Каждая душа будет взвешена

Это была странная смесь эмоций. Еще более странной была возможность вообще что-либо чувствовать. Ощущения, притупленные, словно лишенные самой своей сути ранее, теперь распирали грудь, наполняя жизнью. Жизнью! Но ведь с ней он уже простился и принял судьбу, и что теперь? Бесцветные, неживые обрывки черного тумана растворялись в голубом небе, оковы уже спали, а та, что его вызволила, улыбалась столпом бесконечного, бесценного света, наполняя смыслом все, что его уже утратило. Дышалось легко и хорошо, воздух больше не был спертым, а ощущался забытой сладостью на языке. Это как… родиться заново. Он ведь даже не подозревал, что это такая роскошь — возможность жить. — Почему? — это все, что смог спросить Сайно. — Ты смог вернуться, и разве не повод это для радости? — ее маленькие ладони легли ему на плечи. Нахида парила в воздухе прямо перед ним, а мир вокруг постепенно обретал очертания. Даже эмоции с каждой секундой ощущались все более четко. — Я не могу понять, почему. Как такое допустил он? Почему он позволил мне… — Ты очень нужен, — прямо ответила ему Нахида. В голосе ее звучала не только радость встречи, но и грусть неизбежности. — Произошло многое, и о чем-то ты можешь догадаться сам. Вероятно, мог. Память путалась, Сайно, совсем недавно укрытый надежно от всего человеческого, теперь ощущал болезненное покалывание — возвращалась сама его сущность вместе с воспоминаниями. Там, откуда его вызволили, он был заточен под густой дымкой тумана, способный лишь изредка из нее вынырнуть. Но даже несмотря на все это, Сайно безнадежно помнил главное — сожаления, боль, обиду, которую честно пытался подавить. Этот день придет однажды, он знал и был готов в любой момент, но то, как он погиб… такого не должно было случиться. Помнил он также и лодку на черной реке, усмешку всесильного двойника, горечь того, кто совершил чудовищное, неправильное, ошибочное. Преступление. — Аль-Хайтам, — Сайно опустил веки. Имя отдалось в груди целым столпом эмоций. Полыхнуло жарким теплом и застарелой, сросшейся с его личностью болью, в уголках глаз горячо запекло. Нахида согласно кивнула. — Он нарушил закон, и теперь его ожидает суд. Несколько секунд понадобилось Сайно, чтобы понять. Снова стало горько, невыносимо, но грудь согревало далекой, живой надеждой. Долг — очевидное и неизбежное. Но вот это, что он позволил себе почувствовать… — Кто будет вершить над ним суд? — все же спросил он. Вопрос, в общем-то, глупый — кто же еще, как не генерал махаматра? Но даже в этом есть свой подвох. Сколько Сайно не было в этом мире? Ему трудно было оценивать время. Месяцы… может, и вовсе годы? Там, где он находился, время текло иначе. И все же, судя по тому, что аль-Хайтам никаким образом не изменился, вряд ли могло минуть больше, чем пара лет. Подсказку Сайно искал у Нахиды. А она почему-то улыбалась, то ли довольно, то ли озорно, а может, и вовсе виновато. — Есть у меня одна задумка. Тебе наверняка не слишком понравится, но на первых порах придется немного потерпеть, — проговорила она. Пространство между ними уже обретало четкость. Если приглядеться, несложно было узнать стены Академии. Знакомый кабинет. — О чем речь? Улыбка Нахиды почти сразу угасла, а лицо сделалось очень серьезным. По-детски пухлые губы ее были плотно сжаты в одну линию. — О новом генерале махаматра. — С ним что-то не так? — Да. С ним все не так. *** Библиотека Нахиды могла считаться идеальным местом заточения. Огромное свободное пространство, которое, однако, невозможно покинуть, если заперт снаружи. Вместо стен — ряды книг. Окон нет. Только тысячи томов, согласных помочь скоротать какое угодно время за их прочтением. Впрочем, сосредоточиться на книгах довольно трудно, когда ждешь новостей. То и дело аль-Хайтам откладывал в сторону томик и опускал веки, чтобы подумать. Каковы будут дальнейшие действия Нахиды? Она обещала ему суд. Она же радела за максимальную справедливость и явно поддерживала его в стремлении вернуть Сайно. Оставаясь Архонтом, Нахида балансировала между долгом, своими желаниями и собственному чувству справедливости, и не все ее решения легко поддавались прогнозу. Очевидным оставалось одно — что-то она недоговаривала. Что-то, позволявшее ей не впадать в отчаяние и спокойно говорить о предстоящих событиях, какими бы чудовищными они ни были. Аль-Хайтам посчитал, что это оптимальное решение — позволить ей так действовать и довериться ей. Оставалось надеяться, что ждать разрешения ситуации долго не придется. Ожидание — едва ли не самое досадное сейчас, учитывая еще и фактор неизвестности. Однако спустя два дня за ним наконец пришли. Безмолвная стража с мечами в руках, с документом, подписанным лично Нахидой. Забавно, как легко она решила играть по его правилам и не поленилась заполнять бумаги, когда времени на это наверняка катастрофически недоставало. Покидать ее библиотеку было даже немного грустно, но вместе с тем и любопытно. Хуже быть в любом случае не могло, потому аль-Хайтам оставался спокоен. Его провели по коридорам Академии, тем самым, которые скрыты от посторонних взглядов и где невозможно встретить прогуливающихся студентов и даже ученых. Сначала аль-Хайтам думал, что его отправляют прямиком на суд — в зал, где он обычно проводился. Однако если суд и был запланирован, то явно в закрытом помещении. И все предварительные попытки задавать вопросы ожидаемо не привели ни к чему. Его тюремщики просто молчали и, вероятно, сами толком ничего не знали. Это был небольшой кабинет, куда его доставили под стражей и усадили на одинокую лавку у стены. Десяток пустующих столов, молчаливые и крайней немногочисленные присутствующие, давящая на уши тишина — все это здорово удивляло, потому что не являлось привычными атрибутами суда, тем более такого громкого, каким обещал быть суд именно над ним, аль-Хайтамом. В общем-то, никаких причин для скрытности у Нахиды не было, и все же она по своим причинам распорядилась иначе. И пока ему велели дожидаться, аль-Хайтам рассуждал о том, почему же все обстоит именно так. Его Архонт тоже была здесь, тихая и спокойная на вид, сидела за одним из столов, сложив руки. Смотрела она строго перед собой и установить зрительный контакт не позволяла. Зато когда дверь распахнулась, и вошел генерал махаматра в церемониальных одеждах, взгляд ее тотчас метнулся к нему. Нечасто Рашад одевался в эти одежды, предпочитая более закрытую форму. И, как правило, церемониальное копье с собой брал также очень редко. Все то, чем в свое время был известен Сайно, его преемник словно бы намеренно отрицал. И все же сейчас, словно издеваясь, нарядился в непривычные для себя вещи. На аль-Хайтама он кинул только один короткий взгляд и тут же отправился за свой стол. Лицо его, довольно нежное от природы, сейчас выглядело непривычно сурово. Встрепенулась стража, по-прежнему стоявшая по обе стороны от аль-Хайтама, а в следующую секунду Нахида поднялась из-за стола. Собрание началось, хоть в зале по-прежнему присутствовало не больше десятка человек. — Мы собрались сегодня с целью провести справедливый и беспристрастный суд, — начал Рашад, покопошившись немного в бумагах. — Имя отступника — аль-Хайтам, действующий секретарь Академии, и ему вменяются крайне тяжелые нарушения закона. Сейчас я, генерал махаматра Рашад, озвучу весь список совершенных им злодеяний, чтобы выбрать полагающееся отступнику наказание. Он зачитывал привычную речь и уже приступил к перечислению всех прегрешений судимого, когда аль-Хайтам все еще размышлял о том, что же в происходящем не так. Довольно трудно было оценить суд того, кого ранее за этим делом еще не наблюдал. И все же от Рашада он ожидал открытой неприязни, обусловленной тем фактом, что отношения их никак не ладились, пока аль-Хайтам находился на свободе. Они совершенно явно мешали друг другу и ориентировались на противоположные ценности. Как и Сайно, Рашад мог считаться принципиальным матрой. Только принципы его здорово отличались. Он отчаянно стремился быть полезным тем, кому угождать ему выгодно — мудрецам, способным его поддержать, старшим матрам, которые затем рекомендовали его как сильного, умного и трезвомыслящего, аристократам, как обычно, испуганным очередной сменой власти. Рашад никогда не рисковал собой, более того, работу свою выполнял хорошо ровно в той степени, чтобы заручиться всеобщим одобрением. Справедливость? Да, разумеется, он чтил свою должность и открыто никогда не выгораживал преступников. Однако если бы перед ним стоял выбор, поступить по совести или поступить выгодно, он, не колеблясь, остановился бы на втором. Аль-Хайтам сразу увидел его недостатки и преимущества и, быть может, поэтому так легко оказалось попасть к Рашаду в немилость. Было, впрочем, и кое-что другое, более грустное, более как причина неправильное, но даже если мыслить холодно и независимо, новый махаматра существенно проигрывал прежнему. Тем временем Рашад только закончил перечислять преступления аль-Хайтама и поднял на него взгляд. — Есть ли подсудимому что на это сказать? Желает ли он признаться и покаяться? Это заставило нахмуриться. Он ведь даже не задал вопрос, в чем причина такого поведения. А ведь со стороны поступки его выглядели несомненно странно. Пожелал ли Рашад просто по умолчанию причислить его к безумцам, чтобы не портить себе удовольствие? Взгляд его упал на Нахиду. Она опустила голову, словно загрустив. И все же… нет, это была не грусть. — Какого признания ты от меня ждешь, уважаемый генерал махаматра? — не сдержался аль-Хайтам. Он поднялся со своей лавки и теперь стоял, сложив на груди руки. Взгляда он не отводил, прекрасно понимая, насколько он сейчас тяжелый. — Я ни о чем не жалею, ты просчитался. Рашад, похоже, не возражал, но он, щуря свои большие глаза, буравил его взглядом. — Не жалеешь? — холодно отозвался он. — По твоей вине пострадали люди. Тебе на это плевать? Ты поступил недостойно своего звания и даже своих принципов. Так о чем ты там не жалеешь? Сердце ударилось о ребра. Аль-Хайтам втянул носом воздух и мысленно велел себе срочно успокоиться. Для этого пришлось даже опустить веки на пару секунд. И причина его волнения была вовсе не в словах нового махаматры. Точнее, как раз в них. И в том, насколько похоже они звучали. Даже если мираж развеется, а уже в следующей реплике он получит подтверждения своей ошибки, несколько секунд надежды все равно останутся непозволительно сладкими. — О том, что ты почему-то считаешь ошибкой, — развел он руками. — Тогда как у каждого из моих поступков была причина. Как пылко Рашад сжал кулаки, словно одна лишь фраза о причине выбивала его из колеи. Глаза его яростно блеснули, и беспристрастное ранее лицо словно ожило, впервые показавшись аль-Хайтаму по-настоящему красивым. Быть может, потому что ранее Рашад позволял себе только удобные не слишком эмоциональные маски. — А цена? Ты совершал ужасные вещи! Какой бы ни была причина, ты должен был понимать, что только тебе платить по счетам! Ты скажешь, что готов? Как бы ни так! Тебе нечем искупить свою вину! Даже получи ты приговор в десяток, три десятка лет темницы, твоя ошибка не перестанет таковой быть! — вспылил Рашад. — Генерал махаматра, — мягко перебила его Нахида, кашлянув в кулачок, — это немного лишнее. Ответил Рашад не сразу. Он тяжело дышал и на миг прикрыл лицо ладонью, явно желая успокоиться или хотя бы немного привести себя в норму. Такое поведение настолько не вязалось с привычным образом, что невольно выглядело странным. — Приношу извинения, малая владычица Кусанали, — вежливо проговорил он, не глядя на аль-Хайтама. — Ты спрашиваешь, сожалею ли я, — продолжал тот, — и мой ответ — нет. Я не совершил ни одного поступка, о котором мог бы сожалеть. Теперь ответом ему был тяжелый и очень мрачный взгляд. Нахида тихо прочистила горло. — Я думаю, пора объявлять приговор. — Да, — со вздохом согласился Рашад, возвращаясь к бумагам. Решение, оказывается, уже было принято, и оставалось его лишь озвучить. И тем более странным казался тот факт, что Рашад не спешил. Однако, когда приговор наконец был оглашен, генерал, похоже, немного успокоился. Голос его звучал торжественно, взгляд был устремлен только на листок бумаги. И аль-Хайтам, слушая, о чем он говорил, полностью перестал сомневаться. — Приговор — с этого момента и до принятия решения Малой Властительницы Кусанали действующий секретарь Академии аль-Хайтам будет находиться во власти своего Архонта и служить ей. Он обязуется выполнять любое ее пожелание и во всем ей подчиняться до тех пор, пока она сама не примет обратное решение. Нахида слушала его, спокойно кивая на каждое утверждение, торжественно-важная и спокойно участвующая в том фарсе, который они тут затеяли. Аль-Хайтам со вздохом опустил веки. Все трое прекрасно знали, что за его прегрешения полагается куда более суровое наказание. Более того, что сейчас озвучил Рашад, попросту не могло быть в обычном суде матр. А это значит… Он поднялся со своей лавки и направился прямиком к генералу махаматре. Стражники, которые должны были его охранять, и бровью не повели. Зато на губах Нахиды появилось нечто, отдаленно напоминающее улыбку. Шел аль-Хайтам намеренно медленно, переворачивая в голове все возможные варианты происходящего, помимо самого очевидного и желанного. Нахида за него вступилась? У Нахиды есть для него какое-то задание, и для его выполнения необходимо полное подчинение? Матры оговорили для него смертельный приговор, и чтобы его избежать, Нахида придумала свой вариант? Рашад удивленно поднял одну бровь, когда аль-Хайтам остановился напротив него. Боковым зрением он заметил, как Нахида жестом отдает распоряжение стражникам покинуть помещение, и те спокойно разворачиваются к выходу, словно также заранее были обо всем предупреждены. — Необычный приговор, генерал махаматра, — отметил аль-Хайтам, остановившись в шаге от его стола. — Чем же? — он в до боли знакомом жесте сложил на груди руки. — Мне кажется, ты ищешь смысл там, где его быть не может. Где он не нужен. — Неужели? Их больше не разделял даже высокий стол — Рашад поднялся из-за него и вышел к аль-Хайтаму. Теперь они стояли друг напротив друга — непривычно открытые, какими раньше никогда не были. — Если мне не изменяет память, за совокупность моих прегрешений мне полагается совсем иное наказание. Однако твоими стараниями, уважаемый генерал махаматра, справедливый приговор был в значительной степени смягчен. Надо признаться, я тронут. Все еще глаза в глаза, и у Рашада они сделались совсем круглыми, когда аль-Хайтам протянул руку и мягко коснулся пальцами его лица. Подушечки легко пробежались по его щеке, подбородку. Такая гладкая кожа, острые скулы. По-своему он был красив, но жаль, черты совсем не те. Как и ожидалось, Рашад дернулся в сторону и тут же прижал к щеке руку. Брови его сошлись на переносице. — И как мне это понимать? Уважаемый секретарь, неужели ты настолько падок к генералам махаматра, что даже не делаешь между ними разницы? — язвительно бросил он. Улыбку сдерживать было все сложнее. — Почему же? Боюсь, мне все время интересен был лишь один конкретный. Но раз уж так вышло, что он занял тело другого, я согласен оказать немного внимания ему и в таком обличии. Тишина, воцарившаяся после этих слов, длилась несколько бесконечно долгих секунд. Нахида улыбалась. Рашад же, напротив, посерьезнел, и некоторое время просто смотрел ему в глаза. — Как давно ты понял? — выдохнул он. — Где-то к середине процесса уже не сомневался. — Но почему? — Все довольно просто. Тебя выдавали жесты, слова и поступки, совершенно не характерные Рашаду, но при этом хорошо знакомые мне. И, надо признать, сперва я боялся поверить, — отозвался аль-Хайтам. — Ты идиот, — тихо, почти шепотом, проговорил Рашад, — то, что ты сотворил, не имеет прощения. Я судил бы тебя гораздо более строго. Вероятно, более строго даже, чем этот матра, — указал он себе на грудь. — Не сомневаюсь. Сайно, — аль-Хайтам раскинул руки в стороны, недвусмысленно намекая на то, чего ждет. И, что бы тот ни говорил, последний шаг он преодолел в одно мгновение. Сайно буквально упал в объятия аль-Хайтама, вжался в него, утонул лицом в груди и длинно выдохнул. Как и в теле оригинала, руки его едва сошлись на широкой спине в объятии. Нетрудно было заметить, как крепко прижимался к нему Сайно, как отчаянно дрожало его тело. Сейчас аль-Хайтам пока не задавался вопросом, как вообще такое возможно, об этом спрашивать, вероятно, придется уже Нахиду. Но за преподнесенный ему бесценный дар он готов был сам, без приговора, присягнуть ей на полную верность. Ладони сжались на плечах Рашада — нет, на плечах Сайно. И перед мысленным взором пронеслись все те трудности, которые уже довелось преодолеть, чтобы иметь возможность вот так его обнять. Стоило ли оно того? Вопрос, конечно, был риторическим. — Ты безумен, — пробормотал Сайно куда-то ему в грудь, — то, что ты устроил, все еще непростительно. — Даже если и так, я добьюсь своего, — пообещал ему аль-Хайтам, — сожалеть тебе будет не о чем. И все же… мне нужно спросить тебя, каким образом? Неохотно, с трудом разомкнув за его спиной руки, Сайно все же отстранился. Ровно настолько, чтобы иметь возможность заглянуть в глаза. — Это целая история. И обсудить ее нужно нам всем. У них за спиной Нахида деликатно кашлянула. — Боюсь, что так. И чтобы не терять время, мы можем приступить прямо сейчас.