Конец света – веселись!

– Пора бы тебе сменить лицо. Если его знает каждый наркоман в Добрососедстве, то из тебя хреновый агент, – заметил Хэнкок, прислоняясь к колонне у подножья лестницы, ведущей в «Третий рельс». – Согласен, но я так привязался к этой милой мордашке. Как вижу в зеркале – сразу хочу сам себя расцеловать. Знакомое чувство? – не глядя на него, отозвался Дикон, пристроившись в компании бутылки пива на железной скамье в затененной части заведения. – Что ты здесь делаешь? – поинтересовался бывший мэр, проигнорировав подколку. – Просто присматриваю за нашей общей подругой, вот и всё, – с самым невинным видом Дикон сделал глоток пива. Отсюда через решетчатую ширму можно было спокойно наблюдать за баром, но при этом оставаться невидимым для его посетителей. Сегодня Дикон был одет в белую, заляпанную чем-то коричневым майку и синие джинсы с вытертыми коленками, мало чем отличаясь от местных жителей, и сошел бы за такого, если бы не намозолившая всем глаза физиономия агента. – Дездемона беспокоится? – Хэнкок уткнулся взглядом в спину Вивьен, сидящей за барной стойкой в компании с Ирмой. Выжившую вечно сопровождали самые странные личности, но Хэнкок не слышал, чтобы она водила дружбу с распорядительницей «Дома воспоминаний», которая редко покидала уютное гнездышко, предпочитая выпивать на мягком диване и закусывать чужой памятью, как гнусы – кровью. Возможно, встреча в баре была случайной, как и все подобные рандеву, что происходят с Вивьен. Дикон положил ногу на ногу, ногтем сковырнул в подошвы грязного кроссовка этикетку «Гвиннет Светлое». – Она, я и вся наша маленькая неблагополучная семья. Все-таки Симпатяга побывала в опасном месте. Ох уж эти клички «Подземки», что может быть пошлее? Впрочем, можно же назваться и круче: «Снайпером» или, скажем, «Коброй»? – Подозреваешь, что она переметнется? – Всякое бывает. Мне вот иногда хочется податься в рейдеры, – равнодушно пожал плечами Дикон. – Когда танцуешь с Институтом, приходится быть осторожным, если на танцпол выходит кто-то новый, а у нашей новенькой есть уникальный дар: она вхожа в логово врага как к себе домой. Поэтому в наших интересах, чтобы она оставалась на правильной стороне. Его слежка за Вивьен напрягала, но была оправдана: вряд ли кто-то мог предугадать, что у Выжившей на уме, особенно после того, как Шон «взорвал» ее мир, оказавшись взрослым дядькой, которому больше не нужны плюшевые мишки и игрушечные болиды на деревянных колесиках. Огорошив Хэнкока новостью о Джеймсе, Вивьен поспешила удалиться, оставив его переваривать услышанное в одиночестве, и отправилась в штаб «Подземки» в компании Псины. Вернулась она только поздним вечером, но не в Старый Капитолий, а в «Третий рельс», о чем всеведущая Фаренгейт прознала почти сразу. Безусловно, куда безопаснее напиваться в «Скамье запасных» в Даймонд-Сити, где братья Бобровы с удовольствием пересчитают ребра любому, кто обидит их «маленькую сестричку», но Вивьен в очередной раз выбирала Добрососедство местом для заземления своих проблем. – Ты ведь в курсе про ее сына? – напомнил Хэнкок. – Что он теперь не сын, а отец? То есть, «Оте-е-ец», – Дикон многозначительно поднял палец в скрытое за тоннами бетона и земли небо, хотя, учитывая местонахождение Института, нужно было указывать наоборот. – В курсе. Ох уж эта родня, правда? Вечно подкидывает проблем. Хорошо, что я синт, и меня такие сложности не касаются. – Код отзыва не подскажешь? Насмешливый взгляд агента чувствовался даже за непроницаемыми стеклами солнечных очков. – Размечтался! Хэнкок вздохнул, когда Дикон заладил свою любимую пластинку «я – синт», о чем, естественно, врал. Не прощаясь, он отлепился от колонны и мимо пьющих, нюхающих, танцующих и целующихся людей прошел в основной зал. Просидев большую часть дня дома из-за смертельной непогоды, горожане заскучали и поспешили промочить горло, а лучше «Третьего рельса» для этого дела не найти. Роскошная Магнолия в алом платье, сияющем в свете потолочных фонариков, низким грудным голосом объявляла новую песню собственного сочинения. – Еще одна рад-буря позади, а мы до сих пор живы и собрались под этой крышей. Каждый из вас – сокровище нашего заведения. Эту песню я посвящаю вам, мои преданные слушатели. Хэнкок был убежден, что самые прекрасные женщины Содружества собрались не в Даймонд-Сити, который мог обеспечить их парикмахерами, косметикой и красивыми платьями, а у него под боком – в Добрососедстве. Красота тянулась к свободе и сливалась с ней в томное сопрано, мягко разливающееся под сводами бывшей станции метро. Like an earthquake, starting to roll I felt my world shake, out of control Like a world war starting to brew Baby, it’s just you Черные волосы Мэгс блестели, привлекая не меньше внимания, чем ее плотно упакованная в сверкающую ткань соблазнительная фигура. Заметив Хэнкока в толпе, она изящно махнула ему, подмигнув подведенным яркими розовыми тенями глазом, и экс-мэр небрежно приложил два пальца к треуголке в ответ. Приблизился к стойке, где какой-то пьяный гуль намеревался занять стул рядом с Вивьен. – Эй, детка! Не хочу хвастаться, но мне нет равных в любви и войне. Сечешь? Хэнкок заметил, как рука парня тянется к нижней части спины Вивьен, намереваясь беспардонно полапать, и грубо спихнул его с места. – Убери грабли в карманы и будь добр, иди вон, – миролюбиво посоветовал он, вкладывая в голос холодную, острую сталь. Гуль задиристо поднял грязные кулаки со сбитыми костяшками, собираясь полезть в драку, но вовремя разглядел треуголку и красный сюртук, и послушно отступил, позволив занять освободившийся стул. Рисковать связываться с мэром, пускай и бывшим, в Добрососедстве будут еще нескоро. Хэнкок прижал зад поудобнее, смахнул крошки и скорлупки от орешков с грязной барной стойки и водрузил на нее локти. В полутемном освещении стоявшие в ряд разномастные бутылки с алкоголем на витрине напоминали очертания высоток Бостона. – Водки, – бросил он бармену Чарли – роботу-помощнику в котелке, смешно сидящем на его круглой металлической голове. – И повтори дамам то, что они пьют. Вивьен скосила на Хэнкока пьяный глаз, слегка поболтав в стакане масляно-коричневый напиток – то ли разбавленный виски, то ли бобровская бражка. Размазанные черные тени образовали у нее под глазами два неровных полумесяца, и бывший мэр спрашивал себя – плакала ли она? Женские слезы были ему неподвластны, как супермутанту – литературная классика, поэтому он старался вести себя с противоположным полом так, чтобы их не видеть. Пусть лучше пьяно хохочут или кричат и стонут от удовольствия, но не льют из глаз эту пугающую соленую воду. Ирма в знак признательности приподняла чуть выше свой снифтер с чистым бурбоном. Бокалы на толстых ножках были в Добрососедстве на вес золота, но хозяйке «Дома воспоминаний» всегда наливали только в лучшую тару. Эта женщина – еще одна жемчужина Добрососедства, скрывающаяся в уродливой раковине из грязных улиц и облупленных стен города отверженных. Она успешно давала отпор нагонявшим ее годам и отличалась невероятной зрелой красотой, подчеркивая ее макияжем, бижутерией и яркими нарядами, которые доставала через какие-то свои источники. – Рада тебя видеть, дорогой. Все жду, когда ты ко мне заглянешь, но похоже, ты нашел себе компанию поинтереснее, – мягко улыбнулась Ирма и многозначительно стрельнула взглядом в сторону Вивьен, стряхивая пепел сигареты, вставленной в пенковый мундштук. Белый костюм Вивьен уже таковым не был – путь от Добрососедства к старой Северной Церкви, в подвалах которых находился штаб «Подземки», был коротким, но уж очень грязным – ту часть города никто и не думал расчистить от обломков, да и рейдеры, перекрывавшие целые кварталы хаотичными нагромождениями хламных баррикад, постоянно добавляли новых. – Твое здоровье, Ирма, – Хэнкок сделал большой глоток, (в ответ на любой его заказ Чарли всегда подавал ему именно бутылку) поморщился от горечи и закусил четвертинкой заветревшейся тошки, которую кто-то опрометчиво забыл доесть. – Мы тут как раз обсуждали твою отставку. В городе только и разговоров, что об этом. Большая потеря для Добрососедства, но мои двери всегда открыты для тех, кто захочет найти утешение, – продолжила ворковать Ирма, покачивая золотистый напиток на дне своего бокала. Она держала его нежно, словно руку любовника. – Вы не почувствуете разницу: Фаренгейт – моя копия, разве что симпатичнее и меньше торчит, – он пожал плечами, стараясь не уронить взгляд в глубокий вырез декольте, открывающий соблазнительную ложбинку между грудями распорядительницы. – Не знала, что ты ушел с поста, – Вивьен приподняла черные, тонкие брови, продемонстрировав, что все же слушает эту беседу, а не пялится невидящим взглядом на голубую плитку бара. – Я уже десять лет в Добрососедстве, – уклончиво ответил Хэнкок. – Живем один раз. Надо все попробовать. – Жаль. Мне будет не хватать твоих воспоминаний, – Ирма надула алые губы и заговорщически подмигнула собутыльнице. – Знаешь, если он сейчас кажется тебе красивым и опасным, видела бы ты его до того, как он стал гулем. А я-то думала, я умею развлекаться. Хэнкок понятия не имел, в каком контексте эти две женщины говорили о нем, но уже жалел, что в определенном ностальгическом настроении наведывался в «Дом воспоминаний». Хотя не все из заново пережитых там моментов были ужасными. Порой бывало и весело. – В любом случае, я желаю тебе удачи, но все же буду хранить в своем сердце надежду на новую встречу, – Ирма грациозно поднялась, блестя пепельными перьями на воротнике своего алого долгополого платья, и бросила на стойку несколько крышек. – Спасибо за компанию, зайка. Я вас оставлю – не хочу расстраивать ваш дуэт, – она мягко тронула Вивьен за плечо, и та дружелюбно улыбнулась, хотя это вышло слегка натянуто. – Надеюсь, наша душевная беседа даст тебе пищу для размышления. Ирма кокетливо сделала ручкой, подмигнула Хэнкоку и удалилась, плавно покачивая бедрами, сопровождаемая цепкими взглядами посетителей «Третьего рельса». Магнолия тем временем поблагодарила зрителей за аплодисменты перешла к следующей песне. I got lips, ruby and sweet I've got hips that can't be beat I've got eyes that are lookin' for a love I just need a man who's man enough – Что говорят наши общие друзья? – поинтересовался Хэнкок, незаметно обернувшись на Дикона, но тот удачно спрятался за железной ширмой и не отсвечивал. – Хотят сделать меня двойным агентом, – равнодушно ответила Вивьен и понизила голос. – Внедриться в Институт и сотрудничать с Патриотом. Дали время подумать. Патриотом звался загадочный сочувствующий сотрудник, который помогал синтам сбегать. С ним Вивьен полагалось связаться по прибытии в Институт, и судя по всему, ей это удалось. Это означало, что «Подземка» могла продолжать работу с ним, но Выжившую это, кажется, не вдохновляло. Казалось, что ее оболочка не способна сдержать всю её печаль, и та прорывается наружу, выглядывает из ее синих глаз, отравляет каждое слово. Поставив стакан на стол, Вивьен помяла в руках маленький квадратик мягкой голубой ткани с рисунком в виде крохотных красных космических ракет, и подожгла его зажигалкой. Едва огонь спалил первые нити, она притушила его в пальцах, но едва ли ощутила боль. Потом повторила весь процесс, сморщила нос от едкого запаха горелой ткани. – Что это? – Хэнкок вытянул из ее пальцев квадратик, чтобы она прекратила себя обжигать. Нежная материя была столь приятной, что руки так и тянулись ее погладить. – Отрезала от одеяльца Шона. Носила как талисман, и когда хотела всё бросить, смотрела на него и напоминала себе, зачем я все это делаю. Думала отдать Шону, но теперь знаю, что он не оценит такой подарок. Слова отрывистые, будто пропитанные слезами, что больше не текли из глаз, но остались в голосе, напряженно звенящем струнами обнаженной боли. После встречи с Шоном она совсем расклеилась, а когда судьба подкидывает тебе сложную задачку, просто ставь время на паузу и утопись в алкоголе – так делают все жители Бостона. Вивьен жила здесь достаточно давно, чтобы освоить этот простой «метод моряка». Хэнкок прекрасно понимал ее чувства: он не раз бесцельно стоял на краю пропасти, желая уничтожить все, что потеряло для него всякую ценность. Он представил, как Вивьен съеживается в маленький отчаявшийся комочек на грязном спальнике в какой-нибудь разрушенной лачуге на Пустошах, засыпая с зажатым в кулаке отрезком одеяльца сына, и обида за Вивьен опалила его яростью. Захотелось самому попасть в Институт и рассказать этому Шону, что пережила его мать и на какие жертвы пошла, чтобы отыскать его, но сначала – сломать неблагодарному старикашке нос. – «Подземка» нервничает, – Хэнкок приветливо кивнул Дейзи, подошедшей к стойке, чтобы забрать у Чарли два пива. – Знаю, – Вивьен тоже поздоровалась с торговкой и придвинулась, чтобы никто не стал свидетелем их разговора. – Видела, что Дикон шпионит за мной. По пути сюда я наткнулась на разведчиков Братства – пришлось сделать здоровенный крюк, чтобы не попасться им на глаза. – Теперь они ежедневно устраивают променад по Бостону. – Наверное, нашли телепорт и роют другие зацепки. А, и еще Престон: каждые двадцать минут вещает по своему радио, что хочет встретиться. Всем от меня что-то нужно, и почему-то каждый хочет видеть меня на своей стороне, – сонно зевнула Вивьен, глядя в свой стакан. Слова выходили из ее рта через алкогольный фильтр, слегка зажевавшись в процессе. «У нашей новенькой есть уникальный дар», – кажется, так говорил Дикон. Побывав в сердце Института, Вивьен завладела очень опасной информацией, и каждый теперь захочет использовать ее. Попади она под чужое влияние, ее противникам несдобровать. Они оба понимали, что нужно будет принять решение: остаться с сыном или пойти против него. Зная Вивьен, Хэнкок был уверен, что она не сохранит нейтралитет в большом конфликте «четверки» – слишком уж она деятельная и не любит сидеть на месте. Он не мог заставлять ее выбирать, а просто намеревался оставаться рядом, подождать, пока она справится с новостями о том, кем в итоге оказался Шон, а потом посмотреть, чем все это кончится. – Веришь или нет, но лично мне от тебя ничего не нужно. А вот тебе верняк нужен собутыльник, раз Ирма тебя покинула, – Хэнкок надеялся, что в этих словах она найдет поддержку и даже готов был стать жилеткой для слез, хотя и собирался сделать все, чтобы до этого не дошло. – «Никогда не уходи в трип в одиночку», да? – обреченно хмыкнула Вивьен и прижала губы к краю стакана, устремив отрешенный взгляд под крышу бара, где гирлянда круглых ламп высвечивала красную вывеску. – Если ты захочешь отправиться на ту сторону, я буду рад отвезти тебя туда, – он продемонстрировал ей полный блистер ментатов, но Вив лишь поморщилась и покачала головой. – Ты из-за меня ушел с поста мэра? – перевела она тему и нашарила в кармане штанов пачку. Хэнкок последовал примеру Вивьен, услужливо поднес к кончику ее сигареты огонек подаренной ей зажигалки, потом прикурил сам. Над их головами плавало сизое облако застоявшегося дыма. Было душно, пахло потом и перегаром. Одни предпочитали просто напиваться, другие слушали музыку, третьи делились новостями, а иные налаживали связи другого рода с доступными женщинами, чтобы после приятно провести ночь в местечке потише. Хэнкок всегда считал, что главное в Добрососедстве – это народ: психи, изгои и бунтари, что собрались под одной крышей и мирно выпивали, временно зарыв топоры войны. Ловя на себе чужие взгляды, он продолжал ощущать неразрывную связь с этими людьми, хотя уже ими не управлял. – Нет. Рано или поздно я бы все равно это сделал, – он затянулся, скосил глаза на красный уголек, поспешно пожирающий ядовитый табак. – Я всегда бежал от всего хорошего, что у меня было. Бросил семью, ушел из Даймонд-Сити. Если бы не ты, я нашел бы другой способ, чтобы убраться из Добрососедства – это был лишь вопрос времени. Я не жалею ни о чем – на самом деле, это было мое первое верное решение. Он рассказал ей далеко не все, да и сказанное выше выдавать не собирался, но загвоздка в том, что с ней хотелось откровенничать. Дело было в ее вечно заинтересованном лице, так выделяющемся на фоне сотни равнодушных, или это сам Хэнкок хотел так думать? Вот и сейчас Вивьен развернулась к нему вполоборота, явно обрадованная возможностью погрузиться в чужие проблемы и отвлечься от своих тяжелых дум. – Почему же? – Потому что оно было только моим. Я всю жизнь брал пример с Джеймса, шел за ним всюду, куда бы он ни позвал. А когда он устроил ту бойню в Даймонд-Сити, я попытался превратить одно из самых жутких поселений в Содружестве в убежище для пропащих. Я думал это правильно, но на деле хотел доказать брату, что могу стать лучшим мэром, чем он. Теперь, когда я узнал, что он синт, я понял, что бежал за ним зря. – Одно дело подозревать, что он синт, другое – знать наверняка. Ты в порядке? – глаза Вивьен подернулись масляной пленкой из-за алкоголя, но она не скрыла мечущееся в них искреннее беспокойство. Как объяснить ей свои ощущения, если они – неровный пунктир: злость, необъяснимая, обескураживающая тоска по тому, кого нет уже так давно. Осознание, что ты потерял близкого человека намного раньше, чем выбрал это сам. И среди всего этого, внезапно, облегчение. – Я не знаю, где настоящий Джеймс, и что с ним стало – да и вряд ли узнаю – но я рад, что в итоге я был разочарован вовсе не в нем, а в его жалкой копии. Должно быть, его голос сорвался, потому что Вивьен вдруг положила руку ему на предплечье и легонько сжала рукав. В своем нежном сочувствии она казалась прекраснее, чем Магнолия и Ирма вместе взятые. – Думаю, теперь я могу не оглядываться на него и жить своей жизнью, – уже бодрее добавил Хэнкок, потому что как бы ни было приятно внимание Вивьен, жалость по отношению к своей персоне он ненавидел. Пока Хэнкок это проговаривал, в его голове сами собой сложились нужные выводы. Да, он засиделся в Старом Капитолии, где теперь другой хозяин, не желая до конца смириться с тем, что это место в прошлом. Вивьен, которая как всегда свалилась из ниоткуда, развязала ему руки, открыв правду о Джеймсе. – Об этом и говорила Ирма, – Вивьен повертела стакан в руках. – Она посоветовала отпустить свое прошлое, а не гоняться за ним. – Мудрый совет от вуайеристки, которая подглядывает за чужим прошлым, – хохотнул Хэнкок. Вивьен подмигнула ему, оценив иронию. – Не так-то просто ему следовать, но она может быть права. Возможно, мне стоит оставить Шона в покое. Если честно, Джон, я не представляю, что делать дальше, – Вивьен задумчиво провернула в пальцах тлеющую сигарету, и пепельный столбик оторвался от нее и рассыпался по голубой поверхности столешницы. – Это шокирует, понимаю. Ты искала маленького мальчика, а нашла шестидесятилетнего топ-менеджера Института. Но я уверен – ты справишься с этим. Захотелось добавить: «мы справимся». Когда обстоятельства сгибали его пополам, с ним рядом всегда была Фаренгейт. Являлась ли ее поддержка платой за спасение от смерти в Боевой зоне или простой симпатией, Хэнкок не знал, но научился у нее одному: нужно бескорыстно следовать за тем, кто тебя вдохновляет. Вивьен, словно солнце, сияет ярко и сжигает себя изнутри, чтобы давать свет другим, а вокруг нее собираются люди, готовые впустить его в свою жизнь. Хэнкок не мог допустить, чтобы такая женщина лишилась этой частички себя из-за одной неудачи, пускай и очень крупной, потерялась в своей боли и осталась с ней наедине. Вивьен издала легкий смешок, приложилась к стакану. И через секунду уже иронично смеялась в голос сама над собой: будто смотрела комедию, и решать конфликт придется не ей, а персонажам какого-нибудь довоенного радиоспектакля. – У нас самые неблагополучные семьи в Содружестве, – хмыкнул Хэнкок, протягивая ей бутылку для тоста. Вивьен смахнула слезы, прислонилась к нему теплым плечом и ответила на тост, залпом допивая остатки виски со дна своего бокала. Чарли мгновенно оказался рядом и щедро плеснул добавки. – Ну, если не считать Фаренгейт и Кейт – вот у них семейки просто швах. – И тем не менее, они как-то смогли работать в команде, – заметила Вивьен. – Как и мы, – Хэнкок вспомнил ночной Бостон, перестрелку с парнями Гризвольда, и плечо знакомо потянуло. Их потрясающее взаимопонимание с Вивьен тогда спасло им жизни. – Как и мы, – протянула она, очевидно, извлекая из памяти ту же ночь, и они снова выпили. Магнолия на высокой, протяжной ноте завершила композицию, глотнула из стакана, стоявшего подле нее на черной крышке колонки, и легонько постучала кончиком длинного ногтя по микрофону, привлекая и без того безраздельное внимание публики. Ее заразительная улыбка многих мужиков в Добрососедстве заставляла терять голову, бросать своих жен и бежать к ней с дарами и признаниями в любви. Певица проводила с ними страстные ночи, полные стонов и вздохов, а потом выпроваживала их восвояси, потому что сердцем была верна лишь одному мужчине – своему неиссякаемому таланту. – Я бы хотела передать искренний привет моему коллеге-словоплету: бывшему мэру Добрососедства, Хэнкоку, который сегодня заглянул в свой бар, – улыбнулась Магнолия. – Мы будем скучать по тебе. Эту песню я посвящаю тебе и твоей очаровательной спутнице. – Спасибо, Мэгс! Чарли, следующие заказы – за мой счет. Я – человек из народа и служу народу! – благодарно выкрикнул Хэнкок, поднимая над головой бутылку, и многие захлопали, а иные – выпили за него. Все-таки приятно осознавать, что ты, жалкий и пропащий наркоман, добился чьего-то расположения настолько, что люди поднимают за тебя тост. Он достиг этого сам, без Джеймса, и хотя он попрощался с креслом мэра и оставил его в прошлом, настоящее у него тоже было – сидело и пьяно смотрело на него большими синими глазами, очерченными черной размазанной по лицу тушью, смеялось над его шутками, доверяло и готово было терпеть его рядом с собой. Плавно потянулась меланхоличная джазовая мелодия, Мэгс наклонилась к микрофону, бережно обхватив его своими тонкими изящными пальцами. Пока одни завороженно наблюдали за переливающейся в свете прожектора фигурой исполнительницы, другие приглашали своих подружек на медленный танец, выходя в центр площадки перед сценой. Хэнкок воткнул сигарету в пепельницу и соскользнул со стула. В голове, кроме шума, было лишь одно желание: – Что скажешь, если мы забьем ненадолго на семейные проблемы? Мисс Остин, вы позволите пригласить вас на танец? I see you lookin' 'round the corner Come on inside and pull up a chair No need to feel like a stranger Cause we're all a little strange in here. Не дожидаясь ответа, Хэнкок потянул ее за руку и провел в самый центр площадки, где другие парочки сразу освободили им место. Поначалу Выжившая растерялась, словно со всеми своими злоключениями окончательно забыла о повседневных радостях, таких как танец, да и взгляды публики ее тяготили. Хэнкок привлек ее к себе, властно помещая ее в кокон цепких рук. – Не думала, что мэр Добрососедства танцует, – Вивьен порывисто выдохнула, когда он всей ладонью приложился к ее талии, притягивая ближе. Ее руки легли ему на плечи, на щеках пятнами выступил румянец, но неясно было, от виски это или от смущения. – Мэр нет, но я – да. Танцую я куда хуже, чем сношу людям головы, – признал он, – но надеюсь, это будет не настолько ужасно. Танцевать он правда не умел никак, но чтобы влиться в плавный ритм музыки и покачиваться под нее особых талантов не нужно. Бесконечная синева в глазах Вивьен, так напоминавшая ему бурный нрав океана, у которого Хэнкок провел детство, захлестывала его, и он тонул, чувствуя под мягкой тканью выступающие позвонки, что так хорошо прощупывались пальцами. В голове яркой вспышкой родилась фантазия: упругое тело Выжившей в белом открытом платье, которое на деле ничего не прячет, в отличие от этой безразмерной мешковатой толстовки, скрывающей привлекательные изгибы, что так волновали его, когда она носила комбинезон Убежища 111. Бывший мэр поспешно отвел взгляд, но что-то в глазах Вивьен изменилось – она будто всё уже прочитала – так что он продолжал уже нагло рассматривать ее, поскольку все равно опрометчиво выдал свои желания. От нее пахло табаком и виски, пылью и дымом – микс из этих неприятных на первый взгляд запахов кружил ему голову. Тонкая линия шрама, обрамляющая ее глаз и спускающаяся по скуле на щеку, странно поблескивала в белесой сигаретной дымке – пришлось подавить желание коснуться его. Впервые в жизни Хэнкок пожалел, что сознательно избавился от своего прежнего лица, которое сводило с ума женщин в Даймонд-Сити – ведь тогда он мог бы предоставить партнерше по танцу хотя бы внешнюю красоту, раз уж внутренней был обделен. Светлые вьющиеся волосы, голубые глаза – лик труса, но его обладатель не скрывал слабостей и мог проявлять сочувствие. Новое же лицо принадлежало жестокому человеку, который говорил на языке силы, искал в жизни одни лишь удовольствия и избегал страданий. Такого сложно любить – в отношениях куда проще быть Джоном Макдонахом, чем Джоном Хэнкоком. Поэтому всю гамму эмоций, что он испытывал к женщине в его руках, он задвинул в дальний ящик своей головы, где хранил еще кучу вещей, что не мог или не хотел контролировать. Have you got a history that needs erasing? Did you come in just for the beer and cigarettes? A broken down dream you're tired of chasing Oh, well I'm just the girl to make you forget. У них была схожая история. Они оба были бессильны помешать чужой жестокости и сделались жестоки сами, чтобы исправить это. Их близкие превратились в чужаков, и со страхом и осторожностью они теперь искали что-то родное в незнакомцах и случайных встречах. Пройдя через это, они глубоко внутри спрятали свою суть: сломанных игрушек, выкинутых на помойку постядерного мира, и сражающихся с демонами, которых никто и представить себе не мог. И все же, благодаря судьбе, злому року или простому случаю – они познакомились и сошлись в одном танце под слепящим светом подземных фонарей.