Хроники семьи Аккерман

Бледная, с испариной на лбу Ника лежала на высоких подушках, шмыгала носом и периодически хрипло покашливала. Пока Зоя мерила ей температуру, Лёва, крутя в руках флакончик с назальным спреем, не переставал ворчать. — Угораздило тебя. Раз сказал — хорош с Андреем возиться, два сказал… всё как об стенку горохом. — Лёв, ну как я могла его оставить? — слабо возразила Ника. — Он неделю даже встать не мог. — Нам лететь через два дня, а ты свалилась. Вот что теперь прикажешь делать? — Тридцать восемь и четыре, — констатировала Зоя, вытащив запищавший электронный градусник. — Хорошего мало, но прорвёмся. Сделаю тебе сейчас чай с имбирём, забрызгаем горло, а потом попробуй поспать. Ника поморщилась: имбирь она терпеть не могла. — Телефон, — Лёва требовательно протянул ладонь. — Ну Лёв, — запротестовала Ника. — Тебе отдыхать надо, а не глаза пялить. Давай сюда. Ника цокнула, сняла лежавший на подушке телефон с зарядки и с силой впихнула ему в руку. — Всё, — Лёва поставил спрей на прикроватный столик, поднялся на ноги и поцеловал Нику в макушку, — лежи. Потом приду, почитаю тебе что-нибудь. Четырехглазая, — он потрепал Зою по плечу, — за мной. — Отдыхай, солнце, — Зоя улыбнулась, погладила Нику по тыльной стороне ладони и следом за Лёвой вышла из комнаты. Поставив чайник закипать, Лёва достал пачку «Мальборо», распахнул настежь кухонное окно, присел на подоконник. Зоя на секунду отвлеклась от поисков баночки тертого имбиря с мёдом, смерила его недовольным взглядом. Курение она не одобряла, и с тем, что он раз в год грешит сигареткой-другой, чтобы успокоиться, мирилась скрепя сердце. — Как маленькая, честное слово, — Лёва выдохнул в окно дым. — Нет, спасать друзей — дело благородное, но голову же надо включать. — Вспомни себя в восемнадцать лет. Мало мы с тобой глупостей делали? — Как вот теперь её оставить? — Лёва сделал затяжку, задумался. — И отдохнуть хочется, и Захарченко ради нас поездку на Домбай отменили. Будет свинством, если мы позвоним и заявим, что всё сорвалось. Зоя присела на подоконник рядом с ним, подтянула к подбородку колено. — Что бы мы ни выбрали, мы останемся друзьями, — сказала она, — и в любом случае они нас поймут. У них у самих дитё, которое порой заставляет изменить планы. — Да какой порой? — Лёва усмехнулся. — Его изначально в планах не было. И родился он на неделю раньше обещанного. — И все ждали девочку, — Зоя положила голову ему на плечо. — Какие они счастливые… и что ж нам с тобой так не везёт? Лёва затушил сигарету, приобнял её за талию и легонько поцеловал в переносицу. Зоя сощурилась, прижалась к нему покрепче. — Давай позвоним Логинову, — тихо сказал Лёва, потёрся щекой о её макушку, — или найдём другого врача. — А толку? — Зоя вздохнула. — Сколько бились, сколько пробовали, сколько я в гинекологии лежала… нет, не быть нам с тобой родителями, — её голос дрогнул, но в следующее же мгновение зазвенел с прежней силой, — но зато рано или поздно быть дядей с тётей. Выйдет Ника замуж, нарожает нам с тобой племянников, вот и будем нянчиться. На лице у Лёвы появилось настороженное выражение. Зоя рассмеялась и расцеловала его в обе щеки. В коридоре раздались шаркающие шаги, и на кухню, зевая, вошёл дядь Кеша в тапках, растянутых трениках и майке-алкоголичке. Бросив на Лёву с Зоей насмешливый взгляд, он полез в холодильник, вытащил бутылку минералки и баночку с морским салатом в рассоле. — Слышьте, молодежь, что я тут подумал, — он уселся за обеденный стол, открыл морской салат и потер ладони, — вы меня-то со счетов не скидывайте. Летите отдыхайте, всё будет в ажуре. Я тут мелкую за два дня на ноги поставлю. — Нет уж, — отрезал Лёва, — знаю я твои методы. Водка с перцем, чеснок в нос… — Не надо наговаривать на народные средства. Водка с перцем — великая вещь, — дядь Кеша назидательно поднял указательный палец. — Я тебя всю жизнь так лечил, и вон ты какой вырос: и умница, и красавец, и сопли гоняешь раз в десятилетку. — Вы поили ребёнка водкой? — Зоя вытаращилась на него так, будто бы он сказал, что давал Лёве цианид. — По одной ложке в день, — как ни в чем не бывало отозвался дядь Кеша. — А что ты так пугаешься? Рассказать тебе, как этот ребёнок с Федькой Чичериным за гаражами окурки собирал? — Мы хотели выманить соседского кота, который жрал эти окурки как не в себя, — Лёва потер кончик носа. — Надо ж было посмотреть, чего он на заднюю лапу хромает. — Ты меня за дурака не держи. Сказками про кота ты мог мать убедить, но мне тоже когда-то было двенадцать и тоже, кстати, на Вторчике. А тот раз, когда вы напихали в щель в асфальте спичек, забили туда гвоздь и сбросили сверху кирпич? Громыхнуло так, что проходившая мимо бабка чуть богу душу не отдала. Короче, Зойка, хулиганье было такое, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Это сейчас он окультурился. Тебе, кстати, спасибо. Тебе и этому вашему… как его… Эдварду. — Эрвину, — поправила его Зоя. — Че попало придумают родители, а детям потом всю жизнь мучаться. Моих внуков чтоб по-человечески назвали, а не так, как дочь моего сослуживца Будейко. Сама Иванова, а дитё назвала Ядвигой. Отвратительное имя, что-то среднее между ядом и викингом. Хотя, Ядвига Львовна Аккерман не так уж и плохо звучит, — дядь Кеша почесал небритую щёку. — Благородно. — Так, давайте с текущими проблемами разберёмся, — пресёк тему Лёва. — Дядь Кеш, тебя мы выслушали. Я считаю, что мне надо остаться. Как представлю, что буду развлекаться, пока Ника мучается… нет уж, это нечестно. Зой, — его тон смягчился, — поступай так, как посчитаешь правильным. Зоя задумалась, поглаживая его по плечу. В выборе между семьёй и дружбой не могло быть чего-либо правильного. Всё упиралось в то, чего ей больше хотелось, а больше всего ей хотелось отдохнуть. Учебный год в университете выдался тяжёлым. Дома забот тоже хватало: с одной стороны хлопоты с Никиным окончанием школы, с другой Лёвины проблемы с работой… Неделька-другая, чтобы немного прийти в себя и собраться с мыслями, определенно не была бы лишней. — Ты справишься без меня? — она внимательно посмотрела на Лёву. Он утвердительно кивнул. — Ну тогда решено. Следующие дни Зоя посвятила лихорадочным сборам. Оставлять домашних одних на некоторое время ей было не впервой, но в этот раз, чувствуя угрызения совести за то, что её отъезд получался несколько некстати, она раскочегарилась не на шутку. Наготовила целый холодильник еды («Знаю я, как ты, умпа-лумпа, не ешь — уже завтра половины не будет»), подписала жирным перманентным маркером горшки со своими многочисленными комнатными растениями и оставила четкую инструкцию, что и как поливать («Не забудь выносить ацтекиумы на балкон — им нужен свежий воздух»), сбегала в расположенную на первом этаже аптеку и вернулась оттуда с ворохом пакетиков с фурацилином, спреями и таблетками («Ника подхватила ОРЗ в самой противной форме, так что не удивлюсь, если и ты чихать начнёшь»). Успокоиться не могла до самого «Пулково». — Мотя завтра, наконец, заберет Астора, — инструктировала она катящего её чемодан Лёву, бодро шагая по залу регистрации. — Скажи, что я на этой неделе его покормила. А, и да, ещё, что у него период линьки и потому он несколько раздражителен. В хвосте длинной очереди, тянущейся к стойке с табло, на котором значилось «Санкт-Петербург — Сургут» она остановилась, выдохнула. — Вроде ничего не забыла. — Мне б ничего не забыть, — Лёва усмехнулся, смахнул с её плеча невидимые пылинки, поднял на неё взгляд. Серые глаза, обычно серьёзные, были теперь совсем грустными. Зоя почувствовала, как у неё сжимается сердце. — Эй, ты чего? — она сгребла его в объятия. — Я ж не на войну уезжаю. Всего десять дней, Лёв. Вернусь. И привезу тебе кедровых орешков, чтоб было с чем чай пить. Или еловую веточку. Лева улыбнулся краешками губ, прижался к ней покрепче. Он обожал запах хвои. Во многом потому, что тот напоминал ему о далеком детстве: о старой квартирке с выцветшими обоями, в которую каждый новый год приносили живую ёлку, о густых уральских лесах, в которых они с мамой собирали грибы и ягоды. И даже не думал, что она об этом помнит. — Мой, — прошептала Зоя, погладила его по спине, — люблю тебя. Очень-очень. — Звонить не забывай, — Лёва чуть отстранился, заправил за её ухо прядку волос, — и будь осторожнее. Когда Зоя, помахав на прощание рукой, скрылась в зоне паспортного контроля, Лёва вернулся в машину, склонил голову на сложенные на руле руки, тяжело вздохнул. «Нет, всё правильно. Отдохнёт, с Ниной наболтается, с Никиткой нанянчится. Хорошо же» — приободрил он сам себя, выпрямил спину и повернул ключ зажигания.

***

Над Долинкой раскинулась светлая северная ночь. Где-то вдалеке лениво лаяла одинокая собака; легкий ветер шуршал в листьях росшей под окном берёзы. Зоя, привыкшая к гулу города, прорывавшемуся даже сквозь пластиковые окна, то закрывала глаза и, путаясь в сменявших друг друга калейдоскопом мыслях, пыталась уснуть, то хваталась за телефон и без особо интереса принималась листать новостную ленту. Свое брала и разница во времени, и пустота на второй половине широкой кровати. «Наверняка тоже мучается. Нет, всё-таки, никуда больше без своих не поеду. Пусть всё хоть сгорит» — с тоской думала она. Часа в четыре утра, когда небо начало светлеть, Зою, наконец, начало клонить в сон. Она подмяла под себя подушку, обхватила её руками и зарылась носом во вкусно пахнущую порошком наволочку. Задремала, даже увидела какой-то смутный сон, и вдруг где-то далеко, на границе подсознания, уловила тихий скрип дверных петель и легкие, едва слышные шаги. «Никита встал, что ли?» — подумала она, разлепив глаза. Вымученно вздохнув, Зоя потянулась за покоившимися на прикроватной тумбочке очками, накинула махровый халат и вышла из комнаты. Как она и думала, босой, в пижаме с медвежатами Никита крался по обклеенному обоями в полосочку полутёмному коридору. Зоя хотела было вернуться в постель, решив, что он отправился по своим делам в туалет, но, когда он миновал дверь с прикрученной на неё пластиковой бляшкой с писающим мальчиком и прошёл в прихожую, насторожилась. — Никит, — шепотом окликнула она, — ты куда? Никита вздрогнул, резко обернулся. — Ой, Зой, — он поворошил и без того взъерошенные русые волосы. Взгляд серо-зеленых глаз забегал по стенам, — я это… я попить. — Во двор? Никита вздохнул. Зоя подошла к нему, присела на корточки и взяла за руку. — Давай рассказывай, что у тебя там. — Я шел за топором, — признался Никита. — Он в бане. — За топором? — Зоя опешила. — Зачем тебе топор? — От бабушки обороняться, — так, будто бы в этом не было ничего необычного, ответил Никита. Зоя судорожно перебрала в памяти все, что знала о Никитиных бабушках. О Мишиной маме ничего плохого сказать не могла: она была милой, доброй и простой женщиной, учительницей трудов. К маме Нины, всегда мрачной, рано постаревшей от постоянных пьянок, она относилась с граничащей со страхом и ненавистью настороженностью. Слишком хорошо помнила, как подруга замазывала тоналкой синяки на руках, как ночевала у неё, когда домой возвращался с вахты мамин ухажер, любивший распускать руки, как убежала в Тюмень и зареклась возвращаться. А ещё помнила, что несколько лет назад тёть Света с ухажером, к тому моменту уже ставшим мужем, приезжала в Сургут. Заявились в Долинку посреди ночи как воры, начали орать и ломиться в дом. Миша как назло был в рейсе, и Нине пришлось вызванивать соседей, чтобы помогли их отвадить. — Бабушка Света здесь? — настороженно спросила Зоя. Никита помотал головой. — Клара. Папа рассказывал, что она жила здесь до нас. Теперь она живёт на чердаке. Недавно шуршала там чем-то, бормотала, бродила туда-сюда. Я подумал, вдруг она и в дом спуститься захочет, и решил на всякий случай топор взять. От этих призраков чего угодно можно ожидать. — Оно конечно да, только от призраков топоры не помогают. Тут бы серебряную пулю, — Зоя потерла подбородок, — или хотя бы святую воду. — А у нас есть, — обрадовался Никита. — На кухне в шкафчике стоит. Нести? — Нет, ну ты что? Призраков надо бить с рассветом, так что давай, — Зоя встала, протянула ему руку, — пойдём поспим, а утром со всем разберёмся. *** Следующие несколько дней в Долинке протянулись тихо и размеренно. По утрам Зоя неспешно прогуливалась до небольшого, гладкого как зеркало озера. Расстилала на песке покрывало, удобно укладывалась, подложив под спину рюкзак, и до тех пор, пока не начинало припекать солнце, читала. Вернувшись домой, помогала Нине по хозяйству или возилась с Никитой: смотрела с ним мультики, играла в шашки и шахматы, а когда надоедало и то, и другое, рассказывала о своей жизни в Питере. Вечерами, когда Никита укладывался спать, на террасе, пристроенной к добротно сделанной рубленой баньке, зажигали старенькую лампочку. Нина накрывала на стол, растапливала самовар, принадлежавший когда-то ещё Мишиной бабушке, доставала вкуснейшее домашнее варенье. Зоя поедала ложку за ложкой и жмурилась от удовольствия: она была готова поклясться, что никогда ничего вкуснее не пробовала. Миша расчехлял гитару, наигрывал романсы. По комнатам расходились глубоко за полночь. Счастливая Зоя, лежа в постели, наговаривала шепотом длинные голосовые, отсылала их Лёве. Отвечал он короткими «Рад за тебя» или «Счастливые», подробно отчитывался о Никином здоровье, а потом присылал обязательное «Спокойной ночи» с черным сердечком. Зоя отвечала ему тем же, ставила телефон на зарядку и посылала в пространство воздушный поцелуй. На пятый день с раннего утра зарядил дождь. Никита откровенно страдал: во двор не выйдешь, по улице с мальчишками не побегаешь, да и к тому же вместо того, чтобы дать хладнокровно поразносить машины в «GTA», Нина, затеявшая варить смородиновое варенье, усадила его рядом с собой читать «Незнайку в Солнечном городе». На противоположном конце старенького обеденного стола, накрытого клеенчатой скатертью, перебирал ягоду Миша, рядом редактировала статью, присланную Мотей по электронке, Зоя — короче говоря, не сбежишь и не откосишь, как бы сильно ни хотелось. Просто так мириться со своей судьбой, однако, он не собирался и через каждую страницу начинал отчаянно канючить. — Ну я же и так хорошо читаю, зачем мне ещё? Вот будут у меня свои дети, ни за что не буду заставлять их над книжками сидеть. Пусть делают, что захотят. Всегда. — Мгхм, — отозвался Миша, — а потом твои дети либо сядут в тюрьму, либо пойдут по рукам. А может, и то, и другое одновременно. — Миш, — Нина бросила на него укоризненный взгляд. Никита надолго замолчал — переваривал услышанное. — Короче, ничего хорошего, — подытожил он. — А можно я дочитаю главу, а потом возьму что-нибудь другое? Просто это ну вообще неинтересно. — Ну если совсем неинтересно, то можно, — разрешила Нина. — Читай давай. Быстрее закончишь — быстрее играть пойдёшь. На кухне вновь установилась благовейная тишина. Ровно, правда, до следующей страницы. — Интересно, а Клару тоже, когда она была маленькой, заставляли читать? — Никита сложил голову на страницы, тяжело вздохнул. Зоя навострила уши. Нина, засыпавшая в глубокую эмалированную миску сахар, встрепенулась и чуть не выронила из рук мешок. — Клара росла в суровые послевоенные годы, — ответил Миша. — Жили они очень бедно, мать с отцом работали с утра до ночи, и ей было не до книжек. А ты, дитё развитого капитализма, давай не отвлекайся. — А что такое капитализм? — Никита, джойстики отберу, — пригрозил Миша, — и спрячу так, что не найдёшь, если в ближайшие пять минут не дочитаешь. Уже б давным-давно закончил, если б не болтал. Никита цокнул, вымученно вздохнул и вновь уткнулся в книгу. Угрозы оказалось достаточно, чтобы он осилил и текущую, и последующую главы и, яростно сверкая глазами, пересказал прочитанное. В награду получил поцелуй в макушку, полную миску смородины и право до обеда мочить виртуальных гангстеров и вприпрыжку умчался в гостиную. — Только сначала поешь, а потом играй, — крикнула Нина ему вслед, — и диван ягодными пальцами не трогай, а то потом не отстираем. И всё-таки, — понизила она голос, — Миш, мне кажется, зря ты этого призрака придумал. Надо было сказать как есть. — Он ещё слишком маленький, — возразил Миша. — Да, он храбрый. В тебя, кстати. И всё равно, слишком жуткая история для его семи лет. Пусть думает, что там призрак. Пока что. — А на самом деле там что? — полюбопытствовала Зоя. — Труп? — Уже нет. — Потом расскажем, — Нина покосилась в сторону коридора. К вечеру дождь усилился; и на улице, и в доме заметно похолодало. Миша заварил большой чайник шиповника, включил на стареньком проигрывателе пластинку Джо Дассена. — В нашем северном краю, где зима длится семь месяцев, первым делом нужно научиться согреваться, — сказал он, расставляя на стареньком кофейном столике чайные чашки в цветочек. — А в нашем краю, где круглый год хмарь, главное научиться развлекаться, — Зоя провела пальцем по округлым корешкам стоявших на стеллаже книг, — чтобы от тоски не сдохнуть. Всякий раз, выбирая, что почитать, она застревала на несколько минут — глаза разбегались от обилия приключенческой литературы. Чего тут только не было: и Жюль Верн, и Джек Лондон, и Джон Рональд Руэл Толкин, и Роберт Льюис Стивенсон и многое-многое другое. Любовь Миши и Нины к путешествиям, мечты о далеких странах, загадках и приключениях, которые они бережно хранили и надеялись когда-нибудь осуществить — всё отражалось на книжных полках. — Не думаете, кстати, перебираться из Питера? — поинтересовалась Нина, уселась в любимое велюровое кресло и заерзала, устраиваясь поудобнее. — Лёва слишком любит свой банк, — Зоя стянула с полки «Двух капитанов», — а я свой университет. Да и потом, несмотря ни на что, нам там хорошо. — Человек должен жить на своём месте, — Миша накинул Нине на ноги верблюжий плед, тщательно подоткнул со всех сторон, — а место человека там, где ему хорошо. Слава богу, нам в этом плане повезло. Всем нам. Зоя с ногами забралась на старенький диван, покрутила в руках книгу, открыла первую страницу и на пару секунд замерла в недоумении, увидев между корешком и форзацем запечатанный конверт. Подписан он не был, марки на положенном месте не было. — Ребят, — позвала она, — смотрите. Миша поставил Джо Дассена на «Паузу», взял конверт в руки и тщательно его обнюхал. — Миш, а где мы «Двух капитанов» нашли? — настороженно спросила Нина. — На чердаке. Повисла нехорошая тишина. Миша аккуратно оторвал краешек конверта, вытащил из него сложенный тетрадный листок, пробежался по нему взглядом, а затем молча отдал Нине. — Что у вас происходит? — Зоя недоуменно хлопала глазами. — Что это за лист? — Мы обещали рассказать, — тихо сказала Нина. — Да, — Миша кивнул, — обещали. Он налил себе шиповника, уселся на другой конец дивана, сделал маленький глоток и на несколько мгновений задумался. — В этом доме раньше жила сестра моей бабушки, — тихо начал он, — Клара. Очень красивая была женщина, но характер… не дай бог. Мужики за ней табунами ходили — всем отказывала. Один был особенно настойчивым. Чуть ли не под окнами у неё ночевал, цветы таскал, конфеты. В конце концов, так ей это всё надоело, что она возьми и окати его ведром воды и прикрикни, мол, чтоб ты провалился, задолбал уже. Через два дня провалился. Вернее сказать, утонул. С того дня по Долинке пошел слух, что она ведьма. Нина встала с кресла, закрыла дверь, ведущую в коридор, оперлась на неё спиной и скрестила руки на груди. — Начали на Клару всех собак спускать, — продолжил Миша. — Корова сдохла — она виновата. Муж к другой ушел — тоже она. Самое страшное по зиме произошло, когда у её соседей ребёнок умер. Совсем маленький — даже года не было, — его голос дрогнул, — просто уснул и не проснулся. Врачи ничего толком сказать не смогли. Схоронили, а через пару дней заметили, что Клара куда-то пропала. Не скажу, что насторожились или забеспокоились. Даже вздохнули с облегчением, что ли. Подумали, что укатила куда-нибудь. И только когда бабушка приехала её проведать, выяснилось, что она повесилась. — Её нашли на чердаке, — Нина сглотнула. — На балке висела. Сказали сразу, что она сама, что расследовать тут нечего. Только баб Тома не верила. — Она нашла там пуговицу от мужского полушубка. А ещё рассказывала, что у Клары на шее были следы от пятерни. Теперь вот это, — он протянул Зое листок. — Конечно, мы уже ничего не докажем, и человек, который это сделал, давно умер, но мы хотя бы знаем правду. На листке ровным почерком было написано всего несколько слов: «Я не ведьма. Если что случится — накажите Палыча». У Зои по спине пробежали мурашки. — Страшно, — сказала она. — Одно дело про это смотреть или читать и совсем другое столкнуться с этим воочию. — Бабушка некоторое время назад приглашала нашего местного «мага», — Нина показала пальцами кавычки, — две ночи по чердаку лазил, свечи жег, но так ничего толком не сказал. Никита услышал шаги, перепугался. Конечно же, он спросил, что происходит. Миша объяснил, что это приходит дух бабушки Клары за домом приглядывать, но он понял всё по-своему. — Скажем всё, как есть, когда он станет старше. — Или вообще ничего не будем говорить. Незачем. Есть вещи, о которых детям лучше не знать вне зависимости от того, насколько взрослыми они становятся. Зоя понимающе покивала. — Пойду-ка свечку поставлю, — Нина вздохнула, открыла дверь, — у меня от всех этих историй мороз по коже. Твоя зажигалка… — В куртке, — Миша снова включил музыку, потянулся. — Зой, давай пей шиповник, набирайся витаминов. И напомни, кстати, потом тебе алтайского чая отсыпать. Родители с поездки в Барнаул столько его привезли, что на целую армию хватит.