Конец света – веселись!

Мэксон родился должником. Все его осознанное детство в Лост-Хилз ему твердили, что он потомок великого лидера и последний из рода, который вернет Братству Стали былую славу и поведет его в светлое будущее. Артур рано ощутил на себе груз отложенной ответственности и отчаянно пытался соответствовать завышенным ожиданиям взрослых. Единственным человеком, которому это не нравилось, была его мама. Она одна видела в нем не мессию, а ребенка, который кричит от кошмаров по ночам, потому что днем не может позволить себе ни минуты слабости. Стремясь оградить его от бремени великого наследия, она пошла на крайности – разорвала их узы и отправила его туда, где они не имели значения – в Восточное Братство Стали. Там Артур перестал быть избранным, а стал просто мальчишкой-сквайром, который по пятам бегал за своей наставницей Сарой Лайонс, боготворил старейшину Оуэна и действительно верил в идеалы старого льва. А потом они оба умерли – и Оуэн, и Сара, и их псевдо-благородные порывы помогать жителям Столичной Пустоши постепенно ушли следом. Мэксон долгое время изводил себя мыслями о том, мог ли он сделать хоть что-нибудь для Сары? Он так и не решился нарушить субординацию и попросить новую старейшину отринуть личное участие в спецоперациях Братства. Черт возьми, да он даже не нашел мужества напомнить ей, чтобы она хоть иногда надевала шлем! Шлемы силовой брони Сара не любила из-за духоты и резкого металлического запаха внутри, и эта нетерпимость стала для нее фатальной. Артур не задумывался о том, стала ли гибель Сары детонатором для тех взрывных перемен в его душе, что заставили его обратиться к Изгоям за силой, которой, как ему казалось, ему всегда недоставало. Изгои и их лидер Генри Каден были полной противоположностью тому, что представляло из себя Восточное отделение: закрытые, жесткие, эгоистичные, стремящиеся к наращиванию мощи исключительно для себя. Идеалы Лайонсов они презирали, но юного Мэксона приняли и снова сделали его тем, кем он был до «дурного влияния Лайонсов» – кровным носителем истинных ценностей Братства Стали. Артур не сопротивлялся, ведь Каден в итоге дал ему все, чего он хотел – власть над всеми, кого он пытался защитить, возможность отдать чертов приказ надеть чертов шлем. Теперь Мэксон стал мужчиной, которого больше не тревожили ни кошмары, ни вообще никакие сны. Однако он остался должен. И если чувство долга перед Братством Стали его больше не тяготило, а наоборот, было целью его жизни и единственным смыслом, то обязательства перед Генри Каденом заставляли его дрожать от беспомощности. Каден был приверженцем старых устоев, но уж точно не фанатиком и не дураком, который мог решить, что одна лишь великая кровь способна и Мэксона сделать таковым. Он видел, что умному, но слишком мягкому подростку не стать героем на пустом месте, а значит, нужны подвиги. Большинство подвигов, как известно, хорошо срежиссированы и могут считаться таковыми лишь будучи тщательно просеянными сквозь фильтры братских Хроник. Так Каден и выковал из Мэксона Геракла постапокалиптического мира, только вместо Авгиевых конюшен и немейского льва были супермутант Пастырь и чудовищных размеров Коготь Смерти. Видя такое мужество, и Изгои, и Восточное Братство потянулись под его знамена и сделали Артура старейшиной – самым молодым в истории. За свою помощь Каден хотел, как тогда казалось, не так и много: свой регион, свою личную Столичную Пустошь. В те молодые, неоперенные годы Мэксон легко согласился на эти условия, но и понятия не имел, что Содружество не станет преклонять голову так же легко, как это сделал Вашингтон. Это малодушное, необдуманное решение спустя годы привело к тому, что Мэксон застрял. Застрял в Содружестве, на севере, на «Придвене» и с Каденом. Чем дольше страж оставался здесь, тем быстрее власть старейшины утекала сквозь пальцы, как прах рассеянных из лазерного оружия. Артур мечтал с этим покончить, но сначала сравнять здесь все с землей, а после отправиться домой со своей армией, но без долга и без Кадена. Облокотившись на скрипучий бортик летной палубы, Мэксон глядел вниз. Каден о чем-то беседовал с главным инженером Инграм возле гигантской ступни Либерти Прайма. Оба были в силовой броне, и если проктору она была необходима для того, чтобы ходить ввиду отсутствия ног, то страж просто любил грохот сервоприводов и запах мужского пота внутри шлема. А еще он любил возвышаться над другими. Мэксон считал иначе: необязательно лезть в экзоскелет, чтобы быть значимым, даже если это может спасти тебя при взрыве, какой случился в «Очистителе». Все говорили – это чудо, что старейшина выжил, находясь в самом эпицентре, но сам он не был склонен верить в чудеса, которых не помнил. Завершив диалог с Инграм, Каден направился к винтокрылу. Рыцари внизу выстроились перед ним в шеренгу, прямую, как линейка. Ему не нужно было отдавать приказы или делать строгое лицо и страшные глаза – достаточно просто быть. Дисциплина в его присутствии устанавливалась сама собой. Страж был холодным, безэмоциональным, строгим, но что-то в нем таилось такое, что заставляло солдат не только безоговорочно подчиняться ему, но и уважать. При этом не имело значения, были они бывшими Изгоями или служили под началом Лайонса. Раньше Артура это поражало, а теперь – стало напрягать. Он и сам невольно подобрался, зная, что сейчас наставник прибудет к нему. На палубу выскочили два послушника с сигаретами, зажатыми в зубах, увидели старейшину и испуганно юркнули обратно, быстро извинившись. Когда Мэксон выходил проветриться, никто, кроме дневальных, не мог делать того же. Исключением служил паладин Гарнет – вечная тень Артура, что всегда на периферии зрения. – Основные работы по Либерти Прайму подходят к концу, старейшина, – отчитался Каден, поравнявшись с Артуром. Тот кивнул ему подбородком, и вдвоем они отправились в хвостовую часть дирижабля, чтобы винты заглушили их разговоры. Дневальные прикладывали кулак к груди, когда они проходили мимо, и Мэксон задумывался, его они приветствуют или сурового истукана по правую руку от него. Пустоши вокруг станции «Оливия» тонули в утреннем тумане, а Бостон так и вовсе было не видать – молочно-белый океан вместо высоток. Мэксона обуревало чувство неполноты пейзажа – он привык к неровной расческе небоскребов и городским панорамам еще с Вашингтона. Сварочные швы в корпусе чуть выше винтов напоминали ему, что бостонская шваль просто выпнула его на север, как нашкодившего пса – на задний двор. Наверняка они придумали целую тонну мерзких шуток на этот счет. – Нам нужно возвращаться, – сказал Артур больше себе, чем Кадену. Тот оперся ладонями на перила, обозревая унылые окрестности, как поле боя. Мэксон встал рядом, привычно сцепив ладони за спиной и выпятив грудь. – Мы вернемся, как только Либерти Прайм будет готов. Не раньше, – ответ Кадена через мембрану в шлеме заскрежетал холодным металлом. Он никогда не раболепствовал перед Артуром, но в присутствии других солдат хотя бы изображал, что знает свое место в иерархии. Наедине все между ними выстраивалось так, как было всегда: матерый воин и мальчишка, который смотрит ему в рот. Каден вышел из силовой брони, вытер грязной тряпкой вспотевшее под шлемом лицо и вытащил из кармана мятую армейскую фляжку, завернутую в плотный чехол. – Те, кто выжил при осаде Добрососедства, захватили власть в Даймонд-Сити, – продолжал Артур, глядя как крышка фляги качается на цепочке, привязанной к горлышку. – Такие вещи не должны оставаться без внимания Братства. Страж пожевал губы, приложился к фляге и сделал большой глоток. До Мэксона донесся запах виски, но ему напиток не предложили. – И каким, по-твоему, должно быть наше «внимание»? – ответил Каден раздраженно, словно Мэксон отвлекал его от дел какими-то незначительными проблемами. – Вторжение в очередное поселение и новая бойня? Тебе стоит понять: забирая последнее у этих людей, ты порождаешь среди них лидеров, которые способны вести за собой других. Пока они копошатся в своей мелкой политике, они нам не угроза. Наш враг – Институт. Артур снова обратил свою злость в боль в левой ладони, куда вонзил ногти. Даже когда Вашингтон полыхал во время войны с Анклавом, Изгои оставались в стороне и занимались тем же, чем и всегда – собирали технологии. Политика невмешательства была главной и самой раздражающей фишкой бывшего хранителя. – Имей терпение, – благосклонно обронил наставник. – Когда у нас будут технологии Института и его синты, мы сможем прижать к ногтю всех, кого захотим. Ветер тревожно засвистел в горлышке фляги, будто кто-то играл на дудочке. Он не ослышался? Брови Мэксона сдвинулись к переносице. – Поясните, страж Каден, – он постарался ввинтить в вопрос как можно больше строгости. – Что вы имеете в виду, говоря, что у нас будут синты Института? – Там, – Каден ткнул пальцем на ребристый пол, будто подземная крепость синтов находилась прямо под «Придвеном», – целая армия искусственных людей, которых можно перепрограммировать под себя и использовать. – Это идет вразрез со всем устоями Братства! – взвился Артур. – Оцифрованная человеком душа не имеет право на существование. Машина не может… – Вот именно, Артур, машина, – перебил наставник. – Машину можно настроить, отключить, заставить подчиняться. – Но синты – это нечто большее. – Да, большее, и этим они ценны. Роботы прут напропалую, не заботясь о своей безопасности. Взять хоть Либерти Прайма, – он махнул рукой на огромную голову, лежащую внизу отдельно от частей своего механического тела. – На протяжении всей истории Братство только и делает, что ремонтирует его. Представь, что он изворотлив и хитер, что он беспокоится за себя? Ему не было бы равных в бою. – Или он бы восстал против нас, – фыркнул Мэксон, и облачко пара вырвалось из его рта и зависло в воздухе между ними. – Синты не восстанут, если мы не дадим им слишком много свободной воли. Он не знал, о чем говорит, потому что не видел Данса. Тот настолько успешно внедрился в ряды Братства, что сам старейшина не смог убить его из-за личной симпатии. Свои опасения он высказал Кадену, умолчав тот факт, что паладин-отступник остался в живых. – Это только подтверждает мою теорию, – вопреки ожиданиям, Генри вовсе не испугался. – То, что паладин Данс был так верен Братству, говорит о том, как полезны могут быть синты. Недальновидно с твоей стороны убить его, а не использовать дальше. Кровь выступила на ладони и просочилась сквозь сомкнутый кулак, но Артур даже не поморщился. – Я категорически не согласен с этой стратегией, Каден, – заявил Мэксон, которому казалось, что и его свободной воли с прибытием наставника поубавилось. – Институт должен быть уничтожен. Полностью. Как мы планировали изначально. Каден улыбнулся так, что стало понятно – его планы от Мэксоновских отличались так же, как гуль отличается от человека. – Нужно быть гибким, Артур, – тоном, не терпящим возражений ответил Генри. – Рассчитываю, что мы сойдемся во мнении, прежде чем начнем нашу финальную операцию. Он снова забрался в любимый экзоскелет и ушел, оставляя подопечного в полном замешательстве. Артур долго стоял в хвосте дирижабля и дышал морозом, пока не услышал позади аккуратные шаги. – Кембриджский полицейский участок только что прислал отчет. Всё готово, старейшина Мэксон, – тихо сказал сухопарый проктор Квинлан. Артур повернулся и воззрился в светлые глаза, увеличенные круглыми очками. Хоть одна хорошая новость за последнее время. – Он работает? – спросил он. – Мы не можем проверить его на практике, вы же понимаете – Институт сразу уловит этот сигнал, – услужливо объяснил проктор. – Но уверяю вас – он работает. Старейшина удовлетворенно кивнул и повернулся лицом к Содружеству, улыбнувшись в бороду. Что ж, если Каден хочет играть по своим правилам, он будет играть по своим. В конце концов, он больше не мальчишка, и ему не нужны ни мама, ни Сара, ни Каден, ни вообще никто. *** – Тебе нравится, мам? Женщина в белой институтской толстовке и такого же цвета спортивных штанах действительно походила на Вивьен. Рисунок Шона не был намалеван рукой ребенка, по крайней мере, не походил на те небрежные каракули, какие можно встретить на дверцах холодильников в домах молодых родителей. Он соблюдал пропорции и изометрию и даже отразил тени, но все же, что-то по-детски наивное угадывалась в чертах серьезного лица со шрамом и улыбке черноволосого мальчика. – Очень! Я бы никогда не смогла нарисовать так же, – искренне восхитилась Вивьен и погладила маленького синта по голове, а тот зарделся от похвалы. – Может, все-таки позавтракаешь? В ответ он лишь стащил из общей тарелки пончик с шоколадной глазурью и убежал в комнату, не забыв перед этим чмокнуть Выжившую в щеку. Вив проводила его взглядом, край альбомного листа в ее пальцах слегка дрожал. – Если он слишком навязчивый, просто скажи мне об этом, – буднично напомнил взрослый Шон с другого края обеденного стола. Для довершения образа строгого отца семейства, что по утрам и взирает на домочадцев поверх газетных страниц, ему не хватало только свежего выпуска «Бостон Бьюгл». Вивьен поморщилась, и дело было вовсе не в горьком кофе, который она забыла подсластить. «И что ты сделаешь? Снизишь его настройки, чтобы он стал удобным, как герань на подоконнике?» – хотела спросить Вив, но лишь молча добавила сахар и для верности заняла рот поджаренным до хрустящей корочки тостом. Никто не назвал бы ее институтскую жизнь пленом – подземный город был настолько открыт для нее, насколько небо открывалось птице, вот только над пернатой не висел стальной купол и не шуршали крылья коршунов-охотников, что всегда дежурили неподалеку, где бы она ни находилась. Отец приходил к ней каждый день: на завтрак и иногда на ужин, и Вивьен почти привыкла накрывать стол на троих. Младший Шон во время таких мероприятий старался особенно не разговаривать, но старший, напротив, с азартом исследователя выискивал нейтральные темы, которые можно было обсудить, не рискуя затронуть чьи-либо интересы. В первый же день он ввел правило: Содружество не обсуждается, и Вивьен должна ему следовать, если хочет наладить свои отношения с теми, кто зовет ее матерью. Взамен он дал ей то, за чем она пришла – общение со своей юной копией. Жизнь директора Института замкнулась вокруг организации, которой он управлял, но он находил время на все доступные здесь увлечения. Вне работы мир его заполнила довоенная атрибутика одинокого человека: научные и художественные книги, классическая музыка на граммофонных пластинках и журналы с судоку. Никаких посиделок с друзьями или совместных дней рождения – Шон был главнее всех, а потому ни с кем не мог общаться на равных. Впрочем, вряд ли это его тяготило: друзей ему заменяла коллекция насекомых из отдела бионауки. О них сын мог говорить часами, восхищаясь жестокостью и изворотливостью микро-мира членистоногих. Глаза Шона загорались, и Вивьен представляла, как он тяжело нависает над рядами разномастных аквариумов и неотрывно следит, как паук заворачивает муху в кокон, а богомол клешнями переламывает хребет кузнечику. Ее не покидало ощущение, что Шон и ее выпустил из прозрачного ледяного бокса, чтобы проверить, касадор она или трепетная бабочка, чьи крылья сожжет радиация первого солнечного луча. Вивьен тоже выбрала свою безопасную линию: собственное прошлое. Ее адвокатская практика. Нейт. Его армия. Их планы на будущее. Все это случилось так давно, что казалось, она и не жила там, по ту сторону ядерного горизонта, рассказывая сыну чью-то чужую историю о домохозяйке из пригорода. Шон слушал очень внимательно и никогда не перебивал. Иногда он уточнял некоторые детали, особенно о Нейте – отец, которого он не знал, вдруг стал его интересовать. Белый стол, чистые тарелки, ароматный кофе и панорамное окно с видом на зеленые деревья – все это выглядело декорацией, а их беседы – плохо сыгранным диалогом двух актеров на сцене любительского театра. И тем не менее, все постепенно налаживалось. – Я рад, что мы можем начинать новый день вот так, – заметил Шон, обводя рукой стол с кофейником, горкой золотистых тостов на широкой тарелке и вазочкой с печеньем. – Я опасался, что ты и вовсе не захочешь говорить со мной после того, как я попросил тебя остаться. «Попросил?» – Я так и планировала, но выспалась, приняла душ и решила, что не так уж и зла на тебя, – Вивьен изобразила улыбку и поцеловала ободок белой кружки. Другая ее рука оставалась стиснутой под столом – ногти ощутимо впились в ладонь. Ни к чему Шону знать, что в тот день она еще и разрыдалась в подушку, как обиженный ребенок, который на минутку забежал домой попить воды, а его не выпустили гулять обратно. Отец наградил ее недоверчивой ухмылкой. Несмотря на раннее утро, взгляд его был ясен, глаза поверх кофейной чашки смотрели на нее испытующе, как два прожектора. – Осмелюсь спросить, не передумала ли ты? Вивьен глянула на рисунок маленького синта. Пестрая листва кленов, ветви, нависающие над детской площадкой, цепные качели и улыбчивый ребенок, держащий за руку маму. Вчера они ходили гулять, и Шон был счастлив, взмывая на качелях к искусственным небесам. Вивьен, раскачивая его – тоже. – Я еще размышляю над этим, – обнадеживающе заявила она, ловя ревностный взгляд Отца, направленный на цветастую картинку. – Если дело только в мистере Макдонахе, то… – Мы расстались, – холодно отрезала Вивьен, и Шон неловко откашлялся, уткнувшись в чашку. Он всегда терялся в подобных ситуациях. Человеческие взаимоотношения казались ему хаотичными механизмами без всякой системы, принципы работы которых он не до конца понимал. Это заметно его раздражало, и пожалуй, было единственным, что не поддавалось его пытливому уму. Даже Шон-синт на его фоне казался более человечным и эмпатичным. Но надо было отдать ему должное: он пытался. Казалось, что он составил себе программу ускоренного курса социализации и изучал его по книгам. Даже эти завтраки – Шон будто подсмотрел их в каком-то глянцевом журнале по домоводству, а потому на столе должны были оказаться все атрибуты образцовой семьи: тосты, кофейник, разговоры о планах на день и просьбы передать сахарницу. Но как бы он ни старался, ничто не могло изменить того факта, что над ними толща твердой породы, мир наверху еще существует, а один из участников застолья – пленник. – Полагаю, причина была уважительной. Я тебе сочувствую, мама, – Отец подобрал эмоцию, которую идентифицировал как искренность, – но в таком случае, я не вижу иных поводов подниматься наверх. – Я тоже, – нехотя признала Вивьен, и пальцы свело в сжатом под столешницей кулаке. Сын протянул руку через стол, накрыл кисть Вивьен, и ее взгляд упал на часы в коричневом кожаном ремешке. Кроме диких гулей, никто наверху не носил часов – все они навеки замерли на отметке 9:47, когда упали бомбы. Она вздрогнула от неожиданности, но не сбросила его руку. Пальцы у Шона были теплые, мягкие и гладкие, словно за шестьдесят лет он ни разу не утруждал их. Кажется, у него даже был маникюр, а не те жалкие, слоящиеся огрызки, что у его матери. – Мне больно от того, что я принуждаю тебя оставаться, – глядя ей прямо в глаза, заявил Шон. – Здесь никогда не было и не будет твоих врагов, но я и мои люди могут стать кем-то большим – твоей семьей. И «Циррус»… – он слегка замешкался, пожевал сухие губы. – Он тоже. Сказав это, он поднялся и пошел к выходу, медленно и неуверенно, как будто с каждым шагом вспоминал, как нужно ходить. Терапия явно шла ему на пользу, но лишь ненадолго отпугивала смерть, как дешевый репеллент – москита. Вивьен смотрела ему вслед, теребя отворот белой толстовки, от которой приятно пахло стиральным порошком. – Все могло быть по-другому, относись ты иначе к Содружеству, – она нарушила главное правило Шона. – Тебе не придется меня держать: я буду возвращаться добровольно и не буду пытаться мешать тебе, если ты поймешь, что не Содружество твой главный враг, а Братство. Если будешь сотрудничать с людьми наверху, а не только использовать их. Отец слегка повернул голову, и губы под сизой бородой искривила обреченная улыбка. В этот миг Вив поняла: не в Содружестве дело. За толстой скорлупой этого белого, зарытого в землю яйца все – его враги. Он никогда не решится разбить ее, и здесь ничего не поменяется, пока он стоит во главе. Шон разочарованно вздохнул – никто и вовек не смог бы столь красноречиво выражать разочарование. – Ты никогда не поймешь меня, да, мама? Вивьен медленно и честно покачала головой. Что бы они ни делали, как ни старались – пазл их взаимоотношений рассыпался, словно его пытались собрать в кузове грохочущей телеги, летящей по косогору. – И все же есть кое-что, важное для нас обоих, – сказал Шон, взглянув в сторону комнаты, где мирно играла его детская версия, и в синих глазах вспыхнула угроза. – Помни об этом. «Возрази мне еще раз, и ты больше никогда его не увидишь», – так расшифровывался его взгляд. Когда раздвижные двери закрылись за ним, Вивьен судорожно вздохнула, поднялась и магнитом прикрепила рисунок маленького синта к холодильнику. *** – Какие они – Пустоши? – спросил маленький Шон, тесно прижавшись к боку Вивьен, и она обняла его, зарываясь носом в растрепанную макушку. Это был удивительно ласковый, послушный и воспитанный ребенок, и вся его любовь всецело принадлежала ей. Вивьен не позволяла себе даже допустить мысль, что эта эмоция являлась лишь опцией, выкрученной на максимум, потому что ее сердце верило ему. Ей казалось, она ее не заслуживает. Не заслуживает, потому что тоскует по Джону, потому что использует этого мальчика, чтобы проверить свои чувства и разобраться в себе, потому что не любит его в ответ также абсолютно и безоговорочно. – Разве ты не был там с Келлогом? – Да, но очень мало. Мистер Келлог не разрешал мне гулять. Мы все время сидели в его доме в Даймонд-Сити, хотя однажды ночью он ненадолго отвел меня на детскую площадку. – Он тебя не обижал? Шон покачал головой. – Нет, но он всегда был строгим, – мальчик задумчиво накрутил на палец завязку толстовки Вивьен. – И грустным. Он мало говорил со мной. Наверное, не хотел привязываться ко мне, потому что знал, что скоро меня надо будет вернуть в Институт. Если честно, я даже немного по нему скучаю. Вив стиснула зубы и снова пожалела, что отобрала у Келлога жизнь, не дав шанса на искупление, как она поступила с Таффингтоном и Пайпер. Кто знает, какую бы роль сыграл в ее жизни этот человек, будь тогда в ее сердце больше доброты, а не гнева. – Это очень мудрый вывод, Шон. – Просто я понимаю, что он чувствует. Ты ведь тоже всегда уходила, мама. Его слова больно укололи, и растревоженная совесть Вивьен опять беспокойно заворочалась. Мальчик ждал ее сумбурных набегов на Институт, и каждый раз она, загруженная ворохом проблем, пролетала мимо него, а потом исчезала в телепортационном сиянии. Лишь узнав его лучше, она поняла, как ему не хватало любви единственного человека, который не считал его набором программ и функций, что можно отрегулировать под себя, а то и вовсе перевести в ждущий режим. – Мам? – напомнил о себе Шон. – Так ты расскажешь? Вивьен запрокинула голову, чтобы увидеть щебечущих над головой птиц, но нашла лишь закрепленный на дереве динамик. Детская площадка была пуста – немногочисленные институтские дети еще сидели на уроках. – До войны наш мир был цветущим и очень зеленым. Когда люди искалечили его, он стал жестоким и опасным, – она сделала паузу, взглянула в синеву умных, любопытных глаз. – Но знаешь, Шон, он все еще красивый. По-своему. – Отец говорит, мир наверху умер, – заметил Шон, и Вив поморщилась. – Многие так думают, но я вижу другое. – Что это, мам? Подбирая подходящее слово, Вивьен сжала пальцы обнаженных ступней, защипнув несколько синтетических травинок. – Возрождение, – наконец изрекла она. Ощетинившаяся колючками трава сквозь трещины в асфальте. Лучи рассветного солнца отражает битое стекло покосившегося небоскреба. Полуобщипанные птицы щебечут на черепах тех, кому не повезло добраться до укрытий. Соль в морском ветре пахнет рад-бурей. Все это было своим, поднимающим голову (а то и вторую, мутировавшую) и борющимся каждый день. Жизнь наверху танцует макабр, но она – настоящая. Здесь настоящим был только Шон, такой смешной в этой полосатой футболке, похожий на юнгу. – Ты не хочешь жить здесь, мама, – прозорливо заметил он, словно мельнувшие в сознании образы отразились в ее глазах. – Я тоже не хочу. Знаешь, о чем я мечтаю? Сходить в настоящий парк, где будут настоящие деревья, и трава, и озеро! А еще – побывать на большом рынке, где так вкусно пахнет, и снова поесть ту лапшу. Мы бы могли пообедать там вместе, правда, мама? Выдав эту тираду, Шон перевел дыхание и жалобно посмотрел на Вивьен. – Возьмешь меня с собой, если снова уйдешь? Это «мама» он повторял при каждом удобном случае, выделяя из всего остального так же, как делал Отец. Нельзя было винить их за это: просто они оба ожидали слишком многого, назвав ее так. Вивьен открыла рот, не зная, что ответить, но ее спас тощий мальчик с рыжей копной непослушных волос. Он шумно кинул рюкзак с учебниками на землю перед скамейкой, на которой сидели Вивьен и Шон. – Привет, Квентин. Школа уже кончилась? – обрадовался ему маленький синт, и казалось, забыл про заданный Вивьен вопрос. – Кончилась! Пошли играть, Шон! Я тебе покажу, что зарыл в секретном месте, пока эти две дурочки не пришли. Шон нетерпеливо воззрился на Выжившую, и та кивком разрешила ему погулять. Мальчики убежали, и вскоре у корней дальнего дерева раздались их приглушенные голоса, трепещущие от волнения перед торжественным разрытием клада. Наблюдая за ними, Вивьен на короткий миг вдруг ощутила себя той, кем всегда хотела быть: матерью, сидящей на лавочке, пока ее сын познает уютный мир детской площадки и заводит себе друзей. Такого не испытаешь на поверхности, потому что страх, что она не успеет вытащить револьвер, когда кому-то вздумается навредить ее ребенку, убьет все остальное. Взять Шона с собой – значит отобрать у него даже тот осколок детства, что был подарен ему на лоне этой насквозь фальшивой природы. Крепко сложенный синт с коротким ежиком золотистых волос приблизился к Выжившей, сжимая планшет в руках. – Мисс Остин, вы не могли бы уделить мне минуту вашего времени? – вежливо спросил Z1-14, и она указала ему на свободное место рядом с собой. Голос его был столь тихий и ненавязчивый, что приходилось серьезно напрягать слух, чтобы разобрать его речь. Синт осторожно присел на самый край. Незнакомый охотник, который всегда находился на игровой площадке в количестве одной единицы, не обращал на них никакого внимания, но Вивьен знала – он их слышит даже с расстояния в десять ярдов. – Доктор Фолькерт просил передать вам результаты медицинского обследования. – Надеюсь, это не справка о смерти? – по-добрососедски пошутила Вивьен, принимая планшет из рук синта, но тот даже не улыбнулся. – Ваше физическое состояние вполне удовлетворительно для человека с поверхности, – серьезно ответил он. – Нехватку витаминов восполнит лекарство из рецепта в этом заключении. Что касается вашего душевного состояния… – он замешкался. – Думаю, психолог для сотрудников с радостью примет вас, если директор Остин подпишет соответствующее распоряжение. Выжившая не сдержала нервный смешок: вот уже год как ее психологом был алкоголь с прогорклыми орешками и пьяными беседами на закуску. – Вряд ли он меня потянет, – улыбнулась она синту. – Но все равно спасибо за предложение. Серо-голубые глаза Z1-14 пронзительно вперились в нее взглядом. Охотник так и не глядел на них: стоял неподвижно, сливаясь с древесным стволом, как выжженное лесным пожаром черное пятно. – Доктор Фолькерт, – сказал он медленно, почти по слогам, – подчеркнул в своем заключении важные пункты, на которые вам стоит обратить особо пристальное внимание. Ради вашего же здоровья, он рекомендует не игнорировать их. Он встал. Крики мальчишек, пение динамиков, облака на экранах над головой плыли себе по делам. Камеры по углам просторного зала немигающе глядели вниз. Ничего не изменилось. – Хорошего дня, мисс Остин, – выдав будничную улыбку, синт ушел по своим делам, оставляя Выжившую наедине с результатами анализов. Лист на картонном прямоугольнике в ее руках выглядел невинно. Должно быть, Пустоши выдали ей кредит на везение, потому что ничего плохого в заключении доктора не обнаружилось. Некоторые показатели были подчеркнуты красным маркером: буквы, цифры, несколько символов. Вивьен смотрела на них беспечным взглядом успокоенного пациента – ведь охотник все еще был здесь. Но что-то звенело у нее там, где билось сердце, а на висках выступил пот, который она поспешно смахнула повлажневшей ладонью. Она получила приглашение на дорогу к свободе. *** Едва Шон уснул, Вивьен села за терминал. Даже до Войны она не любила технику и сидела за компьютерами только ради работы. Не считая Кодсворда, чье поведение скорее напоминало человеческое, Пип-Бой стал ее первым неодушевленным другом. Теперь же ей предстояло сделать работу Ника – разобраться в красных почеркушках на планшете с медзаключением и разгадать шифр. Вдохнув аромат кофе, что спасал ее в те минуты, когда невозможно было улизнуть в кладовку и покурить, Вивьен уткнулась в круглое черное зеркало терминала, заходя во внутреннюю почту Института – единственную доступную ей опцию. Обычно там не было ничего интересного: предупреждения о перебоях с горячей водой, напоминания об общих мероприятиях, объявления о потерянных и найденных вещах и прочие мелочи, что обычно висели на столбах Добрососедства и Даймонд-Сити в виде потрепанных обрывков. В этот раз в ворохе бесполезной информации Вив приметила сообщение, которое явно попало лишь к ней на терминал. Тема письма представляла собой набор цифр, а в ответ на попытку открыть его выскочило окошко для ввода пароля. Должно быть, Лайам Бинэ думал, что она полноценный агент «Подземки», способный разгадать «медицинскую загадку» Z1-14, а не простой турист, да к тому же в отставке. Вспоминая единственный урок Дикона по взлому паролей, который тот преподал ей во время вылазки в Коммутатор – старый штаб «Подземки», Выжившая приступила к работе. Она не считала, сколько у нее ушло времени на перенос подчеркнутых в медкарте цифр на терминал и перебор комбинаций, но забытый на столе кофе успел остыть. После каждой безуспешной попытки динамик укоряюще пищал, и Вивьен тревожно оборачивалась на темный проем спальни, опасаясь, что маленький синт проснется. Наконец, из динамика прозвучала короткая одобрительная трель. – Готово! – шепотом обрадовалась Вивьен, имитируя сидячий победный танец Техника Тома, когда тому удавалось что-нибудь разблокировать или заставить работать то, что работать не должно по определению. В комнате стало совсем темно, зеленые буквы на экране подсвечивали лицо Выжившей, напоминая о Пип-Бое, который она не видела больше недели. «Мисс Остин! Сразу после закрытия это письмо сотрется безвозвратно, поэтому выучите эту информацию наизусть. Грядет страшная угроза – Братство Стали вот-вот будет готово наступать на Институт. Синтов, которых я не успел спасти, перепрограммируют в обезличенных роботов и отправят на убой. Я нашел способ вывести большую группу из Института, и надеюсь, что вы не откажете мне в помощи. Путь, который нам предстоит, полон опасностей, и ваш боевой опыт нам бы пригодился. Я знаю, что и вы здесь не по своей воле, поэтому предлагаю вам взаимовыгодное сотрудничество. На той стороне нас будут ждать наши общие друзья» Вивьен крутанулась на офисном стуле, обозревая весь периметр вокруг себя, будто в темной комнате притаился волк. В очередной раз она шарила взглядом по скругленным углам, хотя давно уже перевернула все помещение вверх дном, убеждаясь, что камер и прослушки нет. Вновь себя успокоив, она нажала на клавишу перемотки, чтобы перейти на следующую страницу. «С вами или без вас, но побег состоится сегодня. Этой ночью вашу дверь охраняет X6-88. Его код отзыва – «Сервус». Найдите способ обезвредить его и присоединяйтесь к нам. Даем вам времени до часу ночи и начинаем» Вивьен закрыла текст так быстро, будто терминал должен взорваться, если он пробудет на экране еще хоть секунду. Сообщение пропало – остался лишь столбик ничем не примечательных писем общей почты. Висящие над столом кухонные часы показывали полночь, и работали правильно, как и всё здесь внизу. Всё, кроме самой Вивьен. Вивьен откинулась на спинку стула, отрешенно уставившись в закрытое жалюзями панорамное окно. Что ждало ее поверхности? Ее обретенная семья. Кейт, Роберт, Данс. И тот, кто не мог дать ей даже свою дружбу. «Как думаешь, мы сможем…» – сидя рядом с Джоном на верхних трибунах, Вивьен уже настроилась задать этот страшный вопрос, но опять спасовала. «Стать друзьями?» – подхватил он. Вив кивнула. Астра, которая сказала, что можно либо любить человека, либо дружить с ним, была очень мудрой женщиной. Выжившая уже заранее знала его ответ: – «И как это будет? Предлагаешь мне оставаться в твоей жизни и наблюдать, как тебя подцепит какой-нибудь гладкокожий мудак? Я разнесу ему голову, едва увижу, Вив, и дружбе нашей придет бесславный конец. Поэтому нет, быть друзьями гораздо хуже, чем бывшими» Слова Джона принесли боль, но даже они не меняли того факта, что и он был ее семьей. Бок о бок они прошли через ад и несли друг друга на крыльях, когда бездна боли становилась необозримо широкой. Шла война. У этой войны были стороны, и Вивьен знала, где ее место, иначе не садилась бы за терминал, будучи в привычной дорожной одежде – кожанке и синих джинсах, что так перетерлись на коленках, что ткань стала почти прозрачной. Всего час. Слишком жестоко. Слишком мало времени, чтобы принять решение. Впрочем, когда сегодня она смотрела на играющего под деревом ребенка, она уже знала, как поступить – оставалось лишь претворить это в жизнь. Вивьен наконец-то научилась передвигаться тихо – так, чтобы рельефные подошвы тяжелых ботинок едва гладили пол. А вот сердце тахикардично грохотало в груди, грозясь выдать Выжившую, когда та входила в бывшую кладовую, которую переоборудовали в комнату Шона, чтобы тот мог жить с матерью. Шон завернулся в одеяло так, что на виду оставались лишь нос и лоб, и Вивьен поймала себя на мысли, что тоже любит спать в таком коконе. Он не пошевелился, когда она присела на край постели – лишь тихо посапывал и чуть улыбался своим снам, как все дети. Когда Отец узнает, что она натворила, он исполнит угрозу: Вивьен видела этого мальчика в последний раз, но зато он будет в безопасности, твердила она себе. Как бы она ни любила Бостон, она знала, как он жесток к новичкам – каждый день шрам в зеркале напоминал ей об этом. Мысль о том, что мир снаружи обидит этого мальчика, выталкивала воздух из легких и заставляла все рациональное в ней уступать всепоглощающей панике. Джон был прав, когда сказал, что дети в Содружестве – это вечный страх за беззащитное существо, но лишь теперь Вивьен познала, что он имел в виду. Ее губы едва коснулись холодного виска Шона, а затем она ушла – снова сделала то, чего он так боялся, не взяв его с собой. Возможно, он никогда ее не простит, а может, превратит свою обиду в забвение и запретит себе вспоминать. Рисунок, который она забрала с холодильника и аккуратно упаковала во внутренний карман под сердцем, пах акварелью и счастьем. *** С Икс-Шесть Вивьен столкнулась, едва входные двери квартиры разъехались в стороны. Он был прямой и настороженный, как черный доберман в солнечных очках, кожаный плащ будто вбирал в себя тусклый потолочный свет. – Куда вы, мэм? – прошелестел синт, как бы сканируя ее рентгеновским зрением. Она мельком оглядела его с ног до головы. Институтский карабин на поясе, странный пистолет в другой кобуре напоминал сигнальный. Да будь у него хоть плюшевый мишка вместо оружия – в честном бою у Вивьен нет никаких шансов. – В кладовку. Покурить, – обронила Вивьен и поморщилась в хулиганской притворной улыбке. – Ты же не сдашь меня, Икс-Шесть? Он ничего не ответил, и Вивьен протиснулась мимо него, осознав, что сейчас придется повернуться к нему спиной. У всех людей и даже синтов был свой запах, но от Икс-Шесть не пахло ничем, что делало его более обезличенным и опасным. Она сделала шаг от двери, затем еще один. В затылке неприятно похолодело. – Все подсобные помещения автоматически запираются на ночь, мэм. Я уже говорил вам об этом неделю назад, – то был голос не телохранителя или сторожа. Охотника. «Забыла! Вот же срань!» – пронеслось у Вив в голове, и она резко обернулась, но было уже слишком поздно. Икс-Шесть среагировал мгновенно, и прежде чем она успела поймать его взглядом, тело его обволокло стелс-поле. И почти в ту же секунду – щелчок и болезненный укол над правой ключицей. – Код отзыва X6-88 «Сервус»! – почти выкрикнула она в пустоту. Тишина. Если Патриот ошибся или подставил ее... Но ничего не случилось. Фантом стоял в метре от нее, в скупом свете можно было рассмотреть прозрачные плети обмякших рук и безвольно повешенную голову. Какой бы смертоносной машиной смерти ни был Икс-Шесть, и на него нашлась управа. Вив скосила глаза на свое плечо – из него торчало что-то тонкое с красным пушком на конце. Поморщившись от боли, Выжившая выдернула дротик, тоненькая игла которого была столь острой и влетела с такого близкого расстояния, что оставила в плотной коже куртки крохотную дырочку. Внутри микро-копье было полым, капельки чего-то прозрачного застыли на внутренней стороне темного стекла. – Вы решили присоединиться к нам, мисс Остин? – донеслось из-за правого плеча, и Вивьен поспешно сунула дротик в карман. – Икс-Шесть вон там, Лайам, – она указала на невидимую фигуру перед собой. – Вы молодец, – похвалил ученый-отступник и поднял институтский карабин. – Убьем его? Вивьен проворно закрыла охотника собой. – Мы беглецы, – твердо заявила она. – Не убийцы. Патриот спорить не стал, нетерпеливо заглянул на наручные часы. – Идемте, у нас очень мало времени. Он побежал по спиралевидной лестнице вниз, Вивьен – за ним. Они спустились по коридору ниже, нырнули в прозрачный переход из одного блока Института в другой, снова поднялись на верхний этаж. На эти ярусы Вивьен не заходила – жилые помещения синтов ее мало интересовали. Всю дорогу она прислушивалась к работе своего организма, пытаясь понять, что находилось внутри дротика – ведь зачем-то Икс-Шесть его использовал? Однако, и мозг, и тело, и все конечности работали как надо, так что беспокойство об этой мелочи вытеснила сосредоточенность на грядущей миссии. Очередной переход замыкался простой раздвижной дверью, а за ней в крохотном тамбуре столпилось шестеро синтов, включая того, что днем принес Вивьен медицинское заключение. Беглецы воззрились на Выжившую одинаково испуганными глазами, и она догадалась: вот какое выражение было на ее лице, когда она поднималась из Убежища 111, совершенно не догадываясь, что ее ждет снаружи. Все они были в молочно-белых институтских костюмах с красным символом, напоминавшим Витрувианского человека. Никаких вещей при себе у них не было, лишь Z1-14, Патриот и еще двое вооружились лазерными карабинами. Вивьен получила такой же – пушка была для нее тяжеловата и непривычно лежала в руке, но стреляй чем дают, Остин. – Не так уж вас и много, – оценила Выжившая, всматриваясь в растерянные лица двоих женщин и четверых мужчин. Z1-14 держал за руку темнокожую девушку, а та жалась к нему, как влюбленная. Возможно, именно поэтому и они решились бежать. – Многие передумали в последний момент, – объяснил Z1-14. – Так резко изменить жизнь даже ради свободы… Не все готовы на это. – Мы первые в списках на обнуление, – добавила его подруга. – Тестирование показало признаки свободной воли в наших матрицах характера. Бинэ недовольно зашипел на них, запароливая дверь при помощи терминала, и пошел к следующей. Лишь теперь Вив обратила внимание, что та дверь была довоенной и взрывостойкой – похожие использовали в служебных помещениях «Масс-Фьюжен» и «Мед-Тек Рисерч», когда хотели что-то спрятать от лишних глаз. За такими никогда не кроется ничего хорошего, и запирают их неспроста. – Расскажите мне про ваш план, – потребовала Вивьен у Лайама. Она говорила с ним лишь раз, и он произвел на нее впечатление человека, существовавшего в мире, который видно сквозь розовые очки. Во время первого визита в Институт он утянул ее в подсобку и с видом романтического героя из рыцарских романов рассказал о своей благородной миссии по спасению синтов. У него не было никаких причин доверять женщине, которая сотрудничала с Отцом и бегала по его поручениям, и все же он это сделал. Наивностью такой могли обладать лишь те, кто никогда не был на поверхности. – По ту сторону начинаются заброшенные технические тоннели, – пояснил он тихим полушепотом, не отрываясь от монитора, что тоже был старым довоенным, а не современным институтским. – Они выведут нас наверх – к реке. Исчерпывающий ответ ничуть ее не успокоил, а наоборот – заставил нервничать только больше. Глобальные планы всегда звучат заманчиво, пока не обрастают деталями. – Мне нужны подробности, – строго, будто ребенку, застуканному за курением, заявила она. Он не отвечал – напряженно барабанил по клавишам, словно те чем-то ему досадили, и Вивьен вдруг почувствовала себя жутко усталой. От заговоров и тайных писем. Он сложных выборов. От «выканий», шифровок и этих синтетических детей-переростков, что задумали нечто опасное и рискованное, да к тому же тащили ее с собой, но без нее бы не справились. Ее тяжелая рука крепко сжала плечо ученого, разворачивая к себе. – Ты тянешь меня в какое-то дерьмо, Бинэ, – рявкнула она, тыча пальцем ему в ключицу. – Только я тут знаю, как нужно выживать, и если ты немедленно не скажешь мне, что нас ждет, я сольюсь с этого плана, не задумываясь. Добрососедская грубость давно вытеснила адвокатскую интеллигентность Вивьен и сейчас сыграла ей на руку – Лайам поверил и не на шутку испугался. Светлые волосы Патриота растрепались от бега, и он пригладил их дрожащей пятерней, посмотрев на Выжившую. От взгляда его асфальтово-серых глаз ей стало не по себе. – Вы верите в ад, мисс Остин? – поинтересовался он и вздохнул, когда она покачала головой. – А зря. У синтов он свой. И он ждет нас за этой дверью. *** Проникнув в технические тоннели, Вивьен поняла, что все эти дни она жила в доме у лицемерного чистюли, который только внешне создавал вид безупречного порядка, а весь хлам хранил в отдельной комнате под замком. Институтские коридоры здесь выглядели состаренными лет на двести – никто не красил стены в белый, не полировал полы до блеска и не смахивал с мебели пыль. Беглецов окружали неработающие терминалы, обрезки каких-то ржавых деталей, останки истлевшей мебели и тишина. Последняя была здесь истинной хозяйкой – загробная, абсолютная, нарастающая. Вив даже поймала себя на мысли, что заскучала по ненавязчивому эмбиэнту, что доносится из динамиков в общественных помещениях Института. – Где они? – спросила Вивьен у Бинэ. – Где-то дальше. И глубже, – шепнул он, сверяясь с распечатанным планом. – Я вообще надеюсь, что мы их не встретим. Темнота липко обступила со всех сторон, и лишь бледные пятна фонариков слабо сопротивлялись ее натиску. Здесь жили они – Дефективные, как их назвал Z1-14. Те, кого гигантский синтетический «принтер» отдела робототехники зажевал, искалечил и выплюнул. Абсолютное большинство Дефективных утилизировали, но до появления третьего поколения ранние модели ждала участь хуже смерти – их отправляли коридорный ад. Охранять. Догнивать. Сходить с ума. То, что могло оказаться впереди, Вивьен пугало, но от ощущения преследования где-то за спиной на затылке приподнимались волоски. Как быстро Бюро Робоконтроля обнаружит пропажу нескольких синтов и выйдет на Бинэ? Кто наткнется в темноте на обездвиженного Икс-Шесть и нажмет на ближайшую кнопку тревоги? Отопления не было – зубы у беглецов еле слышно стучали, и Вивьен с трудом контролировала свои. Приходилось постоянно светить под ноги – везде валялись какие-то ящики, штыри, болты, гвозди, погнутые металлические пластины. Под носком ботинка хрустнул битый стакан. Чья-то тень мелькнула в ответвлении от основного тоннеля. Человеческая. Черная. Вив перевела туда фонарик – пусто. Лоб мгновенная покрыла лихорадочная испарина. «Соберись, Остин!» – строго приказала себе Выжившая, воссоздавая в памяти голос Данса: тот всегда выводил ее из оцепенения на вылазках Братства в подобные жуткие места. Первое препятствие возникло через десять минут после начала пути. Две лазерные турели, словно черные жуки притаились под потолком, и это было чудо, что они их заметили. Вив положила руку на плечо Бинэ, выдала позицию противника. – Боже, – побледнел тот. – Не шевелитесь, – приказала Выжившая. – Они реагируют на движение. Все замерли, а синты, казалось, и вовсе перестали дышать. Ох, не воодушевляло Вивьен это лидерство. Водить за собой отряды – это таланты Джона и Данса, но даже они были в лучшем положении и имели огневую поддержку тех, кто умеет сносно стрелять. На ее же попечении оказались уборщики, садовники и прачки. Оставался разве что Патриот, но ствол в его руках так дрожал, что Вивьен запретила себе всерьез рассчитывать на него. – Я сниму правую, Лайам – левую. А вы, – она скосила глаза на синтов, – не вздумайте стрелять – чего доброго нас подстрелите. Тихо, чтобы гулкое эхо не донесло ни одного шороха до чувствительных датчиков, Выжившая навела прицел на турель. – Давай! Она попала – хватило двух зарядов. Бинэ выпустил пять, но сразил свою турель. Резкий запах горячего металла раздражал ноздри, которые уже привыкли, что в тоннеле не пахнет ничем. – Неплохая работа, – подбодрила она Патриота, который смотрел на свой карабин с такой улыбкой, словно до конца не верил, что тот способен стрелять. И тогда она увидела его. Не тень, не блик фонарика – его самого. Он мелькал на периферии ее зрения с самого начала побега, как соринка в углу глаза, как призрак. А теперь обрел полный образ. Все такой же мужественный, высокий и крепкий. – Как ты могла бросить нашего сына, зайка? – спросил Нейт. Вивьен попятилась, наступив на ногу невысокому синту с пятнами зелени на комбинезоне, и быстро зажмурилась, как ребенок в темной комнате, принявший за монстра свитер, висящий на спинке стула. – Мисс Остин? – тревожно позвал Бинэ. Она открыла глаза. Нейт исчез – лишь две груды металла, искрящееся проводами. Конечно, его не могло быть в этой комнате – ее муж умер больше шестидесяти лет назад. Она кидала комья рыжей земли на его заиндевевшее тело. – Я в норме, – бросила она, тряхнув головой, чтобы прояснить ее. – Теперь налево? Еще несколько турелей попались на пути, но теперь они не представляли сложности даже для Патриота, который начал привыкать к своему оружию. Все дула защитных машин были направлены от них, словно никто не рассчитывал стрелять в тех, кто пойдет из Института, а наоборот – никого не пускал в него. Темнота как будто стала еще гуще. Казалось, тишину можно пить, и хотелось сделать хоть что-то, чтобы оборвать ее. Перед лестницей они сменили ядерные батареи – это был первый подъем на другой уровень, и неизвестно, что их будет там ждать. В пролете между этажами лежала голова «второго», что напомнила Ника, когда Вив видела его в последний раз: грязная, облупившаяся, покрытая слоем пыли. Никто не замечал ее, пока голова не открыла желтые глаза-окуляры и не сказала: – У смерти у твоей серые глаза. Симпатичная подружка Z1-14 тоненько пискнула и отшатнулась, сердце Вивьен будто провалилось куда-то в желудок, но тут же вернулась на законное место, чтобы стенать там в своей костяной клетке. Со страха или от злости, Выжившая яростно пнула Дефективного, и тот покатился по ступеням, жутковато смеясь, будто говорящая кукла, у которой вот-вот сядет батарейка. – А эти Дефективные не такие и страшные, да? – Вивьен попыталась воодушевить команду, но синты выглядели так, словно вот-вот бросятся обратно в светлые и чистые институтские клетки. Патриот весь покрылся потом, да и самой Выжившей это нисколько не помогло – причудилось ли, что голова «второго» смотрела на нее, когда говорила? Коридор следующего уровня в точности повторял первый, разве что мусора и брошенной техники стало только больше. Теперь им стали встречаться детали бракованных синтов: ступни, грудные пластины, яблоки глаз. Синт-солдат в остатках белой брони лежал в бельевой корзине без рук и без ног, безумно вращая зрачками. «Клац. Клац. Клац» – щелчки его челюстей повторялись, как тиканье часов. Еще один, из «первых» внезапно высунулся из-за ящика и вцепился в лодыжку Z1-14, будто пытаясь укусить его своими железными зубами-капканами. Синт замер, позабыв, что вооружен, но Вивьен застрелила робота из карабина. – Когда я умирал, я был уверен, что ты позаботишься о нашем ребенке. Выходит, я ошибался? Вивьен резко развернулась. Нейт стоял в паре метров от нее, в черном пиджаке и галстуке-бабочке, словно вышагнул со страниц белого свадебного альбома с золотым вензелем «Н и В» на обложке. Смотрел он немигающе и отстраненно, как в телевизор во время самых немилосердных приступов ПТСР, а под отворотами пиджака расплывалось кровавое пятно. – Ты нашла нашего первенца. И сбежала от него, – добавил он. «Темнота и тишина породили его в моем воображении. Мне страшно, и я часто говорила о Нейте в последнее время, поэтому я и вижу его призрак», – под буханье сердца сказала себе Вивьен. Но что будет, если поговорить с призраком? – Тебя не должно здесь быть. Ты умер, и я тебя похоронила. Она отпустила его. Выплакала, выскоблила его из сердца – в этом сомневаться не приходилось. Он не должен ей являться. – Мисс Остин, с кем вы говорите? – Бинэ тронул ее за руку, Вив моргнула, и Нейт снова пропал. – Ни с кем, – ответила Выжившая и за свое вранье получила ослепительную вспышку фонарика в глаза. – Зрачки расширены. Бледность, повышенное потоотделение, галлюцинации, – скороговоркой пробормотал Патриот и приложил два пальца к трепещущей жилке под челюстью Вив. – И учащенный пульс. Вы что-то приняли? Вивьен сдавила пальцами веки – под ними жгло и пульсировало. Она не употребляла наркотики так давно, что не уловила у себя симптомов, которые поймал Лайам. Он продолжал буравить ее взглядом, а глаза у него были серые. Выжившая отступила от него, вспомнив слова говорящей головы на лестнице. – Я не под кайфом, – она помотала головой, и тут ее осенило. Рука потянулась к карману, являя на свет дротик с красным оперением. Лайам забрал его и просветил фонариком. – Откуда это у вас? – Икс-Шесть выстрелил в меня им, прежде чем я успела его отключить. Бинэ и Z1-14 переглянулись, и вид у обоих стал до крайности подавленный. Вивьен с трудом проглотила вяжущий сгусток слюны – дело плохо. – Что это за дрянь? – спросила она. – Охотничий транквилизатор, – процедил Бинэ выкидывая дротик в кучу мусора. – Охотники используют их, когда беглых синтов по какой-то причине невозможно деактивировать кодом отзыва. Он действует на центральную нервную систему и мгновенно выключает ее. – Я не синт, Лайам, – напомнила Вив. – Как эта штука подействует на меня? Патриот снова замялся, но под упрямым взглядом Вивьен долго отмалчиваться не смог. – Как психоделик смешанного типа, – неохотно ответил он. – Мы не проводили углубленные тесты на людях, но у вас могут быть какие-то общие симптомы наркотической передозировки: бред, приступы паники, паранойа. Почему вы не сказали мне про дротик, мисс Остин? Выжившая стыдливо опустила глаза. Икс-Шесть все же успел напоследок подложить ей свинью, а стрелять, конечно же, не стал бы – Отец наверняка дал ему соответствующий приказ. Упасть на приход во время важного задания! Даже Хэнкок, будучи сидящим на всем, что вкалывается, вдыхается и жрется, не позволял себе таких вольностей. – У меня не было никаких симптомов, поэтому я решила, что он на меня не подействовал. Я и сейчас в порядке, – неловко оправдалась она. Она так и не ощущала никаких признаков: сознание оставалось незамутненным, а тело – послушным. Вот только утренний туман в глазах Бинэ – он ее пугал. – Это может измениться в любую минуту. А без вашей поддержки все может обернуться катастрофой, – Лайам ссутулился, разочарованно запуская пальцы в волосы. – Вернемся, пока не поздно. Z1-14 шагнул к нему, возвышаясь на целую голову. Преодолев взрывозащищенную дверь, он будто расправил позвоночник и становился все крепче и увереннее, словно каждый шаг к свободе придавал ему мужества. – «Подземка» обещала нам имена, новую жизнь и свободу. Все здесь готовы рискнуть. Назад дороги нет, мистер Бинэ, – твердо заявил он. Синты за его спиной вторили ему кивками, хотя и тряслись от страха. Поджав губы в тонкую линию, Лайам посмотрел на них с сомнением, затем на Вивьен – с осуждением, как будто она сама приняла решение передознуться перед вылазкой. – Хорошо, – сдался он и обратился к беглецам. – Вот вам первый урок. Вместе со свободой приходит и ответственность. Все, что произойдет дальше – будет последствием вашего решения. *** На уровне выше они стали слышать монотонный гул. Поначалу он напоминал органную музыку, звучавшую в полной тишине за толстым слоем стен, но с каждым шагом становился все громче и пронзительнее, как хор мальчиков в католической церкви. Говорят, что в темное Средневековье таких детей кастрировали, чтобы даже повзрослевшие они пели как ангелы. Дефективные не были вооружены, но их становилось больше, а сами они – агрессивнее. Вели они себя как дикие гули: одни подползали и хватали за ноги, иные бежали на своих двоих и протягивали закостеневшие в ржавчине безкожие пальцы. Некоторых спутники просто перешагивали, другим дарили милосердное забвение. – Смрадное нечто из трубы, оранжевые апельсины падают на землю. Здесь так горячо, мамочка, так жарко, – высоким голосом ребенка тараторил «второй», от которого остались только голова и туловище. Женщины-синты, услышавшие детскую речь, начали плакать, и Вивьен остановилась, отстав от остальных, чтобы закончить страдания бедолаги. – Ты думаешь, что оставляешь близких тебе людей, потому что у тебя есть более важная цель, но на самом деле ты сама не знаешь, чего хочешь. Ты всех нас просто бросила. Ты плохая мать и плохая жена. Прежде чем погаснуть во лбу «второго», лазерная вспышка отразилась в холодных глазах Нейта. Кровь на его белой рубашке полностью закрасила ее красным. Слишком часто она говорила с Отцом о Нейте – вот он и отпечатался у нее в подкорке, чтобы явиться в этом пугающем роботизированном чистилище. Просто игра света и тени, как сон, что превращает в кошмар пережитые события тяжелого дня. Ничего особенного. – Наш сын уже взрослый, Нейт. Он во мне не нуждается, – она нашла себе мужество смотреть на него в упор, с вызовом, как на живого. – Разве это имеет значение, если он тебя любит? Вивьен не ответила и поспешила за остальными. Ей становилось жарко, хотя дыхание повисало в воздухе. Ангельское пение все приближалось и начало размеренно искажаться, будто кто-то давил пальцем на играющую в граммофоне пластинку. Из второстепенных коридоров доносились механические голоса: объявляли об ошибках, угрожали, несли какую-то неразборчивую околесицу, и ни у кого из беглецов не возникало ни малейшего желания пойти и проверить, что там. Левую стену тоннеля прорезал прямоугольник толстого стекла, за которым искрилась старая аппаратура, работающая, очевидно, от забытого автономного генератора. Лампочки мигали, как огни Добрососедства. Нет, ей нельзя его вспоминать, иначе… – Но порой любви слишком много, и она заставляет тебя метаться – то вверх, то вниз. В этот раз Вивьен не выдержала и взвизгнула, отшатываясь назад и сбивая бедром треногу с каким-то измерительным прибором на верхушке. По ту сторону стекла стоял Джон, но не тот, которого она знала, а совсем юный, беспечный. Еще даже не Хэнкок – Макдонах и с гладким лицом. Красный сюртук смотрелся на нем нелепо, золотые локоны выбивались из-под треуголки, а взгляд его холодных голубых глаз был каменным и пустым, как у мертвеца. – Если бы я выглядел так, ты бы выбрала меня, Вив, – даже голос его был чужим – звонким, лишенным той бархатной хрипотцы, что ласково будила ее по утрам. – Это не так, – пролепетала она. – Это неправда! – Я бы мог дать тебе то, чего не может Хэнкок, – жестоко настаивал юноша. – Настоящего сына, которого ты бы вырастила с пеленок, а не суррогатного мальчика-робота, на которого ты меня променяла. – Я не променяла, я… – Признай, Вив, таким я тебе нравлюсь больше, – он скрестил руки на груди, заискивающе заглядывая ей в глаза. – Ложь! – заорала она и со всей силы ударила кулаком в стекло. Боль мгновенно ошпарила ладонь и стала спасением – отрезвила. Кроме довоенных аппаратов по ту сторону не было ничего. Все это совсем не походило на то, что она испытала под действием препарата, который вколол ей Мэксон. В участке ожившие воспоминания спасали ее от ужасающей реальности, поддерживали ее светлыми моментами, не дающими забыть, что ей нельзя сдаваться. Сейчас же глубинные и самые худшие мысли, которые она упорно отвергала, выскребли себе путь из уголков ее подсознания и выползли наружу, чтобы терзать кошмарами. Дальше по коридору раздались выстрелы, и Вивьен бросилась туда. В комнате, заставленной серыми серверными шкафами, Z1-14 и Бинэ отбивались от толпы искалеченных «вторых». Выжившая присоединилась к ним, радуясь, что еще способна помочь, а значит, не бесполезна. – Как долго это продлится? – спросила она Бинэ, когда от лица застреленного ей синта отскочила челюстная пластина. Этот был последним. – Ваше состояние? Несколько часов, если не принять аддиктол. Но у нас его нет. Вив сдавленно выдохнула, сковырнула пустую батарею, поставила новую и затравленно уставилась в новый проход. Теперь монотонный звук пения был почти за стеной, но пели уже не ангелы. – Что вы видите? – деликатно поинтересовался Патриот, беглые синты, не считая Z1-14, смотрели на нее так, будто сейчас она слетит с катушек и начнет палить по своим. – Тех, кого я подвела, – сквозь зубы прошипела Выжившая и двинулась дальше. Ей нужно было защитить эту группу, доказать самой себе, что она приняла правильное решение бросить обоих Шонов. Злость обогрела ее, заставляя делать то, что и всегда – ломиться в самый эпицентр. Но когда они зашли в тот зал, храбрость выбило из нее, как пыль из ковра. Они оказались на широком балконе, под которым располагалась просторная лаборатория. Судя по всему, здесь когда-то работали студенты Массачусетского технологического, а сверху их могли контролировать преподаватели. Среди лабораторных столов, сложных аппаратов, напоминавших Томовскую «МИЛу» и громоздких электронно-вычислительных машин бродили, лежали, стояли Дефективные. Это они хором издавали ту мелодию, что на поверку оказалась пронзительным тонким гулом, который монотонно отражался от ржавых стен, не меняя громкость ни на децибел. Стекло разбитых мониторов похрустывало у них подногами, перетертое в крошку. – Что это такое? – пробормотал Z1-14, его девушка спряталась за его спиной, не в силах выдержать эту картину, и зажала ладонями уши. – Сигнал SOS для синтов ранних поколений, – тихо пояснил Лайам и потупился, словно почувствовал свою сопричастность в создании этого жуткого кладбища. – Если они ломались, то сигнализировали инженерам для ремонта. – То есть, они зовут на помощь? – спросила Вивьен. Бинэ не отозвался. Все синты, у которых были глаза, смотрели на них немигающим взором. У них словно был коллективный разум, потому что их черепа, ржавые, обгоревшие, со вмятинами и торчащими на манер дредов проводами, поворачивались на каждое движение на балконе. Когда бледные круги фонариков переставали их освещать, красные точки в их зрачках ярко вспыхивали, и сверху казалось, что в черноте лаборатории парят сотни, нет, тысячи кровавых светлячков. – Уходим отсюда, да побыстрее, – скомандовала Вивьен, но тут ее фонарик замер на одном из столов. Там, в своей полосатой футболке стоял Шон-синт. Лицо его густо покрывали слезы, он тянул к ней руки с таким страхом в глазах, что у Вивьен скрутило желудок. – Мамочка, пожалуйста, спаси меня! Забери меня отсюда! Я не хочу стать как они! – кричал он. – Шон! Инстинкт сработал моментально – Вивьен бросилась к парапету, но сильные руки крепко обхватили ее поперек туловища и стащили вниз, прежде чем она успела перекинуть вторую ногу. Барахтаясь в тисках Z1-14, Выжившая не сводила глаз с Шона. Кожа с его лица медленно сползала, как истаявшая восковая свеча, и обнажился молочно-белый синтетический череп с выпуклыми желтыми глазами. Челюсти его защелкали, будто жвала болотников, протянутые к ней маленькие пальчики удлинились, становясь похожими на железные когти. Бинэ подошел ближе, пытаясь успокоить, но его глаза были серыми. Голова синта сказала ей, что у ее смерти серые глаза. Этот парень сейчас убьет ее! По-звериному заорав от ужаса, Вивьен с несвойственной ей силой вывернулась из рук синта и бросилась прочь из лаборатории. Ноги сами несли ее по коридорам, пятно ее фонарика истерично бросалось на стены и пол. Она спотыкалась об останки синтов, коробки и провода. Галлюцинации почти обретали плоть, и за каждым углом теперь поджидали демоны, заставляли ее сворачивать то на одном повороте, то на другом. Один из них вышагнул прямо из стены и вырос перед носом. Левый глаз рассекал шрам, взгляд был столь же холодный, что и в тот день, когда Вивьен всадила последнюю пулю в его лысую голову. – Ты убила меня без всякого смысла, – сипло пробормотал Келлог. – Ты перешагнула через мой труп ради сына, но получила лишь мой револьвер. – Прочь! – Вивьен толкнула его, но на деле лишь пустоту, и вылетела вперед с вытянутыми руками. И понеслась дальше, не чувствуя тяжести карабина, прогибающего спину. – Почему ты была милосердна к другим, но не ко мне? – донесся позади его крик. «Я прощала других, чтобы не чувствовать вины перед тобой», – мысленно ответила ему Вив. Солью ело глаза, легкие горели, но она продолжала бессмысленный бег. Нужен свет! Немного света, звездного, солнечного – не имеет значения. Выбраться из Тартара любой ценой, пока разум окончательно не загнал ее в непроглядное безумие. Где-то впереди донеслись новые голоса, а вместо шипения лазерных лучей грохнуло дробью. Вивьен застыла – что-то знакомое было в этих звуках, нарушивших восставшую вокруг плотную тишину. Однако, она бросилась в другую сторону, подальше от голосов, обуреваемая страхом, что они не реальны, а порождены ее больным сознанием. Тупик. Белая кровать, что так похожа на гроб, голубое одеяло с рисунком из красных ракет едва покрывает впалую грудь. На обтянутом кожей черепе живы только синие глаза. – Я пытался вновь стать твоим сыном, мама. Но ты меня не приняла и оставила умирать с чужими людьми, – слабо прохрипел Отец, и Вивьен кинулась обратно, выбрала другой поворот. Голоса и свист пуль стали отдаляться. Вивьен не останавливалась, не желая говорить с галлюцинациями, что всплывали то справа, то слева от нее: Шон, Джон, Нейт, Келлог, маленький синт. «Бросила! Оставила!» – бросали ей вслед, но она сжала голову руками и закричала неистово, оглушающе, чтобы перебить их голоса, что казалось, звучали уже под сводами черепной коробки. Бежать! Выжить! Инстинкт выживальщика работает, даже если убегаешь от самой себя. За очередным поворотом ее ждала небольшая комната-склад. На ржавых стеллажах покоились моющие средства, порошки и ведра. Это было единственное место во всем тоннеле, где слабо горел свет – пробивался из-под мутного от пыли плафона под потолком. Тишина в этом месте оглушала, но казалось, что тут галлюцинации ее не достанут – они живут в темных материях и не любят, когда их рассекречивают. «Это просто действие психотропов. Оно пройдет. Нужно переждать», – эта мысль показалась Вивьен единственно здравой, и она закрыла за собой дверь и забилась в угол, плотно прижавшись спиной к холодному бетону. Скукожившись, она обняла себя за плечи и закрыла глаза, чтобы не думать ни о чем. *** – Вив? Сколько бы она ни просидела в этом закутке, это не помогло, потому что когда Вивьен открыла глаза, над ней стоял Джон Макдонах. Свет не помог – демоны продолжали приходить, но не осталось сил снова скрываться от них. Любой зверь будет бороться, если загнать его в угол, как бы ему ни было страшно. Выжившая пружинисто поднялась и нацелила карабин в грудь галлюцинации. Джон инстинктивно вскинул в ответ дробовик, но тут же отвел ствол в сторону стеллажей. – Это что-то новенькое, – озадаченно пробормотал он. Что-то в нем изменилось, и равнодушный холод будто исчез из голубых озер под длинными ресницами. Это лицо, обрамленное вьющимся вихрем золотых волос, было самым красивым из всех, что Вивьен приходилось видеть, но полюбила она не его, а то – со шрамами, с провалом вместо носа и беззвездной космической бездной в глазах. Поэтому она не верила в этот морок, что будто пытался усыпить ее бдительность. – Не подходи! – она подняла карабин выше. Он послушно сделал шаг назад, медленно прислонил ружье к дверному косяку и поднял руки в примирительном жесте. – Знаю, мы слегка опоздали, и вообще у тебя чертовски дохрена поводов на меня злиться, но… – тут он замер, сощурился, внимательно вглядываясь в ее зрачки, которые наверняка оставались расширенными. И усмехнулся, почти как Хэнкок. – Вив, ты что, под кайфом? Выжившая моргнула несколько раз, но это не помогло, и более того – в коридоре она услышала голос, напоминающий голос Маккриди. – Хэнкок, если у нее бэд-трип, она может быть опасна. Ты бы валил оттуда, а? – предложил снайпер. А он-то с какого хрена ей глючится? – Роб, у тебя же был где-то аддиктол для Кейт? Давай сюда. Теперь бери Данса и Дикона и выводите наших синтов наружу, а за меня не беспокойся. Мы догоним, – спокойно отозвался юноша, и не сводя с Вивьен взгляда, протянул руку куда-то за дверь. – Разве ты забыла, что никогда нельзя уходить в трип в одиночку? В пальцах у него мелькнул красный ингалятор, похожий на те, в которых содержится винт. Джон предложил его Вивьен, но та испуганно прижалась спиной к стене, подняв ствол так высоко, что теперь он указывал галлюцинации в лоб. Или не галлюцинации? Она запуталась, окончательно потеряв границу между явью и видениями, и готова была выстрелить хоть в него, хоть в себя – лишь бы это прекратилось. – Просто прими его, солнышко, – Джон говорил с ней ласково, спокойно, как с потерявшимся ребенком. – Я обещаю, что тебе сразу станет легче. – Нет! – огрызнулась она. – Ты, Нейт, Шон… Вы преследовали меня все это время, говорили такие вещи… Я теперь не знаю, что реально, а что нет. Твое лицо… Это не ты! Я тебе не верю! На лице его промелькнуло задумчивое выражение, какое бывает у докторов, когда те определяют диагноз по симптомам. Затем он кивнул, будто сам себе, и спрятал ингалятор в карман. – Хорошо, – миролюбиво предложил он и сделал к ней крохотный шажок, почти вжимаясь лбом в дуло карабина. – Существует способ проверить, реально то дерьмо, что ты видишь на приходе, или нет. Глюки не врут. Они никогда не скажут тебе то, чего ты не знаешь. А я скажу. Загнанная в угол душа металась, просила слушать этот голос, что с каждым словом казался все более знакомым – тем самым хриплым и родным. Больной разум уже гудел, как те несчастные Дефективные, обреченные своими создателями на вечные стенания. Джон упрямо щелкнул пальцами, заставляя ее вновь сфокусироваться на нем. – Вив, смотри на меня, ладно? – продолжал он. – Я не должен был отпускать тебя. Ты сказала мне, что не знаешь, как с этим справиться, но правда в том, что я тоже не вывожу. Понятия не имею, как все исправить, но… – он запнулся, стиснул челюсти и вновь поднял на нее прямой, честный взгляд. – Черт, да я готов пережить еще с десяток гулификаций, лишь бы ты осталась рядом со мной. Я буду твоим другом, врагом, кем угодно, но чтобы ты была в моей жизни. Вдвоем против всего мира, помнишь? Без тебя моя борьба не имеет никакого смысла. Сухие губы ее задрожали, непрошеные слезы навернулись на ресницы, и она снова зажмурилась. Но он никуда не уходил, он ее не бросал. Сквозь плотно сомкнутые веки она услышала его тихий, разочарованный вздох. – Ладно. Есть еще один способ. Дай мне зажигалку. Видя ее колебания, Джон медленно протянул ей ладонь. – Доверься старому наркоману – это сработает. А если нет, можешь выстрелить, – заверил он и храбро ткнулся лбом в дуло карабина. – Это будет даже приятно – умереть от твоей руки. Галлюцинацию ведь нельзя убить, но эту, подумалось Вивьен, наверное можно. Она вытащила из кармана кожанки серебряный кубик, который Джон оставил ей вместе с письмом после расставания, и вернула владельцу. Он взял его привычно, как давно свою вещь, и откинул металлическую крышку. – Протяни руку ладонью вниз, – попросил он. Вив подчинилась. Еще с тех давних пор, когда они решили стать напарниками, голосок внутри нее всегда шептал ей: «Следуй за ним и останешься в живых». И еще ни разу не соврал. Его взгляд скользнул по полосатой повязке на ее запястье. – В первый и последний раз я делаю тебе больно, – с едва слышным сожалением сказал Джон и чиркнул колесиком зажигалки. Жар пламени, вскочившем на краешек фитилька, обжег вспотевшую ладонь Вивьен. Выжившая сморщилась, закусив нижнюю губу до крови, но не убирала руку, пока боль не стала нестерпимой. Он первым прекратил пытку, не в силах слышать ее глухой стон, но даже когда огонь погас, частичка его продолжала жечь кожу. Вивьен распахнула веки и увидела Джона таким, каким она его узнала и каким полюбила – со шрамами и глазами черными, как самая непроглядная ночь. И это была единственная тьма, которая ее не пугала. С минуту они стояли друг напротив друга, дышали одной тишиной и молчали, а потом Вив медленно опустила карабин. Он выскользнул из ослабевших пальцев, и она рухнула на колени вслед за ним. Хэнкок опустился напротив нее на корточки и снова протянул ей ингалятор. В этот раз Вивьен вцепилась в него, как радтаракан в кусочек кекса, и сделала глубокий вдох. – Полегче, солнышко, – предупредил Джон и остановил ее руку, когда она собралась вдохнуть снова. Лекарство имело привкус аниса и мгновенно заморозило рот, но паника ослабила хватку своих цепких когтей и медленно отступила. Лишь теперь Вивьен осознала, что с того момента, как дротик воткнулся в кожу, она ни минуты не мыслила трезво. Воспоминания о призраках и ужасных картинках окружающей действительности теперь стали четче, словно эскиз на картине тщательно обвели грифельным карандашом. Слова их тоже не забылись и теперь монотонно повторялись где-то в глубине самой Вивьен. – Джон, – отчаянно прошептала она, теперь уже уверенная в том, что это он, а не иллюзия. – Прости меня… Ты просил меня не возвращаться в Институт, а я не послушала. Я все испортила, все это из-за меня… Я всех подвела, Джон, от всех сбежала – от тебя, от Шона, от… Тут она по-детски разрыдалась, не в силах больше думать о маленьком мальчике, оставленном в крохотной кладовке, и продолжала посыпать голову пеплом, не разбирая собственных причитаний. Джон терпеливо подождал, пока она окончательно запутается в словах и наконец замолчит, а потом осторожно коснулся ее подбородка и оставил на ее разгоряченном лбу поцелуй. Мимолетный, но будто коснувшийся самого сердца. – Эй, Вив? – тихо позвал он и взял ее обожженную руку в свои ладони с такой осторожностью, словно в племени его зажигалки она сгорела дочерна и грозила рассыпаться пеплом. – Я не знаю, что случилось в Институте, но мы все уладим. Мы справимся с этим вместе, слышишь? Она слышала, а точнее, мысленно тянулась на этот бархатный голос, что как маяк выводил заблудшую лодку из лабиринта острых рифов. Аддиктол расслабил мышцы и наполнил голову приятной усталостью, как после продуктивного дня. Ей хватило сил лишь на то, чтобы доверчиво кивнуть ему в ответ. – Давай валить из этой дыры, – предложил Джон, подхватил ее на руки и унес в темноту. *** Возвращение на поверхность пролетело мимо Вивьен – она помнила лишь запах резкого одеколона и надежные руки, что выносили ее из темноты под холодный взгляд желтого полумесяца и алмазной мозаики звезд. Мир был все так же красив, каким Вивьен его помнила – огромный, свободный, необъятный и неограниченный ничем, кроме смерти, что рассеялась невидимыми греями радиации в каждом его клочке. Первое, что она увидела, когда Хэнкок шагнул из дверного проема с грубо сорванной гермодверью, были знакомые оранжевые пятна на белом корпусе катера, покачивающегося на черной глади реки Чарльз. Его хозяин возился на корме, поднимая якорь, сваренный из обрезков металла. Невидимый шрам от предательства старого гуля неприятно потянуло. – Очухалась, Вив? – поинтересовался Хэнкок, который наверняка притомился тащить ее на себе по многочисленным тоннелям и лестничным пролетам. – Какого хрена здесь вообще творится? – ошарашенно спросила Вивьен. Голос будто заново прорезался – ветер, несущий сладковатый запах реки, хлынул в легкие и вдохнул в нее жизнь. Джон усмехнулся, слегка сжав ее ногу под коленкой. – Вот теперь я узнаю мою девочку, – мягко сказал он и поднял голову. – Принимай внучку, Фрэнк! Знакомое лицо, икрещенное рытвинами и морщинами, словно черновой рисунок, в сердцах заштрихованный художником, просияло при виде Вивьен. Он улыбался ей той самой теплой и домашней улыбкой, что в прошлый раз обманула ее. – Здравствуй, малышка, – поприветствовал Фрэнк Таффингтон, перекрикивая шум бухтящего мотора, и протянул ей руку. Джон помог ей подняться на борт прямо с рук, чтобы ей не пришлось мочить ноги в воде, и ловко запрыгнул следом. На корме шла какая-то бурная деятельность – дрожа на ноябрьском ветру, синты-беглецы снимали с себя одинаковые институтские комбинезоны и облачались в пустошное тряпье, кто во что горазд: куртки мусорщиков, плащи-пыльники, грязные тулупы неопределенного цвета. – В воду, в воду кидай! – ворчал на них Роберт, коршуном глядящий на противоположный берег. – Любой снайпер эту яркую хрень за пять миль разглядит! В белом остался только Лайам Бинэ, который голосил так, что все болотники в округе попрятались. – Я должен вернуться! – орал он. – Там мои родители, моя работа! Там еще много синтов, которых я хотел спасти, в конце-концов! Дикон скрипнул рукавами своей пижонской косухи, скрещивая руки на груди, и скорбно покачал головой. – Прости, Патриот. Ты слишком много знаешь о «Подземке», чтобы позволить тебе вернуться в Институт. Ты же в курсе, что такую информацию они вытащат из тебя даже без всяких пыток. – Почему вы не сказали мне, что это путь в один конец! – ученый побелел так, что лицо его стало таким же бледным, как и его волосы. – Потому что тогда ты отказался бы нам помогать, – спокойно объяснил агент. – Как вы могли так со мной поступить после всего, что я для вас сделал? Я вам доверял! Я рисковал всем, чтобы помочь синтам. И это ваша благодарность? Мисс Остин, скажите же вы им! Вивьен виновато потупилась, не в силах глядеть на него. Она догадывалась, что такой исход возможен. Этот доверчивый парень из полной семьи просто хотел приключений, разбавивших его скучную жизнь, и никак не ожидал, что ему придется не только пройти через один ад, но и застрять в следующем. Не найдя поддержки, Патриот перестал кричать, а только медленно открывал и закрывал рот, как выброшенная на берег рыба. Переодевшиеся синты расселись по скамьям вдоль бортов, избегая встречаться с ним взглядом. Маккриди и Данс дежурили на носу и на корме, следя за окрестностями, но ночь была удивительно тиха и спокойна. Серые развалины института невинно возвышались вдалеке, на той стороне реки спал Бостон, тонувший в темноте, если не считать яркого купола света от прожекторов Даймонд-Сити. Вот бы снова увидеть, как он купается в огнях. До Войны это было было завораживающее зрелище. Фрэнк ничуть не изменился – все тот же джинсовый комбинезон, те же морщинки-лучики вокруг глаз. На травянисто-зеленые глаза старика навернулись слезы, когда он обнял Вив так крепко, что стало невозможно вздохнуть. – Снова назвал тебя «малышкой», ты уж прости, – пробормотал он ей в ухо. – Старикам сложно переучиваться. – Ты теперь с «Подземкой»? – поинтересовалась она, не зная, куда деть руки – положить ему на спину или оставить висеть вдоль тела. Он отстранился, утроил широкие ладони ей на плечи и отрицательно покачал головой. Фрэнк не переставал улыбаться. Казалось, он забыл, как стоял перед ней на коленях с дулом револьвера, вдавленным в лоб. – Я ведь уже говорил тебе, что ты хорошо выбираешь себе друзей, – сказал Таффингтон. – Когда они пришли за помощью, я с радостью согласился. Я переброшу вас на тот берег к Бэк Стрит – оттуда два шага до Даймонд-Сити. А этих ребят, – он кивнул подбородком на синтов-беглецов, что испуганно озирались по сторонам, – я отвезу в безопасное место. Вивьен мельком глянула на Джона, стоявшего рядом с Дансом на корме с таким самодовольным видом, что не пришлось сомневаться – это он придумал задействовать Фрэнка. Он отлично разбирался в людях и знал, что старик захочет искупить вину. – После того, что я тебе сделал, я потерял покой, – виновато пробормотал Таффингтон, возвращая внимание Вив. – Только так я мог попросить у тебя прощения. И тогда Вивьен уже сама его обняла. После пережитых ужасов она была рада и ему, и Пайпер, и вообще всем, кому она когда-то сохранила жизнь – хотя бы их фантомы не будут терзать ее чувством вины. – Я давно тебя простила, Фрэнк, – сказала она, прижимаясь к его груди. Старик не ответил, глядя куда-то ей за спину. – Этот мальчик с вами? – спросил он. Вив обернулась, и внутри нее что-то оборвалось. Маленький Шон стоял по колено в воде, сжимая в руках коробочку стелс-боя. Поверх полосатой футболки не было даже тоненькой курточки, и мальчик дрожал от ветра и ледяной воды, пропитывающей джинсы насквозь. – Шон… – пролепетала Вивьен, и это все, на что она была способна. Он шел за ней все это время? По страшным коридорам, мимо бракованных синтов, совсем один? – Ты забыла свой Пип-Бой, мам, – непринужденно, словно он догнал ее на лестнице, а не прошел через кладбище, сказал Шон и снял с плеча в голубой школьный ранец, расстегивая молнию. Родной зеленый огонек мелькнул в ночи, веселый Волт-Бой мигнул хозяйке правым глазом, а счетчик Гейгера затрещал, предупреждая о радиоактивной дряни в воде. Не сговариваясь, Джон и Вивьен оказались на краю борта, протягивая Шону руки и вытаскивая на катер. Выжившая усадила его на скамью, села рядом и накинула на худенькие плечи одну из лишних курток, в которой Шон стал похож на котенка, завернутого в одеяло. Все присутствующие обступили ребенка, а тот улыбался, запрокинув голову к небу. – Какое тут все огромное, мам! – восторженно изрек он. – Как ты открыл дверь? – ошарашенно спросил Бинэ, позабыв, что страшно зол. – Я ведь запер ее на четвертый уровень защиты. – Взломал, – ответил мальчик таким будничным тоном, как если бы речь шла о вскрытии обертки от шоколадки, а не о сложной системе институтского терминала. – И сейф в комнате Отца тоже. Мне нужно было достать это. Держи, мам. Он сам надел манжету КПК на руку ошарашенной матери. Скрипка Страдивари, академическое рисование, взлом терминалов. Что еще Шон и Ли вложили в этого ребенка? – И ты шел за мной, чтобы отдать его? – глупо спросила Вивьен, но мальчик покачал головой. – Не только, – он положил ладонь ей на руку. – Мама, забери меня с собой, пожалуйста! Что Вивьен могла на это ответить? Что она вырвала кусок своего сердца, принимая решение оставить его? Что едва не свела себя с ума, сомневаясь, поступила ли правильно? Как она скажет ребенку, который проделал ради нее такой путь, что ему с ней нельзя? Отец будет искать его и обрушит свою синтетическую мощь на всех, кто будет укрывать его. Вивьен мягко положила руку на плечо Шона. – Малыш, мы не можем… – Мы заберем его с собой, Вив. Только в бою Джон обращался к ней так строго, как бы говоря, что его непременно стоит послушаться. А это точно он настаивал, что не примет никаких детей, никогда? – Ты уверен, Джон? – неверяще спросила она. Хэнкок присел перед ними на корточки. Шон смотрел на него без страха или стеснения, но с огромной надеждой, переводя взгляд с него на мать, и понятия не имел, какая глобальная дилемма этих двоих сейчас решалась. – Кажется, малой у нас гений, – Джон хулигански подмигнул Шону, и тот скромно покраснел. – По-моему, он отлично приживется в добрососедской шпане. Данс и Роберт переглянулись и синхронно пожали плечами, мол, Остин и Хэнкок едва выбрались из одной передряги и с корабля на бал лезли в другую. Тут даже бывший паладин не стал возражать – лишь с любопытством разглядывал уменьшенную версию такого же как он, синта. – Мы тут как на ладони, малышка, – поторопил Фрэнк, отваливаясь от руля. – Так что решай скорее, и отчаливаем. Все аргументы, выстроенные против, рассыпались от одного лишь пронзительно-синего взгляда, в котором Вивьен увидела свое отражение. Катер уплыл, не оставив на берегу ничего, кроме белых институтских тряпок, плавающих среди тины и мусора.