Конец света – веселись!

«Girls! Girls! Watch out! Watch out!» Вивьен вздрогнула и резко села, грубо выбитая из зачатков сна истошным призывом Бетти Хаттон из висящего под потолком динамика. Затравленно оглянулась. Декорации не менялись. Всё та же комната, что и прежде: темная, давящая стенами и почти пустая – только старый деревянный стол и два оранжевых стула по разные стороны от него. Запыленная лампочка без плафона, будто приманка удильщика, качается на тонком проводке. Съежившиеся чипсы облезающей краски с каждым новым истеричным вскриком колонки потихоньку отпадали от некогда бело-голубых стен. Запертая глухая дверь, прямоугольное окошко. За тонированным стеклом не видно ни зги, но Вивьен чувствовала: оттуда кто-то наблюдает. Сколько она уже здесь? Три дня или больше? Пять? Десять? Когда закован в светонепроницаемом бетонном мешке, тебе не дают ни есть, ни спать, и лишь выводят наружу дважды в день до туалета и обратно, сложно ориентироваться. Первые сутки ее биологические часы работали исправно, но чем дальше росла потребность организма в отдыхе, тем меньше представлений о времени у нее оставалось, а позже привычка сверяться с ним и вовсе отпала. Вивьен поднялась со стула, игнорируя боли в желудке от голода, медленно подошла к темной оконной раме. Каждый шаг давался с трудом, когда массивные сервоприводы железных ступней касались земли. – Я скоро поставлю копыта на полку, паладин Данс. – Что за выражения, солдат? Не понимаю, почему у тебя такие сложности с силовой броней. Тебе ведь уже приходилось ее носить. – То была другая модель, а Т-60 намного тяжелее. – Тебе просто нужно привыкнуть и больше времени проводить в ней. Так ты обеспечишь себе безопасность в бою, и постепенно этот каркас станет твоей второй кожей. – Буду стараться, сэр. – Я рассчитываю на это. Поверь, скоро тебе начнет нравиться. Будто весь мир у твоих ног. Пригнись, тут низкий косяк! Глухой удар о столешницу, резкая боль. Мозг переворачивается под костяными сводами, как черепашка, упавшая на панцирь. Кажется, Вивьен опять вырубилась, и во сне ее голова соскользнула с локтя. Раздосадованно потерев ладонью ушибленный лоб, Выжившая уставилась в квадратный глаз черного окна, пытаясь поймать взгляд невидимого наблюдателя, но тот не собирался облегчать ее существование. – Эй? Есть там кто? – вопрос-привычка, ведь сколько ни спрашивай, никто не ответит – занимательная игра. Вивьен оценила иронию: винтокрылы отвезли ее не на «Придвен», а в полицейский участок в Кембридже, как бы закольцевав ее историю взаимоотношений с Братством Стали. В первую встречу с паладином Дансом это место находилось в полнейшем запустении, но с приходом тостеров превратилось в маленькую крепость и оплот порядка на одичавшем левобережье Чарльза. Солдатня выгребла весь мусор, починила замки и двери и даже обустроила допросную комнату, казалось бы, специально для дезертира Остин. – Есть там кто? Она сидит здесь уже явно больше трех-четырех часов, но никто так и не приходит, и Вивьен в нетерпении стучит обручами наручников по металлической двери, сжимая тревогу в кулаках. – Пришлите ко мне паладина, который прошляпил ее Пип-Бой. Он допустил непозволительную оплошность, – грубый голос снаружи звучит глухо, и волоски на затылке у Вивьен приподнимаются, словно у хищника, встретившего зверя покрупнее. – Есть, старейшина Мэксон! Вивьен пятится к столу. Рыцарь Риз входит первым, накрывает ее плечо пятерней и с силой усаживает на стул. Вместо Пип-Боя на левой руке металлическое кольцо наручников. Затянули слишком туго, кожа чешется, мышцы неприятно потягивает. Старейшина своим появлением сгущает воздух в допросной, чеканит шаги из угла в угол, поскрипывая кожей утепленного коричневого плаща, и сцепляет ладони за спиной. Открый проем на свободу заслоняет гигантская гора бренчащего металла – его личный охранник-паладин, от которого Вивьен за все время службы не слышала ни одного слова. – Где твой сын? – холодная серая сталь в глазах Мэксона полосует Вивьен ледяными лезвиями. Мэксон красив, но красота эта темная, отталкивающая, как картина в музее современного — а вернее довоенного — искусства, где гениальный художник изображает на полотне эстетику смерти. Шрам делает его мужественнее, опаснее, но вместе с тем и уязвимее, словно напоминая, что у безупречного во всем старейшины тоже есть изъян. – Он мертв, – Выжившая упрямо смотрит в молодое лицо, которое он тщательно, но тщетно прячет за густой черной бородой. Любая информация о Шоне может обернуться против сына. Особенно тот факт, что именно он возглавляет Институт: из дезертира Вивьен бы мигом преобразилась в приманку и рычаг давления на лидера вражеской организации. – Ложь, – презрительно щурясь, выплевывает Мэксон, а его ладони хлопают о столешницу так, что Вивьен невольно отшатывается, втискиваясь ребрами в спинку стула. – Что ты видела в Институте? Вивьен не удостаивает его ответа – непривычно и раздражающе для ожидающего безоговорочного подчинения – и старейшина распаляется все больше. Всем известно, что Мэксон не любит покидать «Придвен», предпочитая с безопасного расстояния высокомерно бросать тяжелый взгляд на бостонскую грязь. Он равняет с землей подошвы своих ботинок только будучи ведомым мотивами ненависти, и сейчас ему неуютно в этом полицейском участке, оборона которого явно кажется ему слишком хлипкой. Мерцающий в стеклянной сфере под потолком элемент накаливания резко выделяет на лице мужчины широкую прямую линию шва, что сороконожкой бежит от переносицы и юркает в густые заросли на щеках. – Поработайте с ней. Я вернусь позже, – приказывает он кому-то за квадратным окошком и выходит, оставляя Вивьен одну. «Проснись, Пустошь! Это я, Тридогнайт, со всеми новостями и музыкой, которые могут выдержать ваши маленькие сердечки!» Черт, это снова был сон? Едва сознание делало попытку отключиться, динамик в углу оживал и начинал вопить что-то максимально громкое и зудящее, заставляя утомленный мозг возвращаться в реальность. В очередное такое пробуждение Вивьен обнаружила стоящим над ней Риза, который скрестил руки на груди и рассматривал ее из-под полуприкрытых век, расставив ноги так, будто сидел на гимнастическом козле. – Ты тратишь наше время понапрасну, – обвинил он. – Просто расскажи, о чем тебя просят, и все закончится. «Какой же ты врун», – подумалось Вивьен. – «Если я скажу хоть слово, всё только начнется» В темно-карих глазах Риза плещется странная смесь – такая знакомая непроходящая раздражительность и едва заметная капля сочувствия – скупее нее только доля алкоголя в содержимом бокала Вивьен в «Третьем рельсе» до того, как Хэнкок вежливо объяснил Чарли, что друзьям хозяина заведения напитки не разбавляют. – Убирайся ко всем чертям, Риз, – рыкнула Вивьен, и капля сочувствия испарилась в жаре гневного шипения рыцаря. – Ну, хочешь страдать – страдай, Остин. Знаешь, все говорили, что из тебя выйдет хороший солдат, и только я был уверен, что ты плохо кончишь. – Если мне будешь помогать ты – не кончу никак, – пошлая штука вырвалась сама, и казалось, что где-то за ухом слышится хриплый одобрительный смешок и разносится запах табачного дыма. Убила бы за сигаретку. Риз юмор не оценил – этой функции в его голову заложено не было – и вышел, не желая больше тратить время на изменницу. Вивьен знала, что после визита Мэксона ее ждут пытки, и доказательством тому было выражение лиц солдат, когда те обнаружили, что левая рука ее пуста. Каждый из них привык, что с любимой игрушкой Остин почти никогда не расстается и частенько забывает снять даже на ночь, поэтому уже воспринимали портативный компьютер как часть ее тела. Вивьен и сама так его ощущала, поэтому испытывала что-то вроде фантомных болей вперемешку со слабостью, словно часть ее мужества пропала вместе с зеленым человечком на пыльном экране. Она ожидала, что к ней применят физическую силу, но в этом смысле, если не считать наручников, с ней обращались даже мягко – просто оставили в крошечной комнатке любоваться на себя в зеркало Гезелла. Не так часто удается найти целое, поэтому каждый раз примечаешь в отражении что-то новое: как улыбка обрастает клыками, огромные испуганные глаза превращаются в снайперские щелки, а во взгляде зарождается нечто тёмное, дикое... «Нечто… моё» Нет, он не придет. Они все не должны, потому что какими бы сумасбродными они ни были, они не идиоты, чтобы рыпнуться на укрепленный полицейский участок, охрану которого наверняка усилили в связи с визитом Мэксона. Признаться, в первые пару дней в рёве приземляющихся на крыше винтокрылов Вивьен слышался звучный голос «Испепелителя», но потом она рационально перестала ждать помощи и даже искренне надеялась, что Кейт, с которой они вместе встретили Данса, вообще не вспомнит это место. Пусть лучше Братство Стали с пристрастием допрашивает одну Вивьен, чем тех, кто вообще не виноват в ее положении. Если подмоги ждать неоткуда, то что дальше? Как далеко готово зайти Братство, чтобы расколоть ее? Впрочем, болевой порог у Вивьен достаточно высокий: ей приходилось переживать огнестрельные и ножевые ранения, отравления, тяжелые отходняки и похмелье. Роды, в конце концов. «Чего они тянут?» – спрашивала она себя, изнывая от скуки в пустой комнате и не осознавая, что пытка уже давно идет. Зачем мучить человека, если он справится с этим сам? В детстве Вивьен увидела в зоопарке, как молодой черный волк в железной клетке мечется туда-сюда по какой-то одному ему ведомой тропе – бесцельно, бессмысленно. День она держалась, держалась другой, а на третий стала волком сама. Мэксон пошел по другой дорожке и просто решил свести ее с ума, даже если для этого пришлось бы смириться с нетерпимостью своего темперамента. Только бы он позволил ей хоть часик поспать… На одной из стен осыпался бетон, дыра похожа на гигантский арахис. Вивьен протягивает к нему руку, будто помещая его между указательным и большим пальцами. Какое необычное облако. – Мне бы твое воображение, Остин. – Здесь так красиво, сэр! Бостон как игрушечный: так и хочется взять похожий на солонку «Масс-Фьюжен» за острый наконечник, поднять, рассмотреть поближе и рассыпать всюду соль, будто снег. Стройные высотки, застроенные аккуратными домиками исторические улицы, многочисленные мосты через реку Чарльз издали кажутся обманчиво спокойными, даже уютными, будто город устал и готовился ко сну. Ветер бросается в лицо, гигантский дирижабль под ногами как живое существо – оно тихо дышит и слегка вибрирует, будто крошечные солдатики в его чреве разгоняют кровь по венам-коридорам. Поначалу это мешает спать, но пара изнурительных тренировок, и шевеление внутренностей металлического организма превращается в колыбельную. – Не думала, что на нос пускают всех. – Не всех, но я добился разрешения. Я и сам иногда прихожу сюда, когда меня мучают бессонница и головные боли. Считай это небольшим поощрением – месяц выдался тяжелым, но ты хорошо справлялась, солдат. Глаза Данса цвета кофейной гущи золотисто поблескивают в лучах закатного солнца и оттеняют всю его сдержанность и строгость. Несмотря на его грозный вид и потрясающее самообладание, Вивьен в свойственной ей манере видит дальше внешности: под силовой броней доброе сердце, каменное лицо маскирует сомнения и пережитые потери. За этот месяц неутомимых наставлений командира («Смотри, куда стреляешь», «Гляди под ноги», «Будь начеку», «Держи локти выше») Вивьен привыкла чувствовать себя вечным отроком, которого с терпением, граничащим с занудством, муштрует мудрый учитель. И в то же время она ощущала такую безопасность рядом с ним, что впервые за все проведенное в Содружестве время спала почти без кошмаров. Ей встретился человек, крайне заинтересованный в ее выживании, пусть и лишь в качестве боевой единицы, без которой убойность всего отряда значительно снизится. Чем сложнее миссии они выполняли, тем крепче в сознании укоренилась мысль: с таким надежным прикрытием Вивьен зайдет как угодно далеко – хоть в Институт, хоть в сам ад. – Если будешь демонстрировать такие результаты и дальше, возможно, я дам тебе увольнительную. – Спасибо, паладин Данс. Признаться честно, я скучаю по своим друзьям. – Да сколько можно вспоминать эту роботизированную тварь? Чья-то сильная рука схватила Вивьен за шиворот куртки и встряхнула, как котенка, снова возвращая в реальность. Границы ее казались размытыми, словно холст свежей картины, на которую опрокинули стакан с водой. Вив замотала ноющей от недосыпа головой, сжалась в хватке Мэксона, обручами наручников процарапав две глубокие борозды на пыльном столе. Запястья жалобно заныли, когда металл защипнул кожу. – Ты расскажешь, что нашла в Институте? – голос старейшины давил на воспаленный мозг так, словно она находилась внутри огромного колокола. «Будь смелой, Вивьен Остин», – столько трупов монстров Пустошей стелется кровавой фатой за спиной, но только человек может вызвать поистине животный ужас. – Нравится мучить женщин, Артур? Мэксон резко отпустил ее куртку, обошел, навис над ней, широко расставив ладони, будто хотел поднять стол и швырнуть в свою пленницу, как разъярившийся супермутант. Паладин в Т-60 за его спиной привычно молчал и похоже даже не дышал, больше напоминая пустые доспехи рыцарей, стоявшие в нишах коридоров средневековых замков. Мэксон мог сколько угодно растить свою бороду и буравить ее тяжелым взглядом – Вивьен все равно видела в нем вчерашнего подростка, детство которого прошло в коконе милитаристской пропаганды и отчужденности от истинной жизни на Пустошах. – Для тебя я старейшина Мэксон, предательница! – жестко отрезал он. – Я презираю, таких как ты. Ты, как паразит – воспользовалась всеми благами, что дало тебе Братство, а когда настало время рассчитаться с долгами, позорно сбежала с нашим имуществом. – С вашим? Каждую деталь, что я забрала, я добыла сама. Разве что форма была с «Придвена». – Это было наше общее дело, а плоды совместных трудов пожинаешь только ты? – он навис еще ниже, почти касаясь ее макушки, и почти полностью лишая ее личного пространства. – Но ты еще можешь поделиться информацией, хоть это и ничтожно малая цена, чтобы попытаться искупить измену. Вивьен видела, что Мэксон уязвлен, и не столько тем, что она его ограбила, сколько ее решением покинуть Братство. Доля правды в его словах действительно была: в поисках Шона она шла к своей цели по головам, наплевав на последствия, и считала Институт своей конечной точкой. Вивьен использовала других людей, дав солидную взятку своей совести – верила, что все равно потом навсегда исчезнет из их жизней. Так она считала до смерти Данса и до жестокого напоминания в лице Шона о том, что важна не цель, а то, каким путем ты к ней движешься. А ещё то, кем ты хочешь стать, когда выживешь. Можно было принести Братству извинения, только они ему как гулям антирадин, а посему Вивьен продолжала молчать. – Тебе выпал редкий шанс побывать в сердце Братства Стали, – продолжал поучать Мэксон, – познать его идеалы, но ты предпочла оставить это и ради чего? Чтобы якшаться с гулями, наркоманами, произведенными на конвейерах железяками и их защитниками? Ты – худший из отбросов Содружества, Остин. – В Братстве Стали, каким видишь его ты, полно стали, но маловато братства! Поэтому я выбрала этих, как ты там говорил, «наркоманов и железяк»: они принимали меня такой, как есть, никогда не пытали меня депривацией сна и не надевали наручники, – она устремила полный ярости взгляд на старейшину и добавила: – и не стреляли мне в спину. «Ты бьешь прямо по яйцам моей души!» – в очередной раз осерчав на какую-то мелочь ляпнула однажды Кейт, и Вивьен от души смеялась над этим поэтичным высказыванием: так ее адвокатский профессионализм еще никто не оценивал. Сейчас она проделала с Мэксоном тот же трюк, догадавшись, что упоминание о казненном паладине действует на него, как удар между ног. – Данс был мерзким синтом и заслужил, то, что с ним стало! – мигом взвился Мэксон, но он и до этого плохо скрывал свой гнев. Вивьен не спала уже черти сколько и не имела никаких моральных сил на словесную борьбу, но злость и ненависть лучше всего обогревают отчаявшуюся душу. – И что с того, что он был синтом? Данс мыслил, чувствовал, страдал, сомневался, значит он – человек. И он был в тысячу раз благороднее и достойнее тебя, убийца! – выпалила она, поднимаясь так резко, что стул вылетел из-под коленей и возмущенно прогрохотал где-то за спиной. Рука старейшины молниеносно взлетела вверх и Вивьен инстинктивно вжала голову в плечи, готовая к удару, но ничего не произошло – облаченная к грубую кожаную перчатку ладонь остановилась в паре дюймов от ее скулы. В глазах Мэксона плясали всполохи серебряных молний, но в последнюю секунду он всё же успел поймать ускользающий контроль за хвост. – Ты заговоришь. Рано или поздно, – он заскрипел рукавами, возвращая ладони в привычную сцепку за спиной. – Колите, Кейд. Либо периферическое зрение отключилось, либо Вивьен была слишком подавлена опустошающей аурой Мэксона, чтобы заметить корабельного врача, слившегося с тенями у входа. – Это не больно, мисс Остин, – Кейд приблизился, и в свечении мутной лампочки над столом блеснуло тоненькое острие иглы. Вивьен испуганно дернулась, готовая пятиться, забраться в угол, царапаться и кусаться, как тот черный волк из зоопарка, но не дать вколоть себе неизвестный препарат. Отчего-то содержимое шприца от Братства казалось ей опаснее любых видов химии, что гостеприимно встречали визитеров Старого Капитолия, когда мэром там был Джон Хэнкок. Рука доктора, давно привыкшего, что обезумевшие от боли солдаты могут сопротивляться, мертвой хваткой вцепилась в ее плечо и потянула на себя с такой силой, что Вивьен сама напоролась на иглу. Кейд оказался прав – не больнее, чем пинцетом выдернуть из брови волосок. – Что это? Что вы мне вкололи? – она обратилась к доктору, но услышала над собой довольное хмыканье Мэксона, который равно что Коготь Смерти, почуял в ее голосе страх. – Раз ты не считаешь нужным отвечать на наши вопросы, мы не ответим на твои. Но могу тебе пообещать: этот препарат скоро подействует, и ты станешь сговорчивее. Кейд так и не встретился с ней взглядом. На «Придвене» он чуть не вынудил ее спрыгнуть с борта, когда при зачислении в Братство закидал ее жутко неловкими вопросами о половых связях с «кем-то, кто не является человеком», но в целом всегда относился к ней с профессиональной точки зрения. Однако Вивьен помнила, что он был всецело за уничтожение Данса, когда сущность того раскрылась. Едва мужчины вышли, Вивьен бросилась к двери, забарабанила в нее кулаками, но та была глуха к ее ударам, равно как и несколько дней назад. Проведя в этой комнатушке, казалось бы, всю жизнь, Вивьен в очередной раз убедилась в непробиваемости солдат Братства Стали – никто здесь не сдастся и не придет просто так. Что имел в виду Мэксон, когда сказал, что Вивьен «станет сговорчивее»? Она не чувствовала в своем организме никаких изменений, что вызывают привычные препараты. Сыворотка правды? Если такая и существовала, будучи в Братстве, Выжившая ни о чем таком не слышала. Как только колотящееся сердце немного унялось, всепоглощающее желание поспать хоть пять минут снова начало медленно обволакивать ее, будто теплый плед, но динамик не давал о себе забыть: включил «Atom Bomb Baby». Задорная мелодия разлилась по стенам, напоминая вечеринку на маяке Кингспорта, когда Ник пригласил Пайпер танцевать. Нет! Нельзя ничего вспоминать, или она опять уснет. Вон из того угла можно в сотый раз посчитать, сколько дохлых мух собралось в щелях между трухлявыми досками паркета – все лучше, чем позволить гирям на веках делать свою работу. Вивьен успела посидеть в каждом из углов допросной, догадываясь, что любимая кожанка содержала на себе уже больше штукатурки, чем стены. В этот раз она устроилась в самом дальнем ящике и обняла руками колени. Протянутая Дансом бутылка «Гвиннет Стаут» с услужливо откупоренной пробкой утыкается ей почти в самый в нос. – Первое правило зоны отдыха на «Придвене» – никому не говорить о зоне отдыха на «Придвене», – с важным видом заявляет проктор Тиган, вытирая ладонью пышные усы, по которым побежали капли прозрачного содержимого уже не первого за вечер стакана. – А второе правило? – Вивьен двигается, чтобы освободить Дансу место на ящике. – А второе… – проктор задумывается. – Второе – приходи со своим. На первый раз прощаю, но на вас, халявщиков, не напасешься. Данс оставил броню на станции техобслуживания и теперь сидит в обычной серо-оранжевой форме Братства, ничем не отличаясь от своих подчиненных. Вивьен понимает, почему он вечно в капюшоне – прическа у него совсем неуставная, и он будто сам от себя скрывает это мелкое хулиганство. Темные, поблескивающие в свете корабельных фонарей пряди уложены идеально, и рыцарь давит в себе порывы поинтересоваться, уж не нашел ли ее командир где-то лак для волос. – А что, старейшина Мэксон не знает про это место? – Вивьен пересекается взглядом со скриптором Хэйлин, которая тоже косится на паладина, очевидно, редко видя его в таком «домашнем» виде. – Конечно знает, но делает вид, что нет. Так что и ты ему не напомни ненароком, – советует Риз, явно обиженный на предположение, что его обожаемый старейшина может чего-то не ведать. Но даже его вечно хмурое лицо сегодня чуть веселее обычного. Пьют они по причине того, что спасенный паладин Брэндис сегодня вернулся на «Придвен». Данс и Вивьен потратили несколько недель, чтобы его отыскать, пройдя по длинной цепочке трупов. Отряд Брэндиса попал в засаду и был полностью уничтожен, а сам паладин удалился в бункер, намереваясь окончить свои дни там, мучаясь от чувства вины. Путем долгих переговоров, что в какой-то момент едва не дошли до перестрелки, старика удалось убедить вернуться на службу, что они, собственно, сейчас и праздновали. – Ну, за паладина Брэндиса! – Тиган торжественно поднимает свой стакан, и все вторят его движению, но не чокаются. Пожилой паладин залпом выпивает из керамической кружки. Он отмыл бункерную грязь, состриг отросшие за время изгнания спутанные волосы и стал почти прежним собой. – Спасибо, что восстановили мою честь, – искренне благодарит он. – Я… не знаю, когда смогу вернуться в строй, но надеюсь, что еще смогу принести пользу Братству. «Когда на улицы Бостона выходит зло, один человек остается в тени. Защищая невинных. Вынося приговор виновным. И этот хранитель... Серебряный Плащ!» Настырный динамик в приставучести своей бросал вызов самому Престону Гарви, и Вивьен снова выпала из двухминутного сна, который незаметно для себя опять проворонила. – Чтоб тебя коротнуло, железка ржавая, – остервенело бросила она металлической горизонтальной решетке колонки, потому что некого больше осыпать проклятиями. Что-то не так… Все эти дни она мерзла в этом каменном мешке, но сейчас тело покрылось испариной, словно под спиной кто-то на максимум вывернул регулятор радиатора. Неловко действуя из-за скованных рук, Вивьен расстегнула кожанку, перекинула ее через голову и осталась в одной некогда белой футболке, уже нестерпимо воняющей. Язык с трудом отлипал от нёба из-за сухости, и она потянулась к углу стола, где еще стояла полупустая бутылка фильтрованной воды – ее ежедневный паек и единственная, помимо туалета, привилегия. Пальцы вдруг предательски разжались, пластик выпал и покатился под стол. Пришлось на четвереньках ползти следом, но к счастью, крышка не слетела. Живительная влага неожиданно оцарапала горло, и Вивьен закашлялась, пытаясь избавиться от ощущения, будто набрала полный рот раскаленной магмы. Симптомы напоминали быстро прогрессирующий грипп – легкие давило, ее трясло и лихорадило, а на руках медленно расползались розовые пятна. Тупая пульсирующая боль в голове многократно усилилась и продолжала нарастать – как если бы мозг резался о бумагу снова и снова. От висящей над столом лампочки на потолок ложилось большое желтое пятно, стол и стулья бросали длинные тени на дальний угол комнаты и на саму Вивьен. Глаза слипались, голову тянуло вниз, и она уже не могла пошевелить ни веками, ни губами. Лицо ее одеревенело, будто было стянуто одной из тех грязевых масок, которые они с Нейтом однажды попробовали в спа во время медового месяца в отеле «Клиффс Эдж» и долго покатывались со смеху от чумазого вида друг друга. Свет резко гаснет. Лопатки Вивьен грохочут о столешницу, дыхание спирает от удара, пустые бутылки из-под «Ядер-Колы» скатываются и разбиваются о кафель. – Быстрее, обмудок! – Да я пытаюсь, Вольф! Темноволосый мужчина с недельной щетиной, что зовется Вольфом, стягивает штаны и дышит на нее кровью, крепко держа ее разведенные ноги, пока его приятель шарит по груди Вивьен, и единственное, что защищает ее тело от их вторжения, это комбинезон Убежища 111, застёжку на котором они ещё не нашли. Жертва то замирает без единого движения, то отчаянно сопротивляется, выгибает спину и пытается вырваться, словно кошка, не желающая сидеть на руках, но любые попытки высвободиться оканчиваются лишь дрожью сведенных мышц. На краю зрения нетленным памятником замерла хозяйка «Друмлина», ноги ее сына-наркомана, по душу которого пришли эти двое, торчат из-под барной стойки и не шевелятся. Темноволосый стискивает в зубах зазубренный нож, лезвие покрыто ржавчиной и бурыми пятнами, затвердевший член рейдера уже в предвкушении трется о промежность, но слишком веселая для этих мест синяя ткань остается преградой. Его подручный находит молнию, с силой дергает ее вниз, одновременно срывая с плеч, пока Вивьен отчаянно мычит, прижатая лидером к металлической столешнице. – Подержи, – хрипит тот, голос у него такой же ржавый и грубый, как и клинок. – Хе-хе. Стонет, как изнасилованный брамин, – рыжий заковывает запястья Вивьен в свою хватку, не сводя глаз с ее беззащитной груди. – Сейчас так и будет. Лезвие пера медленно утыкается в кожу над бровью женщины и сначала почти целует, но постепенно входит глубже, а Вольф наклоняется ниже. Бельмо на его глазу будто втягивает в себя морозный ночной воздух и само уже дышит холодом. От его дыхания к горлу подкатывает тошнота. Язык попадает под резец – нет ничего омерзительнее привкуса собственной крови во рту. – Какие красивые. Вот этот мне особенно нравится, – мурлычет он, и сталь бежит вокруг правой брови, описывая дугу, спускается вниз по щеке. Горячее начинает заливать глаз, и она чувствует, как член между ее ног твердеет еще больше. Однако рейдер не спешит переходить к главному, предпочитая заводиться кровавой прелюдией, а начинку податливого тела оставить на десерт. Лезвие ныряет под грудь, одним движением разрезает ткань между чашечками бюстгальтера и вновь возвращается к брови. – Я буду смотреть на мир твоим синим глазом, девочка, – он почти утыкается своим носом в ее, прогнившие до основания зубы скалятся, изо рта несет спиртом и мертвечиной. Вивьен видит синюю радужку в мутном молоке его глаза, будто он уже и так получил желаемое. А потом мир взрывается болью, кровью, огнем. Рейдер вскрикивает, не успев совершить ничего из задуманного, резко выпрямляется и встает на раздачу пуль ровно в центр лба. Он падает как есть, без штанов, со стоячим пенисом и зажатым в руке лезвием. Его подельник, будто робот, усердно выполняющий поручение хозяина, продолжает сжимать ее руки до тех пор, пока не получает свой свинцовый паек. «Радио... Новости... Галактики!» Жарко, мокро, липко, тошнит, ломает. Откуда это красное? Сопротивляясь призракам прошлого, Вивьен содрала наручниками кожу с запястий, и все стало окрашиваться кровью: рукава, тощие колени, засыпанной мусорной трухой пол. Кто спас ее тогда? Она должна была это помнить – это ведь так важно. Красивая женщина с платиновыми волосами... Наполовину уснувший мозг помещает ее имя за тяжелыми черными шторами, словно разрядившийся Мистер-Помощник, что ради экономии ресурсов удалил номер службы скорой помощи, но зато оставил рецепт яблочного пирога. Кровь рябит в глазах, боль в сжатых до предела мышцах так сильна, что Вивьен только втягивает в себя воздух и отбивает зубами барабанную дробь. Грубые пальцы Джона мягко обхватывают ладонь. Это рукопожатие, словно союз бродячего пса и домашней левретки, что сбежала от своей бархатной подушки в склизкие бостонские катакомбы в поисках приключений. Она знает, что он опасен, она видела, насколько, но невидимый магнит тянет к нему, в космически-черные дыры его глаз, в кокон его сильных рук, несочетаемо несущих и смерть, и нежность. – Джон? – Это я, Вивьен. У тебя высокая температура. Нежно-голубые глаза Хэйлин ласково прищурились, когда она склонилась над Вивьен и взяла ее за руку. В отражении сдвинутых на лоб очков Выжившая увидела свое покрытое испариной и маковыми пятнами бледное лицо. Расширившиеся зрачки скрыли радужку, слились в одну лужу с черными синяками под глазами, а взгляд такой острый, будто она видит насквозь и скриптора, и допросную, и весь полицейский участок. Что-то сверкнуло в пальцах девушки, и Вивьен сильнее вжалась в стену, больно ударившись затылком. В голову будто прилетел ядерный мини-заряд. – Тише. Это стимулятор, видишь? – Хэйлин продемонстрировала ей знакомый крестообразный шприц. – Кто тебя ко мне пустил? – Рыцарь на вахте мне должен. – Что со мной будет? – Вивьен глотнула воздуха, но казалось, что где-то в легких дырка, и драгоценный кислород проходит насквозь, не давая им раскрыться полностью. – Ты знаешь Мэксона – он не отступится, пока не добьется желаемого, но… здесь… кое-что происходит. Не все согласны с тем, что он делает, и мы пытаемся изменить сложившийся порядок. Вот, попей. Хэйлин откупорила бутылку воды, приподняла подбородок Вивьен, и обжигающая влага опять полилась в рот, заставляя кашлять. – Что они мне дали? Препарат Нерии? – Похоже на то. Он так и не заработал как надо, и Мэксон решил использовать хотя бы то, что получилось, ну… на тебе. – Так и знала, что сдохну от настойки на кротокрысьем дерьме. Нерия разрабатывала препарат для выведения радиации, но пока Вивьен служила на «Придвине» единственным результатом ее экспериментов была невыносимая вонь от экскрементов грызунов, на которую жаловался весь экипаж. Судя по всему, солдатский «антирадин» пока только вредил, а не лечил. Интересно, каково это – умирать? Джон считал, что смерть – как последний и самый кайфовый трип, но Вивьен предпочитала думать, что это навроде шага в телепорт: со стороны выглядит ужасно, а на деле совсем не больно. – Это я. Твой сын Шон. У него серебряные волосы, паутинки морщин на лице и густая борода. Он весь ослепительно белый, от макушки до краешков долгополого халата. Разрез глаз и нос с горбинкой как у Нейта, но вздернутые брови и синие радужки – как у нее. Вивьен слушает, как он рассказывает о том, как она ошибалась, и тот мальчик, которого она видела в воспоминаниях Келлога – всего лишь синт, а ее сын – это он, старик в белом халате, что зовется Отцом. Это должно взорвать мозг, но не взрывает, потому что Вивьен верит. Она давно уже готова к любой правде. Выжившая делает шаг к человеку, ради которого она проделала весь этот путь, но не в силах даже обнять, поэтому лишь утыкается в его ключицу, крепко зажимая рот, чтобы в голос не разрыдаться прямо здесь. Вместо плача – тихий мышиный писк. Шон говорит про синтетическую органику и образец человека, а Вивьен может лишь дышать ему в халат и не чувствовать ни вони Пустошей, ни дыма, ни пыли. В детстве он пах счастьем и земляничной присыпкой, теперь – лекарствами, стиральным порошком и мятой. Он вещает высокопарно и доходчиво, как заведенный интересной темой лектор, и лишь закончив монолог, слегка отклоняет голову, будто только сейчас заметив голову матери на своем плече. Его рука неуверенно дергается, потом уже более решительно поднимается, и едва касаясь, ложится ей на спину в районе нижних ребер. Даже Ник, неловко прижимающий ее к своему синтетическому телу металлической рукой, отдавал ей больше тепла. – Очнись, Остин, это важно! Голову потянуло к коленям, когда скриптор лишила ее поддержки своего плеча. Кажется, что шея сейчас хрустнет, не удержав на себе этот здоровенный шар для боулинга, тот покатится и выбьет стульями страйк. Вивьен вновь открыла глаза, чтобы увидеть, как Хэйлин армейским ножом делает надрез в широком каблуке ее ботинка и просовывает в отверстие маленькую прямоугольную коробочку, похожую на голозапись. Спрашивать она не стала – губы едва разлипались, а язык, казалось, занял все пространство во рту и не ворочался. – Прости за это – я знаю, как тяжело найти здесь приличную обувь, – в безуспешной попытке пошутить прошептала Хэйлин, и комнате резко запахло химией – скриптор заклеила дырку в каблуке чудо-клеем. Как хорошо было бы залезть в собственный ботинок и немного там подремать. Вновь приблизившись к Вивьен, девушка слегка похлопала ее по щеке, заставляя перевести взгляд с пыли на шнурках на ее глаза. – Не забудь потом достать это, когда… – ее голос оборвался, когда она вскинула голову, оборачиваясь на дверь. – Вивьен, продержись еще немного. Мы постараемся помочь. Просто не теряй надежду, хорошо? Как не терять то, чего и так нет? Как она ушла, Вивьен не слышала. Протянула руку, запустила в густую живую шерсть. – Какой живодер назвал тебя Псиной? Где твой хозяин? – Да у нее температура подскочила почти до сорока одного. Вы ее угробите, Мэксон. Из динамика лепечет Трэвис – рассказывает, что кто-то раскрасил часть Великой Зеленой Стены в непатриотичный синий. Можно даже не увеличивать громкость – мямля-ведущий бесит при любой. – Ломает как торчка. Ладно, отнесите в камеру и сделайте, что нужно. Продолжим позже. Можно сколько угодно колотить паладина по шлему и разверстым плечам – удары Вивьен для него, что Лебедю – комариный укус. Но она все равно пытается. Кричит, силится обернуться, чтобы в последний раз увидеть Данса, но тот больше не глядит на нее. Как два хищника на одних охотничьих угодьях, как две высоковольтные вышки в одном поле – оба величественные и упрямые – Данс с Мэксоном смотрят друг другу в глаза. – Все так, как и должно быть. Будь смелой, Вивьен Остин, – говорит Данс. Её имя на его губах проступает так редко, но становится последним в его жизни, и Выжившая не выдерживает – разражается почти детским плачем, уже не пытаясь вырваться. – Поставь меня! Немедленно! – кричит кто-то голосом Вивьен. – Вы в критическом состоянии, мисс Остин – не удержитесь на ногах. Скучающий голос Кейда доносился где-то снизу. Решетки потолочных плафонов проплывали над головой. Молчаливый паладин-охранник нес ее легко, будто пустой мусорный мешок, на который она сейчас походила. Раздирающий слух скрип железной решетки возвестил о том, что они находились в изоляторе кратковременного содержания арестованных, служивший у Братства Стали примерно тем же целям. Паладин шагнул в одну из камер и очень бережно уложил Вивьен на грязно-бурый матрас. Несколько болезненных уколов в задубевшие мышцы. Стимулятор, аддиктол, кротокрысий яд? Загремели ключи, повернулись в замке, разрезая ее мир на квадраты света, падавшего из общего коридора. Сквозь крошечное окошко под потолком серело утро – первое за последние дни, что она может видеть воочию, но совершенно ее не волнующее. После опустошающей войны с ветряной мельницей, роль которой взял на себя орущий динамик, сложно было поверить, что под спиной ее – матрас, а в ушах – тишина. Тьма в глазах Джона поблескивает всеми оттенками нежности, его пальцы дотошно перебирают выпирающие позвонки на ее спине, словно пересчитывают патроны в патронташе, а вокруг них двоих музыка, цветастые наряды и яркий свет – все смешалось в одно пятно. Неплохо будет, если последняя мысль будет о нем, решила Вивьен, захлебываясь подступившими слезами. Вивьен уже не задумывалась, снилось ей происходящее или было реальностью, а то и вовсе смертью, и просто нырнула с головой в свою мягкую постель, прямо сквозь пушившуюся поролоном ткань и торчащие пружины, под грязный пол, через подвал, на самое дно. Смерть или нет, но спала Вивьен явно мертвым сном. Пробуждение было болезненным, похмельным, но главное – оно было. Сна не хватило, но в сравнении с предыдущими двухминутками, которые больше мучили, чем дарили отдых, эти несколько часов казались самым ценным в мире сокровищем. Кейд убедился, что наручники никуда не делись, погремел ключами и вошел в камеру. Пока он молча сидел на корточках и делал ей новые инъекции, Вивьен даже не пыталась начинать диалог, а просто наслаждалась ощущением присутствия в ней признаков жизни. Казалось, что все уже позади – она прошла некое извращенное испытание. А когда перед ней на матрас обронили перезрелый мутафрукт, она вцепилась в его сочную мякоть с таким остервенением, что попробуй кто отобрать еду – рычала бы не хуже одичавшего пса. – Вот во что превращаются люди без дисциплины. Вивьен не заметила, что Мэксон наблюдал за ней снаружи, прислонившись к углу камеры, за которой с самым разнесчастным видом съежился налысо бритый скриптор-инженер. Наверняка сбежал из Бостонского аэропорта за какой-нибудь юбкой. – Видишь, Остридж, – обернувшись к парню, презрительно хмыкнул Мэксон. – Будешь иметь дело с такими, как она, одной сыпью не отделаешься. Вивьен расправилась с мутафруктом, облизнула текущий по пальцам мутно-оранжевый сок. Черный волк из зоопарка хоть и сменил место обитания, но продолжал глядеть по-волчьи. Поход в туалет, где Вивьен чуть не рассталась с самой вкусной в жизни едой, потому что последствия вчерашнего полубреда продолжали ее преследовать, и вот – квадрат родной камеры, что уже почти как дом. Мэксон зашел следом, его вновь сопровождал паладин в силовой броне, что вчера отнес ее в спасительную камеру. Сейчас он замер в открытых дверях и явно был куда надежнее их. – Хорошо спалось? – буднично поинтересовался Мэксон. В голосе не было искреннего беспокойства – лишь злорадное торжество. Вивьен после короткого отдыха лучше владела собой, поэтому предпочла ничего не отвечать. Зря он дал ей поспать – теперь она стала куда сильнее. Мэксон подвинул стул, уселся напротив Выжившей и сцепил пальцы в крепкий замок. Теперь их глаза оказались на одном уровне, и она смогла разглядеть в серой пучине все бремя ответственности, которую тащил на себе этот парень. Нет, никакого сочувствия к врагу! Он сам ее этому учил. – Давай я расскажу тебе, как всё будет дальше, – услужливо предложил старейшина, и костяшки его побелели, словно принимая на себя тяжесть его эмоций, в то время как лицо оставалось бесстрастным. – Теперь ты мне всё расскажешь. Что ты видела в Институте, как он устроен, кто там главный, где у него слабые места, кто из важных людей в Содружестве является синтом и все остальное, что я попрошу рассказать. «Будь смелой, Вивьен Остин» – Что будет, если я расскажу? И что будет, если не расскажу? – с вызовом спросила она. – Ну, при первом варианте ты и все твои приятели будут жить. Все зависит от того, насколько ценной окажется твоя информация, так что пока это меньшее, что я могу гарантировать за сотрудничество. А при втором… Мэксон замолчал, чтобы Вивьен успела рассмотреть его лицо и увидеть невысказанную клятву, что ни одно из его будущих слов не будет пустым. – Псина в Банкер-Хилл. Мы не убиваем домашних животных, но знаешь, там часто травят кротокрысов. Мы знаем, что твой гуль-наркоман, облезлый синт, рыжая рейдерша и наемник засели в какой-то дыре и не спешат тебе на помощь, но мои солдаты готовы их выкурить оттуда по щелчку моего пальца. «Ты не упомянул Фаренгейт. Что вы сделали с Фаренгейт?» – вопрос обжег усталый мозг остротой, но Вивьен сдержалась, завороженно слушая монолог Мэксона. – Если эти «люди» – это всё, что тебе дорого, то мне тебя жаль. Ну а если нет, мы найдем каждого, кто хоть как-то близок к тебе, и уничтожим. Это случится по твоей вине. Что же касается тебя… Он откинулся на спинку стула, качнулся на задних ножках, широким жестом обводя комнату. – Это место станет твоим склепом. Если ты продолжишь молчать, мы вновь вколем тебе эту сыворотку, а потом спасем. Мы будем делать это снова и снова и так долго, пока ты не сломаешься – ведь просто умереть мы тебе не дадим. Тебя ждет участь хуже смерти, дезертир Вивьен Остин. Так вот зачем хозяин сначала до крови бьет собаку, а потом ласково гладит по голове! Собака будет помнить боль и сделает всё, чтобы как можно дольше растянуть хороший момент – давать лапу, приносить тапочки, рычать на недругов – что угодно, лишь бы гнев хозяина не вернулся вместе с ударами обитого хромом сапога по ноющим ребрам. Мэксон не хотел ее бить, не хотел сводить с ума, но оказался куда умнее: он поместил Вивьен в адский цикл, из которого она могла выбраться лишь сама, а заодно выяснил все ее слабости. «Будь смелой…» Липкий страх развернулся из клубка где-то внизу живота и медленно пополз выше, цепляясь когтями за ребра. Хэйлин просила держаться, и делать это для себя не так уж сложно, хотя Вивьен и не была уверена, что переживет вторую такую ночь под этим галлюциногенным препаратом, медленно вытягивающим из нее не только воспоминания, но и жизнь. Как вообще можно кого-то просить потерпеть, но не называть точных сроков? Шона защищают синты, у него их целая армия. Если Братство придет, ее взрослый и мудрый сын сможет себя защитить, но для него мать станет предателем, врагом номер один. Стоит ли его любовь того, чтобы погибли дорогие ей люди? Маккриди получил шанс вылечить сына, Фаренгейт и Кейт только нашли друг друга, Ник наконец-то примирился с личностью копа, на основе воспоминаний которого был создан, а Джон… – Хорошо. Ее голос в мёртвой, пропитанной потом и отчаянием тишине заполнил собой всю комнату, и выражение ледяной скуки исчезло из глаз Мэксона, сменившись на торжество. Он не улыбался, и кажется, не умел это делать, но чувствовал себя победителям, потому что знал: он убедил Вивьен в том, что она поступает правильно. Едва они приготовились к долгому многочасовому разговору, во время которого Мэксону предстояло обрести огромную власть, а Вивьен – потерять часть своей души, над головами что-то взорвалось так, словно супермутант-камикадзе рухнул на крышу здания с высоты нескольких метров. Лампочка над столом закачалась, заискрила как бенгальский огонек. Вивьен соскочила со стула – на нее ливнем посыпалась штукатурка. Мэксон тоже отпрыгнул и прижался спиной к зеркалу Гезелла. Все вокруг зашаталось, как если бы полицейский участок был собран не из бетона, а из картонных листов, а за стеной раздались многократные удары лазерного оружия, взрывы гранат и скрип шарниров десятков ног, что не могут быть человеческими. Паладин-охранник отскочил от двери, выстрелил в кого-то почти перед собой, и проход остался открытым, а коридор за ним – пустым. Решение, как обычно спонтанное и безумное, заняло ту часть мозга Вивьен, которая была способна мыслить. Она бросилась к стулу, поставила на сидение одну ногу и взлетела к потолку, обеими скованными руками схватила и вместе с проводом выдрала из потолка отчаянно моргающую лампочку, теперь больше похожую на тревожный проблесковый маячок. Горячее стекло опалило руки, но после пережитого эта боль показалась ей просто легким ветерком. Перехватив за цоколь, она разбила об угол стола мутную от пыли колбу и направила ее остатки на Мэксона, который уже успел понять что она задумала, и обходил стол, приближаясь к ней. Драться в наручниках неудобно и глупо, но нужно попасть только раз. С ловкостью поднырнув под тянущуюся к ней руку, скованную плотной тканью кожаного пальто, Вивьен полоснула Мэксона осколком стекла так, что кровь с его шеи брызнула на тонированное стекло допросной. Она понятия не имела, какую травму нанесла старейшине: оставила ли легкую царапину или же задела яремную вену. «При первом варианте тебя зашьет любой послушник. При втором… эта комната станет твоим склепом», – жестокая мысль согрела ее и придала сил. Вивьен побежала. Прочь из проклятой комнаты, и пусть Институт и Братство разбираются тут без нее. Пустая голова и быстрые ноги – вот, что нужно ей сейчас. Последние, кстати, вдруг оторвались от земли и молотили по воздуху, когда ее, словно пушинку, подхватил паладин-телохранитель Мэксона. Держа Вивьен так, словно она мягкая игрушка, которую ребенок подмышкой тащит на ночь в кровать, солдат даже не сбавил скорости, но нес он ее не к своему к старейшине, а как можно дальше от него. По коридору, вниз, к гаражам, к долгожданной свободе.