Конец света – веселись!

Боги сеяли дожди, как просо. Четыре дня — столько длилась самая продолжительная рад-буря на памяти Вивьен. Погода будто возомнила, что теперь правит этим городом, и вовсю хозяйничала на опустевших улицах. В такое время Даймонд-Сити переходит в особый режим: жизнь вроде и продолжается, но напоминает мышиную возню – короткие перебежки в магазины за самым необходимым с оглядкой в каждый темный угол – а не стал ли сосед диким гулем? Цены взлетели до небес, фильтрованная вода стоила в три раза дороже водки, а антирадин себе могли позволить разве что жители верхних трибун. Вивьен с самого детства привыкла не сидеть на месте: многочисленные клубы по интересам, спортивные секции, вневойсковая подготовка в старшей школе, очень много учебы в университете и изнурительная гонка по карьерной лестнице после. Высокая конкуренция за хорошие рабочие места оставляла лентяев на обочине жизни, поэтому родители прививали Вивьен главное правило: хочешь стать человеком – держи ритм и шевелись. Даже с Шоном под сердцем она старалась ему следовать, пока полусфера восьмимесячного живота не вдавила её в кресло. Вынужденная изоляция и застой оказывали гнетущее воздействие в запертом доме, который ей даже не нравился. Вивьен снова вспоминала про черного волка в зоопарке, и отгоняя этот образ, расквиталась со всеми немногочисленными делами: постирала походные шмотки, провела инвентаризацию в кухонных ящиках и собрала новый рюкзак, что сейчас стоял у самых дверей, готовый вот-вот прыгнуть на плечи и свалить отсюда подальше. Благо, что хлопотать можно было под бубнеж Трэвиса: после свадьбы диджей стал куда увереннее в себе, и уже не казалось, что пот с его сконфуженного лица просачивается сквозь отверстия в динамике радиоприемника. Стоило эфиру прерваться, как холодную коробку «Основной базы» наполняла напряженная, выжидающая тишина: на каждый скрип за стеной голова вскидывается, шаги людей-теней за дверью шелестят мимо и оставляют за собой шлейф разочарования. Когда ждешь чего-то, время тянется, как горячий сыр на кусочке пиццы. Вивьен ощущала себя в подвешенном состоянии, словно все ее проблемы отрезаны от нее Великой Зеленой, а теперь еще и Ненавистной Стеной. Казалось, что едва закончит извергаться Светящееся море, и она воспарит, вознесется над Даймонд-Сити и по щелчку пальца соберет по кусочкам рассыпавшуюся мозаику своей странной жизни. Два фрагмента пазла всегда лежали на столе, и Вивьен периодически тщетно обращалась к ним за ответами. Первым была голозапись Хэйлин. Выжившая прослушала ее раз двадцать, пока не выучила наизусть, но легче от этого не стало. Данс был прав в одном: информация под невинным оранжевым пластиком была смертельно опасной для всех, кто имел достаточно смелости и безумия обратить ее против Братства Стали. Навроде Вивьен Остин. Вторым артефактом стала фотография, оброненная Хэнкоком, когда тот неуловимым ветром выпорхнул из ее дома. Вивьен честно пыталась вернуть потерю, но он так быстро растворился в радиоактивном мареве, что пришлось оставить себе. В тот день Вив припрятала карточку подальше и еле дождалась, пока все уйдут, чтобы повнимательнее рассмотреть на свету. Полоса сгиба проходила ровно между двумя мужчинами, сидящими в «Энергичной лапше», а позади них виднелся оливковый корпус Такахаси. Сидящий справа угадывался без труда – Джеймс Макдонах – хоть и немного моложе и куда стройнее, чем сейчас. Не издергавшийся в делах политик и не шпион Института, а просто человек с добрыми ореховыми глазами, слегка возмущенный тем, что его заставляют фотографироваться. Ему на плечо по-свойски забросил локоть мужчина редкой красоты – изящный и бледный, словно молодой дворянин. Длинные, собранные в небрежный хвост пряди, как лапша Такахаси – золотистые и вьются. Ясные, нежно-голубые глаза открыты миру, тонкие черты лица и острый подбородок залиты просачивающимся сквозь алые навесы светом. Нет сомнений, что это Джон беззаботно позирует фотографу – его притягательная, нагловатая ухмылка сохранилась даже после гулификации. Узнав Джона, Вивьен смутилась, будто прикоснулась к чему-то очень личному, и поспешно сунула карточку в боковой карман рюкзака. Это могла быть последняя из братских посиделок с настоящим Джеймсом, а не чудовищем, в которого его превратил Институт. Улыбки на их беспечных лицах словно намекали, что Вивьен не вправе видеть снимок, будто она взломала терминал, доступ к которому не был ей предоставлен. Однако за четыре проведенных в одиночестве дня скука и тоска по Джону вынуждала ее доставать фото снова и снова, пока образ голубоглазого блондина не отпечатался на внутренней стороне век. С того самого момента, как Джон решил идти с ней, Вивьен готовилась к тому, что рано или поздно он ее оставит, но воздух все равно не заталкивался в легкие, когда она глядела ему в спину. Она была уверена, что их отношения, шагнувшие далеко за рамки дружеских и напарнических, не были причиной такого поведения. Нет, собаку зарыли в прошлом, в этой фотографии, этом городе и событиях, произошедших задолго до встречи младшего Макдонаха с красным сюртуком Хэнкока, что изменил его суть навсегда. Вивьен знала, что он не вернется, но это ничего для нее не значило: в тот день каждое его движение противилось его решению, сомнения призраками скользили в его взгляде, сквозили в каждом звуке его голоса. Тот, кто хочет уйти по-настоящему, не делает это с такой болью. Размышляя об этом, Вивьен затолкала свою тоску в мешок, завязала в узел и мысленно потопила. Сдаваться она не собиралась: да, он ушел, но кто запретит ей пойти следом? Почти год он гонялся за ней и кое-чему научил: если тебе кто-то дорог, держись за него. Это Вивьен и намеревалась делать: найти Джона и плечом к плечу с ним сойтись в схватке с его демонами. *** – Я трахнула Маккриди! – торжественно объявила Кейт, едва Вивьен открыла ей дверь. – КЕЙТ! – возмущенно рявкнула Пайпер, перешагивая порог дома следом. – А что такого – не могу поделиться с подружками? Нат здесь нет, да и разве она может чего-то не знать? Журналистка презрительно фыркнула, водрузила две бутылки красного вина на барную стойку, Кейт поставила рядом еще парочку. На четвертый день девушки не выдержали – раздобыли где-то алкоголь и завалились в «Основную базу». Вивьен подозревала, что у одной просто закончились деньги снимать комнату у Бобровых, а другой хотелось поговорить с кем-то старше двенадцати лет. – Он, правда, не захотел пробовать ту штуку с перетягиванием, но в остальном чудо как хорош! – Кейт не обратила внимание на поджатые губы Пайпер и по-хозяйски полезла в выдвижной ящик за штопором. – Ты не успела заценить его «снайперку», Вивьен? – Не успела, – холодно отозвалась Вив, устраиваясь на стуле. – И как ты будешь объясняться с Фаренгейт? Кейт разочарованно опустила плечи, ввинчиваясь спиралью в пробку. – И ты туда же! – проворчала она. – Знаешь, что я тебе скажу? Пусть они с Хэнкоком за руки возьмутся и вместе нахер идут. Последние два слова вылетели из нее так же резко, как пробка из открываемой ею бутылки. Вивьен выхватила у нее вино, сделала несколько больших глотков прямо из горлышка в тщетной попытке немного расслабиться. – Стоит ли так убиваться, что тебя бросил гуль, Комбез? – местный «голос разума» в виде Пайпер, заглушил звон кружек, которые она достала с верхней полки. Желая пить цивилизованно, журналистка забрала у Вивьен и Кейт уже открытое вино и разлила по таре. Подруги потянули друг к другу кружки, молча выпили, по-умолчанию «за встречу». – Ну-у-у, её бросил Хэнкок. А это совсем другое, – заметила Кейт, и Вивьен нахмурилась еще больше. Как будто без этого ей было недостаточно хреново. – Ты определись уже – нахер или не нахер? – сварливо проворчала она, выхватывая чипсину из принесенной Пайпер пачки – на вкус она оказалась как пепел. Аппетита не было совсем, и Вив протянула один ломтик крутящемуся под барным стулом Псине. Кейт вскарабкалась на стул напротив, сложила на стойке локти и задумалась, словно этот вопрос действительно ставил ее в тупик. Переживая свою ссору с Фаренгейт, подруга натворила дел, поэтому и включила свой привычный защитный механизм: ощетиниться и всё послать к чертям, обращая свою боль в неукротимый гнев. Она смерила Вивьен непроницаемым взглядом, в котором отпечаталось множество эмоций: от злости до глубокой печали. – Да я и сама толком не знаю, – Кейт произнесла это с таким лицом, словно сама для себя сделала важное открытие. Вивьен тихо вздохнула, мысленно с ней соглашаясь. – Нам не место здесь, Кейт, – тем же тоном, что и Джон несколько дней назад, заявила она. – Мы должны вернуться в Добрососедство и все решить. С ними обоими. Вивьен ощущала себя проводником поезда: только она знает, какая станция будет следующей, и работу ей усложняет тот факт, что поезд этот горит. Выжившая не была уверена, что указывает верное направление, но в одном сомнений не было: лица жителей Даймонд-Сити, искаженные ненавистью, она больше видеть не могла. Пусть лучше мэр Макдонах спалит ее дом, и все нажитое сгорит в радиоактивном пламени, нежели она останется здесь хоть на час дольше, чем это необходимо. Вивьен готова была хоть сейчас примкнуть к Детям Атома и произнести молитву Великого Распада, чтобы эта проклятая рад-буря унялась и выпустила ее со стадиона, что возомнил себя жемчужиной Содружества. – Вот уж не знаю, что лучше: ваши проблемы с отношениями или мои – с полным их отсутствием, – вздохнула Пайпер, сочувственно переводя взгляд с одной подруги на другую. – Как насчет Мак… – Только не начинай снова, Кейт! – Ладно-ладно, – девушка хихикнула, вытянула пачку из кармана. Вивьен поддалась стадному инстинкту курильщика и тоже задымила. – Жизнь дерьмо, сестренки, – вяло рассудила она. Подруги охотно согласились с этим утверждением. Все трое синхронно выпили, не чокаясь. – Хорошо, что вы заскочили. Мне нужно обсудить с вами кое-что важное, – заявила Вивьен уводя гостий от мыслей о грустно провисших в штиль парусах личной жизни. Девушки заметно оживились, вперились в подругу одинаково внимательными и настороженными взглядами. Вивьен сощурилась, перевела взгляд с одной на другую. Предупреждение Данса истолковывалось однозначно: расскажи лишь тому, кому доверяешь свою жизнь. Пайпер и Кейт всегда придерживались стороны Выжившей, какими бы сумасбродствами та ни занималась, поэтому она кратко описала им встречу с бывшим паладином и в довершение рассказа достала из внутреннего кармана кожанки пластиковый прямоугольник. – Никому ни слова, ясно? – строго повторила Вив уже в третий раз. Пайпер провела двумя пальцами по губам, изображая застегивающуюся на рту молнию, Кейт коротко кивнула. Вивьен нажала на рычажок над экраном Пип-Боя, открывая специальное отверстие, которое проглотило голозапись. В крохотном динамике послышался щелчок, затем – невнятное шипение и голос Хэйлин. «Запись номер 683 от 13 июля 2288 года, говорит скриптор Хэйлин. Продолжаю изучение файловой базы, извлеченной из памяти синта-охотника во время зачистки спутниковой станции ВВС США «Оливия». Файл номер XRA-07685 относится к высшей степени секретности, для дешифровки было применено…» Скриптор посыпала сложными техническими терминами, занудно бубня официальным бюрократическим тоном, но потом вдруг надолго затихла. Несколько минут они слушали лишь белый шум и щелчки по клавишам терминала. – И что тут… – нетерпеливо заерзала Кейт, но Вивьен сердито зашикала на нее. – Тихо. Вот, сейчас. Голос Хэйлин пропал, но его сменил другой – ровный и холодный, грубый, как жесткая кожа подбитого мехом бурого пальто. «Ситуация в Содружестве оказалась еще хуже, чем я предполагал. Влияние Института в этом регионе усиливается обширной шпионской сетью, местные поселения заселены разумными гулями и беглыми синтами. Эту задачу я беру на себя, и, как и было обговорено, начинаю чистку Содружества и планирую завершить кампанию уже через месяц. Взять Институт бескровно, как вы того хотели, невозможно – он слишком агрессивен. Но ещё есть возможность прочно закрепить ваши основные силы с помощью нашей материально-технической базы. Ждите от меня новых сведений. Спешу вас заверить, что моя часть договора будет выполнена в полной мере» Голос Максона оборвался, скриптор Хэйлин продолжила диктовать, но теперь запиналась, делала паузы, и речь ее переполняла не просто тревога – самый настоящий страх. В и без того выстуженной комнате стало леденяще морозно. «Файл дешифрован, но… я уверена, что его содержимое не должно попасть в итоговый отчет. То, что я услышала… вызывает вопросы. Если эта голозапись попадет не в те руки… Мне нужно достать больше информации…» Снова щелчок, Пип-Бой выплюнул голозапись в руку Вивьен. Та убрала ее обратно во внутренний карман – туда будет легко засунуть руку и сломать коробочку пополам, если кто-то вздумает ее забрать. Сам по себе Мэксон звучал зловеще, но сказанное им мало о чем говорило всем троим слушательницам. Пайпер и Кейт переглянулись – их слух зацепился совсем за другое. – Что такое «чистка Содружества»? – Пайпер облизнула пересохшие губы, отпила вина. – Какая-то очередная дрянная идея Братства? – предположила Кейт и последовала ее примеру. – С кем это он там договорился, интересно? – Я не знаю, но не похоже, чтобы это был Высший старейшина или кто-то из Совета. Кажется, речь идет о каком-то другом игроке, но Мэксон осторожен и не называет имен, – пожала плечами Вивьен, гася окурок. Кейт раздраженно скрестила руки на груди – от этих самых «игроков» в Содружестве и без того тесновато, и если явятся еще, простым обитателям точно проще жить не станет. – И Данс считал, что ты сможешь как-то помочь добыть больше информации? – глаза Пайпер азартно загорелись – ее вдохновляли любые расследования, даже такие смертельно опасные, как поиски компромата на Мэксона. – Он решил, что это могу сделать только я, – рассудила Вивьен. – Я поначалу не поняла, почему, но теперь догадалась. – И что это значит? – То, что мне придется вернуться к Шону. Кейт грохнула кружку о столешницу так, что с нее едва не осыпались огромные черные буквы «БОСС НОМЕР ОДИН». – Ты туда не пойдешь! – резко заявила она. – Кейт? – Мы не для того весь Бостон прочесали, вытаскивая тебя из лап тостеров, чтобы ты сунулась к другим злодеям. Вивьен открыла рот, чтобы начать спорить, потому что Шон для нее не был злодеем – он был ее сыном, который тоже приложил руку к ее спасению. Стоило вернуться в Институт хотя бы для того, чтобы поблагодарить его. Кейт сжала кулак, уже готовая твердолобо отстаивать свою позицию, когда металл над головой задрожал от рокота пропеллеров винтокрыла. Мир в войну в Содружестве переходит мгновенно. Только что гости Вивьен сидели с вином, и вот – Пайпер уже стискивает десятимиллиметровый, а Кейт являет миру своего «Верного друга». Выжившая схватилась за трофейный биток – бесполезно, но не выходить же совсем без оружия. Однако, когда троица высыпала из дома, гул винтокрыла уже затухал – они едва успели разглядеть его серебряный хвост за горизонтом Великой Зеленой Стены. – Это что за хрень? – Кейт запрокинула голову, Вивьен и Пайпер последовали ее примеру. Пока они пили, рад-буря наконец-то унялась, и ее место заняло кроваво-красное небо, будто кто-то разлил банку краски на разномастные валики серой ваты. Вместо дождя на город опускались сотни белых птиц, которые на поверку оказались бумажными листами. Они медленно падали на крыши, на сиротливо пустующие сырые прилавки, на красный навес, на непросохшее после дождя грязевое месиво. Один из листков порхнул прямо к Вивьен, готовясь совершить мягкую посадку ей на голову, но она протянула руку, ловко поймала. «Граждане Содружества! Братство Стали начинает Миссию Освобождения. Окажите содействие – защитите свой дом от угрозы!» Отпечатано крупными, черными буквами на пожелтевшей офисной бумаге. Под пафосным призывом надпись помельче: «Любая информация о местонахождении гулей (разумных и диких) и синтов оплачивается в размере трех сотен крышек за единицу + сухпаек и медикаменты» Под заманчивым для любого жителя Содружества предложением красовались шестеренки и меч, обрамленные крыльями. Объявления все продолжали падать, замусорили грязную рыночную площадь, и без того заваленную размоченными до кашеобразного состояния номерами «Общественных событий». Первые прохожие высунули нос на улицу, подбирали плакаты из луж, внимательно вчитывались в написанное и переглядывались. «Готовьтесь к войне». Зловещее предупреждение Данса вспыхнуло в памяти. Об этих «ужасных вещах» предупреждал ее бывший командир? Это ли имела в виду Хэйлин, говоря о грядущей зачистке? Вопросы толкались в ставшей слишком тесной для них голове, их вытесняли множество имен тех, кого люди со злыми глазами и злыми сердцами с радостью продадут за мешок крышек и пару стимуляторов. Дейзи, Кент Конолли, Фрэнк, Ник, Данс. Джон… Вивьен почти обрадовалась, что он ушел раньше, чем новая напасть в буквальном смысле посыпалась бы на его голову. Оцепенение, в котором она пребывала в последние четыре дня, мгновенно улетучилось, словно в мышцу ввели пару кубиков кофеина. Окончание рад-бури принесло беду, но оно же и развязало ей руки. Подруги это почувствовали – решительно глядели ей в лицо и ждали приказов. Как же хорошо, что в таких ситуациях мозг соображает быстро, мгновенно генерируя планы. – Кейт, выведи отсюда Ника. Отправляйтесь в Добрососедство, Фаренгейт защитит его. Получив ответный кивок, Вивьен повернулась к Пайпер, звякнув ключиком с Волт-Боем на брелоке. Журналистка неуверенно протянула руку, ключ упал ей на ладонь. – Позаботься о Псине, и… Скоро сюда может прийти кто-то в синем комбинезоне 81-го. Если это случится, отдай это им – «Основная база» станет их домом. Девушки переглянулись, одинаково нахмурились, как всегда делали, когда им не нравилась очередная безумная затея Выжившей. Псина прижал уши, крутился у их ног и поскуливал, чуя неладное. Пайпер рассеянно кивнула и придержала его за кожаный ошейник. – А что будешь делать ты? – Кейт уперла руки в бока. – Уговорю Смотрительницу вернуть мне полный контроль над Пип-Боем. И попытаюсь остановить это безумие. Рюкзак давно поджидал у входа – Вивьен оставалось только перегнуться через дверной косяк и уцепиться за его лямку. Закинув его плечи, Выжившая развернулась и пошла прочь, мимо озадаченных горожан, под лай Псины и голоса подруг, выкрикивающих ее имя. Она покинула город равно как Джон – стремительно, без оглядки. И – невозвратно. *** – Присаживайся, мама. Послушай, как звучит Страдивари. Когда шестидесятилетний мужчина с благородной сединой в бороде называл Вивьен «мамой», ее горло тошнотворно щекотал склизкий ком, и хотелось издать откашливающий звук, будто подавившийся собственной шерстью кот. Однако в этот раз она практически не обратила на него внимание – кабинет Шона заполонили звуки музыки, настолько завораживающие, что сердце болезненно сжалось, а волоски на руках блаженно встали дыбом, словно тоже хотели послушать. – Реквием – последнее произведение великого композитора Вольфганга Амадея Моцарта, – Шон, очевидно, был настроен устроить своей одичавшей на Пустошах матери музыкальный ликбез. – Он скончался при неизвестных обстоятельствах, так и не успев закончить свое величайшее творение. Чудо, что эти прекрасные звуки пронеслись сквозь дуршлаг вечности до наших дней, верно? Вивьен не ответила – лишь медленно осела в пустое кресло рядом с сыном, во все глаза глядя на темноволосого ребенка, старательно прижимающего щекой изящную скрипку из оранжево-коричневого лакированного дерева. Мальчик-синт, носящий то же имя, что и Шон, был первым, кого Вивьен увидела во время первого визита в Институт. Она думала, что это сам Шон, пыталась взломать его стеклянную клетку, плакала от обиды, что он не узнал свою спасительницу и зовет на помощь. Наивная дурочка, еще не знавшая, как жестоки эксперименты Отца. От едва уловимого глазу касания смычка тонкие полупрозрачные струны пели нежным женским голосом, но едва он уходил ввысь, издавали тревожный высокий звук, словно пророча неминуемую беду. Новая волна мурашек пробежала по шее. Если у предчувствия смерти есть мелодия, то это она. – Это «Мессия» – самая неуловимая скрипка в мире, – пояснил Отец, глядя в округленные глаза Вивьен. – Тысячи ценителей искусства по всему миру пытались завладеть ей, но конец света она встретила здесь – в этих стенах. Говорят, что в Столичной Пустоши есть еще одна работа Страдивари, но это лишь легенда. «Мессия» – единственная в своем роде. – И ты доверил ее ребенку? – Не ребенку. Машине, что так же точна, как каждый элемент в этом шедевральном инструменте, – безразлично возразил Шон. – У него очевидный талант, – восхитилась Вивьен, но сын лишь покачал головой. – Это не талант, а хорошая работа доктора Ли. Эмоциональный диапазон руководителя отдела высших систем обычно колебался в районе недовольства и крайнего недовольства, но сейчас лицо доктора Ли выглядело по-настоящему вдохновленным. Женщина неотрывно следила за движениями головки смычка, но ее полный скрытых сожалений взгляд был словно устремлен куда-то вглубь ее памяти. Сотрудники Института коллегу не жаловали и даже опасались, но рядом с ней Вивьен ощущала себя менее чужой в этих белоснежных стенах. Все оттого, что Мэдисон была родом с поверхности, и неважно, что много лет она провела в изоляции – Пустоши навсегда оставляют выживальщикам незримое клеймо на радужках глаз. Скрипка продолжала петь. Маленькая копия Шона дарила слушателям неповторимые, возвышенные эмоции, но синие глаза самого мальчика были пусты и равнодушны, а музыкальный инструмент слишком тяжел для него. Наконец, взрослый Шон слегка оторвал кисть от подлокотника, удовлетворительно выпрямил пальцы в останавливающем жесте. – Достаточно, доктор Ли, – мягко приказал он. – Весьма впечатляющий результат. – Код отзыва S9-23 «Циррус», – хрипло оттарабанила Мэдисон, и голова и руки мальчика безвольно опустились. Скрипка Страдивари упала бы с его плеча, если бы доктор Ли вовремя не подхватила ее. Смычок выскользнул из расслабленных пальчиков юного музыканта, отскочил и оказался у ног Вивьен. Та нагнулась, подняла. Какой тонкий волос – словно натянутая до предела паучья нить. – Что это было? – Вивьен вынуждена была откашляться, потому что в горле пересохло. – Всего лишь небольшой эксперимент, – фирменная фраза Шона, которой он объяснял практически каждое свое действие, включая освобождение собственной матери из криокапсулы, порядком раздражала. – Синты с матрицей характера взрослого человека с трудом поддаются изучению гуманитарных наук и искусств, – пришла доктор Ли на помощь Отцу. – Чтобы исполнить «Лакримозу», обычному человеку понадобилось бы несколько лет ежедневного обучения, а взрослому синту – несколько месяцев. Синт-ребенок освоил ее за два дня. В этом и состоял эксперимент. – Представь, мама, как прогресс шагнет вперед, если синты будут легко осваивать такие сложные вещи? Не терпится узнать, на что еще он способен. Мэдисон тихо фыркнула, осторожно упаковывая «Мессию» в твердый футляр с кодовым замком на крышке. Когда она забирала у Вивьен смычок, высокомерный взгляд ее миндалевидных темных глаз остановился на Выжившей всего на секунду – доктор замечала, что ту мало занимают высокие материи, к которым неравнодушен Отец. Копна густых, иссиня-черных волос маленького синта печально покачивалась от легкого ветерка, создаваемого потолочной вентиляцией. Отчего-то Вивьен хотелось приблизиться к мальчику и обнять его так, как она ни за что бы не решилась обнять своего настоящего сына, который будто заслонился от нее невидимой преградой. «Это лишь копия Отца. Не твой сын, а просто похожий ребенок. В нем есть твоя ДНК, но это ничего не должно для тебя значить», – повторяла себе Вив, всякий раз, когда ей казалось, что она что-то чувствует к этому мальчику. Синт-ребенок был абсолютно беззащитен перед Отцом, словно голозапись, которую можно включать и выключать, записывать и стирать по собственной прихоти. Вивьен инстинктивно сжала оранжевую коробочку, во внутреннем кармане кожанки – она вспомнила, зачем пришла. – Я хотела поблагодарить тебя за помощь… В полицейском участке, – Вивьен печально проводила глазами малыша, которого доктор Ли уводила из комнаты, мягко направляя за плечо. Отец поджал губы, тяжело поднялся с кресла. Он сильно осунулся с их последней встречи, похудел и будто таял, как ледяное изваяние под лучами солнца. Все еще храня в памяти законы Пустошей о личных границах, Вивьен избегала вопросов о его самочувствии. – Твой друг в довольно грубой манере напомнил мне о сыновнем долге, – ровно отозвался он, подходя к столу, на котором среди документов и отчетов возвышался металлический чайник. Наполнив две белые кружки ароматно пахнущим кофе, он вернулся и вручил одну Вивьен. – Я рад, что у моей матери на поверхности есть такая поддержка, и даже готов закрыть глаза на тот факт, что меня использовали. Изнутри поднялся наружу и вырвался нервный смешок. Вивьен мечтала стать свидетелем встречи Джона и Шона: беседа между ними наверняка представляла из себя весьма занимательное шоу. Шону явно не понравилось, что охотники не привели Вивьен в Институт – Данс помешал этому случиться. Он скрыл свое недовольство под маской равнодушия. – Если я могу как-то отплатить тебе… – начала Выжившая, но Шон лишь покачал головой, прижимая губы к краю чашки. Взгляды их резко столкнулись – неожиданно остро. – Своими действиям я инвестирую в будущее, мама, – загадочно заявил он. – Надеюсь, что когда придет время, ты поможешь мне или хотя бы не станешь препятствием. – О каком времени идет речь? Ты имеешь в виду войну с Братством? – осторожно поинтересовалась она, и Шон утвердительно прикрыл глаза, обрамлённые длинными, светлыми ресницами. Пальцы его дрожали, слишком крепко вцепившись в керамическую ручку кружки. Вивьен сделала глоток из своей – пожалуй, все же он был чуть хуже фирменного кофе Фрэнка. Все потому, что от него не веяло уютной заботой, которую старый гуль, даже несмотря на предательство, все равно вложил в напиток. – Прости, – отрывисто бросила Вивьен, пряча лицо в пару, поднимающемуся от темной поверхности. – Из-за меня она стала еще ближе. Шон забросил ногу на ногу, задумчиво водил взглядом по оконной раме. Пока он наблюдал, как искусственный свет подземного города, где никогда не бывает ночей, мягко нырял в зелень синтетических деревьев, черты его лица слегка разглаживались, а в глазах теплело. – Это неизбежно случилось бы. Неолуддиты прибыли сюда из-за Института, лицемерно объявив себя борцами с технологиями, но они мечтают уничтожить всю нашу работу лишь ради собственного обогащения. Если наши знания попадут в их руки, точка в вопросе о том, кто завоюет новую Америку, будет поставлена очень скоро. Его голос был строг и сдержан, но в нем не было злости – лишь сухая констатация факта. Готовность к борьбе с Братством сквозила в каждом слове, но Вивьен видела: он и понятия не имеет, с чем столкнулся. Говорят, что даже птицы в Содружестве шпионят на Институт. Шон может до мельчайших деталей знать о том, что происходит на поверхности, но правда в том, что без клейма выживальщика он был как Ева на мосту Такера – по незнанию своему занес ногу над миной. – Я вижу, каким путем ты идешь, мама, – продолжал монолог Отец. – Добрососедство, гули, беглые синты, сомнительные связи. Это ведет тебя в тупик, но не мне учить тебя, как выживать – ведь я ничего не знаю об этом. И все же, я намерен еще раз сделать тебе предложение. «Присоединись к Институту, мама. Тебе откроются возможности, каких нет ни у кого в Содружестве». Кажется, так звучало предложение Шона, когда Вивьен встретила его впервые. Тогда он дал ей время подумать, и того прошло уже достаточно, чтобы сформулировать свой ответ. Стерильность и чистота просторной комнаты директора максимально отдаляла Вивьен от грязной радиоактивной реальности, в которой она жила. Проблемы поверхности здесь меркли, оставались где-то на периферии, словно пейзаж за окном мчащегося по автостраде автомобиля. Чистая вода, еда, безопасность – все базовые потребности удовлетворялись здесь с такой легкостью, что крышки, медикаменты и другие сокровища в рюкзаке Выжившей на ее глазах превращались в мусор. Порой ей хотелось остаться, забыть Пустоши как страшный сон, если бы не одно «но»: острая верхушка пирамиды была срезана – в этом месте не было любви, не пахло пылью, табаком и порохом, а Вивьен, хоть она и сама едва это признавала, нравились эти запахи. Сомнений добавляло и отношение Института к синтам, как к своей собственности, личность которой – всего лишь опция в программном обеспечении. Вивьен считала Ника Валентайна человечнее большинства людей. К последним ученые относились даже с меньшим уважением: разлучали близких, выставляли своих пешек на политическую карту Содружества, порождали жуткие страхи, которые обращались в позорные приступы ненависти, вроде того, что недавно случился в Даймонд-Сити. Не по прихоти ли Шона Джон лишился брата? Куда делся оригинал? Много подобных невысказанных вопросов к Отцу каплями конденсата повисли на потолке. С тихим стуком кружка Вивьен опустилась на столик. – Я должна дать ответ сейчас? – попробовала она выкрутиться, но Отец снова покачал головой. – Наша первая встреча прошла не очень гладко, поэтому я тебя не торопил: тебе нужно было все переварить, – Шон тоже отставил пустую кружку, прижал пальцы к виску и болезненно наморщил лоб, словно его накрыл внезапный приступ мигрени. Другую руку Отец запустил в карман белого халата, протянул матери какую-то тряпочку. Вивьен тут же узнала ее. – Твое одеяло! – ахнула она, желая коснуться знакомых мягких ворсинок, но Шон ревностно спрятал бывший талисман обратно в карман. – Ты никогда не рассказывала, как тяжело тебе пришлось на пути ко мне. Почему? Вивьен потупила взор. Она не планировала посвящать Шона, но Джон ради ее спасения апеллировал к тем аргументам, что имел в своем арсенале, и она на него не обижалась: в конце концов, это сработало. К тому же, одинокая и полная ужасов дорога в Институт почти стерлась из памяти, переполненной другими яркими событиями, во многом случившихся благодаря тому, что она перестала искать. – Я считала, что тебе это безразлично. Шон отлепил пальцы от виска, мягко положил ладонь на лежащую на подлокотнике руку Вивьен, и та вздрогнула, как от испуга. Казалось, что сын не создан для прикосновений и объятий. Он – экранированный со всех сторон уникальный образец чистых, довоенных генов: можно смотреть, но не трогать. Синие выразительные глаза вперились в ее – Вивьен будто смотрела в свое отражение. – Ты ошибалась, – после этого заверения непривычно мягкий голос вновь зазвучал равнодушно. – Я готов дать нашим отношениям шанс, но да, ответ нужен прямо сейчас. Такое стремительное падение температуры его тона, будто его остудили в камере быстрой заморозки. Пальцы Шона скользнули с руки Вивьен, властно обхватили мягкую, белоснежную материю кресла. Он видел ее сомнения, поэтому решил добавить нечто более ценное, чем свое общество. – Ты пришла сюда не просто так, – проницательно заметил он. – Ты ищешь компромат на Мэксона и хочешь, чтобы я дал тебе больше доказательств. Вивьен округлила глаза, ее черные брови удивленно поползли вверх. – Как ты узнал? Губы Шон растянулись в высокомерной улыбке – он явно остался доволен собственной прозорливостью. – Ни один файл Института не попадает на поверхность случайно. Я пожертвовал охотником – дал Братству уничтожить его, чтобы информация оказалась в их распоряжении. Раскол в рядах противника сыграет нам на руку в грядущей войне. – А это… было умно, – против воли восхитилась Вивьен, и Шон удовлетворенно кивнул. – Как говорили римляне: divide et impera – «Разделяй и властвуй». Однако, я не думал, что и ты окажешься замешана в этом. – Я не была уверена, что должна в этом участвовать, но произошло еще кое-что… Вивьен нагнулась к ножке кресла, дернула молнию на переднем кармане прислоненного к ней рюкзака, извлекла сложенный пополам плакат с обещанием вознаграждения за сдачу гулей и синтов. – Братство называет это Миссией Освобождения, – под шорох бумаги объяснила Вивьен. – Я хочу остановить Мэксона, пока близкие мне люди не пострадали. Шон оторвал взгляд от листка, внимательно всмотрелся в глаза матери. Размышлял, стала бы она рисковать так ради него или просто удивлялся, как она вообще может называть синтов и гулей близкими, и более того – «людьми»? А возможно, он был разочарован, что Вивьен здесь не бескорыстно, и взрослый сын нужен ей исключительно для решения собственных проблем. Он оставил эти мнения при себе, вернул плакат и быстро провел ладонями по коленям. – Если ты так хочешь вмешаться в дела Братства, я помогу. В конце концов, наши интересы совпадают, – он сурово сощурился, притушив зарождающуюся на лице Вивьен благодарную улыбку. – Но у меня есть условия. Присоединяйся ко мне. Работай на меня, и ты получишь все, что нужно – любую информацию. Вивьен замерла. Сын предлагал сделку, в какой-то степени даже выгодную. Для Вивьен это был шанс добыть все о делишках старейшины и таинственного адресата, и возможно, даже остановить их, но почему Шон вообще хотел видеть ее в своих рядах? Что бывший адвокат, который разве что стреляет вполне сносно, может дать Институту, будучи не в состоянии взломать даже простой пароль на терминале? Сентиментальное желание сблизиться не вариант – разыгранный минуту назад спектакль предназначался исключительно для ее материнского сердца, которое хоть и дрогнуло, но не поддалось. – Шон, я… – Простите Отец, у меня для вас важная информация. Молодой ученый со светлыми волосами, торчащими в разные стороны, словно после долгого бега, выглядел встревоженным, сжимая в руках планшет. Поймав взгляд Вивьен, Лайам Бинэ ничем не показал своего удивления, Выжившая тоже сделала вид, что не знает Патриота. Отец заслонил его, когда поднялся с кресла и поравнялся с сотрудником. – Спасибо, мистер Бинэ, можете идти, – буднично бросил Шон, забирая из рук Бинэ папку, и тот мгновенно скрылся за сдвинувшимися за его спиной дверями. Отец вгляделся в текст, и Вивьен хорошо рассмотрела, как стремятся к переносице его брови, а губы беззвучно шевелятся – она тоже ловила у себя эту привычку во время чтения. Закончив ознакомление с отчетом, Шон исподлобья поднял глаза на мать. – Боюсь, нам придется снова отложить этот разговор, – слегка раздосадованно извинился он. Лицо его было восковым, как у куклы, но его выдавали руки – слишком сильно сжали белый лист и образовали на нем складку. Знакомый холодок зародился в животе Вивьен, прокрался в сердце и покрыл его тоненькой коркой льда. – Что случилось? – Освобождение Содружества, – был короткий ответ. – Оно начнется с Добрососедства. *** Уходить «по-английски» нехорошо, но Вивьен надеялась, что Шон простит ей эту наглость. Голова в этот раз не включилась – левая рука поднялась сама, а правая вторила ей и набрала код телепортации. Единственное, что железно всплыло в мозгу – точка назначения. Сын что-то возбужденно говорил ей, но слов не разобрать: уже почти привычно телепортация обхватила ее тело, сдавила в тисках, разобрала на молекулы и заново собрала в другом мире – её мире. Знакомые обшарпанные стены, тусклый свет, два уютных старых дивана стоят друг напротив друга, разделенные сиротливо пустым журнальным столиком. Фаренгейт не в устрашающей броне, а в растянутых трениках и простой черной майке, сетчатой от дырок, поджала под себя ногу, сидя за письменным столом и по уши зарывшись в бумажную волокиту. Она почти без удивления обернулась на яркую вспышку белого света – несколько недель назад Выжившая появилась на ее пороге ровно тем же путем. Мэр Добрососедства приподняла выгоревшие брови, под глазами у нее залегли два темных серпа. – У меня, вообще-то, есть дверь, Вивьен, – недовольно пробурчала она, но Выжившая молнией пересекла разделяющее их расстояние в несколько шагов и нависла над ней. – Нет времени, Фар – у меня плохие новости. Где Джон? – Он в… Погоди, а что с твоим лицом? – Собирай всех, кто умеет стрелять, срочно! Братство Стали… И тогда взрывная волна снесла её слова и всё, что было в Старом Капитолии.