Конец света – веселись!

Хэнкок хотел ее убить. И не только ее, а всех этих горе-воришек, из-за которых ему пришлось в дождь тащиться на свой отдаленный склад, спрятанный от лишних глаз и загребущих ручонок. Конечно, Хэнкок мог поручить всю работу Фаренгейт, а сам остаться дома и не мокнуть, но есть вопросы, которые мэр должен разруливать сам, особенно когда дело касается личного имущества. Безносая Бобби уже давно что-то замышляла. Раньше она занималась мелкими делишками, которые Хэнкока особо не заботили, потому что в Добрососедстве каждый живет как ему хочется, и никто никого не осуждает, но в последнее время развила какую-то уж очень подозрительную и бурную деятельность. Затевалось что-то крупное – большое ограбление века, а такое зрелище Хэнкок пропустить не мог. В этот раз он уже не удивлялся, проведав об участии в этом деле Вивьен. Ее имя всплывало всякий раз, когда в Бостоне начиналась заварушка, а порой она и сама была тому причиной. Правда, мэр Добрососедства никогда не слышал, чтобы она кого-то грабила, а когда он узнал, что склад, который собиралась вынести Бобби, принадлежит ему, то даже слегка опечалился – в какой-то степени после истории с Серебряным Плащом он считал Вивьен своим человеком и не ожидал такой подставы. И почему он раз за разом продолжает сталкиваться с этой женщиной, хочет он того или нет? Они с Фаренгейт покинули Старый Капитолий и отправились на склад, когда услышали первый взрыв. Бахнуло так, что стаканы и бутылки на столе подпрыгнули. В Бостоне все время что-то грохочет: супермутанты и рейдеры бомбят друг друга чаще, чем любовники тешатся в постели. Однако, с воцарением Хэнкока на пост мэра, в Добрососедстве такого не происходило, поэтому ему пришлось толкнуть успокоительную речь жителям и заверить, что он со всем разберется. До склада добрались быстро, поэтому ждать, пока воришки прокопают себе тоннель по старой подземной канализации Бостона, пришлось несколько часов. Они с Фаренгейт устроили засаду на втором ярусе среди ящиков и коробок и скучающе курили, бросая окурки на голубую крышу намертво застывшего на рельсах вагона. Чтобы как-то развлечься, Хэнкок делился с Фаренгейт десятками способов умерщвления Безносой Бобби и фантазировал, можно ли игрушку Мэла, которая так умело подрывает тоннели, засунуть в какое-нибудь отверстие ее же хозяину. Когда прогремел взрыв, Хэнкок с трудом удержался на ящике. Рвануло в подвале, проржавевшая листовая обшивка склада заходила ходуном, коробки и ящики попадали с полок, и мэр поклялся, что будет отрезать ворам по пальцу за каждый испорченный товар. Дверь из подвала распахнулась, и криминальный квартет по-хозяйски завалился в основное помещение. – Бедная моя Соня, – плаксиво жаловался рыжий парень, прижимая к груди модифицированный робоглаз, который уже был не шаром, а грудой искрящегося металлолома – не выдержал нагрузки, несчастный. – Прекрати ныть, Мэл! – раздраженно осекла Бобби. Голос ее был такой же хриплый и ровный, как и у Хэнкока, лишь имел едва слышимую женскую высокую тональность. Следом показалась рыжая растрепанная девица с битой, украшенной гвоздями, лезвиями и грубой цепью, в звеньях которой запутались какие-то окровавленные ошметки. Вивьен вышла последней – вся с головы до ног покрытая пылью, слизью обитавших в канализации болотников и еще не бог весть чем. Она первая заметила, что воры были на складе не одни, да и сложно не заметить – шикарный миниган Фаренгейт, любовно прозванный «Испепелителем», прямо-таки притягивал к себе взгляды, сверкая своими формами в тусклом свете складских ламп. Телохранительница оперлась плечом на сложенные друг на друга ящики и курила, глядя в расширяющиеся от удивления глаза Бобби. Хэнкок остался в тени, предпочитая отдать основное блюдо Фаренгейт и выйти только к десерту. – Что ты здесь делаешь, Бобби? – ласково поинтересовалась Фар, выпуская из легких струйку сизого дыма. – Неужели ты думала, что Хэнкок не узнает о твоем замысле? Обветренное лицо Фаренгейт, правую половину которого украшал рваный шрам, вселяло ужас, когда она смотрела на людей так – как кобра на птичку, при этом оставаясь восхитительно красивой и грациозной со своим миниганом и рейдерским ирокезом песочных волос, зачесанных набок. Мэл от страха с грохотом выронил свою бедную Соню и произнес какой-то нечленораздельный звук, рыжая девица с битой и Вивьен непонимающе нахмурились и переводили взгляды с Фаренгейт на свою нанимательницу. – Он же помогал тебе, а теперь ты его обкрадываешь, – укоризненно цокнула языком Фаренгейт. Кажется, теперь до всех дошло, что они выносят вовсе не того, кого собирались, и об этом не знал никто, кроме организатора аферы, которая, согласно своей репутации, как всегда темнила и не выдавала всей правды. – Бобби, объясни, – Вивьен поравнялась с Безносой, строго глядя на нее из-под невыносимо грязной, растрепанной челки, – какое отношение это имеет к Хэнкоку? Хэнкок не был бы мэром, если бы не умел читать эмоции людей. На лицах всех подельников Бобби было такое ошарашенное выражение, словно им кто-то сказал, что из супермутантов получаются отличные няньки для младенцев. Телохранительница между тем пригляделась к рыжей девушке, и на лице у нее появилось нечто, определяющееся в эмоциональном диапазоне Фаренгейт как радость. – Бешеная-мать-ее-сучка-Кейт! Вот уж не ожидала тебя здесь увидеть. Как поживаешь, киса? – Вляпалась в дерьмо по самые уши, – буркнула та. Воткнув в землю широкий конец битка, она оперлась на рукоять ладонью на манер трости и сверлила окружающих тяжелым взглядом исподлобья. – Это точно, – кивнула телохранительница. – Так ты дружишь с Вивьен. Ты теперь шестерка Бобби, девочка из Убежища? – Выжившая оставила этот вопрос без ответа, поэтому получила новый. – Знаешь, где ты? – Должна быть в сокровищнице мэра Макдонаха, но теперь сильно в этом сомневаюсь. – Вы все только что вломились на склад Хэнкока, мэра Добрососедства, – подсказала Фаренгейт, обращаясь ко всем. – Слышали о таком? Желая вновь перехватить лидерство в свои руки, Безносая направила на Фаренгейт свой гангстерский пистолет-пулемет и с вызовом прохрипела: – Да, я кое-что умолчала. Но отсюда все равно можно вынести тонну крышек, если поможете мне замочить ее. Каждый, кто хоть раз бывал в Добрососедстве или хотя бы слышал о нем, знал, что Фаренгейт была практически сестрой Хэнкока, которой он доверял даже тогда, когда не доверял сам себе. Причинить ей вред и даже просто пригрозить сделать это – означает начать с ним войну, поэтому логично, что никто к Бобби не присоединился: пистолет Келлога остался на поясе Вивьен, Кейт опиралась на свой воткнутый в землю биток, а Мэл и вовсе забыл о существовании своего оружия. Ну, а вот и десерт. Хэнкок поднялся и поравнялся с Фаренгейт, мгновенно забирая себе все внимание. Вещать со второго этажа склада почти то же самое, что и с балкона Старого Капитолия, разве что зрителей поменьше. – Неплохо, Безносая, – он пару раз театрально хлопнул в ладоши и скрестил на груди руки, зажимая в зубах сигарету. – Обмануть нескольких простофиль тебе удалось, но неужели ты думала, что у тебя получится провести меня? Дуло пулемета в руках Бобби задрожало, ее налитые кровью глаза расширились от ужаса. От растерянных взглядов, обращенных к нему, Хэнкоку хотелось расхохотаться, и он так бы и сделал, если бы не вся серьезность ситуации. Его ведь хотели ограбить, а за такое кто-то точно должен пострадать. Однако он позволил себе выдать зловещую улыбку, которую слегка притушил, когда столкнулся взглядом с Вивьен. – Не пойму, это все дурь или это опять ты? – приветливо поинтересовался мэр. – Хотя, какая в жопу разница? Та промолчала, но даже с высоты второго этажа он ощутил ее негодование. Конечно, можно наказать Бобби, как не так давно Финна, да и вообще всем тут напомнить, что бывает за плохое поведение, но пробовать на воришках все придуманные им способы расправы как-то расхотелось – уж очень забавной была эта разношерстная компашка. Вот именно такие люди всегда окружали Вивьен – уроды тянулись к ней, как металл к магниту. – Интересно будет посмотреть, кто из вас решится всадить в меня пулю, но у меня встречное предложение, – заявил он, выплевывая окурок. – Идите обратно в свой тоннель, и мы забудем обо всем, что произошло. Безносая Бобби оглянулась на своих наемников. Уставшие от борьбы с монстрами в канализации, наглотавшиеся вековой пыли и обманутые работодателем, они явно не собирались ей помогать. Уйти отсюда на своих условиях без огневой поддержки наемников ей не светило. – Соглашайся, – тихо шепнула ей Вивьен. – По крайней мере, мы уйдем отсюда живыми. Бобби колебалась еще пару секунд, но затем опустила пистолет-пулемет, обреченно ссутулив плечи. – Не люблю проигрывать, – посетовала она, – но я способна понять, когда у меня нет шансов. Она развернулась и поплелась обратно в тоннель, увлекая за собой Мэла, который лепетал что-то о том, что поверил ей в последний раз. Многострадальная Соня осталась валяться на бетоне, поблескивая остатками искр и мятыми антеннами. – Вы двое. Останьтесь, – приказал Хэнкок, обращаясь к Вивьен и Кейт. Те не двигались, пока Хэнкок небрежным жестом не позвал их подняться наверх. Про себя он думал, как бы закончилась заварушка, вздумай Выжившая и «Бешеная-мать-ее-сучка-Кейт» встать на сторону нанимательницы. – Верное решение, – похвалил он, протягивая Вивьен руку. – Мир? Казалось, что Вивьен на секунду задумалась, принимая его предложение за хитрый ход, за которым последует нож в сердце, но затем решительно ответила на рукопожатие, крепко, по-мужски сжав его ладонь. – Мир. – А я мечтала подраться, но так тоже ничего, – глядя на них из-под рейдерской челки, криво усмехнулась Фаренгейт, и Кейт кивнула, разделяя ее мнение. *** Дождь перестал, но облака затянули небо в цвет старого свинца. Где-то на севере щелкали глухие звуки отдаленной перестрелки, над головой привычно поскрипывало цветное железо довоенных небоскребов. Пип-Бой Вивьен периодически пищал, то ловя, то теряя сигнал белой махины «Тринити-Тауэр». Хэнкок шел рядом, потягивая сигарету и вслушиваясь в болтовню Кейт и Фаренгейт за спиной. Эти двое разговаривали так, словно кроме мата другие слова им произносить запрещалось. Надо будет спросить у телохранительницы, где он мог видеть эту с виду отбитую на всю голову девчонку: ее лицо казалось смутно знакомым. – Слушай, Хэнкок. Извини меня. За все. Голос Вивьен, нарушивший устоявшуюся за полчаса прогулки тишину, был непривычно тих, взгляд настороженно устремлен на графитово-серую величественную Церковь Троицы. Древний храм выглядел так, словно решил не участвовать в Великой Войне – он был полностью целым и лишь слегка зарос вьюном – зияющий ржавыми дырами небоскреб на его фоне смотрелся жалко, хотя был намного выше. Наверняка там сейчас на крестах пляшут рейдеры – ублюдки всегда занимают лучшие места. Искреннее извинение Вивьен и виноватые нотки в ее тихом голосе растрогали его до глубины души, и он добродушно махнул рукой – что было, то прошло. – Эй, это же Добрососедство. Я на тебя не сержусь. Еще несколько лет назад Хэнкок и сам бы с удовольствием обстряпал какое-нибудь подобное дельце с теми, на кого теперь наводил страх, что плескался в глазах Бобби и Мэла, когда он вышел к ним из тени. Уж не превращается ли он в того, кто угнетал его и с кем он раньше боролся? Досадно будет, если после всего пережитого он уподобится Вику или еще хуже – станет как Джеймс. Нужно почаще напоминать себе, как важно не потерять голову от власти. – Иногда мне кажется, что я начинаю привыкать… Но все равно попадаюсь на чью-нибудь удочку, – вздохнула Вивьен, пытаясь хоть как-то поправить прическу, но у нее не было шансов. – Так глупо дала себя обмануть. – Я чертовски рад, что тебя обманули. – Это почему еще? – Потому, что ты человек Хэнкока, Серебряный Плащ, – пафосно заявил Хэнкок, имитируя низкий голос довоенного супергероя. Прозвучало куда хуже, чем в первый раз, или он просто протрезвел? Вивьен слабо улыбнулась одним уголком губ. – Это так. – Ценю твою верность, Вивьен. Храм проплыл мимо, справа и слева возвышались разрушенные войной и рейдерами руины некогда красивой улицы. Позади притихли Кейт и Фаренгейт: в этом районе легко словить пулю от рейдеров, что нередко устраивали засады в пустых оконных проемах. – Зачем тебе вообще понадобилось это ограбление? – поинтересовался Хэнкок, когда они вышли к Бостон-Коммон. Из замусоренного озера в центре парка торчали белые пластмассовые крылья лодочек-лебедей. Это райское местечко лучше обходить стороной, и все в Бостоне знали это, оставляя друг другу предупреждающие таблички на ржавых резных прутьях ограды парка. – Мне нужны были крышки. Или что-то, что можно очень дорого продать. – А кому они не нужны? Зачем конкретно? – Я ищу сына, – был тихий ответ. Надо отдать Вивьен должное – она не сдалась, даже когда узнала, что для Шона прошло десять лет. Однако мальчика держали там, куда не мог добраться никто: в загадочном Институте, который вызывал страх и ненависть у всего Содружества, рассылая по нему синтов, неотличимых от людей до тех пор, пока не вспорешь им брюхо и не увидишь детали. – Чтобы попасть в Институт, мне нужно построить одну штуку… телепорт туда, – продолжала женщина. – На него нужно много редких материалов, каждую деталь очень трудно достать, а значит, придется заплатить немало денег. – Можешь одолжить у меня, – неожиданно для самого себя предложил Хэнкок. – Мои мозги гуля гниют, знаешь ли, и я запросто могу об этом забыть, так что можешь не возвращать. – Я не беру чужих денег, – жестко отрезала Вивьен. – Я их зарабатываю, и только так. – Может, мне пойти с тобой? Вспомнить, каково это – быть свободным и в полном дерьме. Хэнкок сам не понял, пошутил он или был серьезен в тот момент, когда задумался: а не усадить в свое мэрское кресло (хотя, это скорее был диван) задницу Фаренгейт и вернуться на улицы? Одно он знал точно: жизнь Вивьен, полная странных приключений, имела смысл, а его – покрывалась плесенью, да еще и превращала в тирана. Нет, определенно дома нужно будет чем-то закинуться, чтобы такое барахло не лезло в голову. Она повернула к нему голову и улыбнулась так, что ее чумазое лицо будто осветилось. Или это выглянувший сквозь облака обрывок закатного солнца так удачно отразился от озера Лебедя? – Можешь не переживать за меня. Способов много, хоть некоторые и идут вразрез со всем, во что я верю. Они миновали станцию «Парк-Стрит», старинное кладбище при церкви, и вот – цветастые баррикады Добрососедства показались за поворотом. Стена пестрила автографами живущих под ее защитой: мелькающие неоновые вывески, ржавые дорожные знаки на гвоздях, рекламные плакаты, надписи на досках и фанерах, разноцветные лампочки, стрелки-указатели на вход. Старый Капитолий – триумфальный взлет белого и красного кирпича с остроконечной башенкой, строго взирал на это безобразие, как родитель на беспорядок, устроенным беспокойными детьми. – Дом, милый дом, – привычно пробормотал Хэнкок, каждый раз проникаясь невыразимой любовью к месту, которое сам завоевал и сделал домом отверженных. Пес Вивьен, чью шею в этот раз украшал черный платок с белым черепом на груди, ждал их на скамейке напротив магазинчика всякой всячины Дэйзи. Он лизнул Вивьен руку, изучая калейдоскоп запахов, принесенных ею из канализации, и начал крутиться вокруг остальных, приветливо помахивая хвостом. – Не пустили тебя на кебаб, шавка? – добродушно хмыкнула Кейт. Судя по подслушанным Хэнкоком разговорам, они с Фаренгейт намеревались провести этот вечер в «Третьем рельсе», напиваясь и обсуждая новости, произошедшие со времени их последней встречи. Как-то очень по-человечески овчарка глянула на Хэнкока и пронзительно тявкнула, высунув свой длинный язык. Мэр рассеянно погладил ее по голове, вспомнив, что пес никогда не чувствовал в нем угрозы, хотя он на его глазах убил человека. – Чем я так нравлюсь твоему приятелю? – Кто знает? Псина сам выбирает себе друзей, и однажды он выбрал меня. Возможно, он чует хороших людей. – Ну, это точно не про меня, – усмехнулся Хэнкок, ставя ногу на боковое крыльцо Старого Капитолия. – И не про меня, но все же… На короткий миг они остались вдвоем в узком переулке, на красных кирпичах отпечатались блики вечернего солнца, и глаза Вивьен в таком освещении становились почти черными. – Удачи, Вивьен. Надеюсь, ты найдешь своего сына, – пожелал мэр. – А если понадобится цирк уродов на выезде – ты знаешь, где меня искать. – Знаю. До встречи, Хэнкок.