его там, Виталия, что ли, послала? — с тоской подумала Глаша. — Да это же несравнимо! Я его даже не матом послала, а мать будет три недели в черном теле держать…»       В целом, понимая, что ее бы, скорее всего, исключили и за попытку агитации, девушка догадывалась, что и это было явно лишним.       «Ходила бы сейчас в гимназию, виделась бы с Никитой да парнями…» — вздохнула Глаша.       За подобными грустными мыслями дорога до больницы пролетела незаметно. Помня по рассказам других людей, куда именно нужно заходить, чтобы попасть на те самые курсы, Глаша вошла в здание, прошла к нужной двери, на мгновение остановилась, собралась с духом, открыла дверь.       — Здравствуйте, — не очень радостно произнесла Глаша. — Я бы хотела поступить учиться на фельдшерицу.       Мужчина, по-видимому врач, чуть удивился такому визиту, после чего предложил вошедшей снять пальто и немного рассказать о себе и уточнить, почему так сильно хочется начать учебу сейчас, а не осенью.       — А что рассказывать о себе? — удивилась Глаша. — Училась в гимназии, как говорят в народе, имени Владимира Геллера, была исключена начальницей заведения за крамолу.       Врач на какой-то момент задумался, а потом сказал:       — А теперь вы намерены поступить учиться на курсы, чтобы более просвещенные товарки помогли вам освоить иную теорию, а преподаватели — теорию и практику по медицине. А вы хотя бы знаете, что так называемого хождения в народ [1] уже лет десять как нет? Все или почти все арестованы и осуждены.       — Хождение в народ меня не интересует, — ответила Глаша. — Мой мотив куда проще: вот арестуют меня, осудят, отправят в тюрьму или на каторгу — а у меня профессия есть. Несчастные будут мыть золото или чистить канавы, в зависимости от места, а я буду сидеть в тепле и заниматься более уважаемой профессией.       — В столь юном возрасте готовитесь к тюрьме? — удивился мужчина и даже подумал, не шутит ли таким странным образом собеседница.       — Меня уже дважды судили, — вздохнула Глаша. — И оба раза, если уж на то пошло, ни за что. Первый раз так называемого отца матом послала, второй раз — жандарма.       Уже вскоре врач знал немало подробностей из жизни собеседницы. Единственное, о чем умолчала девушка, были две попытки убийства Филатова — об этом Глаша посчитала говорить ненужным.       — Значит, вам почти что шестнадцать лет, вы были исключены из пятого класса гимназии, где обучались по мужской программе, намерены продолжать обучение самостоятельно и либо сдавать экзамены в этой гимназии, либо пойти в другую, — подытожил врач. — Я готов пойти вам навстречу, как делал это не раз и не два. Если вы готовы самостоятельно обучаться, вам хватит на это силы воли, то летом попробуете сдать экзамены. Выдержите — получите документ, не удастся — пойдете учиться с осени вместе со всеми. Что же касается практических навыков, то я скажу, когда, куда и к кому подходить. Но для начала, перед этим, сдадите мне хотя бы приблизительно теорию, чтобы я знал, что вас можно подпускать к живым людям.       Домой Глаша возвращалась в глубокой задумчивости.       — Как сходила? — спросила Машунька дочь.       — Да как сходила… — вздохнула Глаша. — Высказали мне, что даже из Геллеровской гимназии выперли.       Эти слова не были ложью — в разговоре врач позволил себе высказывание вроде: «Видать, с благонадежностью у вас не слишком хорошо, раз даже в новой гимназии держать не стали» и даже не получил никакого грубого ответа.       — Можно подумать, эти слова далеки от истины, — произнесла Машунька. — На учебу берут или отказали?       — Сказали, что возьмут, чтобы училась сама и сдавала потом экзамены, — сказала Глаша. — Или с сентября, если не смогу сама учиться.       — И что ты решила? — спросила женщина.       — Решила, что нужно учиться, — вздохнула Глаша. — Как говорится, отправят на каторгу — врачом там буду. Фельдшерицей, то есть.       — Все об одном думает! — не выдержала Машунька. — А нет, чтобы думать о том, что фельдшерица всегда будет востребована хоть в больнице, хоть частным порядком.       — И это тоже, — ответила Глаша.       — Глашенька, — вдруг спросила Машунька. — А почему именно фельдшерское направление? Почему не медицинская сестра, не акушерка? Там же, верно, проще. Тебе будет проще учиться.       — Потому что медицинская сестра, или, как еще говорят, сестра милосердия — это девочка, которая обслуживает больных, будто половой в кабаке, — сказала Глаша. — С той единственной разницей, что половой в кабаке, а сестра милосердия в больнице или госпитале. А акушерка… Как-то неприятно каждый день на такое смотреть. Ладно, если фельдшерице раз в год придется подобное увидеть — это еще можно как-то пережить. А каждый день помогать детям рождаться — нет, я так не хочу.       — Хорошо, Глаша, пробуй, — вздохнула Машунька. — В конце концов, не получится — с осени пойдешь учиться, как и положено, вместе со всеми.       — Я все еще надеюсь, что с осени начальница меня возьмет обратно в гимназию, — произнесла Глаша. — Позлится, посердится, а потом перестанет.       — Не надо загадывать, Глаша, — ответила женщина. — Поживем — увидим. А профессию получать надо, будешь, когда придется, на кусок хлеба себе зарабатывать. А если хорошо выучишься, то и на маслице с икоркой.       — Мама, — Глаша решила снова попробовать. — Так мне же теперь учиться надо. Ты же позволишь мне не сидеть в комнате, а заниматься?       — Сидеть в обнимку с книгами можно и в комнате, — сказала Мащунька. — А что касается работы, я свои слова держу: тебя взяли на учебу — если будешь и вправду учиться, а не ерундой страдать, позволю пока что не работать. А осенью посмотрим. Да и вообще, в любом случае, чтобы стать хорошей фельдшерицей, все равно же придется в больнице бывать.       — Да, придется, — вздохнула Глаша и подумала: — «И зачем я во все это ввязалась…» [1] движение студенческой молодежи с целью «сближения» с народом, его просвещения и агитации среди крестьян.