***
Наутро, пока квартиру сострясал воистину богатырский дядь Кешин храп, Лёва распахнул холодильник и окинул критическим взглядом его содержимое. От того, что наготовила перед тем, как уехать, Зоя, осталась только плошка салата с баклажанами и кусочек свиной грудинки. В ящике для фруктов лежала связка бананов, а в отделении для овощей тосковал одинокий старый огурец. Лёва поджал губы. Таким джентльменским набором и в одиночестве особо не наешься, а на кону стояла непростая задача: накормить средних аппетитов школьницу и на удивление прожорливого майора полиции, ещё и очень уважавшего под горячую пищу коньячок или водочку. — Что будем готовить? — спросил Лёва, бросив через плечо взгляд на сонную Нику, разводившую кофе в любимой кружке в красный горох. Ника пожала плечами. — Закажем роллы? — предложила она. — Сомневаюсь, что дядь Кеша согласится их есть, — Лёва закрыл холодильник, скрестил руки на груди. — Нужно что-то горячее. Может, даже жидкое. — У нас плохие отношения с жидким, если это жидкое не чай, — Ника отпила из кружки. — Помнишь, как мы борщ сожгли? Хотя… — она задумалась. — Может, купим хинкали? Или пельмени? Идея была неплохой. Единственное, что Лёве не очень понравилось — слово «купим». К полуфабрикатам вне зависимости от места их происхождения он относился подчеркнуто настороженно — неизвестно ведь, из чего и в каких условиях их делают. Да и потом, по цене пачки замороженной лазаньи или наггетсов, например, можно было взять что-то более полезное. — Может, сами попробуем слепить? — Ты серьёзно? — Ника посмотрела на него со скепсисом. — А что там делать? Раз-два и готово. С мамой же как-то получалось. — Так то с мамой. Она сама и тесто заводила, и фарш делала, а мы только лепили. Да и то, — Ника вздохнула, — когда это было? — Давно, — Лёва покачал головой, отвёл взгляд. От воспоминаний о маме сердце будто бы кольнуло иголкой. — Да ладно тебе, Ник, — он постарался вернуть лицу прежнее невозмутимое выражение, — вспомним. Давай пей кофе и собирайся. Смотаемся по-быстренькому за продуктами. Ночью ударил заморозок, и снег на тротуарах, превратившийся накануне в хлюпающую под ногами кашу, схватился ледяной коркой. Куда в то утро смотрели питерские коммунальщики в районе Петроградского района — неизвестно. Вполне возможно, что в телевизор, наслаждаясь воскресным выпуском «Пока все дома» и совершенно не беспокоясь о простых смертных, которым пришлось, рискуя собственными ногами и шеями, пробираться по льду гуськом. За короткие пол-километра пути до ближайшего к дому «Перекрестка» Ника, поскользнувшись, два раза рухнула: один, скорее неожиданно и безболезненно, нежели больно, на копчик, а второй на бок, ударившись при этом локтем. — Если я себе что-нибудь сломаю — придушу, — пригрозила она Лёве, хватаясь за его протянутую ладонь, и поднялась на ноги. — У меня соревнования через месяц. Почему нельзя было доехать на машине? — Сдурела? — ответил Лёва, отряхивая ей куртку, — ради того, чтобы проехать восемьсот метров, машину греть и по парковке крутиться? — Скупой платит дважды, — Ника поправила шарф и шапку. — Дело не в скупости, а в рациональности. Держись давай, Д’артаньян — Лёва взял её под руку, — а то и правда расшибёшься, а Шаталин потом с тебя, его надежды и гордости, три шкуры спустит. «Перекресток» встретил их приятно окутывающим теплом и душистым запахом свежей выпечки. У так и не позавтракавшего Лёвы мгновенно наполнился слюной рот. — Так, — сразу предупредил он не то Нику, не то самого себя, — мы за хлебом, фаршем и тестом. Берём, что нужно, и домой. Ника согласно кивнула и взяла маленькую корзину, чтобы не было соблазна набрать лишнего. «Перекресток» проектировали, очевидно, очень хитрые и знающие свои дело люди. Чтобы пройти к выходу, нужно было неминуемо пересечь все по очереди отделы, удерживая, при этом, самого себя, чтобы не взять какое-нибудь особенно аппетитное печенье или не менее аппетитную упаковку креветок. У Ники с Лёвой удержать себя не получилось: к кассе они подходили, нагруженные, помимо основной цели похода, двумя десятками яиц («Положи, швестер, дома кончились»), килограммом апельсинов («Надо есть витамины, а то будет цинга»), сетчатым мешочком с авокадо («Зоя вернётся из Москвы — порадуется»), пакетом конфет, пачкой губок, двумя бутылками моющего и зубной ниткой. Венчали натюрморт упаковка мятной жвачки и розовый «Киндер Сюрприз». — Зашли за хлебушком, — ворчал Лёва, выгружая всё это богатство на ленту. — Ой, — Ника вдруг побледнела, широко распахнула глаза. — Что «Ой»? — Лёва настороженно посмотрел на неё. — Мы же с Женей сегодня собирались идти в канцелярский. Он обещал за мной с утра зайти. А дома дядь Кеша. Ты представляешь, что будет? Всех, кто пытался как-то приблизиться к их семье, дядь Кеша воспринимал в штыки. Впервые Лёва убедился в этом лет в восемь, когда у мамы случился роман с соседом Костей. Костя, насколько он помнил, был вполне себе благополучным — не пил, не курил, работал сантехником в ЖЭКе, а на досуге болел за «Урал» и ковырялся в стареньком мотоцикле. Дядь Кеше он понравился, и ужин, на котором состоялось знакомство, шёл как по маслу. Ровно до того, правда, момента, как разговор зашёл про политику, и Костя имел неосторожность сказать, что одобряет Сталина. Не простивший вождю народов репрессии, уничтожившие добрую половину их дальних родственников, дядь Кеша надолго замолчал, дождался, когда Костя уйдёт, бросил в закрывшуюся за ним дверь «Сучёныш» и заявил маме, что они не пара. В ещё одном её ухажере, появившемся через несколько лет, он опознал брата отсидевшего карманника и в ответ на «Здравствуйте, я Жора» схватил его за шкирку, вышвырнул из квартиры как провинившегося кота и захлопнул перед носом дверь. Первую встречу дядь Кеши с Зоей тоже нельзя было назвать удачной. — Тощая, глазастая, да к тому же ещё и на голову ёбнутая, — вынес он по итогу вердикт. Лёва оскорбился так, будто бы дядя говорил про него самого, и три дня его игнорировал. На четвёртый Зоя, мучавшаяся совестью за то, что невольно внесла разлад в их семью, пришла в гости с домашним ореховым тортом и уговорила дядь Кешу выпить чаю. Торт дядь Кеше понравился. Зоины познания в истории советского уголовного розыска, подчерпнутые из выпусков «Криминальной России», которую, готовясь к встрече, она запоем смотрела две ночи кряду, понравились ещё больше. — Да, не модель, конечно, — довольно подытожил дядь Кеша, когда Зоя ушла домой, — но девка умная, да и тебя любит. Будешь полным идиотом, если её упустишь. Кто ты, говоришь, она? Гречанка? — Наполовину, — ответил Лёва, неловко сминая пальцы. — Это так важно? — Да нет, — дядь Кеша пожал плечами, — просто интересно. К сожалению или к счастью знакомство с Игорем так и не состоялось. Ему дьявольски везло: за несколько лет их с Никой дружбы ни один его приход в гости не совпал с дядь Кешиным приездом. А может, дело было и не в везении вовсе, а в Нике, прекрасно знавшей, чем может этот визит закончиться. — Рано или поздно они ведь должны были познакомиться, — сказал Лёва. — А Женька твой хоть и птица-говорун, но отличается умом и сообразительностью. Уж хватит, наверное, мозгов что-нибудь не ляпнуть. Не кипишуй, всё нормально будет.***
Квартира встретила их подозрительной тишиной. Ника стянула сапоги, торопливо, даже не сняв куртку, прошла по коридору, заглянула в гостиную и застыла в изумлении. Дядь Кеша сидел на паркете, скрестив по-турецки ноги, и, почесывая небритый подбородок, склонился над шахматной доской. Женя расположился напротив. Кроме доски, между ними стояли несколько чёрных и белых фигур, пара рюмок и початая бутылка коньяка. — Давай-ка мы с тобой пойдём на Е-4, — пробормотал дядь Кеша. — Про что я там рассказывал?.. а, да, про то, как мы из Химкинского водохранилища бабку выловили. Выловили, значит, и думаем, как так её угораздило. Почувствовав на себе взгляд Ники, Женя обернулся, приветственно махнул рукой. Глаза у него были как у щенка, просившего, чтобы его забрали с холодной и мокрой улицы. «Бедный ты мой» — с жалостью подумала Ника. — Малая, иди, — сказал дядь Кеша, не отрываясь от доски, — не мешай мужчинам культурно проводить досуг. Так вот, оказалось, что её замочил собственный зять, падла такая, потому что у неё была квартира на Таганке. — Дядь Кеш, — Лёва оперся плечом о дверной косяк, скрестил руки на груди, — может, не надо детей спаивать, тем более с утра? — Да кто его спаивает? — возразил дядь Кеша. — Одну рюмку уже полчаса пьёт. Чё вы вообще все сюда понабежали? Так чудесно время проводили, пока вас не было, да, Жека? Ходи давай, а то Нику увидел и всё, мысли в небо, сердце в пропасть. Лёва закатил глаза, пробормотал «Господи боже ты мой» и ушел на кухню разбирать пакеты. Ника поспешила следом за ним. — Сделай что-нибудь, — зашептала она. — Что я могу с этим сделать? — Лёва развёл руками. — Пока сам не наговорится, его не остановит и ядерная война. А вообще, — он перешел на шепот, — было б хуже, если б он молчал. А Женька, кстати, неплохо держится. Досидит до рассказа про то, как прадед в Магадане золото мыл — окончательно станет частью клана. Ника страдальчески вздохнула. Женя вышел из гостиной только час спустя. Лёва и Ника к тому моменту замесили в стеклянной миске фарш и теперь старались изобразить из него и покупных кругляшей теста что-то, что хотя бы отдалённо напоминало бы пельмени. Тихо сказал, что дядь Кеша прилег на диван и уснул, уселся за обеденный стол и уткнулся лбом в столешницу. Ника тут же отряхнула руки, подлетела к нему, уселась рядом и принялась гладить его по плечам. — Хочешь что-нибудь? — встревоженно спросила она. — Домой хочу, — пробормотал Женя в столешницу. — И не говори при мне, пожалуйста, больше слова «Золото». Мне хватит. Лёва налил ему чёрного чая, пододвинул поближе вазочку с конфетами. — Давай, — сказал он, — это тебе, чтоб силы восстановить. Ты молодец. Считай, экзамен сдал. Женя ответил чем-то неразборчивым, но явно благодарным.