Я её отдал волкам
Что растерзали ее,
И она полюбила их
(Strangers on a Train «Lost Her to Wolves» вольный перевод)
До Великой Войны больше всего Вивьен Остин обожала салюты. В детстве она упрашивала родителей разрешить ей не ложиться допоздна, чтобы поглядеть, как в ночном небе распускаются бутоны разноцветных цветов всех форм и оттенков. После замужества они с Нейтом ходили на маяк Кингспорта, куда их пускал сослуживец мужа, работавший смотрителем – с высоты зрелище было ещё ярче, чем при взгляде из окон. Вскоре город перестал устраивать праздники – накануне грядущей войны властям было не до веселья. Жизнь тогда словно осунулась, прижатая к ногтю страхом и пропагандой, и Хэллоуин стал последней попыткой вернуть улыбки на тревожные лица. Но так и не наступил. В новом мире тоже любили салюты, но несколько иные. Теперь это были огромные монстры, напоминающие огненные облака хлопчатника, что восстают среди руин, прекращая там всякие баталии и уничтожая любые признаки жизни. Так рвануло и на мосту имени Такера: сначала одна мина, потом другая. По ушам ударил рычащий шум вспыхивающей бензиновой пленки, а потом весь район погрузился в оранжево-серое облако. В небо взмыл фейерверк из бочек, старых магазинных тележек, дорожных конусов и прочего мусора, что годами лежал на мосту нетронутым. Огонь был будто живой, резвился и скакал, как ребенок, и за ним вуалью тянулся длинный черный шлейф копоти. Вивьен рефлекторно закрылась от яркой вспышки локтем, выпустив ошейник Псины, но тот больше никуда не рвался, а спрятался ей за ноги и беспомощно рычал оттуда на противника, которого не мог одолеть. Их обдало взрывной волной, заставив пятиться, и какое-то время все в ужасе смотрели на стену из дыма и пыли, не в силах осознать произошедшее. – Пиздец, – как-то пискляво пробормотала Кейт не своим голосом. Они с Фаренгейт стояли в обнимку, инстинктивно защищая друг друга. Маккриди морщился и тер большим и указательным пальцами ослепленные взрывом и забитые пылевым ветром глаза, и только Ник почти не шелохнулся – его синтетические зрачки неестественно резко смещались в глазницах, цепляясь за края опор и полыхающие остовы автомобилей. – Джон!!! Вивьен позабыла, что зовет его так только наедине, находя в этом имени нечто интимное, дозволенное только ей одной. Упавшее в бездонную пропасть сердце аритмично стучало будто за пределами досягаемости, словно хотело покинуть хозяйку; легкие давило невидимой рукой. Она помнила каждый кошачий шаг Джона, каждый плавный взмах рукой, словно он гладил воздух, а не пытался сохранить шаткий баланс, и Вивьен поймала себя на том, что наблюдает за его грацией не только со страхом, но и с удовольствием. Легкий и ловкий, Хэнкок казался ей бесконечно одиноким красным пятном на фоне бездны. И в то же время он был по-своему величественным, словно акробат под куполом цирка, уверенно идущий по тонкому канату смерти, и лишь окаменевшая спина предательски выдавала его напряжение. Крик Вивьен отрезвил всех остальных, выводя из оцепенения. Валентайн воплощал собой сосредоточенность, направив все искусственные органы чувств на то, чтобы в какофонии шумов различить один, который мог подсказать ему, что друг еще жив. – Где они, Ник? – шепотом спросила Фаренгейт, сбрасывая растрепанную челку с бледного лба, но детектив лишь предостерегающе поднял правую, лишенную синтетической кожи руку. Они с Псиной вместе услышали нечто недоступное людям, потому что сорвались одновременно, но не на мост, а под него. Сбежав по пологому склону, Ник на ходу отправил свою любимую черную шляпу на песок аки фрисби, и вошел в воду, не замечая, как позади выкрикивают его имя. Псина устремился за ним, промочил лапы, а потом оттолкнулся и поплыл по-собачьи. – А ты-то куда? – крепкая рука Маккриди легла на плечо Вивьен, когда она, не соображая что делает, успела по щиколотку войти в радиоактивную реку. – Псина, быстро ко мне! – строго приказала Выжившая, представив, какое облучение сейчас получает ее любимый питомец, но собака не слушалась, продолжая упорно следовать за детективом. Валентайн нырнул, и спустя пару секунд люди на берегу смогли рассмотреть причину столь резкого поступка. Из воды торчали еще две головы – лысая и темная, облепленная вуалью из мокрых волос. Джон впился рукой в трещину у основания моста, стараясь удержаться на поверхности, пока явно паникующая Ева отчаянно цеплялась за его плечи и тянула ко дну, видя в этом единственное спасение. Это только в кино тонущие люди кричат, размахивают руками и поднимают веера брызг, привлекая внимание возможных спасителей. В жизни же все происходит куда драматичнее: утопление – самая тихая смерть. Неосознанно заламывая руки, словно кисейная барышня из дамского романа, Вивьен наблюдала, как Валентайн хватает Еву за шею, держа её рот и нос над поверхностью, и плотно прижимает к себе спиной, чтобы она не могла ухватиться за него и потопить. И вот – они уже движутся обратно, разгребая руками плавающий в реке мусор. Едва коснувшись дна, детектив схватил Еву на руки – девчонка совсем обессилела в борьбе со своими спасителями и повисла у него на локтях как тряпочка, что-то несвязно бормоча себе под нос. Джон вышел сам, надсадно кашляя и сплевывая болотно-желтую речную воду. Он едва стоял на ногах, покачиваясь от усталости, но главное, был жив. Последним выскочил Псина, искупавшийся с одной единственной целью – выловить из воды треуголку Хэнкока, которую теперь гордо держал в зубах. Овчарка фыркнула и отряхнулась, окатив всех дождем из брызг, и встроенный в Пип-Бой счетчик Гейгера тревожно затрещал, когда на зеленый экран попали ядовитые капли. – Спасибо, дружище, – хрипло поблагодарил бывший мэр, забирая у Псины головной убор и водружая на место, хотя с треуголки ручьем лилась вода, и пошатнулся. Вивьен была уже рядом, чтобы подхватить его и перекинуть его руку через плечо, поддерживая за талию. Несмотря на внешнюю худобу, Джон оказался довольно тяжелым, против воли перенеся львиную долю своего веса на ее тощие плечи. – Ты в порядке? – Предпочитаю водку, а не воду, – судорожно глотая драгоценный кислород, попытался отшутиться он. – Взрыв хотя бы был эффектным? – Это еще мягко сказано! – Жаль, я все пропустил. – А мне спасибо не хочешь сказать? – напомнил о себе Ник, бережно укладывая Еву на траву, где ее уже ждала Кейт с таким странным выражением лица, что было непонятно, хочет она помочь резидентке или добить. – Друг, тебе я проставлюсь лучшим виски, что смогу найти, ну, или что ты там пьешь, – хмыкнул Хэнкок, выжимая край треуголки прямо на нос Псине, что крутился у его ног явно довольный удачным спасением. Джон мелко дрожал, то ли от холода, то ли от постепенно спадающего напряжения, прижимаясь к Вивьен мокрым боком, но Выжившая не представляла ситуацию, в которой бы темный огонь в пропастях его глаз потух. Только теперь, снизу вверх глядя в эти невероятные черные зрачки, сливающийся цветом и с радужкой, и даже с белками, она осознала, что могла его потерять. Какая-то схожая мысль, очевидно, посетила и голову Хэнкока, потому что он поспешно отвел взгляд, устремив его куда-то в небо, пересеченное ржавой бутылочно-зеленой полосой Бостонской высокоскоростной автомагистрали. Вивьен упрямо вернула его внимание, потянув за потрепанный отворот сюртука. – Никогда так больше не делай, слышишь, Джон? – Ты же знаешь, что я не могу этого обещать, – он снова закашлялся, согнулся пополам и сплюнул на песок слюну, перемешанную с мелким речным сором. – Не старайся, Вивьен, я не могу добиться этого обещания уже десять лет, – Фаренгейт ободряюще ткнула кулаком в плечо друга, проходя мимо него к Кейт, которая пыталась растормошить Еву. – Я рада, что ты жив. – Спасибо, сестренка, – должно быть Джон заметил расстроенное выражение лица Вивьен, потому что вымученно улыбнулся этой своей странной, но отчего-то притягательной улыбкой, и легонько мазнул холодным, грязным пальцем ей по носу. – Хэй, Вив? Расслабься. С моим-то везением меня хрен убьешь. Прежде чем она успела заявить, что везение – штука лимитированная и непостоянная, их прервал громкий булькающий всхлип – лежащая на траве Ева наконец-то пришла в себя и принялась блевать себе же на колени, прерываясь лишь на то, чтобы отдышаться и вытереть сопливый нос. Вот кто точно не был готов к экстремальным приключениям: надо бы придумать способ безопасно переправить девочку обратно в Убежище, которое она вряд ли в скором времени снова покинет. – У нас гости, – предупредил Ник, и Вивьен взмолилась, чтобы не пришлось стрелять или убегать – сейчас не все в команде были готовы это делать. Как всегда Валентайн был прав: через несколько секунд за спиной раздался шум мотора, приближающийся к ним со стороны Таффингтона. Там наверняка заметили огненного дракона, бушевавшего на мосту, как Грогнак-варвар в рубиновых руинах, но уже начавшего успокаиваться, преобразовавшись в локальные пожары, пляшущие на горящих автомобилях. Убраться бы отсюда поскорее, пока уцелевшие ядерные двигатели не начали взрываться один за другим. Кейт, Фаренгейт и Маккриди присмотрелись к белому с крупными ржавыми пятнами катеру, дружно беря его в прицелы и закрывая собой остальных. Стоявшая у руля фигура в примирительном жесте подняла руки, показывая, что не вооружена. – Эй, все живы? – донеслось с борта. – Мы из Таффингтона. Видели взрывы и решили, что кому-то тут нужна помощь. Вивьен узнала знакомый хриплый голос, а его обладатель узнал ее. Мужчина дождался, когда нос катера уткнется в мокрый песок, и проворно спрыгнул с борта, приветливо улыбаясь Выжившей. Ее первый гуль. *** Вивьен открыла от удивления рот, да так и стояла, забыв про существование нижней челюсти. Существо перед ней напоминало человека, с которого сняли всю кожу, изрезали ее на лоскуты, а потом как попало прицепили обратно, оставив на лице глубокие рытвины, неровные борозды и такие неизгладимые шрамы, что в сравнении с ними заживающий порез Вивьен смотрелся легкой царапинкой. Она все равно инстинктивно провела рукой по длинным волосам, привычно скрывая половину лица от чужих глаз. Искалеченный мужчина в соломенной шляпе, клетчатой фланелевой рубашке и джинсовом комбинезоне, штанины которого были заправлены в высокие запачканные землей резиновые сапоги, удивленно моргал, стоя посреди своего небольшого огородика и не понимая, чего эта странная женщина так на него пялится. Она же попросту не могла заставить себя оторвать взгляд, и даже не от изувеченного лица или наполовину отсутствующего носа, а от налитых кровью белков и сияющих в них радужках цвета луговой травы, примятой ветром к земле. Молчать и дальше показалось ей невежливым. – Сэр, могу я вам помочь? – вместо приветствия выпалила Вивьен первое, что пришло ей в голову. – Может, вам нужен стимулятор? Она искренне хотела быть полезной, поэтому немало удивилась, когда мужчина раздосадованно опустил плечи и зло воткнул вилы в грядку с арбузами. – Издеваешься? Думаешь, за двести лет я не слышал шуточки остроумнее? – презрительно сощурился он, и Вивьен почувствовала, как краснота горячим приливом заволакивает ее щеки. Она не понимала, чем могла его обидеть. – Двести лет? Так вы… гуль? Престон рассказывал ей о гулях: о Потогонке, где выращивают смолянику, и о Добрососедстве, которым управляет безжалостный мэр; но никогда не видела их вживую. Мгновенно ее опалило стыдом и злостью на минитмена, который сейчас мирно пил кофе в знаменитом баре Таффингтона и даже не удосужился предупредить, что ее здесь ждет такая встреча. Должно быть, Вивьен сейчас походила на слегка одуревшего ребенка, впервые увидевшего жирафа в зоопарке, потому что гуль смягчился, видя ее искреннее недоумение. Поправил распустившуюся по краям шляпу и повнимательнее разглядел ее длинную челку и синий комбинезон Убежища, в который она за эти два месяца, кажется, вросла, не желая расставаться с единственным, что напоминало ей о Нейте, если не считать обручальное кольцо. – Ну да. Малышка, из какой дыры ты вылезла? Никогда не видела гулей? – сипло поинтересовался он, вытирая о штаны зеленые от сорной травы руки. – Нет, сэр, вы у меня первый, – брякнула Вивьен, но тут же осознала смысл своих слов и мысленно чертыхнулась. Мужчина же расхохотался заразительным смехом, заведя большие пальцы за лямки своего джинсового комбинезона. Вивьен прожила тут достаточно, чтобы понять, как в Содружестве ценят низкопробный юмор. – Это вряд ли! Первой, последней и единственной была моя Марта, упокой Господь ее душу. – Простите, сэр. Я просто… растерялась, – потупилась она, не в силах больше смотреть в глаза мужчины, перед которым так опозорилась. – Мое имя Фрэнк Таффингтон, малышка, но для друзей просто Фрэнк. А как тебя зовут? – Вивьен Остин, сэр. – Что ж, приятно познакомиться, Вивьен. Я не обижаюсь, но кажется, тебе очень нужен кто-то, кто расскажет тебе, как тут все устроено. Только вот не надо мне «выкать» и никаких «сэров», понятно? Пойдем, выпьем чего-нибудь. Они проговорили всю ночь, сидя в крытом эллинге Фрэнка, пили пиво и обсуждали ностальгическое прошлое и грязное настоящее, жизнь до Великой Войны и выживание после. Глядели, как вода плещется о борта его любимого катерка, который он старательно поддерживал в исправном состоянии. Гуль рассказал Вивьен о Пустоши, что после падения бомб обратила мир в Великое Ничто, о ядерной зиме, когда солнце, казалось, навсегда покинуло Землю, отвернувшись от мерзкого человечества, не оценившего его живительный свет. О Марте, с которой он прожил двести пятьдесят лет и потерял совсем недавно во время нападения рейдеров; о своих четверых детях и семерых внуках, что умерли один за другим от болезней, радиации, голода и рук плохих людей. Фрэнк остался в этом мире совсем один – глубокий старик, наделенный уродливым бессмертием и волочивший за собой чемодан жизненного опыта и вагон скорби. Он так и не сдался, а назло всем бедам нашел свое место на клочке Содружества – в лодочной станции, которую превратил в приют для усталых путников и всех, кто просил о помощи. Когда в окна эллинга заглянули первые утренние лучи, Вивьен окончательно избавилась от всех ложных представлений о гулях. Позже их сначала жестоко возродил, а потом вновь мягко растоптал Джон Хэнкок. *** – Держи, малышка. Не хочу хвастаться, но лучше кофе ты во всем Содружестве не найдешь, – вместе с чистыми тряпками Фрэнк передал Вивьен керамическую кружку, от которой вместе с густым паром поднимался дивный аромат, щекотавший ноздри. Выжившая сделала большой глоток, чувствуя, как черный напиток приятно вливается в желудок и медленно возвращает к жизни. Вкус кофе возрождал воспоминания о рядовых буднях, когда она разбирала текущие дела адвокатской конторы за кухонным столом, пока Кодсворд гремел в раковине грязной после завтрака посудой, а Нейт на диване шелестел утренним «Бостон Бьюгл» под монотонный бубнеж черно-белого телевизора. – Спасибо, что выручил нас, Фрэнк, – Вивьен позволила себе зажмуриться от удовольствия, снова отпив из кружки. – А как не выручить? – пожал он плечами, опираясь на дверной косяк лодочного эллинга, который он совсем недавно покрасил в ярко-красный цвет и зачем-то повесил на двери здоровенный амбарный замок. – Стояли там и дрожали на ветру, как мокрые щенята, – он щелкнул зажигалкой, кивнув подбородком на кружку. – Твой приятель вроде просил чего покрепче? Пусть зайдет ко мне, как закончишь – вручу ему кое-что особенное. Сам гнал, а не это ваше бостонское пойло. – Он это оценит, – подмигнула Вивьен. – Так рисковать собой ради одной-единственной девчонки – в Таффингтоне таким всегда рады. Похвально, что ты научилась выбирать себе друзей, – намек на Престона, которого Фрэнк отчего-то недолюбливал. – Ему-то ты хоть не предложила стимулятор при встрече? – Я усвоила урок, можешь не сомневаться, – Вивьен искренне расхохоталась, вспоминая ту версию себя, что робела и перетаптывалась, совершенно не понимая, как вести себя в этом сложном, новом мире. Ее шрам теперь был открыт всем на обозрение, и старик Таффингтон это заметил, как мальчишку потрепав ее по волосам грубой широкой ладонью. – Хорошо, что обрезала ту дурацкую челку. Не прячь свое милое личико от мира, малышка. – Мне тридцать лет, а ты все так и зовешь меня малышкой. Фрэнк по-отечески улыбнулся, и его зеленые глаза ласково потеплели, когда он мягко коснулся ее щеки своими шершавыми, натруженными пальцами. – Да какая мне разница? В мои-то годы все вы – детишки. Джон сидел на причале, покачивал носком сапога пришвартованный катер Фрэнка и мрачно курил, отстраненно глядя на реку и ее заросшие колючим кустарником берега, пока Вивьен за его спиной расставляла бутылки с фильтрованной водой. По прибытии в Таффингтон он стал каким-то задумчивым, и казалось, даже избегал ее. Была ли тому причиной усталость, близкое столкновение со смертью или нечто большее, чего она пока не могла разгадать, Вивьен не знала, но не считала это поводом игнорировать неприятные медицинские процедуры. Было той еще задачкой заставить Джона ненадолго расстаться с красным сюртуком, чтобы его просушить и хоть как-то залатать – арматурный штырь на большой шаг приблизил фирменный костюм исторического двойника Хэнкока к его неизбежному концу. Вивьен присела на корточки, основательно промочила чистую ткань водой из бутылки и начала стирать засохшую кровь. Напарник был таким худым, что казалось, на выпирающих ребрах можно играть как на ксилофоне, а спина его была столь же изувеченной, как и лицо. – Всё путем, Вив. Необязательно со мной возиться, тем более, что стимулятор я уже получил, – Джон сжал зубы и раздраженно зашипел, когда антисептик начал пузыриться на краях царапины. Рана неглубокая, но длинная, тянется от шеи до поясницы вдоль острых позвонков. – Фаренгейт предупреждала, что ты ужасный пациент, – не обращая внимание на его возражения, деловито заявила Вивьен. – И все же, позволь мне закончить, а то после этой гадкой воды начнется заражение. Тихий, хриплый вздох вместе с тонкой струйкой дыма вышел из его легких. Возможно, его смущало сидеть к ней обнаженной спиной и демонстрировать старые и новые рубцы, оставшись без своего сюртука, служившего ему неким подобием защиты от этого мира. Подобные барьеры в Содружестве выстраивают все, и Вивьен не была исключением, и все же было непривычно и больно, что всегда прикрывавший ее Джон сам будто не доверяет ей и вообще будто не хочет, чтобы она находилась рядом. – Не думал, что скажу это, но ты, кажется, иногда забываешь, что я гуль. Мы не болеем, и на нас все заживает как на собаках. Настоящая собака в ответ на его слова издала тихий показательный вздох из тени на широкой веранде. После героического спасения треуголки Псину заставили лежать под капельницей антирадина, а эта процедура не только была малоприятной, так еще и требовала смирно лежать минут сорок, а не бегать по всей территории Таффингтона, выпрашивая у его обитателей вкусняшки, так что пёс демонстративно страдал. Вивьен устроилась позади Джона в позу по-турецки и начала приклеивать к краям раны серию стягивающих пластырей, чтобы та быстрее срослась. Привычный аромат его сигарет заглушал запах реки – тины и водорослей. Ветер становился все напористей, по темной воде побежали волны, а небо стремительно мрачнело, затягиваясь в безликую пленку облаков. Бостон отсюда не видать – его скрывали нестройные ряды оголенных деревьев и покосившиеся высоковольтные вышки, а городским жителям Содружества на природе всегда неуютно. – Как там Ева? – поинтересовался Хэнкок, и Вивьен была благодарна за этот вопрос, потому что напряжение между ними уже можно было нарезать ножом на ломти и подавать на стол. – Получила мощную дозу антирадина. Плачет и зовет маму. Ей всего девятнадцать. Говорит, ей впервые разрешили выйти из Убежища и сходить на завод какого-то Большого Луковски за мясными консервами. – Только лохи из Убежища будут покупать эту дрянь. Неизвестно, из чего (или кого) Коллинз крутит это мясо. – Фрэнк сказал, что скоро тут будет проходить караван. Пока побудет здесь, а потом он договорится, чтобы они отвели ее домой. Думаю, с ней все будет в порядке. Ответа на ее слова не последовало, и их вновь накрыло тягостное молчание. На изрытом поле измененной кожи Джона выделялось несколько более свежих шрамов: круглый след от пули на левом плече, еще одно ранение на боку, но там прошло по касательной; три глубоких полосы тянутся от шеи через левую выпирающую лопатку и заканчиваются на нижних ребрах – яо-гай? В первую встречу Джон здорово напугал ее, и вовсе не внешним видом (к гулям к тому времени она успела привыкнуть), а своей темной энергией и точными, выверенными, хладнокровными движениями. Убийство Финна как нельзя лучше иллюстрировало слухи о Хэнкоке как о злобном выродке, захватившем Добрососедство, о чем ей красочно рассказывали минитмены и жители Даймонд-Сити. Тогда Вивьен еще не знала, как сильно они заблуждаются на его счет, поэтому вспомнила свой кружок актерского мастерства, в который ходила в пятом классе, и сыграла максимальную бесстрастность, дабы не показать свой страх хищнику и не пробудить в нем азарт охоты. И в то же время была ему благодарна: после изнурительного боя с Келлогом, морально и физически ее опустошившим, Вивьен вряд ли смогла бы противопоставить что-то даже простому вымогателю, что пожелал ее ограбить. Впервые в Содружестве кто-то оказал ей услугу и ничего не потребовал взамен. Потом они встречались вновь и вновь при самых невероятных обстоятельствах, и с каждым разом Вивьен всё больше понимала: этот парень из ее жизни уходить никуда не собирается, да и она не спешила его прогонять, завороженная странным сочетанием грубых манер с глубиной мыслей. После всего, во что она его втянула, Джон упорно продолжал следовать за ней и не просил возвращать долги. Зачем? Может, ему просто нравилось рисковать собой и не хватало адреналина в кресле мэра, но сегодня была последняя капля, после которой он наконец-то захочет уйти. Тучи окончательно заволокли небо, сменив яркие цвета солнечного дня на сепию. Надо было прятаться под крышу, пока не пошел дождь – воды на сегодня было достаточно. Однако они продолжали сидеть, вслушиваясь в приглушенные голоса за стенами, среди которых особенно выделялся высокий писк Евы, которая пришла в себя и теперь трещала без умолку к огромному неудовольствию Кейт. – Ты так во мне дырку протрешь, Вив, – заметил Хэнкок, щелчком пальца отправляя окурок плавать в мутной воде. – Если хочешь что-то спросить – спрашивай. – Как ты получил эти царапины? «Как ты стал таким?» – вот вопрос, который она на самом деле хотела задать и уже очень давно. С довоенными гулями все было понятно – они это не выбирали, но Джон… Он не был реликтом старого мира, но продуктом постапокалипсиса. Очередная безумная авантюра завела его куда не следует? Враги применили к нему какую-то извращенную пытку радиацией? Или он выбрал это сам? Последняя догадка пугала сильнее прочих, потому что рождала новую: что должно произойти в жизни человека, чтобы он сознательно отказался от собственного лица? Возможно, только Фаренгейт и Хэнкок знали правду, но Вивьен никогда не решилась бы спросить напрямую. Вивьен и самой когда-то хотелось избавиться от своего лица, потому что после произошедшего она не могла смотреть на себя в зеркало и видеть в нем женщину, чье тело и разум, пускай и ненадолго, но против воли не принадлежали ей, а она была слишком слаба, чтобы помешать этому случиться. «Я буду смотреть на мир твоим синим глазом, девочка» – эти слова, запах крови и отдающий звенящей сталью голос она часто слышала по ночам. Вивьен долго прятала внешний отпечаток своей травмы, пока не встретила сначала Ника, который показал ей, что изъяны не скрыть, а потом и Джона, что учил носить их гордо, как знамя. – Мы с Фар, пьяные в хлам и укуренные до зеленых соплей, забрались на крышу башни Линн-Вудс. Не стоило трогать тот переключатель, но очень захотелось узнать, что случится. Оказалось, что разбуженные сиреной Когти Смерти очень больно бьют, но «Испепелитель» бьет больнее, – тоном, лишенным всякой эмоциональности, которой он обычно распалялся, вспоминая о своих прошлых приключениях, поведал Джон. Вивьен была уверена, что он догадался, что рассказывает вовсе не ту историю, которую она хочет услышать. Ей нравилось, как Джон склонял голову набок, когда говорил. Нравилась уверенность в расправленных плечах, его хладнокровие и самоирония в моменты, когда любой на его месте неотвратимо поддался бы панике. Как показать, что ей можно довериться, признаться, что она хочет быть ближе? Протянув руку, на которой, будто на мумии из ужастиков про египетские проклятия, беспорядочно болтались грязные обрывки бинта, Вивьен едва дотронулась до широкой полосы грубой кожи. Ощутив ее кроткое прикосновение, Джон вдруг встрепенулся, ловко повернулся и перехватил ее руку. Черные миндалевидные ямы его глаз отсвечивали синим, и она смогла уловить в них то, чего раньше не видела: боль, словно раны еще кровоточили. Если она всегда была там, почему Вивьен раньше ее не заметила? «Поговори со мной – это ведь так просто!» – хотелось попросить ей, хотя как раз в этом-то вся сложность и заключалась. Закон выживания: не обнажай свое сердце – все кругом волки. Джон держал ее кисть крепко, но не причинял боли, совсем как в «Тикондероге», когда он пообещал всегда прикрывать ее. Перевел взгляд на свою руку и медленно разжал пальцы. – Дождь начинается. Пошли в дом, Вивьен, – отчужденно прошелестел он, проворно поднимаясь на ноги. И ушёл, оставляя ее в груде окровавленных тряпок и полном замешательстве. *** – С этим мостом вот какое дело, – рассказывал Фрэнк, принимая у Вивьен глубокую пластмассовую миску, полную вареной кукурузы, источающей такой приятный аромат, что желудок сворачивался в узел и ворчал в предвкушении трапезы, – тут у нас неподалеку водились две группы рейдеров, и одни себя называли «Ржавыми», кажется, а вторые то ли «Бумеры», то ли «Бомберы» – не помню. Нам они особо не мешали – воевали друг с другом в основном. Желтая от цвета ободранных обоев, клочьями свисавших с деревянных стен, кухня была светлой и просторной, поэтому легко вместила всех: и обитателей лодочного домика Таффингтона, и гостей. Не всем хватило резных стульев, поэтому из эллинга принесли несколько деревянных ящиков, а к длинной стороне скругленного кухонного стола подвинули кровать, сбросив с нее постельное белье. Вокруг постепенно рассаживались жители домика и гости, пока Вивьен и миловидная темнокожая девушка Таша, работавшая в баре Таффингтона, сервировали стол. – Так вот, – продолжал рассказывать старый гуль. – Забили они, значит, друг другу стрелку на этом мосту. «Бомберы» там все заминировали и готовились устроить настоящий ад и врагов своих взорвать, не рискуя своими людьми. – В итоге ад устроили нам, – заметил Джон, получив от Вивьен стопку белых тарелок с голубой каймой и передавая дальше по цепочке. – Как так вышло? – А вышло так, – подхватил Фрэнк, – что «Ржавые» не дураки – ночью перешли реку вброд, пробрались в лагерь «Бомберов» и всех до единого там перерезали, а кто попытался сбежать, их роботы догнали и добили. Точку «Ржавых» потом супермутанты зачистили, а мост так и остался со всеми этими минами и растяжками. На столе появились жареная на живом огне тошка, кукурузные лепешки, большая кастрюля рагу из свежих овощей, а в самом центре гордо возвышались здоровенные ребра рад-оленя, которого, как хвастался Таффингтон, он сам подстрелил только этим утром. От обилия блюд у проголодавшихся ребят из Добрососедства едва не текли слюнки, а Вивьен старалась погромче греметь посудой, чтобы никто не услышал ее требовательно урчащий живот. В довершении всего Фрэнк разлил по граненым стаканам из пузатой бутылки свой самогон, которым очень гордился и никакого другого алкоголя не признавал. Он восседал во главе стола; по правую руку от него была Таша, а по левую – пятнадцатилетний покрытый россыпью прыщей Колин, которого Таффингтон подобрал в канализации Мальдена и вылечил от тяжелой зависимости от психо. Им обоим Фрэнк подал руки, а когда их ладони скрепились, обратился к Вивьен. – Ты веришь в Бога, малышка? Ее всегда смущала вера Фрэнка, которая казалась рудиментом Старого Мира, тогда как в новом господствовали безумные боги вроде Атома или секты, подобные Столпам сообщества. – Ну… Родители воспитывали меня католичкой, – неуверенно пробормотала она. – В таком случае, не окажешь ли честь произнести молитву перед едой? – мягко предложил старик, и Вивьен почувствовала, как взгляды всех за столом обратились к ней. Джону она однажды призналась, что верит в человечество. В довоенном мире, упивающемся торжеством высоких технологий, места для Бога было мало, и во взрослом возрасте отношение к нему Вивьен стало довольно прохладным, можно сказать, его не было вообще. В отсутствии в небе существа, способного возлюбить всех и каждого, она окончательно убедила себя в тот день, когда лифт поднял ее из Убежища 111, и перед ней развернулись руины ее старой жизни: мертвый город на фоне выгоревшей земли. А вот в своей вере в человечество Вивьен укрепилась, когда среди уродства ей стали встречаться добрые сердца. Бог на Пустошах умер, а люди – остались. И тем не менее… – Я постараюсь, Фрэнк, но не знаю ни одной молитвы, – честно призналась она, но гуль лишь улыбнулся, отчего вдоль борозд вокруг его глаз образовались тонкие морщинки. – Просто скажи своими словами. Добрососедская шпана тоже может к нам присоединиться. «Добрососедская шпана», как Таффингтон любовно окрестил нынешнего и бывшего мэров и их приятелей, присоединяться не спешила и явно ощущала себя неловко: они думали, что будут выпивать и есть, а на такой поворот не рассчитывали. Вивьен же не могла отказать гостеприимному хозяину в просьбе, выполнить которую для нее ничего не стоило. Она взяла тощую руку Колина, сжала его ладонь и закрыла глаза, стараясь выудить из памяти какие-то забытые молитвы из детства. – Благодарим тебя, Боже, за пищу, что у нас на столе, и за людей, что нас окружают, – Вивьен почувствовала, как жесткая рука Кейт сжимает ее, и слегка приоткрыла глаз. Подруга крепко зажмурилась и так старалась проникнуться процессом, что даже играла желваками от напряжения. Девушка не переставала удивлять: несмотря на несносный характер, она постоянно находилась в поисках себя, скудными крупицами нежности не раз доказывая, что ее на деле ранимая душа очень нуждается в любви. – Спасибо, Вивьен. Скромно, но по делу, – похвалил Фрэнк и поднял свой граненый стакан. – Ну, за встречу! Стекло зазвенело, когда они вразнобой потянули свои стаканы друг к другу. Щедро налитая жидкость имела мутно-золотистый цвет и сильно отдавала кукурузой. Вивьен тщательно принюхивалась, не смея сделать глоток, но остальные уже выпили, поэтому она решила не отставать, с присвистом изгнала из легких весь воздух и залпом отправила напиток в рот. Самогон начал тепло разливаться в пустом желудке, а лицо морщило от горечи, поэтому Вивьен практически вслепую потянулась за ближайшей закуской. – Ого. А ты шаришь, Фрэнк, – услышала она сдавленную похвалу Джона и отправила в рот кусочек жаренной тошки, чей неописуемый томатно-картофельный вкус быстро перебил горечь самогона. Тот с первого же глотка хорошенько дал ей в голову. – Давайте есть, – пригласил Таффингтон, и кухня наполнилась шорохами сдвигаемых тарелок, звоном ложек и вилок и довольным чавканьем. Вивьен положила себе всего понемногу: половинку початка кукурузы, овощное рагу, пару разрезанных на четвертинки тошек, а также оторвала от рад-оленьего ребра кусок сочного, обжаренного мяса. Каждое из блюд было невероятно вкусным и буквально таяло на языке: спасибо кулинарному гению Таши. Кажется, Фрэнк нашел ее под мостом Такера: рейдеры расстреляли караван ее родителей, их самих убили, брамина увели, но девочка сумела сбежать. Она, Колин и еще двое работников лодочного домика, братья-близнецы Саймон и Сэм, и были семьей старого гуля, которых он ласково величал «внучками». Поначалу все молчали, набросившись на еду, а звук перетирающих пищу челюстей разбавлял лишь цокот коготков и жалобные вздохи Псины, который устраивал свою голову то на одни колени, то на другие с выражением «я самая несчастная собака в мире» на морде. После каждого щенячьего взгляда хитрый пёс получал по кусочку и так объелся, что еле передвигался и довольный уснул на старом диване, уткнув нос в бедро Ника, что изучал очередное детективное дело, не проявляя ни малейшего интереса к еде. Вивьен беспокоилась, что такой обильный стол накрыли специально для них, пожертвовав ценными запасами, но лицо Фрэнка немного успокаивало: старик действительно радовался, что в его доме столько молодых лиц с голодными глазами, которых так и хочется накормить. Джон сидел на другом краю стола в черной безразмерной футболке из закромов Таффингтона, так как его шмотки все еще сушились. На футболке красовался полустертый красный Мистер Крышка, которого Кейт окрестила «Мистер Тебе Крышка». В ней Джон смотрелся очень забавно, хотя и не сказать, что уверенно, пребывая не в самом лучшем расположении духа после их странной беседы на причале. Маккриди тоже был не слишком весел. Он нервничал из-за задержки и рвался в свой лабораторный комплекс, но когда они решали, провести им ночь на лодочной станции или шататься по Пустошам в темноте, его голос оказался в меньшинстве. Как бы Вивьен ни сочувствовала наемнику, дважды за день попадать в неприятности не хотелось, да и Фрэнк очень настаивал, чтобы они остались. – Никогда раньше не принимал у себя сразу двух мэров, – вгрызаясь в кукурузный початок, пробормотал Таффингтон. – Знавал я одного довоенного, как его там… Билл какой-то. Не напомнишь, малышка? – Уильям Паркер, – с полным ртом подсказала Выжившая, не в силах оторваться от сочного рад-оленьго ребра. – Точно, старина Паркер. Уж сколько я ему писем писал и пороги обивал, чтобы эти чертовы подростки не курили у меня под окнами, да все без толку. Только бы счета за электричество повышать, да, Вивьен? А жена его, говорят, все тряпки из каталога скупала, это на наши-то налоги! – Это верно, – вяло поддержала Вивьен, косясь на бывшего и нынешнего мэров, но «добрососедская шпана» не сильно интересовалась довоенной политикой, предпочитая пока есть возможность наедаться от пуза и запивать это дело самогоном, вполуха слушая старческое брюзжание. Они подняли еще один тост, восхваляя героическое самопожертвование Хэнкока, и еще один – за дружбу между Бостоном и маленькими поселениями навроде Таффингтона. Зрение Вивьен стало более мутным, или дело было в небе за окнами, которое темнело уже не только от обложивших его облаков, но и от позднего часа. Самогон подействовал и на Еву, которая скромно сидела на ящике, тушуясь в присутствии незнакомцев ровно до тех пор, пока не был выпит третий стакан. – Как у вас все вкусно, мистер Таффингтон! У нас в Убежище Мария тоже готовит так, что пальчики оближешь, но я не думала, что и на Пустошах еда очень ничего. Это везде так или только у вас? Я просто нигде раньше и не бывала. – Спасибо, милая. Это все Таша – она у нас королева на кухне, – горделиво объявил Фрэнк, и польщенная девушка скромно опустила глаза. – Только вот штука эта ваша какая-то странная. Мне кажется, вы все как-то качаетесь. Или это я качаюсь? Не понимаю, – продолжала уже несвязно на высоких нотках тараторить спасенная резидентка, и Вивьен поспешно оглянулась в поисках спального места, куда можно положить девочку, когда ту вырубит. – Ты хоть алкоголь-то когда-нибудь пила, Жевенева? – Кейт криво ухмыльнулась одним уголком рта с видом женщины, искушенной во всякого рода «взрослых» штуках типа алкоголя и сигарет. – Меня зовут Же-не-вье-ва! – протянула резидентка, с каждым слогом прокручивая вилку с нанизанным на нее беличьим сухариком. – Нет, я ни разу не пила. Мама говорит, что если я буду пить алкоголь, стану как Бобби де Лука, а он бледный как смерть и постоянно как зомби ходит. – А ты у нас маменькина дочка, Ева? – продолжала поддевать Кейт, не утруждаясь запоминать сложное имя новой знакомой. – Это она тебя так странно назвала? – Она, да. И ничего не странно – так звали героиню из одной книжки про Средневековье, она у нас в Убежище в библиотеке есть. Могу дать почитать, если ты умеешь, конечно. Кейт от неожиданности даже уронила на тарелку вилку. Остальные участники застолья мгновенно затихли и мысленно приготовились разнимать женскую драку. – Мяу, – Фаренгейт грациозным жестом выпустила воображаемые коготки, но по невинному и открытому лицу Евы невозможно было понять, действительно ли она умеет так хлестко отвечать на подколки или говорит искренне, не подозревая, как все это звучит. Наверное, такой Фрэнк впервые увидел Вивьен, когда та предложила ему стимулятор. В любом случае, перепалка вызвала за столом взрыв смеха, а когда все вокруг давятся от хохота, сложно продолжать скандалить, поэтому Кейт смирилась, щедро подливая себе еще самогона. Ева, как и предсказывала Вивьен, замертво уснула уже минут через десять, и оставшаяся часть вечеринки проходила без ее раздражающего треньканья. Расходилась компания уже затемно, когда все вдоволь наелись, обсудили самые интересные новости и порядком надрались. Дождь закончился, а небо прояснилось, и по холмам на западе потянулась тонкая фиолетовая полоса закатного отцвета, плавно переходящая в насыщенный синий. Чтобы разместить всех, пришлось достать из кладовки несколько спальников и расположить их на втором этаже, пол которого был весь уставлен ведрами из-за протекающей во время дождя крыши. Вивьен осталась помочь Таше с посудой, не отказав себе в удовольствии помыть тарелки, столовые приборы и кружки под краном, который Фрэнк, мастер на все руки, смог подключить к электрической водяной помпе. Выжившую заметно покачивало то в одну сторону, то в другую, но если сосредоточиться на мойке, превратив грязные стаканы в точку притяжения, то можно было ощутить себя практически трезвой. Когда они с Ташей закончили и пожелали друг другу спокойной ночи, в доме уже все стихло – алкоголь и тяжелый день быстро сморил ее уставших друзей и штабелями уложил спать. Вивьен вытерла руки неопределенного цвета полотенцем и вышла подымить на крыльцо у главного входа, так как старый гуль очень просил не курить в доме. Выжившая оперлась локтями на отремонтированные деревянные перила веранды и щелкнула зажигалкой, прикрывая огонек от легкого ветерка. Он взъерошил ее волосы и устало потрепал полуистлевший американский флаг, почти утративший краски, но продолжавший реять над крышей по настоянию Таффингтона. Дом погрузился в полную темноту, сливаясь с ночью – генератор отключили, экономя драгоценный бензин. Единственным источником света оставались тлеющие угли в основательном пункте для приготовления пищи, устроенном на двух рядах цельных шлакоблоков, и Вивьен сосредоточила свой взгляд на нем, хотя на деле его даже не видела. Слушая громоподобный храп на втором этаже (Кейт наверняка опять спит на спине) и приглушенное жужжание гнусов над рекой, загнанной чуть севернее в каменный канал Мальдена, Вивьен размышляла, стараясь структурировать свои мысли, но те суетливо расползались в рассыпную, как пьяные радтараканы. Надо признать, самогон у Фрэнка был убийственный – она давно так не набиралась. Впрочем, почему-то именно здесь она почувствовала себя по-настоящему расслабленной, словно после долгого отсутствия приехала в гости к родному дедушке. Вторым таким местом был Старый Капитолий, куда она всегда прибегала зализывать раны и не припоминала случая, чтобы ей там хоть раз отказали в помощи. Выудив из памяти Добрососедство, Вивьен невольно в который раз за день обратилась мыслями к Джону, вновь и вновь пытаясь расшифровать его странный взгляд на берегу и отстраненность на причале. Одни мысли-радтараканы шептали ей пойти к нему, разбудить и разобраться с этим прямо сейчас, тогда как другие, более трезвые, просили этого не делать и подождать до утра. Была еще третья, самая пьяная, одинокая и какая-то жалостливо печальная – скреблась в дверь, за которой проходит вечеринка: она нашептывала хозяйке подняться наверх, лечь позади Джона и просто вырубиться, вжав лоб между его острых лопаток. Неподалеку что-то хрустнуло, и Вивьен по-звериному резко повернула голову, привычно чутко реагируя на посторонние звуки – рефлекс выживальщика. Скудный свет от костра выхватил из темноты два синих блестящих глаза – Маккриди. – Извини, не хотел напугать, – без всякой вины в голосе тихо произнес он и зашагал к костру, держа в руках охапку из нескольких поленьев. Сложив их у шлакоблоков, он опустился на дутый, прорванный в нескольких местах и пестрящий жженым синтепоном туристический спальник, и начал осторожно просовывать дрова сквозь прутья обуглившейся решетки. Вивьен продолжала курить, глядя как он наклоняется над углями, раздувает огонь, который почувствовал сухое дерево, ожил и принялся жадно пожирать. Свет пламени выхватил из мрака слегка горбатый нос наемника, острый подбородок, увенчанный аккуратной бородкой, и тонкие линии бровей, между которым залегли две галочки-морщинки. Пожалуй, его можно было назвать привлекательным мужчиной, и судя по его поведению и беззастенчивому легкому флирту сегодня днем, он об этом и сам догадывался. – Фрэнк разрешил посидеть тут немного, если что, – Маккриди обернулся через плечо, чувствуя ее оценивающий взгляд. – Не спится? – участливо поинтересовалась Вивьен, стараясь сосредоточить взгляд на его кепи, а не обозревать всю панораму – уж очень кружилась голова. Наемник бросил взгляд на чернеющие квадратными зенками окна второго этажа. – Кейт, – был короткий ответ. – Если ты привык спать под свист пуль, то храп Кейт не должен тебя беспокоить. – На самом деле я беспокоюсь, что она зарежет меня во сне. – Она хорошая. По-своему. Просто надо узнать ее получше, – Вивьен попыталась оправдать подругу, хотя и понимала, что для большинства людей она немногим отличалась от обколотого психо рейдера. – Тебе виднее, Вивьен, – безразлично бросил он. Выжившая воткнула окурок в керамическую кружку-пепельницу, доверху наполненную его почившими собратьями, и на глаза ей попался сюртук Хэнкока, висящий на перилах под крышей, куда не достанет дождь. Она прикоснулась к жесткой, алой ткани – почти высох. Еще днем она обнаружила в доме иголку с ниткой и утром хотела проснуться пораньше и подлатать костюм, пока Джон не проснулся. Шить красиво ей не позволяли довольно неумелые пальцы, но на несколько грубых стежков ее навыков должно хватить – ведь если умеешь штопать раны, то с простой тканью проблем возникнуть не должно, правда ведь? Отчего-то Вивьен хотелось сделать ему приятное, позаботиться о его любимой вещице в знак благодарности за то, что в вопросе спасения Евы он встал на ее сторону и рискнул своей жизнью ради девушки, которую даже не знал. – Можно посидеть с тобой? – спросила Вивьен, и получив от Маккриди нечто, напоминающее утвердительный кивок, нашарила в кармане иголку и моток черных толстых ниток, и стянула с перил сюртук. Роберт подвинулся, когда она спустилась к нему, и Вивьен приземлилась на спальник, к неожиданности своей смущенно захихикала, так как пораженная алкоголем вестибулярка подвела ее. К счастью, нитка была уже продета в иголку, так что ей оставалось только отмерить примерное количество, оторвать зубами от мотка и завязать узелок. Игла была достаточно острой и толстой, чтобы проткнуть прочный материал. Прикосновение к нему напомнило ей, как она дотрагивалась до спины Джона – такой же грубой и шершавой. Вивьен приступила к работе, вдыхая запах табака и терпкого одеколона и стараясь не обращать внимание на пятна крови на ткани, погружающие ее в чувство вины. Согласись она с идеей Маккриди идти вброд, Джону не пришлось бы уже второй раз подставляться из-за нее. Интересно, гули ощущают боль так же, как и люди? Отчего-то Вивьен казалось, что разницы нет никакой, пускай Хэнкок и утверждал, что на них все заживает как на собаках. – Люси все время приходилось штопать то меня, то мои шмотки, – тихо прокомментировал Маккриди, наблюдая, как она неловко втыкает иглу, что постоянно норовит выскользнуть из пальцев. – Могу и твой рукав пришить, если он у тебя с собой, – с улыбкой предложила Выжившая, косясь на его тренч-ветеран. Ей нравилось слушать голос наемника – в нем была какая-то таинственная загадочность, будто каждым своим словом он пытался втянуть ее в авантюру или делал предложение, от которого нельзя отказаться. – А твой приятель ничего не скажет на то, что ты пришиваешь рукава другим мужчинам? – хохотнул он. – А должен? Маккриди то ли усмехнулся, то ли шумно выдохнул, а в глазах его танцевало пламя. – Ты правда ничего не видишь, Вивьен, – поставил он печальный диагноз. Во взгляде читалось сочувствие, словно она была ребенком, которому показывают пролетающую за окном птичку, а он смотрит и не находит ее до тех пор, пока пернатый хвост на скрывается за пределами оконной рамы. – Слушай, – мягко обратился Маккриди, и от этого тона Вивьен вдруг позабыла выяснять, что же такого она «не видит», – сегодня на мосту я, наверное, повел себя как гов…дуралей. Вивьен снова по-девчачьи хихикнула. – Забавно ты изъясняешься. – Взял за правило поменьше ругаться. Короче, хорошо, что мы спасли эту девчонку, хотя я догадываюсь, почему ее даже из собственного Убежища выперли. Не пойму только: тебя-то что побудило так ее защищать? Огонь кряхтел, гоготал, и в его языках всплывали смутными пятнами воспоминания: грязная закусочная «Друмлин», где до войны Вивьен с Нейтом заказывали пончики с розовой глазурью, сжавшаяся в углу перепуганная хозяйка и ее жалкий сын-наркоман. Двое вооруженных парней в кожаных куртках с грубыми наплечниками, правый глаз одного из них молочно белеет и будто сияет в глазнице, как матовая лампочка в плафоне. Престон послал Вивьен сюда договориться о поставках в Сэнкчуари совсем одну, дескать, что может случиться в двух шагах от Конкорда? – Я была той девочкой из Убежища, Роберт, – ответ вышел каким то сиплым, первые слова в предложении оказались громче последних, а имя наемника и вовсе загнулось в зародыше. – В каком смысле? – не понял он, озадаченно приподняв светлые брови. Нет, ему она не расскажет. Даже Джону не может, а ведь он… А кто он ей? Напарник, ее надежное прикрытие, лучший друг, а может, уже кто-то больше. Даже до Великой Войны все эти знаки и ощущения не так-то легко идентифицировать, а на Пустошах чувства и вовсе работают по иным правилам. Мысли пьяно прыгали, мешали раскладывать все по полочкам, что так свойственно пытливому адвокатскому уму. – Я была такой же, как она. Моего мужа Нейта убили, Шона украли, а я вылезла из Убежища в своем синем комбинезоне и вся в слезах – доверчивая неумеха и легкая добыча даже для самого жалкого бандита. Я бы не выжила, если бы хорошие люди не попались на моем пути, как мы – на пути Евы. Помогать важно, понимаешь? Одному, быть может, и легче, пройти мимо тоже иногда легче, но только милосердие отличает нас от животных. Маккриди задумался над ее словами и довольно долго сидел молча, помешивая горящие поленья кочергой, пока Вивьен, не мешая, штопала сюртук, приноровившись к этому ремеслу. – Я привык полагаться только на себя, но знаешь… Одиночество меня пугает. Иногда все же приятно на долгой дороге сидеть с кем-то спина к спине. Глядя на вашу команду сегодня, я осознал, что не хочу оставаться один и сделаю все, чтобы этого не произошло. Вивьен привалилась к его острому плечу, как бы «заземляя» свое тело, которое уже плохо ее слушалось. Похоже, у самогонки Фрэнка имелся не только мгновенный, но и отложенный эффект. Маккриди не возражал, задумчиво смотрел поверх костра на пустую разбитую дорогу, над которой растянулась иссиня-черная небесная бездна, усеянная звездами так густо, словно кто-то в сердцах изрешетил ее из тысяч миниганов. Засмотревшись на него, Вивьен ткнула иглой себе в указательный палец и на кончике слезинкой выступила крохотная красная капля. Вивьен по детской привычке сунула его в рот, слизнула кровь и сделала финальный стежок. Рукодельница из нее явно так себе: швы получились неровными, но куски ткани вместе держали. Оценив свою работу на «удовлетворительно», Вивьен аккуратно свернула сюртук и сложила рядом с собой на спальник. – Так не будь один, – дала она совет, который даже ей самой показался очевидным. – Найди кого-нибудь, чтобы было к кому привалиться спиной в походе. Маккриди слегка отклонился, сонно глядя на нее из-под полуприкрытых век, и ощутив на коже его дыхание, Вивьен вспомнила, что вообще-то он тоже пьян. Возможно, алкоголь подействовал на него сильнее, раз он был так открыт с ней, невзирая на то, что они были знакомы всего ничего, и именно это делало его притягательным. Джон отстранился от нее, практически оттолкнул, а Роберт был вот тут – рядом. «Спина в походе» – это могу быть я?» – невидимый счетчик Гейгера затрещал в голове. Их носы соприкоснулись – скорее всего кого-то из них пьяно качнуло – и Вивьен, хулигански ухмыляясь и не ожидая от своего тела такой подставы, чмокнула Маккриди в уголок рта, ощутив мягкий пух его бородки. Секунда, и острый нос вжался в щеку, горячие, мягкие губы нашли ее, а теплая, широкая мужская ладонь легла на затылок в районе кончиков волос и властно, собственнически потянула на себя, заставляя податься ближе. Пламя затрещало где-то слева, сыто облизало свежеподкинутое полено и дохнуло жаром, когда пальцы Вивьен впились в ворот потрепанного тренча так, что послышался треск нитей. Поцелуй, вначале напоминавший разведку боем, стал более агрессивным, язык наемника требовательно попросился в рот, и она позволила, для затравки прикусив кончиком клыка его нижнюю губу. Вторая его рука скользнула по позвоночнику, застыла на мгновение и уверенно переместилась ниже, без труда найдя тонкую полоску между верхней одеждой и линией брюк. Потянула край кожанки вверх, прижимаясь всей пятерней к обнаженной коже. От прикосновения его пальцев пробежал озноб, перекинулся на бедра и обратился россыпью мелких иголочек, заставляющих ее не то сжаться, не то расслабиться полностью. Воздух порывисто втянулся в легкие с коротким вдохом, когда Маккриди стиснул в пальцах ее короткие волосы на затылке и слегка потянул, заставляя отклониться назад и открыть беззащитную шею. Вивьен зеркально вцепилась в его густую русую шевелюру, и восьмиклинка упала на землю где-то за его спиной. Стрелок тихо что-то мурлыкнул, сменил позу так, что его руки переместились по обе стороны от бедер Вивьен и властно подняли. И вот – она у него на коленях, пока он жарко дышит ей в шею, оставляя на горле дорожку из поцелуев, и прикусывает мягкую кожу где-то под челюстью. Холодок пробежал по скуле к уху, разлился по затылку. Внутренней стороной бедер она ощутила его возбуждение, втиснула ладонь между их плотно прижатыми друг к другу телами к тяжелой пряжке на ремне его брюк… Что-то шумно звякнуло о доски со стороны веранды, и Маккриди с Вивьен одновременно вздрогнули, резко оборачиваясь на шум, как два суриката в африканской саванне. Рука Вивьен потянулась к пистолету Келлога, но оказалось, что тот лежит в песке, откинутый туда, очевидно, в тот момент, когда она перелезала со спальника на более уютное местечко на коленях наемника. – Я очень извиняюсь, – пробормотал Ник, нагибаясь за упавшей позолоченной зажигалкой. – Эти ржавые пальцы иногда совсем не слушаются. Если бы синты умели краснеть, Валентайн был бы сейчас алее спелой тошки. Застигнутая врасплох парочка молчала, совершенно не представляя, что вообще говорить в такой ситуации. – Пойду прогуляюсь, что ли… – пробормотал Ник, поправляя шляпу, и шагнул с крыльца влево, но там был лишь обрыв к берегу реки, поэтому синт поспешно развернулся и направился в противоположную сторону, не глядя никому в глаза. – Он что, наблюдал? – шепнул Маккриди в шею Вивьен, и Выжившая обнаружила, что он когда-то успел расстегнуть молнию ее кожанки и запустить под футболку руку, что замерла сейчас под ее левой грудью. – Да ему как-то это без надобности, – Выжившая пожала плечами и поспешно оттолкнулась ступней, чтобы перевалиться с его коленей обратно на спальник. Жесткое приземление на задницу окончательно распугало их с Маккриди сексуальные страсти. Вот всегда так в этом чертовом Таффингтоне – краснеешь и мнешься, ощущая себя полной дурой перед малознакомым мужчиной. Неловкость сшила этих двоих подобно черной нити на спине красного сюртука. Маккриди шарил по земле в поисках кепи, а Вивьен сжалась у костра и подтянула колени к груди, стараясь занимать поменьше места и хлопая по карманам в поисках сигарет. Нашла, закурила, чтобы делать хоть что-то, когда никаких других дел нет. Будь он неладен – этот Фрэнковский самогон, который толкнул ее в объятия парня, которого она знала чуть больше суток, но повелась на эту игривую улыбку и красивые глаза. А ведь начиналось так невинно – разговоры о детях, легкие, ни к чему не обязывающие заигрывания. Правда была в том, что ей это было нужно – хоть что-то чувствовать. Выйдя замуж, Вивьен очень быстро привыкла делить с кем-то свою постель, и сейчас ей этого «кого-то» не хватало. И дело было не только в сексе – просто прижаться к чьему-то теплому боку, ткнуться лбом в плечо, услышать мягкое сонное «доброе утро» – уже даже это было очень ценно. Сегодняшней ночью одно спуталось с другим, смешалось в алкогольном трипе и едва не привело к ошибке, потому что удовлетворять низменные потребности с Маккриди и «сидеть спина к спине» – это разные вещи, и второго хотелось вовсе не с ним. Надо будет сказать спасибо Нику и его синтовской конечности, если, конечно, она сможет снова смотреть ему в глаза. – Слушай, если захочешь продолжить, я возражать не стану, – тихо пробормотал стрелок, которому, похоже, было также неуютно вот так молчать, и лишь поэтому он попытался исправить ситуацию. Вивьен раздосадованно запустила пятерню в короткую челку, отрывая горевший лоб, и крепко сжала веки в последней попытке вернуть сознанию ясность. – Лучше не стоит, Роберт. Извини, но похоже, алкоголь завел меня не туда. – Меня тоже. Я уже в процессе начал понимать, что мы делаем что-то не то, – согласился он, но голос стал бодрее. – Все еще Люси? – Угу. Все еще Нейт? Вивьен выбросила окурок в огонь, по-медвежьи неуклюже поднялась с земли, прихватив сюртук, и нетвердой походкой направилась спать в дом, оставив Роберта сидеть с вопросом без ответа в одиночестве. Нет, не Нейт. Давно уже не Нейт.