Каждая душа будет взвешена

Несмотря на все сказанное, между ними тремя после этих слов воцарилось глухое молчание. Нахида так и застыла за своим столом, чуть заметно улыбаясь своим мыслям, и явно старалась не мешать. Сайно-Рашад стоял, сложив на груди руки, и лицо его ничего не выражало, кроме легкого смущения. Аль-Хайтам же размышлял о своем. Радость встречи еще не улеглась, но разум его подбрасывал новые и новые вероятности того, какой могла бы быть причина произошедшего. Тот, с кем заключал он контракт, совершенно точно не был слабее Нахиды. И уж точно не походил на благодетеля, готового отдать душу, в которую так рьяно вцепился. — Вы можете не стесняться, — первой нарушила молчание Нахида, все-таки открыто улыбнувшись обоим, — так давно друг друга не видели, наверняка вам есть что сказать! Сайно прочистил горло и резко отвернул голову. Слишком явно он был чем-то недоволен. Впрочем, несложно догадаться, чем именно. — Конечно, есть, — подтвердил он подозрения, — аль-Хайтам, ты совершил ужасную ошибку. Более того, ты пошел против моей воли и отказался меня слушать. Только что я сам перечислил все твои преступления, и будь уверен, я, как и Рашад, их осуждаю. Вероятно, стоило ожидать от него подобного, но сейчас аль-Хайтам размышлял о том, не станет ли это теперь проблемой. Если Сайно откажется с ним работать, это будет чревато новыми сложностями. Хотя с его серьезным отношением к любому делу тот факт, что здесь он вдруг станет упрямиться, казался несколько сомнительным. Тем более что на кон было поставлено слишком многое для них обоих. Об этом аль-Хайтам и решил напомнить в первую очередь, чтобы не тратить время попусту на обиды и недовольства. — Мой дорогой генерал махаматра, если ты так жаждешь со мной поквитаться, то тебе стоит поторопиться. Возможно, сейчас, когда ты временно вернулся к жизни, пусть и не в своем теле, это событие кажется тебе особенно радостным, но уже очень скоро мы оба отправимся туда, откуда тебя с таким трудом пришлось доставать. Глаза Сайно блеснули, и выглядело это почти жутко — знакомые молнии, знакомо поджатые губы, но совершенно чужое лицо. Аль-Хайтам подумал вдруг о том, что, несмотря на довольно милое личико и ровную шапку мягких черных волос, внешность Рашада, скорее, отталкивала, с Сайно же такого никогда не было. — Разве просил я доставать меня откуда-либо? — Сайно снова приблизился к нему вплотную и поднял голову, чтобы смотреть в глаза. — Тот, с кем я заключил сделку, честно выполнил свою часть уговора. Это моя цена, справедливо заплаченная за те блага, которыми я пользовался. — Может быть, еще и конец твоей истории показался тебе справедливым? — колко съязвил аль-Хайтам, хотя удар этот был нанесен не столько по Сайно, сколько по нему самому. — Мне напомнить тебе, что ты был предан и убит? Вероятно, ты этим фактом еще не интересовался, но матры в твое отсутствие не слишком-то торопились это преступление расследовать. Как несложно догадаться, убийца или хотя бы причастные так и не были найдены. Что-то во взгляде Сайно изменилось. Он не стал мягче, но в глазах его мелькнула непонятная боль. Она не была связана с самим фактом предательства или гибели, скорее, он сожалел о том, что все вообще так завершилось. — Я допустил это предательство и не сумел избежать гибели, — негромко отозвался Сайно, отвернув голову, — я намерен расследовать и это дело тоже, пока обладаю такой возможностью. Тело Рашада для этой цели очень пригодится. Я приложу все усилия, чтобы разоблачить и наказать со всей строгостью виновного или виновных. Что до тебя, аль-Хайтам, — Сайно все же повернул к нему лицо, и уголки его губ дернулись, словно боль он испытывал прямо сейчас, — ты не должен был там оказаться. Не должен был видеть меня в таком состоянии. Это было… неправильно. Слова его заставили аль-Хайтама застыть на несколько долгих секунд. Его буквально пригвоздила к месту мысль о том, что в такой момент Сайно думал даже не о правосудии и не о собственной несправедливой гибели. Он сожалел о том, что в последние его секунды аль-Хайтам был с ним рядом и видел его бесславный конец. Видел, находился рядом и не смог сделать ровным счетом ничего. Так же явно, как и в те дни, перед мысленным взором стояло его лицо, мутнеющие глаза, ослабевающая ладонь, крепко зажатая в руке. Это действительно было неправильно. Но по иной причине. Картинки, которые все это время гнали его вперед, вынуждая действовать. Даже не мстить, не причинить боль тем, кто предал и заставил испытать этот ужас, этим мог заняться и сам Сайно. Но исправить то, что совершенно точно было неправильным, несправедливым, нуждающимся в исправлении. Проще говоря — обычной мести было бы мало. Совершенное требовало исправления, а не кары. И лишь потом… — Когда ты научишься переживать о том, что действительно важно? — негромко проговорил аль-Хайтам и, позволив себе поддаться порыву, схватил Сайно за плечо, притянул к себе и снова крепко обнял. Не хотелось себе в этом признаваться, но его тепло здорово успокаивало. Сайно слишком долго был для него почти недосягаемой целью, а теперь вот он, рядом, пусть и временно, пусть и в чужом теле, но его можно касаться, с ним можно говорить. То, на что аль-Хайтам променял свою жизнь и все, чем обладал, находилось сейчас в его руках, и это не могло не доставлять эйфорическое удовольствие, которое буквально приходилось в себе глушить, потому что не время, не место и это вовсе еще не победа. Безучастным Сайно оставался несколько секунд, а затем молча обхватил его руками и прижался крепче. Не хотелось думать сейчас о том, что довелось пережить ему там, в мире мертвых, но эти мысли были настойчивыми и болезненными, от них сжималось в груди и в горле давил ком. Испытывал ли Сайно сейчас радость, имея возможность дышать, видеть, слышать и осязать, как живой человек? Как много из ужасов мира мертвых он забыл, ведь вряд ли тот, кто отпустил его, позволил унести с собой его секреты? — Вам обоим довелось пережить очень многое, — вмешалась Нахида, — и аль-Хайтам действительно совершил непростительные ошибки. Но сейчас это не то, на чем следует сосредоточить внимание. Я могу потерять вас обоих, но не намерена этого делать, потому нам троим предстоит хорошенько поработать. Споры нашу работу только осложнят. — Верно, — отозвался аль-Хайтам, но объятия так и не разжал, — но для начала я хотел бы узнать, как вообще стало возможно то, что случилось. Малая Властительница Кусанали, что именно ты сделала? Сайно отстранился сам. Вероятно, посчитал, что обниматься на глазах у Архонта и при этом говорить с ней — не самый тактичный поступок. Лицо его совсем немного разрумянилось, но на коже его, более светлой, чем у самого Сайно, это было куда больше заметно. — Ничего необычного, — отозвалась Нахида, — я сделала то же, что и ты. Заключила сделку. И вынуждена сообщить не самые приятные вести. Времени у нас очень мало. За те дни, что остались у аль-Хайтама, а это чуть больше недели, нам необходимо решить главную загадку. Тогда вы оба сможете остаться в мире живых. Если ничего не получится, я вынуждена буду попрощаться с вами обоими навсегда. — В чем суть загадки? — сразу же спросил аль-Хайтам. — Догадываюсь, — вздохнул Сайно. — Мое тело окончательно не погибло. Оно кем-то и зачем-то поддерживается в полуживом состоянии здесь, в Академии. Но так как сознанию моему необходимо было куда-то переместиться, его забрал к себе Владыка подземного мира. — И зачем такое могло кому-то понадобиться? — задал вопрос аль-Хайтам. Ответил на это Сайно не сразу. Он чуть прикусил нижнюю губу и нахмурил брови. Догадки у него явно имелись, но по каким-то своим причинам сообщать их он не торопился. — Сайно, — мягко обратилась к нему Нахида, вероятно, придя к тому же выводу, — для полноценного расследования мне придется попросить тебя рассказать мне все. Некоторые таинства матр недоступны даже мне, и тебе известно, о чем именно я говорю. Взвалить все только на твои плечи — это неверное решение, я не желаю его поддерживать. Нас трое и лишь действуя сообща, мы можем добиться результата. — Я думал об этом, — Сайно опустил веки, — и вы должны знать, что есть некоторые вещи, о которых говорить мы не можем. Заключая контракт, мы словно вешаем замок на ряд тем. Однако сейчас я не ощущаю ни одного из них. Это значит, что мне дозволено открыто говорить о своей сделке. Нахида кивнула. — Думаю, так и есть. Несправедливо со стороны Владыки подземного мира заставить тебя решать такую сложную задачу в одиночестве. Пока суд не объявлен завершенным, сюда никто не войдет, потому мы можем завершить наш разговор здесь. Сядем же за стол и хорошенько все обсудим. Помолчав пару секунд, Сайно все же кивнул. Рассказ его не был длинным, хотя и блистал подробностями. Но те вещи, о которых поведал Сайно, действительно могли стать причиной настоящего переворота в Академии. *** В такие моменты Кавех начинал жалеть о том, что дела его в самом деле пошли вверх, и он больше не жил дома у аль-Хайтама, потому что вполне способен был купить себе пару квартир в самом центре столицы и еще одну на сдачу где-нибудь в Порт-Ормосе. Однако ключи свои он другу так и не вернул, потому сейчас самым наглым способом дождался у него дома, когда же тот вернется. А аль-Хайтам обязан вернуться, ведь, если верить стражнику, которому Кавех отвесил серьезную сумму, крайне нашумевший суд завершился не столь плачевно, как мог бы. За совершенные им преступления можно было дожидаться высшей меры наказания, но за него, очевидно, заступилась Малая Властительница Кусанали. И какой бы ни была причина, итог оказался на удивление мягким. Почему, почему же так? Кавеху не терпелось узнать правду. Также не терпелось ему и просто увидеть друга в целости и сохранности. Пока аль-Хайтам отсутствовал, о нем ходили такие жуткие слухи, что хотелось ударить каждого, кто их распространял. Вот только совершенные им преступления слухами отнюдь не были. Кавех успел два раза заварить чай и выпить его, отмерять гостиную шагами, как минимум, пятнадцать раз, просмотреть благоразумно прихваченные с собой рабочие отчеты и даже немного почитать книгу из коллекции аль-Хайтама. Но книга о древнем языке народа Богини Цветов оказалась такой скучной, что Кавех задремал прямо на диване, закрыв лицо приятно пахнущими страницами. Разбудил его мягкий тычок в плечо. А затем книгу с его лица сняли и убрали, а в лицо неприятно ударил свет ночной лампы. Кавех недовольно поморщился и прикрыл глаза ладонью. — Интересные в настоящее время воры. Вламываются в жилище, выпивают чай, берут книгу и с нею же и засыпают. Кавех зевнул и сел на диване. После внезапного сна мысли немного путались, однако это ничуть не ослабевало радость от возможности увидеть аль-Хайтама. Кавех присмотрелся: жив, цел, кажется, в порядке. Лицо немного осунулось, глаза запали, но это-то как раз неудивительно, он ведь наверняка находился все это время в темнице. — Аль-Хайтам! — Кавех подскочил на ноги и даже не пытался сдержать радость в голосе. — Ты… ты как? Но уже пару секунд спустя, получив, в общем-то, ответ на свой вопрос просто по одному лишь виду аль-Хайтама, Кавех ответил и на его колкость. — Здорово, видимо, отбило тебе память на суде. Даже не помнишь, что ключи свои сам мне давал. И даже забыл их забрать. Аль-Хайтам тем временем подхватил оставленный Кавехом на столе чайник и понес его на кухню. Оставалось только отправиться за ним следом. Лишь на кухне Кавех задумался о том, что, пожалуй, стоило после себя прибраться. — Забыл? Я напоминал тебе о них с десяток раз, — теперь аль-Хайтам с обреченным видом наводил порядок за Кавехом. — Однако раз за разом ты придумывал новые отговорки. Начинаю подозревать, по какой причине. Что ж, сегодня ты мой дом не покинешь, пока не вернешь ключи. Кавех только качал головой, слушая его и наблюдая за его действиями. То есть, аль-Хайтама волновало только том, что Кавех вошел к нему без приглашения и посмел выпить его чай?.. Нет-нет, стоп. Забыл, что ли, с кем имеет дело? Он может сколько угодно пытаться сменить тему, но Кавеха ему не провести. — Аль-Хайтам. — теперь в голосе его звучала подчеркнутая звенящая серьезность, — ты кем меня считаешь? Не пытайся даже увиливать. Ты прекрасно понимаешь, почему я здесь. Тот вдруг застыл с кухонной тряпкой в руках, которой он только что собирал со стола рассыпанные чаинки. Обернулся к Кавеху, заглянул ему в лицо. Казалось, от издевки и намека не осталось, и теперь он стал серьезен. — Почему же? Ну, это уже ни в какие ворота. Кавех стиснул зубы. — Я волновался за тебя, придурок! — кулаки он тоже сжал и теперь был готов наброситься на этого придурка прямо сейчас. — Волновался, потому что тебя судили! И вообще, ты оказался виновен в таких ужасных вещах! И ладно бы, только это… ты даже мне лгал! А ведь я думал, что мы — близкие друзья! Так неужели ты посчитал меня недостойным проникнуть в твои страшные ужасные тайны и, быть может, чем-то помочь?! Кавех тяжело дышал и чувствовал, как к щекам прилила кровь. И ведь он даже высказал далеко не все, что его беспокоило. Хотелось добавить что-нибудь о разочаровании и неоправданных надеждах, но он удержался. Несколько секунд тишины били по нервам и пульсировали нарастающим раздражением. Кавех все так же тяжело дышал, но теперь еще и отвернулся, потому что смотреть в лицо, которое, казалось, ничего не выражало, было отвратительно. Но аль-Хайтам и тут его удивил. — Спасибо, — негромко проговорил он. — А?.. — Кавех обернулся, опасливо переводя на него взгляд. — Ты волновался обо мне, я совсем об этом не подумал. Спасибо. Я крайне ценю друзей, готовых помогать мне, несмотря ни на что. — Ценишь? — Кавех издавательно хмыкнул и сложил на груди руки. — Я вижу. Ты именно поэтому ни слова мне не сказал, более того, с чистой совестью лгал? — Я лишь не желал втягивать тебя в неприятности, — покачал он головой. — Если бы матры заподозрили, что тебе о чем-то известно, тебя могли бы подвергнуть допросу. А может, и вовсе посчитали бы соучастником. Разве тебе этого бы хотелось? Кавех молчал. Он хмурился, не находя ответа. С ним всегда так — умудрялся заводить в тупик, используя для этого даже не свои слова, а чужие выводы. Этим аль-Хайтам бесил неимоверно. И, тем не менее, он оставался близким другом. Пожалуй, единственным, кому Кавех мог столько возмутительного позволить. — Зачем все это было? — задал наконец вопрос Кавех. — Ты не похож на безумца. И ты не делаешь таких глупых, топорных ошибок. Так зачем? — Спасибо за веру в меня, — хмыкнул аль-Хайтам. — Это трогает. — Я серьезно! — снова вспылил Кавех. — Ради чего все это было?! Кажется, прошла целая вечность, пока аль-Хайтам все же ответил. И больше всего Кавеха поразило то, что слова его, похоже, были искренними. — Ради кого. — О, — Кавех деликатно кашлянул. Такие мысли ранее его посещали, но итог казался маловероятным. Чтобы аль-Хайтам всерьез, ради кого-то… оказалось, что да, способен. Дальнейшие расспросы, в общем-то, уже не имели смысла, но он все равно продолжил: — Хочешь сказать, что все-таки решил мстить? Ну и как, успешно? Вместо ответа аль-Хайтам смерил его таким взглядом, что стало понятно — подобные уточнения он оставит без внимания и ответа. Кавех тяжело вздохнул и снова ощутил, как внутри начинает закипать раздражение. Друг или нет, но такое отношение здорово его задевало еще со времен совместной учебы. — Ну хорошо. А как тебе удалось вообще выйти сухим из воды? — Кавех сложил на груди руки и мрачно уставился на аль-Хайтама. — Ты знаешь, что тебе прочили пожизненную ссылку в пустыню? Сидел бы там среди пустынников и бегал бы в поисках оазисов, чтобы просто помыться… Кавех замолчал, когда натолкнулся на взгляд аль-Хайтама. И когда понял нечто, о чем тот говорить не стал, напротив, явно старался увести мысли подальше от этой. Он устал, вымотался, истощился и сил на подробные объяснения ему вряд ли хватит. Вероятно, именно поэтому он говорил с такой неохотой. На это все еще красноречиво указывали темные круги под глазами. — Ты сомневался в нашем Архонте? — мягко проговорил аль-Хайтам, едва заметно хмыкнув. — Она милостива и добродушна. У нее были свои причины помочь мне. Разве ты не рад, что мой приговор оказался не таким суровым, каким бы мог? Кавех прикусил губу. На самом деле его беспокоило нечто иное. — Я-то как раз рад. Но у многих это вызвало вопросы. — Ну разумеется. И ты как отличный друг расскажешь мне о том, что говорят в Академии о моей ситуации и о суде? — Да что рассказывать-то? — Кавех отвернулся, тема стала для него неприятной. — Ходят только слухи и ничего больше. В Академии о чем только не судачат. Например, там считают, что твоим разумом мог овладеть джинн, и именно поэтому ты совершал то, что совершал. А когда станет известно, какой тебе вынесен приговор… — Они решат, что Нахида решила мне помочь и взяла ситуацию под свой контроль, — кивнул аль-Хайтам. — Благодарю за информацию. — Но это ведь не так? Ты сам подтвердил мне это! — не унимался Кавех. Его не покидало неприятное ощущение, что, несмотря на все полученные сведения, аль-Хайтам больше узнал сам, нежели сообщил. — Кавех, — он заметно снизил тон, и стало понятно, что то, о чем он сейчас говорит, крайне важно, — не распространяйся о том, что тебе известно. Избегай по возможности разговоров обо мне. В идеале нам вообще лучше сейчас не показываться нигде вместе. Брови Кавеха сошлись было на переносице, но секунду спустя уже разгладились. Это, в общем-то, неплохо укладывалось в концепцию, о которой аль-Хайтам недавно говорил. Он беспокоится о его безопасности, может, даже больше, чем о своей. — Хорошо, — нехотя, но пообещал он, — ты же будь более осторожным. У меня совершенно никакого желания о тебе беспокоиться. — Это пообещать тебе я могу. *** Это было не более чем обычное рабочее собрание матр, но Галия отчетливо ощущала царившее в кабинете напряжение. Старшие наставники рассказывали ей о чистке два года назад, когда незавидная судьба и ссылка коснулись многих отступников. Тогда матры не знали, что их ждет и какое решение примет глава. Галия тогда еще находилась на обучении и слышала об этом лишь по чужим рассказал, но ужас в их голосе и словах ощущала как собственный. И сейчас она думала, что по описанию атмосфера очень походила на нынешнюю. Причину объяснить она бы не смогла, ей просто было ужасно некомфортно и хотелось спрятать глаза, а еще — чтобы это поскорее завершилось. Это был просторный зал с большим столом, во главе которого занимал место махаматра Рашад. Лицо его казалось спокойным и холодным, как гладь водоемов в оазисах пустыни перед рассветом. Собрание длилось долго, почти три часа. Разбирали многие вопросы, часть касалась насущных расследований, часть — дел прошлого. Для Галии это было второе общее собрание, и на первом все проходило куда более спокойно и быстро. По крайней мере, тогда все просто отчитались о своей работе, махаматра раздал поручения, и все разошлись. Но сейчас было иначе. Матры поочередно рассказывали, что они успели сделать, это коснулось и Галии. Но за месяц она не раскрыла ни одного дела, лишь помогала другим матрам, потому отчет ее был коротким, в пару предложений. Рашад кивнул и обратил взгляд на следующего. А Галия невольно выдохнула, осознав вдруг, как вспотела ее спина под его пристальным взглядом. Он и раньше казался ей жутковатым, но теперь как-то особенно, словно в нем что-то переменилось. После отчетов последовали расспросы о некоторых делах настоящего. Рашад задавал ряд вопросов, на которые ответы находились как-то излишне долго, проблемно и неохотно. Причина Галии была неизвестно, но напряжение коснулось и ее тоже. Она опасалась поднимать голову на генерала махаматру и только слушала говоривших. Расследование о проникновении неизвестного в архивы — виновный уже осужден. Расследование о взрыве в стенах Академии — виновный уже осужден. Расследование велось тщательно и все действительно указывало на аль-Хайтама. И тут, кажется, вопросы имелись не только у Рашада, но и у остальных матр. Вопросы, задавать которые они явно не торопились. — Решение было принято совместно с Малой Властительницей Кусанали, — пояснил Рашад. — Она посчитала, что в секретаря Академии вселился джинн и подчинил его своей воле. Она провела с аль-Хайтамом некий ритуал, освобождая его от чужой власти, и пока он находится под ее контролем. Достаточно долго матры молчали, только обмениваясь настороженными взглядами. Возражать какое-то время никто не решался. — Но ведь это невозможно, — первым отозвался Вадид, один из немолодых матр. — Вы ведь сами понимаете, как генерал махаматра. Разве джинны не подвластны только последователям Алого Короля и матрам? Ни секретарь, ни Архонт не имеют отношения к Алому Королю. Под внимательным взглядом Рашада он умолк и опустил голову. Галии показалось, что он заметно занервничал и распереживался. — Однако ситуация обстоит именно так, — продолжал генерал, — даже я не могу перечить Малой Властительнице Кусанали и принимаемым ею решениям, как не могу и оспаривать их, не имея на то доказательств. А вы, получается, можете? Предоставите мне ваши доводы? — Генерал махаматра, здесь речь идет отнюдь не о доказательствах, — Вадид прочистил горло и посмотрел на другого матру, Умара, также немолодого и уже довольно опытного. Тот согласно кивнул. — Речь идет в первую очередь о целесообразности такого решения. Мы все понимаем, как сложно, возможно, излишне тяжело порой противостоять трудностям, однако понимание этого не избавляет нас от некоторой ответственности… Чем больше он говорил, тем меньше вопросов, похоже, оставалось у Рашада. Он коротко кивал и изредка хмурился, но это и все. Но у Галии, напротив, вопросов было все больше. Она попросту не понимала, о чем говорили старшие матры. Какая ответственность? Какие трудности? Словно между этими двумя существовал некий шифр, совершенно ей непонятный. Послушав немного, она решила не слишком много внимания уделять происходящему. Тем более учитывая, что ее это не касалось. К счастью, после этой крайне неприятной сцены собрание продлилось еще совсем недолго — от силы минут десять. После этого все матры были свободны. Галия, глубоко вздохнув, поспешила поскорее покинуть зал. Ее не оставляло непонятное тревожное чувство, и она никак не могла догадаться, почему же так и что ей не нравится. Но определенно это было связано с поведением махаматры Рашада. Только покинув зал и отправившись по своим делам, Галия поняла, что именно ее так насторожило. Может быть, ей это показалось… но когда после объявления о завершении собрания она выдохнула и на пару мгновений опустила веки, то ощутила вдруг, что кто-то сверлит ее внимательным взглядом. Галия открыла глаза и поняла, что в ее сторону смотрит Рашад. Однако он отвел взгляд быстрее, чем она успела хоть как-то отреагировать. Было ли это плохо? А может, напротив? Она не знала. Но ей стало еще более неспокойно, чем раньше.