Конец света – веселись!

Серое мрачное утро медленно расползалось по второму этажу лодочного домика, но пока не давало красок, поэтому лежавшие на кроватях и спальниках люди казались черно-белыми. Стараясь производить поменьше шума, Хэнкок сел, оперся на хрустнувшую хлопьями бледно-зеленых обоев стену и полез в карман за зажигалкой, но вовремя вспомнил про просьбу Таффингтона и мысленно выругался. Старика он уважал, и не столько за прекрасный самогон, сколько за доброе сердце, в котором находилось место для сирых и убогих – в этом они с гулем были похожи. Дом спал. Сквозь решето крыши просачивался свет, и создавалось ощущение, что все завернутые во что попало тела находятся под прицелом белых лазерных лучей. Не слышен был даже храп Кейт, под который Хэнкок отрубился, провалившись в полное тревожных снов алкогольное болото. Нужно было убираться, пока совсем не светало – фермеры обычно встают очень рано, да и Маккриди просил их отправиться в «Мед-Серч» с первыми «петухами», кем бы эти твари ни были. Действуя тише воды и ниже радаров, Хэнкок натянул поверх футболки «Мистер Тебе Крышка» рубашку и синий камзол. Все это нестерпимо провоняло тиной и выглядело настолько отвратно, что будь Хэнкок все еще мэром, не отважился бы показаться перед жителями Добрососедства в таком виде. Сумка, дробовик и треуголка тоже оказались рядом – все свое носи с собой, в каком бы невменяемом состоянии ты ни был. А вот сюртука не нашлось, поэтому пришлось вставать и отправляться на его поиски. Ощущая себя героем из довоенных комиксов про ниндзя, Хэнкок с кошачьей ловкостью перешагивал через спящих и нагромождения жестяных ведер, что собирали дождевую воду, набегавшую с крыши во время дождей. Живя под стопой у Вика и его головорезов, он научился двигаться по пропитанным рвотой и мочой улицам неслышно, поэтому сон друзей и обитателей дома остался непотревоженным. Красный сюртук обнаружился у Вивьен – она использовала его в качестве подушки, устроив на нем свою лохматую голову. Хэнкок присел рядом на корточки, прикидывая варианты, как можно без последствий вызволить шмотку, не разбудив Выжившую, но так ничего и не придумал. Он понимал, что если она проснется, тихо уйти уже не получится, а именно так, к стыду своему, он и собирался поступить. Приглядевшись, Хэнкок заметил свежий неровный шов, черным зигзагом пробегавший по красной ткани под ее щекой. Починила? Он не привык к услугам – обычно он сам их оказывал, но это была не она. Очередной жест, еще один знак, трогательный язык Вивьен, при помощи которого она пыталась объяснить Хэнкоку, насколько он ей небезразличен, очевидно полагая, что он дурак и ничего не видит. Но он видел все. И это чертовски его пугало. Он протянул руку, и едва касаясь, провел кончиком грязного ногтя по мягкой черной пряди Вивьен, что забавно торчала отдельно от остальных, словно рог у чертенка. Она не проснулась, за веками ее мерцали проекции, потому что война в ее глазах никогда не менялась – даже в сновидениях. Хотелось остаться подольше, детальнее рассмотреть ее безжалостно-прямой нос, взлетающие к вискам тонкие линии бровей, размазанные под глазами кляксы черных теней и этот странный возбуждающий шрам, похожий на перевернутый знак вопроса. Но Хэнкок слишком рисковал – она достаточно развила инстинкт выживальщика, чтобы даже во сне почувствовать на себе чужой взгляд. Что ж, раз сюртук не достать, пускай останется Вивьен на память – все равно он подумывал от него избавиться. Бывший мэр выпрямился, сорвал дырявый коричневый плед с Маккриди, верхняя часть тела которого скрючилась под письменным столом. От его спальника от лестницы и через весь второй этаж тянулся шлейф из мусора, палых листьев и комьев земли, словно постель свою он волочил через весь двор. – Эй… – сонно пробормотал наемник, потерянно пошарив ладонью по своему оставшемуся без прикрытия бедру. – Тихо ты, – шикнул Хэнкок. Он укрыл пледом Вивьен, заставил себя оторвать от нее взгляд и спустился по лестнице, которая хоть и тихо, но все равно предательски скрипела под подошвами его сапог. Последняя ступенька, темная прихожая, расчерченная на квадраты светом из остекленной двери, а за ней… – Уже уходишь? – тихо шепнули за спиной. – Быстро ты в этот раз. Хэнкок вздрогнул, резко обернулся и встретился взглядом с Фаренгейт. Та устроилась на широком бежевом диване в цветочек, запустив пальцы в рыжие волосы спящей Кейт, голова которой покоилась у нее на коленях. – Вам не хватило спальников? – Хэнкок постарался придать своему голосу легкость, но сложно это сделать, когда из твоего рта по обыкновению вырывается хрип. – Кейт ночью было плохо. Психо действует на нее все хуже. Только недавно уснула, – почти одними губами обеспокоенно прошептала Фар, мягко кладя ладонь на плечо подруги, которая свернулась в позе зародыша, будто пытаясь занять на диване как можно меньше места. – Ну, и далеко ты собрался? Хэнкок вместо ответа осторожно привалился к резной обувнице, полной перепачканных землей резиновых сапог и галош всех цветов и размеров. Так успешно пройти полосу препятствий из дрыхнувших тел, металлических ведер и даже женщины, сводящей его с ума, но попасться зоркому оку Фаренгейт – кажется, чаша его везения опрокинулась вместе с ним с моста Такера. Они долго смотрели друг другу в глаза – два идеальных хищника, такие похожие в общем и очень разные в деталях. С Фар можно было вести молчаливые диалоги – она просто сканировала его и все считывала, как чертов довоенный компьютер. Сейчас, например, она знала, что он удумал, и даже не успев разглядеть его полную экипировку, угадала переменчивую погоду его сердца. Сделав одной ей ведомый вывод, подруга выскользнула из-под головы Кейт, заместив свое колено диванной подушкой, и возвысилась над Хэнкоком во весь рост. – Пошли-ка покурим, Джон, – строго предложила она тоном, услышав который, лучше не перечить. Фар очень редко звала его по имени, а если уж звала, значит, требовала серьезно отнестись к разговору. Они прошагали через спящую гостиную, где на софе под окнами похрапывал хозяин лодочного домика, а на раскладушке в углу – юный Колин. Растянувшийся под кухонным гарнитуром Псина резко поднял голову и навострил треугольные уши, но Хэнкок с Фаренгейт синхронно приложили пальцы к губам, и собака безразлично зевнула, уложив острый нос обратно на лапы. Выйти на свежий воздух было приятно – дом пропах перегаром, потом и немытыми телами, чем-то напоминая Старый Капитолий наутро после большой гулянки, но в иных декорациях и без обнаженных женщин с подозрительной сыпью на телах. Над рекой Эверетт густо стелился туман, в камышах уже жужжали насекомые. Где-то на том берегу в деревьях щебетали ранние пташки, но солнце пока не спешило показываться, лишь предваряя свое появление бледно-желтым ореолом на востоке. Забытая Вивьен тряпка, перепачканная кровью Хэнкока, зацепилась за доску причала и висела там, как понурый красно-белый флаг. Он взял её в руки, усаживаясь на то же место, где сидел вчера и щетинился, словно дикий пес, пока Выжившая изо всех сил старалась о нем позаботиться. Когда он вспоминал, как вел себя с ней в те минуты, хотелось то ли извиниться, то ли отправиться на поиски остатков самогонки Фрэнка и заглушить этот гул голосов в голове. Фар приземлилась рядом, достала пачку, протянула приятелю, и они закурили, копируя движения друг друга, как порой делают люди, долго живущие вместе. Дым сигарет смешался с туманом, разогнал стайку мошкары, которая уже летела к ним полакомиться свежей кровью, и истаял в бодряще-холодном воздухе. Политическая преемница Хэнкока молчала, и он знал, что может сидеть в этой тишине хоть вечность – названая сестра не задаст вопросов и будет терпеливо ждать, пока он сломается сам. – Эта дрянь ее убивает, – заметил Хэнкок, имея в виду Кейт. Тень тревоги скользнула по бледному рябому лицу бывшей телохранительницы и собралась в прозрачные усталые полумесяцы под длинными ресницами. – Знаю, – был короткий ответ. – Кажется, сегодня ночью она и сама это осознала. Вроде как собирается бросить. Ему всегда казалось, что Кейт – бурное и полное зловонных отходов течение, что ворвалось в холодный океан спокойствия Фар, но не взбаламутило, а гармонично слилось с ним в одну мощную большую воду. Хэнкок не представлял себе, как Фаренгейт, заядлый шахматный игрок, просчитывающий все свои действия на десятки ходов вперед, позволила рыжей бестии с грязного ринга поставить себе мат. – Как ты поняла, что хочешь быть с ней? Фаренгейт дернула уголком губ в некоем подобии улыбки, заправила выгоревшую песочную челку за ухо, и ее серые глаза нежно блеснули. – Она предложила мне сигарету. – И что это, черт возьми, значит? – В Боевой зоне, где, как ты знаешь, мы жили вместе, ценнее крышек были только они, и если ты кому-то предлагаешь покурить с тобой, то фактически признаешься в симпатии. Кейт никогда ни с кем не делилась – она была бешеным зверем, который всех ненавидел, и это было взаимно. И когда мы встретились вновь, и она меня угостила… Можно сказать, на своем языке Кейт так выразила свои чувства. – И ты все это как-то разглядела в… ну… в Кейт? – Хэнкок сдвинул край треуголки выше на лоб, чтобы лучше видеть веснушки Фар, что рассыпались по ее лицу, словно крохотные летние снежинки. – Когда любишь человека, видишь его сквозь все маски, – мудро рассудила Фаренгейт и высоко задрала острый подбородок, чтобы тонкая струйка дыма разогнала вновь собирающуюся армию кровососов. Хэнкок сжал в кулаке окровавленный кусок ткани. У Вивьен масок было много: бросающиеся в глаза образы Серебряного Плаща и солдатика Братства, и более скрытые – хладнокровного стрелка, беспечной собутыльницы. Собой она была куда реже: на маяке Кингспорта, перед визитом в Институт, в медленном танце в «Третьем рельсе», на похоронах мужа… И вчера. Спину неприятно защипало, и это не было связано с царапиной от арматурного штыря, которая уже никак его не беспокоила. – Ты ведь тоже кое-что понял, да? – все-таки спросила Фаренгейт, но в ответе не нуждалась, потому что знала его настолько хорошо, насколько он и сам себя не знал. Говорят, что в последнюю минуту вся жизнь пролетает перед глазами, но это не совсем верно. На деле сознание демонстрирует самую актуальную, свежую проблему: всё, что засовываешь в самый дальний ящик своей головы, надеясь там потерять, но мысленно постоянно возвращаешься к нему, словно преступник на место преступления. Когда радиоактивная вода сомкнулась над головой, и Хэнкок сообразил, что сейчас эта ошалевшая от ужаса девчонка утянет его на дно, на долю секунды все эмоции, что он испытывал, глядя в удаляющиеся спины Вивьен и Маккриди, выстроились в правильном порядке, как номерные тома на книжной полке. Молоденький и прыткий парень его мало волновал – Вивьен могла хоть при свидетелях с ним переспать, и Хэнкок бы с удовольствием на это посмотрел. Однако между этими двоими начала образовываться связь, возникли точки соприкосновения, которых у Вивьен с Хэнкоком не было и быть не могло. Природа верно поступила, сделав гулей бесплодными – уродства в этом мире и так хватало, чтобы еще и приумножать его приятным и естественным способом. Будучи глупым, отчаявшимся мальчишкой он сам встал этот путь, но считал это довольно невысокой ценой за бессмертие. Этот выбор, лишивший его львиной доли человечности как в облике, так и в душе, с отложенным эффектом аукнулся, когда впервые в танце под подземными фонарями «Третьего рельса» ему вновь захотелось стать больше Джоном Макдонахом, чем Джоном Хэнкоком. Осознав, что он может потерять Вивьен, Хэнкок понял еще кое-что: он к ней привязался. Это было страшно: его кредо – живи сегодняшним днем, напивайся, ширяйся и трахайся так, будто завтра повторно наступит конец света – затрещало по швам, когда перед глазами начали представать фантомы смутного, не имеющего очертаний, но вполне реального будущего, которое он мог разделить с Вивьен. Когда видение явилось впервые, Хэнкок успешно справился с наваждением, но второй раз трюк не удался. Счастье – опасная роскошь для человека, за спиной которого тянется вереница из трупов. Он его не заслуживает, потому как слишком долго живет во тьме и знает язык насилия лучше английского. Хэнкок не был уверен, что сможет обеспечить его себе, не говоря уже о том, чтобы тянуть за собой Вивьен, обещая ей будущее, которое неопределенно, ненадежно, и вероятнее всего – тупик. Втягивать ее в эту сомнительную авантюру, слишком безумную для них двоих, он считал жестоким даже по своим меркам. Всё это он озвучил Фаренгейт, которая понимающе кивнула и вновь убрала за ухо непослушную прядь. – Это все сложное, личное дерьмо, – нехотя подытожил он, обжигая пальцы окурком истлевшей сигареты, о существовании которой совсем позабыл, и с шипением уронил его в воду, остервенело тряся пальцами. – Я бедный, маленький гуль, я совсем расклеился и хочу убежать, – она саркастично сымитировала его голос, но стала серьезнее, видя непроницаемое выражение его лица. – Что с тобой? Я сто лет тебя таким не видела, пожалуй, со времен Астры. – Ты ведь не хуже меня знаешь, чем это заканчивается. Я все испорчу, как всегда, – Хэнкок метнул острый взгляд в Фаренгейт, без слов обозначая границы беседы, которая и так уже напоминала залитые водкой откровения в баре, но уж очень унылые без выпивки. Вспоминать Астру, и тем более сравнивать ее с Вивьен, не хотелось. – А как бы ты поступила на моем месте? – Неважно, как поступила бы я, – отрезала подруга. – Ты часто повторял: стремись к удовольствию и избегай страданий, но ты не прав: иногда одно без другого не бывает – это как веселиться на тусовке, а потом мучиться сушняком. «Или как встречаться с наркоманкой и смотреть, как она харкает кровью», – мрачно закончил про себя Хэнкок завернутую в другую обертку, но лежавшую на поверхности мысль Фар. – Просто прими это. Хочешь быть с ней – будь, – предложила она. – Ну, или беги, так и не узнав, что бы решила Вивьен, предоставь ты ей выбор. Но потом не приходи ко мне в соплях и не жалуйся, что я тебя не предупреждала. Фаренгейт отщелкнула окурок в воду, легко поднялась, оставляя бывшего мэра за спиной. – Спасибо, Фар, – тихо бросил он, когда она уже взялась за облупленную ручку двери, и что-то в его голосе заставило ее развернуться к нему вполоборота. На ее лице застыла улыбка стороннего наблюдателя, который видел картину под другим углом, но через призму собственных нерешенных проблем. – Джон, – слегка снисходительно обратилась Фар, – то, что ты для меня сделал – я никогда этого не забуду. Поэтому я не могла не попытаться тебя отговорить, но решать, как всегда, тебе. Знаешь, что-то подсказывает мне, что жизнь дает лишь одну родственную душу за раз. Не просри это. Оставшись в одиночестве, Хэнкок выкурил еще одну сигарету, уже конкретно рискуя своим планом позорного побега. Проблема в том, что неожиданно для себя никуда бежать он не хотел. Будь это так, он уже находился бы на полпути в Бостон, а не вынуждал лучшую подругу работать психологом. Однако, даже несмотря на слова Фар, сойти с дистанции казалось ему правильным решением: дать Вивьен возможность сосредоточиться на ком-то более подходящем, пусть хоть на том же Маккриди. Сказать было проще чем сделать: эта уязвимость, которую он испытывал рядом с ней, нехило пугала, но черт возьми – это ему нравилось. Сквозь привычные звуки утра в пригороде прорвался один чужеродный – неясное шипение, доносившееся из выкрашенного в алый цвет лодочного эллинга, и Хэнкок невольно навострил уши. Шум повторился, и знакомый склизкий кровочервь нехорошего предчувствия зашевелился под ребрами. Живя в Бостоне, быстро вырабатываешь в себе один инстинкт: ты точно знаешь, когда что-то не так. Хэнкок поднялся, и бесшумно ступая по самым надежным доскам причала, перебрался на веранду и вдоль окон прокрался к эллингу, на двери которого висел замок «чайник» размером с его ладонь. Цепочка тихо звякнула в пальцах – заперто. Катер качается снаружи у причала – так зачем закрывать сарай? У дверей стояла жестяная бочка с водой для поливки грядок, и Хэнкок лихо запрыгнул на нее, заглянув в окна сарая под самой крышей. Сквозь мутные, залепленные мухами и паутиной стеклышки он сумел разглядеть железный стол с огарком свечи и оранжевую коробку с белой панелью и подключенным к ней микрофоном – любительская рация. Она и издавала это глухое шипение, словно на том конце кто-то пытался связаться с Таффингтоном. Хэнкок поспешно спрыгнул с бочки, прижался спиной к стене дома, пока кто-то из работников не засек его за постыдным подглядыванием. Нужно было сообразить раньше, но он был слишком загружен, ушел в свои мысли и забыл об осторожности. Вот что творят чувства с людьми: расслабляют, притупляют инстинкты, делают глупее. Будь Хэнкок чуть осмотрительнее, он бы давно уже послушал подсознание, которое подсказывало ему, что все в этом домике не может быть так безобидно. «Нам они особо не мешали – воевали друг с другом в основном». Почему две группировки рейдеров не трогали зажиточное поселение Таффингтона, которое не находилось под прикрытием минитменов? Почему старый гуль так просил их остаться и зачем держит рацию под замком, если скрывать ему нечего? Как бы там ни было, эта история дурно пахла. Мысли о побеге были на время забыты – оставить Вивьен, Фар и остальных в такую минуту стало бы верхом подлости, после которой Хэнкоку понадобилось бы еще одно новое лицо, поэтому он поспешно вернулся в дом. Фаренгейт снова сторожила сон Кейт, но едва названый брат вошел, она безошибочно прочла на его лице предупреждение об опасности. – Буди всех, только тихо, – одними губами приказал Хэнкок и скользнул наверх, не дожидаясь ее ответа. На втором этаже все еще господствовало сонное царство, но люди уже начали постанывать и ворочаться, готовясь с ним распрощаться. Хэнкок приземлился на колени рядом с Вивьен, осторожно потряс ее за плечо. – Джон? В синих глазах – страдания от утреннего похмелья, но как бы он ни разделял их, отлеживаться сейчас не было времени. Он выдавил вымученную улыбку, встретив ее полный недоумения взгляд. – Доброе утро, солнышко. Кажется, мы в полной заднице. *** Разбудить нескольких человек и при этом не наделать шуму – задача нереальная. Второй этаж зашевелился очень активно, и вот – Ник вышел из режима сна, задел и опрокинул полное дождевой воды ведро, Маккриди сквозь зубы витиевато (но без единого матерного слова) выругался, ударившись головой о столешницу, под которой дрых. Проснувшиеся Саймон и Сэм сонно наблюдали за гостями, которые торопливо скидывали свои вещи в рюкзаки. – Такая рань! Куда мы? Что происходит? – Женевьева окончательно уничтожила конспирологию, задав вопрос во весь голос. Резидентка со своими перепутавшимися длинными волосами напоминала болотную ведьму из детских сказок, а землисто-зеленый цвет круглого лица выдавал муки первого в жизни бодуна. – Да заткнись ты, – хором зашикали на нее Кейт и Маккриди. Вид у обоих был помятый и до крайности несчастный, но эти двое привыкли, что порой приходится быстро рвать когти с места попойки, поэтому не жаловались. – Уже проснулись? Как насчет завтрака, шпана? Все хором застыли, услышав хрип Таффингтона с нижнего этажа. Вивьен прижала указательный и большой пальцы к переносице и крепко зажмурилась, пытаясь изгнать молоточки, бьющие в виски, но это не возымело успеха. Как хорошо было бы сейчас спуститься на завтрак, выпить ароматного кофе, который волшебным образом изгонит похмелье. Вивьен проснулась с одинаково мерзким привкусом что во рту, что в мыслях. Весь клубок потрясений минувшего дня, обратившийся в итоге в пьяные поцелуи Маккриди, еще горевшие на шее и губах, вопреки всем надеждам так и не распутался. Но серьезные черные глаза Джона, склонившегося над ней, говорили, что им обоим сейчас не до личных переживаний. У Вивьен не было оснований не доверять Джону: неприятности он чуял не хуже, чем бойцовый пес – свежее мясо. Когда снизу послышался голос старого гуля, она уже была в полной экипировке, готовая эвакуироваться хоть сейчас, если понадобится, но не могла заставить себя уйти, не услышав версию Фрэнка. Вивьен скатилась по лестнице, едва не пропустив последнюю ступеньку – ноги все еще слушались плохо. Таффингтон уже хлопотал на кухне вместе с Колином, который заменял Ташу, дав ей возможность подольше отдохнуть после вчерашнего пира. Фрэнк обернулся, держа в руках кухонный нож с прилипшей к нему долькой тошки, и его завораживающие изумрудные глаза расширились от удивления, когда он заметил Вивьен, стоявшую от него через стол с оружием наизготовку. Пип-Бой на ее руке ярко горел зеленым, образуя в углу кухни бледного трагического призрака. Нож Фрэнка выпал, воткнулся в щель между гнилыми пластинами паркета. – В чем дело, малышка? – встревоженно поинтересовался он, медленно переводя взгляд с ее глаз на пистолет Келлога. Колин попятился, вжался спиной в кухонный гарнитур, и прыщи на лице юноши побелели от страха. – Зачем тебе рация, Фрэнк? – Вивьен обратила свой голос в лед, метнула в старика. Глаза его забегали, но он попытался выдать легкую улыбку, наверняка понимая, что мирно выпивающая вечером добрососедская шпана, на деле – кучка жестоких фриков, которая может камня на камне не оставить от лодочного домика. – В хозяйстве она никогда не помешает. Минитмены иногда спрашивают, нужна ли помощь, торговцы согласуют маршруты. Полезная вещь, знаешь ли. – Минитмены в Южном Бостоне, приятель. Они давно забили на поселения в этих краях, – холодно заметил Хэнкок, стоявший за правым плечом Вивьен. Маккриди пристроился слева, и вместе они напоминали ее телохранителей. – Ты бы это знал, если бы действительно связывался с ними, – добавил наемник, скрещивая руки на груди. Вивьен подняла пушку выше, поддержала низ рукояти другой рукой, чтобы не выдать крысиную неуверенную дрожь. – Почему ты так хотел, чтобы мы остались? Накрыл нам такой стол, напоил, усыпил бдительность? Ты ждешь кого-то еще? – Малышка… – Я не малышка, Фрэнк! Говори, кто еще знает, что мы здесь? Вивьен так мечтала остаться для Фрэнка просто «внучкой» и «малышкой» и не показывать ему свою темную сторону: ту, что безжалостно казнила похитителя Шона и убийцу Нейта и без капли сожаления избавлялась от всех, кто вставал на ее пути, но он не оставлял ей выбора. Молчание между ними повисло холодным, зловещим, как дуло револьвера Келлога, нацеленного в грудь Фрэнка. Справа вровень с ее руками вытянулось ружьё Джона, указывающего на Колина, за их спинами Кейт, Фаренгейт и Ник держали в прицелах Ташу, Сэма и Саймона, спустившихся на шум. Ева испуганно уселась на софу, не понимая, какую роль ей предоставили в этом странном спектакле. – Я жду ответ, – поторопила Выжившая, а Псина глухо зарычал в поддержку хозяйки. Не было ясно, сколько у них времени: возможно, неизвестные враги уже берут дом в кольцо. Но заставить себя бежать просто так Вивьен не могла, все еще в глубине души надеясь, что между ней и Фрэнком произошло недопонимание. Сейчас он ответит что-то такое простое и разом все объясняющее, а она густо покраснеет и вызовется готовить завтрак на всю компанию, только чтобы извиниться за недоверие. Однако гуль опустил глаза, не в силах больше смотреть на нее, и тихо прошептал: – Братство Стали. Мир мгновенно сузился до двух зеленых точек, сияющих в налитых кровью белках старика, и тело Вивьен будто облепили мокрыми тряпками – холодными, заставляющими волоски на руках и затылке подниматься дыбом, а воздух – выталкиваться из легких и отказываться заходить обратно. Она знала, что Братство никогда не забудет о ней, и дело было даже не в том, что она ограбила его и дезертировала – в ее голове и Пип-Бое находились сведения, которые позарез нужны Мэксону, чтобы одолеть своего главного врага – хитрый и скрытный Институт. Было как минимум две причины, по которым Вивьен не передала бы эту информацию, и у этих причин были отдающиеся болью на языке имена: Данс и Шон. После того, что Мэксон сделал со своим лучшим командиром и ее другом, он не заслуживал ни грамма лояльности Вивьен, а в подземных лабораториях ее все еще ждал родной сын; и пускай между ними всё невероятно осложнилось, рука не поднималась вредить ему. – Как ты мог, Фрэнк? – Вивьен услышала слезы в собственном голосе и до скрипа сжала зубы, чтобы не показать их ни старику, ни друзьям, что считали их за слабость. Она думала, что больно – это когда стоящий на коленях любимый человек признается тебе, что на заднем дворе бара в окружении крыс и мусорных баков трахал малознакомую девицу на капоте «Корвеги». Однако на Пустошах, где верность равно такой же ценный ресурс, как и крышки, предательство Фрэнка обжигало пострашнее ножа, что медленно ползет над бровью, заливая глаз кровью. Все было слишком хорошо, чтобы не оказаться ловушкой. Ломившийся от еды стол, крыша над головой, гостеприимный хозяин угощает кофе и будто возвращает в Старый Мир, где ты беззаботно собираешься с родственниками на День Благодарения, и самое страшное, что может случиться – это если дядя Пит опять напьется и схватит тебя за задницу. Фрэнк очень удачно выбрал наживку: сыграл на человеколюбии Выжившей и предложил ей помощь для Джона и Евы. Вивьен думала, что истории с Безносой Бобби и Престоном ее чему-то научили, но нет – стоит кому-то поманить ее пальчиком и предложить хоть каплю тепла, как она уже бежит, забывая об осторожности. – Минитмены действительно давно не заглядывали в эти края, и было… тяжело. – Те рейдеры, – вспомнил Маккриди. – Они ведь не сами сгинули, так? Старик скорбно кивнул. – Платить двум бандам сразу очень сложно. Одни прикончили других, но даже тогда легче не стало, но потом пришло Братство Стали разобралось с «Ржавыми». – Что они хотели за это? – ноги Вивьен сами ее несли, медленно обходя стол и неминуемо сокращая расстояние между ней и близким человеком, предавшим ее. – Тебя, Вивьен. Они искали тебя по всем поселениям, которые не опекали минитмены, предлагали крышки, продовольствие, медикаменты и покровительство любому, кто передаст сведения о тебе. – А тебе повезло больше всех. Судьба преподнесла нас на блюдечке на мосту Такера, – догадался Хэнкок. Вивьен теперь стояла вплотную к Фрэнку, пистолет Келлога в ее вытянутой руке уткнулся в его впалую грудь. Ее колотило так, что когда она заговорила, голос дрожал и будто проваливался вместе со словами в ту черную пустую область, где трепыхалось сердце. – Я думала, что правда небезразлична тебе, – прорычала она, но вместо злости из нее рвалась обида женщины, которую заставили стать еще старше, преподав очередной важный урок: никому не доверяй. – Прости, малышка. Мне так жаль. Если бы речь шла только обо мне, я бы не задумываясь пожертвовал собой ради тебя, но мои внучки… Они должны выжить, – старый гуль уже догадался, что будет дальше, поэтому покорно упал на колени, поднимая облачко слежавшейся в паркетных зазорах пыли, и теперь револьвер смотрел в его увенчанную соломенной шляпой голову. – Выживание! Я слышу это от всех с самого начала! Вы оправдываете этим словом такие ужасные вещи! Что в вас останется человеческого, когда вы делаете это такой ценой? – краем ствола Вивьен яростно скинула шляпу с его головы, дуло продавило сморщенную кожу на испещренном шрамами и морщинами лбу Фрэнка. Тот не шевелился – смотрел куда-то ей в колени, а в глазах стояли слезы. Ответ на ее философский вопрос не требовался – он был ее способом выплеснуть боль, страдания существа, чей мир больше не работает нормально. – Надо уходить, – выкрикнул Ник, вклиниваясь в перепалку. – Я что-то слышу. – Идите, – сквозь зубы прошипела Вивьен, не оборачиваясь ни на кого, кто прожигал ей затылок. – Я догоню. – Я знаю, как убраться отсюда незамеченными. Это совсем рядом, – Маккриди первый исполнил ее приказ, в два шага достигая заднего входа. За спиной заскрипели двери, и вскоре дом опустел – компания вывела всех обитателей лодочного домика наружу, оставляя Выжившую наедине со своей местью. Никто ее не осуждал – в Содружестве судов нет, и адвокат вполне мог стать палачом. – Ева будет здесь в безопасности? Она ведь Братству без надобности – твои люди позаботятся о ней? – поинтересовалась Вивьен, даже в такой момент не забывая о девушке, за которую она чувствовала свою ответственность. – Да. Да, конечно, с ней тут ничего не случится, – заверил Фрэнк и крепко зажмурился, сотрясаемый крупной дрожью. По его лбу ручьем лился пот, но старик не сопротивлялся. – Стреляй, малышка. Мне все равно уже пора: столько прожить – это против всех Божьих законов. Таффингтон что-то шептал одними губами, должно быть, свою последнюю молитву. Казалось, мир вокруг них готов был вот-вот разбиться на части, а из трещин уже сочилась кровь. Вивьен уже судила людей по законам Пустошей, и она сможет снова. Она должна. Что-то зашуршало слева, и широкая мужская рука, окруженная старомодными рюшами, легла на тыльную сторону ее ладони, держащей пистолет, и крепко стиснула, придавая хватке твердости. – Ты же не будешь меня отговаривать, Джон? – поинтересовалась Вивьен, вспоминая его вопрос на мосту имени Такера, когда она держала его за руку, пока он балансировал над ней на парапете. – Не вижу в этом смысла. Твой враг – мой враг, и я здесь, чтобы помочь. Но надеюсь, что ты сама передумаешь, – мягкий голос слышался у нее в ухе, потому что он стоял почти вплотную, обдавая ее веером запахов, среди которых различались табак и резкий одеколон. Несмотря ни на что, близкий друг был здесь, и Вивьен была признательна за его верность – проблеск света в промежутках между предательствами. – И почему, по-твоему, я должна передумать? – с вызовом спросила она. Вивьен видела, насколько Джон мог быть жесток, но у него была своя черта, за которую он никогда не заходил, но готов был переступить с ней, если требовалось. – Потому что тебе придется жить с мыслью, что ты убила человека, которого любила. Это тебя уничтожит, Вив, – голос, словно дьявол на плече, но призывающий спасти свою душу, а не очернить ее. Вивьен стала убийцей через пять дней после своего пробуждения в Убежище 111, а через полгода ужас от мысли о том, что она отнимает чужие жизни, истончился как ломтик сливочного масла, размазанный по куску хлеба. Однако никогда еще ее несущая смерть рука не поднималась на друга. Хэнкок проявил милосердие, когда она вломилась на его склад, хотя вполне мог пустить ей пулю в голову. Мэксон не оставил Дансу шанса искупить свое слепое предательство. Кому из них Вивьен хотела уподобиться? Револьвер задрожал, когда она отняла его от лба старика, оставляя на нем красный кольцеобразный след. Джон осторожно вытянул оружие из ее пальцев, сам сунул его в кобуру, висящую у нее на поясе и бережно взял Вивьен за руку, словно ее ладонь была маленькой, трепещущей птичкой – ничего общего с жесткой хваткой минувшим днем. – Ты молодец, Вив, – похвалил он. – Теперь идем. – Не хочу стать очередным тираном. Живи, – Вивьен смахнула холодный, липкий пот, пропитавший челку, сверху вниз глядя на старика. – Но если я еще хоть раз встречу тебя, Фрэнк, я тебя убью, – пообещала она, и они с Хэнкоком широкими шагами покинули дом. Короткое прощание с Евой, неловкая благодарность за ужин насмерть перепуганной Таше, и вот – шестерка цепочкой бежит вдоль каменного канала по щиколотку в ядовитой воде, а гул проворачивающихся пропеллеров винтокрыла с большого расстояния напоминает жужжание крыльев огромного насекомого. Только бы не заметили! Живущие на мелководье гигантские мутировавшие гнусы сидели на диете из бродячих собак и кротокрысов, поэтому с удовольствием бросились на полных вкусной крови людей, что забрели в их владения. Стрелять нельзя – шум может привлечь Братство – так что пришлось драться по-старинке и достать холодное оружие. Любимый биток Кейт явил себя миру и засвистел, запел, рассекая холодный утренний воздух. Подруга выглядела плохо, но адреналин действовал на нее лучше любого опохмела, и прикончив пару гадов, девушка вошла в азарт. Вивьен не носила с собой средств для ближнего боя, кроме маленького складного ножика, который служил ей для вскрытия довоенных консервов, поэтому ей ничего не оставалось, кроме как нестись вперед, пригнув голову и оставив Джона, Кейт, Маккриди и Псину разбираться с летающими тварями. Вцепившись в покрытую плесенью и ржавчиной решетку канализации, Вивьен обернулась как раз вовремя, чтобы увидеть, как боевой нож Хэнкока втыкается в розовое жилистое брюха гнуса и вспарывает его по всей длине, тогда как сам он вцепился свободной рукой в длинное жало, грозившее вот-вот вонзиться в шею. Маккриди тем временем пытался снять с себя огромного комара, прижавшего его к стене, но Кейт пришла ему на помощь, опустив смертоносный биток на голову насекомого. Псина подпрыгнул, вцепился зубами в лапу гнуса, повалил в воду и разорвал пополам, одним движением вырвав склизкое жало. Этот был последний, и группа нырнула в открытый черный рот ржавой канализационной трубы, уже отчетливо слыша гул винтокрыла, кружившего над домиком Таффингтона. Ожидалось, что в канализации их будет ждать кромешная тьма, но фонарики стали лишь подспорьем к лампочкам, что освещали затопленное помещение красным, делая его похожим на логово древнего вампира из очаровательных в наивности своей ужастиков немого кино. Где-то выше исправно урчал двухсотлетний двигатель, который, должно быть, подпитывал еще не севший ядерный блок. – Воняет тут просто омерзительно, – Кейт зажала ладонью нос с таким выражением, словно ее сейчас вывернет, и Вивьен разделяла ее негодование. Запах тухлой воды и разлагающегося мяса дохлых собак, что забрели сюда, спасаясь от гнусов, просто сбивал с ног. Псина тоже был согласен с Кейт, потому что беспрерывно чихал: его чувствительному собачьему носу было не под силу вынести застоявшееся амбре. Затопленная канализация, полная такой дряни, что светить на нее фонарем для детального разбора никому не хотелось, выстыла от пола до потолка, но хотя бы не являлась гнездом каких-нибудь паразитов Пустошей. От холода ступни неприятно покалывало, но нет иного выбора, кроме как пробираться дальше по трубе, как стайка диких гулей. Хорошо, что последние тоже отсутствовали – сейчас для полноты спектра запахов не хватало только вони гниющих мозгов. Валентайн занялся решеткой в противоположном конце комнаты, и Вивьен искренне переживала за друга: в последнее время старому синту приходилось слишком часто бывать в воде, что вредило его изношенным деталям. Фаренгейт взялась ему помочь: оторвать сетку, приваренную к круглому проржавевшему отверстию, было не самой легкой задачкой. Восстанавливая сбившееся после короткого, но интенсивного бега дыхание, Вивьен достала бутылку с фильтрованной водой, что казалась кристально-прозрачной на фоне мутной жижи, от одного взгляда на которую получаешь пищевое отравление. Сделав несколько жадных глотков, она передала напиток по кругу и получила назад пустую тару, бережно упаковав ее обратно в рюкзак – чистый пластик на Пустошах надо беречь. В тишине, нарушаемой лишь сопением Фаренгейт и лязгом металлических пальцев Валентайна от соприкосновения с решеткой, смерч впечатлений вновь начал уносить Выжившую в дикие дебри, и судя по спутникам, которые молчали и никому не смотрели в глаза, каждый переживал в этом путешествии какую-то личную драму. Подтверждая ее догадку, Маккриди шумно откашлялся, привлекая внимание. – Я понимаю, что вы все тут загружены по самые уши, но прошу: мы можем это отложить на время? Сосредоточимся на поиске лекарства, – неловко предложил он. Его взгляд на секунду задержался на Выжившей, но тут же ушел в пустоту канализационного тоннеля. И хотя Вивьен плохо его знала, сомневаться не стоило лишь в одном: трепаться о случившемся ночью парень не будет. – Согласна. Важнее всего Дункан, – с жаром поддержала она. – Отложим, – буркнула Кейт, опираясь плечом на склизкий от воды и плесени кирпичный столб. – Определенно да, – щелкая зажигалкой, прохрипел Хэнкок. Решетка со скрежетом отогнулась, приглашая в увлекательное путешествие по железным мальденским кишкам. Полчаса пути растянулись в вечность, потому что в темноте время растворяется, становится незначительной единицей. Труба вела их почти прямо, изредка заставляя осторожно просвечивать углы фонарями, прежде чем заглянуть за них. К счастью, обошлось без диких гулей – это свидание было перенесено в «Мед-Серч». Лабиринтов тоже не оказалось, и вскоре они уже выталкивали тяжелый проржавевший люк, забросанный упавшими ветвями кленов. Вивьен надеялась, что старого гуля и его подопечных не будут пытать, чтобы выяснить, куда сбежал их источник информации. Страшнее всего было услышать винтокрылы над головой, но вокруг стояла зловещая тишина. Восставшее над руинами золотое солнце явило им Мальден – маленький городок с дурной репутацией. Жуткий, покрытый благородной патиной тоталитарный бюст в центральном парке грозно взирал пустыми, черными глазницами на главные двери желто-кирпичного здания средней школы, над ним возвышался опрокинутый на разрушенный дом ржавый билборд с рекламой пончиков «Слокам Джо». Завершала панораму выступающая на фоне безбрежного голубого неба темно-серая безликая башня похожего на гриб здания «Мед-Тек Рисерч» – конечной точки их нелегкого пути.