Путь к алтарю

      За ужином, снова имея возможность получить аудиенцию у матери, Глаша, с некоторой грустью смотря на вареную картошку, сказала:       — Мама, я же честный человек, пришла домой сразу же, как решила все вопросы, никуда не ходила, сдержала слово… Может, хоть что-нибудь мне за это положено?       — Давай, Глаша, исходить из другого, — ответила Машунька. — Если бы ты не сдержала слово, то ремня тебе было бы положено. А так все правильно: ты сдержала слово, никуда не ходила, все как и должно было быть.       Девушка тяжело вздохнула. По-видимому, каких-то послаблений ждать в ближайшее время не приходилось. Решив хоть как-то поддержать разговор, Глаша спросила:       — А вот пришлись бы на это время мои именины… Тоже бы взаперти держала?       — А пришлись бы, Глаша, твои именины на тюремное заключение — отпустили бы домой? — спросила в ответ Машунька. — Так что можешь радоваться, что твои именины позже будут. Если наелась, иди к себе.       — Да как наесться-то этой картошкой? — вздохнула Глаша. — Много все равно не полезет. Мама, может, хоть завтра позволишь мне приготовить что-нибудь более достойное?       — Иди, Глаша, к себе, — произнесла Машунька.       Обучение медицине шло с переменным успехом. Кое-как удалось достать книги: их под честное слово и обещание всех возможных небесных и земных кар при утере Глаше выдали на курсах. Что-то запоминалось легко и быстро, а, к примеру, термины на латыни или какие-то моменты из фармакологии никак не удавалось выучить на должном уровне.       Больше для того, чтобы развеяться, а не потому, что ей была жизненно необходима консультация преподавателя, Глаша решила снова пойти на курсы.       — Гусельникова, — представилась девушка. — Мне сказали, что если что-то будет непонятно, то можно будет подойти.       В кабинете было два человека. Один из них повернулся к Глаше, по-видимому, чтобы сказать, когда сможет объяснить материал, а второй с некоторым изумлением воскликнул:       — Глаша?       — Да, — удивилась девушка.       — Как мама? — спросил мужчина. — Замужем? Или так и не вышла?       — Мама хорошо, — ответила Глаша. — Не замужем и никогда не горела желанием туда попадать.       — Ничего не меняется, — улыбнулся незнакомец. — А меня ты не помнишь?       — Не помню, — честно сказала Глаша.       — И как книжки медицинские читала, когда мама с тобой в гости ходила, тоже не помнишь? — продолжал мужчина.       — Что-то было, — ответила Глаша.       — Мои книжки читала, — произнес незнакомец. — А сейчас решила пойти учиться?       Глаша чуть опешила. С одной стороны, девушка хорошо помнила, что Машунька никогда не водила знакомства с теми, кто был зациклен на чести фамилии и подобной шелухе. С другой стороны, сперва рассказать о себе всю правду, а потом снова быть наказанной матерью за это, тоже не хотелось — Глаша не была уверена, что Машунька не обидится на нее за то, что она предстанет перед давним знакомым как нечто донельзя невоспитанное и полууголовное.       «Уголовников никто не любит, — подумала Глаша. — Ни обычные люди, ни политические».       — Решила подстраховаться, — произнесла девушка.       — Да, мне Тихонович рассказывал, — произнес другой человек. — Мотив учиться у барышни не самый обычный. Чтобы была профессия, если сошлют.       — Глаша, а есть за что ссылать? — спросил мужчина. — Или на мамино прошлое насмотрелась? — вдруг он осекся и уточнил. — Мама в городе?       — Мама в городе, — ответила Глаша. — Ничем не занимается, потому что я маленькая была.       — Тихонович сказал, что барышня дважды невезучая, — произнес второй человек. — Сперва кровного отца матом послала, а второй раз жандарма.       Сперва мужчина не понял, что понимать под «дважды невезучая», а потом спросил:       — Судили или просто сперва дело было, а потом его закрыли?       — Судили, — безрадостно ответила Глаша. — За второе по приговору суда сижу дома, мама из комнаты практически никуда не выпускает. За первое должна была в тюрьме побывать, но приговор заменили.       — Да понимаю я, о чем речь… — сказал мужчина. — Мещанка же?       — По решению суда дворянка, — произнесла Глаша.       — А где училась? — продолжал незнакомец. — Уже гимназию закончила?       — Из гимназии выгнали за вторую судимость, — сказала Глаша. — Из пятого класса.       — А почему не за первую? — не выдержал другой человек.       Глаша ничего не ответила.       — Живете там же? — спросил мужчина.       — Да, — кивнула Глаша.       — Хоть к маме загляну, — сказал он. — Глаша, ты пришла что-то непонятное спросить?       — Да, — ответила девушка. — Много непонятного, очень много.       — Сейчас все объясню, — произнес незнакомец. — Елисея Ивановича беспокоить не будем.       Глаша вернулась домой и сразу же сказала Машуньке:       — Врача твоего видела. Говорил, что заглянет ненадолго.       — Пусть приходит, — с некоторым удивлением произнесла женщина. — То забыл, то вдруг вспомнил.       Однако едва Глаша пошла в свою комнату, Машунька, чуть подумав, собралась, пошла в лавку и вскоре вернулась с ситным хлебом, сыром, маслом и пряниками.       Вечер подкрался неожиданно.       — Машунька, — Яков улыбнулся. — Можно же к тебе на огонек?       — Можно, — сказала Машунька. — Только как-то странно: то знать меня не желал, то вдруг пришел.       — По тюрьмам да по ссылкам мотался, — ответил Яков. — Сейчас в больнице осел. Опыта в деревнях много, поэтому учительствовать поставили. Машунька, расскажи про Глашку, она как-то не сильно желала о себе говорить.       — А чем ей хвастаться? — спросила Машунька. — Дважды уголовница, могла быть трижды уголовницей, и с мечтами стать политической.       — Мария, а давай посчитаем, сколько раз кто здесь судимый, — удивился Яков. — Вот ты, например. За что была последний раз судима?       — Последний раз — за блядский образ жизни, который привел к рождению ребенка, — ответила женщина. — В качестве приговора — церковное покаяние и признание Глашки дворянкой. Кровного отца, кстати, тоже судили. Но до сих пор в жандармерии служит. Не та потому что судимость.       — Я о других… — задумчиво сказал Яков, а потом добавил. — А третий неудавшийся Глашин раз-то за что?       — Неужели не сказала? — удивилась Машунька. — Стыдится, что ли? Или просто догадывается, что люди не поймут?       — Так расскажи, — ответил Яков. — А если не в коридоре, буду вдвойне счастлив.       — Пошли, — сказала Машунька. Придя в комнату, женщина продолжила. — Значит, Глаша пришла к выводу, что Филатов меня обесчестил рождением ребенка вне брака. Пошла в жандармерию с ножом, хотела убить. Филатов ее избил до полусмерти шомполом, потом на губу [1] отправился. А второй раз Глаша решила, что Софи, это сестра Филатова, ее предала. Вот и хотела убить обоих.       Внимательно выслушав рассказ, Яков произнес:       — И вправду, что ли, боится, что в следующий раз посадят, а так хоть профессия будет?       — Не думаю, — ответила Машунька. — Ее когда из гимназии выгнали, я спросила, что дальше будет делать. Глашка подумала и сказала, что хочет по медицинской части где-нибудь работать. Я поддержала: пусть лучше учится, чем санитаркой идет.       — Смотри, я не понимаю, — задумчиво сказал Яков. — Глашку же за вторую судимость выгнали? Значит, начальство в гимназии лояльное. А почему тогда ее выгнали, раз даже тот самый случай с попыткой убийства простили?       — Да потому что она начальницу заебала своими выходками, — честно произнесла Машунька. — В очередной раз просто не выдержала — выгнала.       — Не повезло, — ответил Яков.       — Сама виновата, — сказала женщина.       — Машунька, — произнес Яков. — Я же к тебе не с пустыми руками-то пришел. Смотри: спирт, папироски. Будешь что-нибудь?       — Спирт черт знает сколько времени не пила, — ответила Машунька. — Но не против. Папироски на трезвую голову никогда не курила, так что не знаю, буду или нет.       Глаша, особенно не прислушиваясь, через стенку слышала половину разговоров, а потом, почувствовав запах буженины и сыра, была готова расплакаться: по-видимому, мать угощает дорогого гостя не кашей и не картошкой.       «А если он ее замуж позовет? — неожиданно для себя с ужасом подумала Глаша. — Сам же говорил только что, что уже года четыре, как забросил всю деятельность, потому что не представляет, куда двигаться дальше. А тут вспомнил прошлое, предложит замуж…»       От этой мысли девушке стало донельзя тоскливо.       — Удел женщины — это замужество, — с горестью прошептала Глаша. — И ведь не поспоришь с этой мыслью…       Девушка чуть прислушалась. С кухни доносился запах папирос, голос Машуньки звучал чуть «не так», отчего Глаша сделала вывод, что мать сейчас просто весело проводит время.       «А может, мама просто решила немного развлечься, повеселиться», — поспешила успокоить себя Глаша и взяла книгу. [1] гауптвахта