Конец света – веселись!

Нет. Нет, нет, нет. Просто – нет. Этого не могло случиться. Не с ней. Левая рука словно горела, как если бы по венам снова бежал радиоактивный наркотик, но наплечник принял на себя основной удар и поджарился дочерна. Теперь он болтался на плече, будто забытый на гриле браминий стейк. Они с Маккриди лежали на узком балкончике и прятались за металлическим ограждением, горячим от ударов энергетического оружия. Наемник навалился на Джона всем своим весом и болезненно втыкался в ребра острыми, как колья, локтями. – Да слезь ты с меня уже, – прорычал Хэнкок, и тот послушно скатился на пол. Это Роберт спас его от града выстрелов, утянув за ограждение. – Стреляй уже, Роб. В задницу код отзыва, если голова старейшины и без него отлично попадает в перекрестие прицела. Маккриди спустил курок на секунду раньше Мэксона, но его пуля не взяла цель, остановленная бронированным стеклом. А вот Мэксон попал. Лишь тогда трусливый Джон Макдонах узнал, что действительно представляет из себя страх. – Вив! Собственный крик повторялся у Джона в ушах, будто записанный на диктофон. Сердце прыгало в груди, как безумное, мир у него перед глазами подернулся серой дымкой. Он ошибся – это не могла быть Вивьен. Слишком большое расстояние, да и не то чтобы он бережно относился к своему зрению, чтобы про прошествии лет оно оставалось достаточно острым. Ее любимая черная кожанка. Ее короткие волосы. Его любимый человек. И все равно – он обознался. Наркоманы, даже бывшие, не склонны верить своим глазам. Просто иди к ней и найдешь ее живой. Джон ухватился за эту мысль, как за последнюю дозу винта, и запретил себе думать все другие, но шею все равно стягивало колючей проволокой. В крошечной административной квартирке, где засели бостонцы, будто супермутанты порезвились. Фотографии, посуда на кухне, книги, статуэтки и вазочки на комодах – все было перевернуто и опалено энергетическим огнем, и так было в каждом жилище. Синт-слуга из «вторых» лежал расстрелянный между ванной и спальней – раздвижные двери занудно бились о его пялившуюся вникуда пластиковую голову, пытаясь закрыться. От кабинета Отца их разделял еще один жилой блок. Нужно было преодолеть два стеклянных перехода, чтобы добраться до цели. Снова началась стрельба. Солдаты повалили по левому переходу, и не было смысла больше убегать от них – наверняка Мэксон отдал приказ разделаться с бостонским сбродом, что вклинился в разборку больших парней. Джону это обстоятельство казалось ужасно досадным препятствием на пути к кабинету Шона. Хэнкок нырнул к краю перил, поближе к изогнутой стеклянной кишке, вынул гранату и выдернул чеку. Снаряд полетел, ударился о голубоватую поверхность, взорвался. Осколки посыпались на солдат. Маккриди высунулся, сделал выстрел и попал, и Джон последовал его примеру – грохнул дробовик. На входе в блок неприятель встретился с сопротивлением бостонского ополчения с Дансом и Хэйлин в авангарде – двое рухнули от мощного луча «Выжившего». Хэнкок и Маккриди покинули балкон, присоединились к остальным. Им повезло, что старейшина не отправил по их душу солдат в силовой броне, иначе перестрелка бы затянулась. Для Джона все вокруг замедлилось, как под действием винта – он остался единственной живой смертоносной точкой. Он не чувствовал ни боли, ни веса дробовика, вообще ничего. Но даже так сражение показалось ему бесконечно долгим. Оставшиеся в разбитом переходе враги смекнули, что в блоке их не ждет ничего хорошего, и отступили. Похоже, их приказом было лишь задержать противника, давая Мэксону уйти, а не полностью зачищать этаж. Бостонцы перешли в атаку, не давая противнику перегруппироваться – бросились по битому стеклу в следующий блок. Братья Стали заняли местные квартиры, но тратить время еще и на них Хэнкок уже не мог себе позволить. Оставив часть ополченцев разбираться, они с Дансом, Хэйлин, Робертом и еще тремя людьми устремились в следующий переход. Тот еще был цел, но тут и там виднелись дырки от пуль. Коридор отлично простреливался, и они бежали пригнувшись и полагаясь на удачу, как и всегда. Просторный холл перед кабинетом Отца оказался пуст, на полу блестело металлическое конфетти расстрелянных лазерных турелей. Труп послушницы с дырой в виске скорчился на верхней ступеньке, словно девушка собиралась ползти вниз на четвереньках. Хэнкок почти не обратил внимание на черные солнцеобразые пятна лазерных ожогов на белых стенах, беспорядочно мигающие лампы и следы грязи, принесенной с Пустошей – здесь стало почти как дома. Он шагнул к раздвижным дверям и сощурился от света в щели меж створок. Сейчас дверь откроется, и она подарит ему взгляд своих синих глаз. – Вив? – позвал Джон. Мусорный ветер однажды занес в Добрососедство гуля-комми, и тот по-пьяни рассказывал Хэнкоку, что в Китае белый – цвет траура. Если так, то в кабинете Отца проходили чертовы похороны. Ответом было молчание и эхо выстрелов за толстым стеклом окна. Джон приблизился, медленно обходя кровать с трупом Отца. Сперва он увидел ноги в тяжелых латаных чудо-клеем ботинках, острые коленки, торчащие из порванных джинсов, и заклепки на кожанке, запекшейся в корку на тощем теле. Пустая левая рука с тонкими пальцами распростерта ладонью вверх, Пип-Боя нигде не видать. Слишком много белого света выжгло все спасительные тени, сделало ее кожу алебастрово-прозрачной, как у призрака. Еще один шаг, и он увидел лицо. – Солнышко… – сказал Джон надтреснутым голосом. Пол вдруг стал стремительно приближаться – и вот он уже неловко растягивается рядом с ней. Невидимая проволока продолжала наматываться на шею, петля за петлей, не давая глотнуть кислорода. Заставить себя подняться хотя бы на колени, притянуть и прижать к себе тело, которое раньше казалось таким легким. Все должно быть не так. Она была его светом, его смыслом. Она не могла все бросить на полпути – это не про Вивьен Остин. Это противоречило сказке, в которой красавица полюбила чудовище, и вместе они победили злодея. Сказке, ради которой он жил последние дни. «Насколько же это жалко – быть тобой, Джон Макдонах. Ты всерьез думал, что заслужил сына, дочь и женщину, которая несмотря ни на что будет любить монстра? Такие как мы не созданы для этого», – гоготала одинокая вечность в красном сюртуке. – Вив, как же так? Если твое обещание вернуться ко мне было шуткой, то это совсем не смешно, солнышко… Что я скажу Шону? – Джон уткнулся лицом в ее иссиня-черные волосы, что блестели, как заламинированная пластиковая карточка. Он не ответил, что тоже любит ее. Не знал, что в Переулке Висельника она прощалась по-настоящему. Слезы даже в детстве давались Джону нелегко, но сейчас они бежали из глаз без всякого труда, прокладывали кривые дорожки между бороздами на лице и срывались с подбородка. Он трясся всем телом, задыхался от рыданий так, что болела грудь. Рука, пытавшаяся прижать Вивьен ближе, то и дело задевала сожженную плоть, и тогда сочилась кровь – ладонь стала черно-красной. То, что Данс и Роберт в комнате, Джон понял лишь когда наемник схватил со стола керамическую кружку и со всей силы швырнул в стену. Недопитый кофе теперь стекал по ней коричневыми разводами. – Твою мать! – сквозь зубы выругался наемник и ударил прикладом карабина в монитор терминала, который и без того был изрешечен пулями. Какое-то время Роб продолжал крушить мебель, а потом рухнул на офисный стул, уткнулся в локоть и зарыдал. Данс просто стоял и смотрел в мертвые глаза Вивьен, но челюсть его окаменела от плотно стиснутых зубов. Хэнкок все крепче вжимался лицом в мокрые от его слез волосы Выжившей, пытаясь почувствовать хоть что-то, кроме запаха горелой плоти, в котором, к его ужасу, различались приятные отголоски жареной свинины. От нее не пахло ничем знакомым и родным, но что-то же должно было остаться! Он поднял голову, вгляделся в тонкий шрам, обрамляющий правый глаз. Он безумно любил ее шрамы, детально изучал каждый, пока она спала. Надежда – самая опасная зараза, которую можно подхватить в Содружестве, но она хитрая, как вода. Она всегда найдет способ просочиться. И она же, паскуда, очень недолговечна. Джон взял ее за правую руку, безвольно свисающую с его колена, и глаза его придирчиво сузились до узких щелочек. Еще теплая кожа между большим и указательным пальцем была атласной, словно Вив вообще не пользовалась этой кистью. Он резко откинул голову назад, чтобы остановить слезы, и их соленые остатки окропили его виски и попали в уши. – Это не Вив. Черт, это прозвучало так, будто он в стадии отрицания. Последовало мгновение тишины. Друзья смотрели на него так, словно он начал дичать прямо у них на глазах, и он сам усомнился, что этого не происходит. – Джон… – сочувственно обронил Данс. Ох, как же он ненавидел такие взгляды. Даже нависая над ним, высоченный Данс впервые казался маленьким и хрупким – эффект усиливали безвольно опущенные плечи и прерывистое дыхание, словно бывший паладин боролся за каждый вдох. – Вот только не надо на меня так смотреть, Данс, – огрызнулся Джон и осторожно опустил тело на пол. Теперь оно казалось ему чужим, и он даже устыдился, что минуту назад отдавал не предназначенную ему боль. – Потери на войне неизбежны, Джон, даже такие, – синт сделал осторожный шаг к гулю, переступил через брошенный Хэнкоком дробовик, отрезая его от хозяина. В строгом голосе трепетала дрожь, расходящаяся с хладнокровием произнесенных им слов. Роберт так яростно растер глаза, что белки их стали красными, как у некоторых гулей. Стараясь не смотреть на вмятину на стекле, оставшуюся от его неудачного выстрела, он медленно обходил Джона по широкой траектории. Неужели они оба думают, что он сейчас вскроет голову женщины, чтобы проверить свою теорию? Ноги тряслись, как разваренные спагетти, когда он поднимался, и пришлось уцепиться за карбоновую крышку кровати Отца. Лицо у того было таким же белым, как и у Выжившей. Хэнкок невольно пожалел старика – в этой комнате его труп никого не интересовал. Джон провел рукой по воспаленным глазам, сдавил ладонью сведенное в спазме горло. Твердая рука Маккриди сжала его плечо. – Приятель, – ласково, как к больному ребенку, обратился наемник. – Мы с тобой видели столько чудес, что я легко поверю и в это. Их взгляды встретились, и Джон увидел в синеве снайперских глаз надежду. А когда Роберт жестко уперся ладонью в его шею, притянул к себе и довольно болезненно ткнулся своим лбом в его, ту же надежду он разглядел в своем отражении у него в зрачках. Вивьен была их яркой довоенной звездой – она сияла на небосклоне их жизней, нежная, любящая, понимающая. Спокойная, как ночное озеро и всегда готовая выслушать, как заботливая мать. Даже если Маккриди делал вид, что отрицание Джона не просто попытка сбежать от реальности, он тоже не был готов отпустить ее. – Если ты ошибся, я буду первым, кто подставит тебе свое плечо. Но пока это дает нам топливо двигаться дальше, мы будем верить, верно, Джон? – окрепшим голосом сказал Роб, и в эту секунду Хэнкок почувствовал с ним родство, как с братом. В пустой черной области, где лихорадочно пульсировала в агонии любовь к Вивьен, Хэнкок отыскал нечто иное – обогревшее его в ледяных водах скорби. Он сделал шаг к Дансу, неуверенный, будто знал о ходьбе только в теории, но не на практике. За дверями возбужденно гудели голоса – ополчение вышло победителем из стычки у квартир. – Мы ждем твоих приказов, – топливом для Данса стал сидящий в его искусственном сердце солдат, готовый безоговорочно подчиняться своему лидеру и отринуть все остальное. Хэнкок поднял дробовик, и его отполированный ствол будто вытянул дрожь из его пальцев. Заодно забрал и сунул за пояс револьвер Вивьен, отнимать который Братство побрезговало. Проверив патроны в стволе, он глянул на парней, что проследовали за ним в ад, невзирая на все ошибки и безумие рисковых идей, способных отвадить любого, но не их. – Пора разобраться с Мэксоном по-добрососедски, – прорычал он и вышел из белого склепа, даря умершим долгожданный покой. *** Деревья в основном зале полыхали, истоячая удушливый запах, и Артур закашлялся, пряча нос и рот в грубую кожу перчатки. Как это вышло, он не интересовался, но тяжелую поступь Кадена узнавал на каждом шагу: в оторванных конечностях синтов, в прожженной полимерной коже «вторых» и глазных яблоках «первых», перекатывающихся под ногами. У комнаты с желтым знаком в виде тарелки и столовых приборов лежал старший рыцарь с грудью такой же обгоревшей, как у Остин. Еще один солдат уткнулся лицом в небольшой бассейн с водой, от его головы расходились розовые разводы. На верхних этажах продолжались локальные стычки с синтами и бостонцами, и телохранителю Гарнету приходилось постоянно следить, чтобы никто не сверзился на голову старейшины. Несмотря на активное сопротивление, Мэксон ждал куда большего от Института. Потери Братства не шли ни в какое сравнение с потерями среди машин, и Артур начал задумываться, а стоило ли вообще ломиться сюда насильно? Возможно, после смерти Отца ученые бы сами открыли Братству двери и отдали бы все свои технологии. И все равно что-то жгло затылок – ощущение, что кампания по захвату проходит слишком гладко. Каден ждал Мэксона у входа в отдел высших систем. – Почему так долго? – резко спросил он, от нетерпения забывая про субординацию. Мэксон провел облаченной в перчатку рукой по зализанным волосам и почувствовал, что кончик пальца, нажавшего на спусковой крючок гатлинг-лазера, слегка дорожит. – Остин вывела из строя терминал директора и поставила блокировку всех отделов Института. Но нам удалось снять ее с реактора, – Квинлан ответил за Артура, потому что не пристало старейшине отчитываться перед стражем. Черные, миндалевидные глаза Кадена сузились, не отрываясь от Мэксона. – Ты убил ее? – Остин мертва. Он ожидал подъема, когда оборвал жизнь последнего настоящего человека, видевшего мир до Великой Войны – все-таки это была одна из немногочисленных побед Артура, когда за спиной у него не стоял Каден. На деле же это было как попасть в сложную цель, когда вокруг никого нет, чтобы это засвидетельствовать и восторгаться. Буднично и всего лишь удовлетворительно, как секс с вашингтонской шлюхой. Остин была дезертиром и предателем, это факт, и все же она была человеком, а Мэксон никогда не чувствовал себя героем, убивая немногих оставшихся в живых людей. Квинлан уже предложил внести этот поступок в его биографию, но Артур разрешил записать это событие только в братские Хроники – обезличено «убита в ходе спецоперации по захвату Института». Вивьен не Пастырь и не Коготь Смерти – не чудовище, чью голову можно повесить над столом. В этом не было славы, и Мэксон злился на себя и на чертов палец, спустивший курок. Каден равнодушно кивнул – он тоже не видел в смерти Остин ничего особенного. Старейшина снова шагнул в удушающий плен своей силовой брони, забрал у телохранителя Гарнета свой «Последний суд» и повел войска дальше – в отдел высших систем, где располагался реактор. Его захват позволил бы Братству полностью взять Институт под свой контроль. Каден рассчитывал, что после этого все закончится: ученые пожертвуют искусственными жизнями, чтобы сохранить свои – настоящие. Уже на входе их начали обстреливать потолочные турели, а из всех коридорных ответвлений хлынула волна «первых» и «вторых». Кабинеты пустовали – гражданских наверняка спрятали в других отделах, так как знали, что Братство непременно ринется сюда. Охотников тоже не наблюдалось, и Мэксона это тревожило – только они представляли для солдат реальную угрозу. Распинывая останки разрушенных человекоподобных машин, войско продолжало движение, пока не наткнулось на фотонно-резонансный барьер, представляющий из себя плотную стену лазурных и слегка шипящих лазерных лучей. Скриптор Нейсери прильнула к терминалу, снимая блокировку. Ученые не озаботились тем, чтобы сердце Института билось в золотой клетке. Помещение реактора напоминало цех довоенного завода по типу «Корвеги», квадратный и безликий – типовой. Толстые кабели свешивались с бетонных стен, как жухлые лианты, свет тревожно мигал, кабели на стыках искрились Реактор – огромная асфальтово-серая бочка со знаком радиационной опасности, стоял в углу зала, к нему вел ржавый лабиринт из лестниц и подмостков. Мэксон, Каден, Нейсери и Гарнет поднялись на него вчетвером, оставив отряды ждать внизу – чего доброго, и сетчатый пол провалится под весом силовой брони. Скриптор подошла к терминалу управления и с собачьей верностью уставилась на своего старейшину в ожидании приказа. – Что именно я должна сделать, старейшина? Едва Артур открыл рот, как Каден заслонил его. «В последний раз позволяю тебе такие вольности, тварь», – озлобленно стерпел чужую наглость Артур. Он бы сейчас больно вцепился в собственную ладонь, но сделать это в экзоскелете не представлялось возможным. – Останови реактор, обесточь Институт, – приказал страж. Бывший Изгой снял шлем – лицо его раскраснелось, как у алкоголика, лоб и щеки покрывали грязные разводы от пыли и пота. Мэксон последовал его примеру и осторожно устроил шлем на крышке системы управления. Здесь пахло пылью и озоном, как перед грозой. За прямоугольным стеклом в голубом сферическом сиянии подземный рай питал энергией импеллер – настоящий, совсем небольшой, но могущественный, как ионизирующее излучение. Почти сразу Мэксон ощутил металлический вкус на зубах – круглые стены реактора не сдерживали радиоактивную мощь сердечной жилы светоносного бога. Нейсери нахмурила тонкие брови, потому что не ждала приказов от Кадена, но Артур мягко кивнул ей – действуй. Пока она возилась с терминалом, шустро бегая пальцами по клавишам, страж оперся стальными ладонями на ржавые перила, глядя на скучающих внизу солдат. Артур выглянул из-за его плеча – братья Стали смотрели на Генри с глубоким уважением, словно это он вел их в бой. – Проверьте работоспособность своих фонарей – скоро здесь станет очень темно, – громко, чтобы слышали стоявшие у самого выхода, заговорил Каден. – Наша операция подходит к концу, но расслабляться рано. Когда все двери откроются, наша цель – не провоцировать насилие со стороны Института. Проявляйте агрессию только в качестве ответа на агрессию, и помните, что сохранение технологий Института – наша главная… Он замолчал. Люди не склонны к пафосным изречениям, когда дуло гатлинг-лазера упирается в висок. – Артур? – в голосе стража не было страха – скорее непонимание с щепоткой возмущения. Нейсери отдернула руки от клавиатуры, словно по клавишам пустили ток, и не понимала, что ей теперь делать. Атмосфера в зале изменилась, и напряжение стало концентрированней клеевого раствора на техстанции «Придвена». Пока Каден косил глаз на Мэксона, тот продолжал давить на его висок и считать Изгоев в общей толпе. Много их погибло при взрыве Либерти Прайма – солдат Артура в зале оставалось значительно больше. Если начнется бой, победа обеспечена, но никто из них пока не поднял оружие, будто они считали происходящее частью выступления Кадена. – Я благодарен тебе за все, что ты для меня сделал, Генри, – сказал Мэксон, – но здесь наши с тобой пути расходятся. Технологии Института нельзя сохранить. Они должны быть уничтожены, как и все отродья, которых они произвели на свет. Второе дуло «Последнего суда» уперлось Кадену в щеку. Капля пота сорвалась с его почти налысо бритой головы и упала на нагрудник. В абсолютной тишине Мэксон услышал этот звук, а еще – утробное гудение за защитной дверью реактора. Так стучит сердце бога. – Я думал, ты согласился со мной в этом вопросе. Старейшина не сразу понял, что изменилось в Кадене, пока не догадался, что тот растерян. Раньше он не видел у него такой эмоции, и это дало ему долгожданное ощущение своей безоговорочной власти над ним. – Всего лишь стратегическое притворство для усыпления твоей бдительности. Человек, построивший карьеру на лжи, не смог распознать ее у своего подопечного? – усмехнулся Артур, надеясь, что руки не задрожат от тяжести оружия, удерживаемого на вытянутых руках. Каден зеркально усмехнулся в ответ. – Импеллер… Ты знал, что он взорвется? – Он был поддельным. – Но Либерти Прайм – он ведь гордость Бра… Артур еще сильнее вжал ствол в его лицо. – Либерти Прайм – никакая не гордость, а всего лишь гора ржавой стали, и я просто превратил ее в то, чем она и является. А заодно и проредил ряды твоих людей, – насмешливо-победный голос сменился на грозный, безэмоциональный, не знающий возражений. – Взять их! И тут Братство Стали стало действовать как единый организм – лазерные пушки одновременно уставились на каждого Изгоя в зале, но не выстрелили. Кадык стража нервно заходил вверх-вниз, когда он судорожно сглотнул. – Все, что я делал, я делал ради Братства, – сказал он. – Я хотел, чтобы оно снова стало сильным, как в былые времена, чтобы никакая угроза с Запада не стала ему помехой. – Знаю. Я тоже этого хотел, – благосклонно кивнул Артур. – Но никакие враги с Запада даже вполовину не так опасны, как машины, которые считают себя живыми. Я не позволю никому играть в бога – ни тебе, ни кому бы то ни было еще. – Артур, ты не понимаешь… – Прости. У Братства может быть только один путь, и это путь уничтожения Института. Прощай, Каден. И тогда Артур получил от Кадена главный подарок, что ценнее всех ложных подвигов и главенства в прайде мертвого льва – страх в расшенных миндалевидных глазах. Это самое большее, что мог дать ему страж, и его ресурс считался для Мэксона выработанным. Старейшина выстрелил. Кто-то закричал. Нейсери всхлипнула, спрятавшись за белый шкаф панели управления. Гарнет оставался безмолвным истуканом, как всегда скрывая лицо за тонированными прорезями в шлеме. Каден не упал – его силовая броня так и стояла, оперевшись на перила, с той лишь разницей, что у него не стало головы. Ее просто аннигилировало – изжарило до состояния пепла заряженным до предела энергетическим лучом «Последнего суда». Он ссыпался с воротника силовой брони, как песок. Артур встал рядом с ним, борясь с желанием перекинуть останки стража вниз. Десятки глаз смотрели на него – кто-то с ужасом, кто-то с обожанием. – У вас есть выбор, – сказал он Изгоям. – Вы можете сопротивляться мне и умереть в бою. Но я советую вам иное: признайте мою власть и останьтесь частью единого Братства Стали. Люди в броне с красными полосами украдкой переглянулись между собой, а затем один за другим начали прикладывать кулаки к груди. Один, второй, третий – вскоре все они отдали Артуру честь. Та власть, что утекала сквозь пальцы Мэксона с появлением Кадена, вернулась к нему, едва он устранил брешь. Мэксон повернулся к Нейсери. Девушка уже пришла в себя и тоже поспешно приложила кулак к груди, едва поймав взгляд серых глаз. – Что именно я должна сделать, старейшина? – повторила она свой вопрос. Артур кивнул Гарнету, и тот достал компактную коробочку термоядерного импульсного заряда из подсумка. На сером корпусе, обмотанной паутинкой черных проводов с красными штекерами, желтел знак радиации. С виду бомба была столь же невинна, как и импеллер, но самые безобидные на первый взгляд вещи часто оказываются самыми опасными и разрушительными. – Открой реактор, и пусть Гарнет установит заряд. Этого должно хватить, чтобы на месте Института остался лишь кратер. Скриптор не спешила касаться клавиатуры. Смотрела на Артура своими умными глазами и часто моргала. – А как же мы… – пролепетала она. Старейшина перебросился взглядами с Квинланом и улыбнулся Нейсери. Да, улыбаться он умел. Просто не видел причин делать это часто. – Мы уйдем через телепорт, который перенесет нас в безопасное место. На той стороне уже все готово – команда проктора Квинлана починила машину, которую украла у нас дезертир Остин. Теперь Братство наконец-то сможет воспользоваться ей. *** Невидимый крючок будто цепляет за нижние ребра и тянет, призывно, соблазнительно нашептывая подойти ближе – ощущение, знакомое Джону по «Масс-Фьюжен». От безликой бочки реактора исходило излучение, но гладкокожие не ощущали его так остро, как гули. Хэнкок сдавил пальцами веки, пытаясь прогнать наваждение, и не сразу заметил движение на металлических мостках, ведущих к реактору. – В укрытие! – рявкнул Данс, утягивая его за руку к обеззараживающей арке в холле, и гуль болезненно зашипел, вспомнив про ранение. Красный луч истаял на пороге круглым дымящимся пятном. Они видели, как Мэксон выводит войска из отдела высших систем, но очевидно, что он не оставил реактор без охраны. – Не стрелять! Джон не узнал этот голос, но Данс и Хэйлин застыли как вкопанные и одинаково нахмурились, слушая приближающиеся шаги в стальной броне. Хэнкок осторожно заглянул в зал. Из-за красной от ржавчины опоры сначала выплыло дуло минигана, а затем показался его обладатель – седой мужчина с густой пепельной бородой. Он не был дряхлым стариком, скорее, моложавый такой, бодрый дедок со стильной прической и экипированный в полный комплект силовой брони, если не считать шлема. Он вышел на середину комнаты, останавливаясь в ярде от выхода, а сверху его прикрывало с десяток лазерных карабинов. – Я слышал твой голос, Данс. Выйди – давай поговорим, – пригласил он низким, серьезным голосом. Такие не нянчат внуков и не отклячивают зад на ферме – такие умирают в бою. Хэнкок вскинул ружье, но Данс, никого не спросив, шагнул вперед и зашел в зал, становясь к старику лицом к лицу. – Так это правда. Ты действительно жив, – хрипло сказал мужчина со знаком паладина на левой перчатке. – Паладин Брэндис, – с осторожностью приветствовал Данс, «Выживший» без особой угрозы смотрел солдату в ноги. Тот обратил на пистолет внимание. – Сберег, значит, мой подарок, – хмыкнул он. У них будет секунда, пока раскручивается миниган, и Маккриди успеет вынести старому вояке мозги, если все пойдет не так. Хэйлин храбро поравнялась с Дансом, и Брэндис улыбнулся шире. – И ты здесь, милая? – уголки его губ немедленно опустились, словно он осознал, при каких обстоятельствах они встретились. – Значит, вы оба теперь с ними, да? «Выживший» снова смотрел в лицо паладину, но дуло его минигана не сдвинулось ни на дюйм. Хэнкок жестом удерживал своих людей в холле, но Маккриди уже занял удобную позицию, взяв неприятеля в прицел через небольшое квадратное окошко. – С ними, – кивнул Данс. Брэндис раздосадованно повел плечами, и экзоскелет повторил это движение, заставляя огромные стальные ручищи двигаться. Он не выглядел обозленным или настроенным на драку: скорее сердился, что обстоятельства смазывали радость от встречи со старым другом. – Ты – мой враг, но ты спас мне жизнь и вернул меня в Братство, – рассудил он. – Я не знаю, как мне поступить, Данс. Братья Стали неподвижно стояли наверху, бостонцы замерли внизу. Данс расставил ноги на ширину плеч, его прямая спина и задранный подбородок говорили об уверенности в том, что он делает. – Мы на разных сторонах, но нам не обязательно драться, – сказал он. Паладин фыркнул, сильнее сдвинув к переносице густые седые брови. – Так ли это? Ты – синт и ты защищаешь синтов. Пора вмешаться, пока недопонимание не привело к бойне. Хэнкок посчитал себя лучшей иллюстрацией заблуждений Брэндиса – вышел и встал рядом с Хэйлин. Престон, Маккриди, несколько добрососедских гулей и пара охранников из Даймонд-Сити присоединились к нему. – Он защищает Бостон, – хрипло возразил Хэнкок. Седой паладин медленно обвел взглядом разношерстную толпу, впереди которой стоял его бывший сослуживец. Наверняка он не ожидал увидеть одного из лучших солдат Братства в такой странной компании. – Бостон? Эту дыру? – непонимающе переспросил он. – Да, – кивнул синт. – Теперь это мой дом. Тепло в карих глазах Данса оттеняло его строгость, во взгляде не было никаких сомнений. Его больше не тяготило, что он стоит против брата как враг. Что касается Брэндиса, то он выглядел растерянным, словно происходящее в Институте явно расходилось с его представлениями о долге и службе. Хэнкок вклинился в перепалку, дрожа от нетерпения, как генератор, заправленный самым хреновым дизелем. – Мужики, я понимаю, вы давно не виделись, но если мы не собираемся драться, то давайте хотя бы не стоять друг у друга на пути. Брэндис колебался еще с пару мгновений, а затем медленно опустил оружие и поднял правую руку, чтобы его отряд сделал то же самое. Немного погодя Данс и Джон последовали его примеру. – Все идет не так, как я ожидал, – вздохнул паладин. – Устранять гражданских, убить стража… Он скосил глаза на тело, лежащее в пыли возле груды отработавших свое довоенных компьютеров. У тела не было головы – триумфальное шествие Генри Кадена по Содружеству закончилось, едва начавшись. – В этом нет чести, – заключил Брэндис. – Гражданских? – переспросил Данс, и воображаемая колючая проволока на шее Джона вспорола ему грудь, затягиваясь вокруг тоненького ростка надежды, грозясь растереть его в порошок. – Вивьен Остин, – уточнил Джон, и голос предательски дрогнул. – Где она? Паладин глянул на него со смесью сочувствия и презрения – так смотрели на диджея Трэвиса, не веря, что тот женился на такой красотке, как Скарлетт. Но почти сразу в глазах Брэндиса осталось лишь сочувствие. Другие солдаты Братства вышли из-за баррикад, и в комнате что-то изменилось. Яростное, звериное, ослепленное войной вдруг схлынуло, обнажая человеческое. Все они знали эту странную девушку с Пип-Боем на руке и несгибаемой волей. – Мне очень жаль, – тихо пробормотал Брэндис, но лучше бы он орал. Лучше бы стрелял и сыпал проклятиями, но не говорил с ним таким тоном. Данс заиграл желваками, будто пытаясь спасти себя от падения в бездну отчаяния, и его жесткое выражение лица свидетельствовало о серьезной внутренней борьбе. Лишь взращенная годами солдатская дисциплинированность еще давала ему силы думать о долге. – Ради Остин, – едва слышно процедил он. – Ради всего, что она сделала для тебя, прошу тебя, Брэндис. Уйди с дороги. Всего один раз. Когда мы встретимся вновь, можешь лично устранить меня. В старике будто два волка боролись, но победил тот, что был меньше подвергнут пропаганде Братства и помнил о свете, который получал каждый друживший с Вивьен. – Ради Остин, – согласился Брэндис. – Мы уходим! – громко приказал он, и солдаты начали спускаться. *** – Я так надеялся больше никогда не увидеть эту штуку, – вздохнул Маккриди, почти прижимаясь горбатым носом к прямоугольной прорези в двери реактора. – Так и не смотри, гладкокожик, пока не стал как я, – рявкнул Джон и как щенка оттащил Роберта подальше от реактора. – Всех носатых касается – отошли подальше! Счетчик Гейгера в Пип-Бое Вивьен сейчас бы устроил тут сольный концерт. Гули заметно нервничали, завороженно глядя на слабое голубоватое свечение за окошком реактора. Хэнкок ощущал повышенный радиационный фон так отчетливо, что был уверен: любой его безносый собрат немедля одичает, оказавшись в круглой комнате. И это будет чистейший и самый невероятный приход в его жизни. – Наверняка здесь поработала скриптор Нейсери, – завистливо проворчала Хэйлин, утыкаясь в терминал. – Она специализируется на защите информации, и ее пароли практически невозможно взломать. Дверь в реактор я еще смогу разблокировать, но радиация… Как же им не хватало сейчас Стурджеса или Техника Тома, но Престон оставил своего гениального механика мастерить для Ронни какой-нибудь агрегат, чтобы та снова смогла ходить, а агент… Кто знает, жив ли еще он? Джон прильнул к стеклу, разглядывая установленный на скругленной стене импульсный заряд. Лампочка на корпусе горела зеленым. Скриптор утверждала, что Мэксон активирует его дистанционно, как только окажется на безопасном расстоянии от Института. «Это будет похоже на небольшой конец света. Взрыв терраформирует ландшафт, ударная волна накроет весь Бостон, и уж конечно, убьет все живое в Институте, оставив огромный кратер», – этого емкого описания от Хэйлин вполне хватило, чтобы понять, как опасна маленькая коробочка с желтым знаком радиации на серой панели. – Ее можно обезвредить? – поинтересовался Джон, и Хэйлин кивнула, поджав тонкие губы. – Это легко. Но радиация… Убьет любого или еще хуже, превратит… Она не договорила, но Джон ее понял. А ведь он начал забывать этот образ: существо еще более нелепое и обезображенное, чем сейчас, пустое внутри и яростное снаружи. Гонимое неукротимым голодом, неспособное на сопереживание. И любовь. Вив пожертвовала собой, чтобы защитить ученых. Она сочла источник высоких технологий достойным жить, поставила их интересы выше своих, и Джон был обязан продолжить ее дело. В конце концов, без нее его борьба не имела никакого смысла. А его жертва – имела. Если он не шагнет в синюю мглу, Бостон падет, и Братство победит. Пройденный путь по битому стеклу будет напрасным. Хэнкок достал зажигалку, в последний раз откинул металлическую крышку. Теперь он наконец-то считал себя достаточно смелым, чтобы оставить подарок Вивьен у себя. Он чиркнул колесиком, затянулся сигаретой, отчего вишневый кончик стал единственным настоящим источником света в комнате. Вкус последней сигареты оказался слаще и привлекательнее самой жизни – ни в какое сравнение это не шло с ионизирующей пульсацией сердца радиоактивного бога за толстыми дверями реактора. – Держи. Застрелишь меня из него, когда все случится, понял? – он сунул свой дробовик в руки Роберта. Тот принял его автоматически, растерянный напористой решительностью Джона. Глаза наемника превратились в синие щелочки. – Ты чего удумал, Хэнкок? – привычно, как и десятки раз до этого, спросил он. – Хочу реализовать самую дебильную и безумную из своих идей, – беспечно пожал плечами гуль. Без дробовика руки будто осиротели. – Согласен, план мог быть и получше, но сейчас как-то не до зрелищности. Он плоско хлопнул снайпера по плечу и отвернулся, пока на глаза не навернулись слезы – уж очень печальный был у того вид. Сделал еще пару судорожных затяжек и сожалением выбросил сигарету вниз. Вечность права. Люди его породы не того покроя, чтобы умирать стариками в кругу любящей семьи. – Знаю, что о многом прошу, но позаботьтесь об Эрин и Шоне. Только вам с Кейт я могу это доверить. Милое личико Эрин, что так похожа на него в детстве – жаль, что он его не увидит. И Шон… Он уже был готов назвать его своим сыном. Может, оно и к лучшему, что они не узнают такого отца. Мостки, ведущие к реактору, довольно высоко – собравшуюся толпу бостонцев хорошо видно, а она видит его. Отличный «балкон», чтобы толкнуть вдохновляющую речь, но похоже, Джон уже сказал им все, что хотел. – Джон, остановись! Я думал, мы оба договорились верить в чудо, – взвился Роб, когда Хэнкок отошел от него. – Решил сдохнуть героем? Джон обернулся облизнул губы и одарил друга широкой зубастой улыбкой, напоминающей тыкву-фонарь. – Только не называйте своего ребенка в мою честь, хорошо? Это пошло. И с этими словами он подал сигнал Хэйлин, чтобы та открывала двери в реактор, и скриптор покорно зашелестела пальцами по клавиатуре, набирая нужные строчки кода. Джон был готов. Он жаждал теплых объятий радиации, черноты и ярко-зеленых частиц вокруг, как было в «Масс-Фьюжене», а вместо этого получил болезненный удар по затылку. И отключился, рухнув на ржавую сетку ячеистого моста. *** Когда Хэнкок очнулся, дверь в реактор так и оставалась закрытой, но внутри кто-то был. Зажигалка Вивьен все еще давила на ладонь в сжатом кулаке. Сфокусировав зрение, еще мутное после выверенного удара по голове, Джон без труда узнал силуэт Данса, контуры которого ярко выделялись на фоне синего излучения. – Что за хрень сейчас произошла? Маккриди оказался позади – помог сесть, подпирая его спину коленом и удерживая за плечи. – Данс тебя вырубил и сам вошел в реактор. – Что-что сделал Данс? Хэйлин что-то говорила в рацию, и лицо ее оставалось беспристрастной каменной маской, но по щекам бежали потоки слез. Сквозь боль, сквозь ужас, что любимый человек добровольно положил свою голову на плаху, она продолжала оставаться профессионалом, и Джон проникся к ней глубоким уважением в этот момент. – Самый нижний провод с красным штекером. Теперь тот, что проходит по диагонали… – донеслось до Джона, когда он неловко поднялся, цепляясь в ржавые хлопья на перилах, царапавшие руки. Голова еще кружилась, затылок гудел, словно там свил гнездо выводок разъяренных касадоров. Нетвердой походкой Хэнкок приблизился к прямоугольному окну, за которым Данс возился с бомбой. Руки его не дрожали, когда он осторожно разматывал хитросплетения проводов. Он просто выглядел собранным, как фейерверк, готовый к запуску. – Какого хрена ты наделал, Данс? – заорал Хэнкок, но бывший паладин не услышал, и тогда заплаканная Хэйлин протянула ему рацию, чтобы он повторил свой полный ужаса вопрос уже в микрофон. – Так будет правильно, Джон, – безжалостно ответил синт. – Что правильного в том, чтобы сдохнуть в реакторе? В динамике сдержанно усмехнулись. – Десять минут назад ты собирался сделать то же самое. – Ты там уже десять минут? Данс, вылезай немедленно! – Нет. Бомба еще не обезврежена. Хэнкок яростно ударил по серому металлу кулаком, но ответом ему была лишь резкая боль. Сначала Вивьен, потом Данс… Слишком много потерь, и никакие удобрения не способны взрастить на изрытом войной поле хоть одну жалкую крохотную мысль о том, что после такого хоть что-то еще будет хорошо. – Я хотел это сделать, потому что мне нечего терять. Снова этот смешок. И с каких пор капитан Хмурые Брови стал так часто веселиться? – Напротив, – возразил он. – У тебя есть дети. Будущее. Люди, о которых тебе нужно позаботиться. Ты еще не дошел до конца. Что до меня… Голос его сорвался, будто кто-то взял его за горло. В динамике послышался спазматически болезненный стон, от которого кровь Джона застыла в жилах. – Я же и так получил больше, чем должен был, – продолжал он справившись с недугом. – На этой войне я нашел свой дом. Друзей. Семью. Хэйлин. И во многом это произошло благодаря тебе. Не думал, что когда-то назову другом гуля, но… Он закашлялся и рухнул на колени, прижимая рацию к груди, и обессиленно оперся спиной на стену, вытянув длинные ноги. «Выживший» лежал подле него – воин никогда не расстается со своим оружием. Зеленый огонек на сером корпусе импульсного заряда сменился на красный – он справился. Он спас Институт – место, в котором его создали и которое он ненавидел всей душой. – Вытаскивай его! – приказал Джон скриптору, и та вернулась к клавиатуре, хотя все они знали – слишком поздно. Ведь выживальщики всегда заранее чувствуют смерть. – …но когда что-то обретаешь, нужно быть готовым заплатить за это цену. Я заплатил меньше, чем должен был, поэтому… Не восстанавливайте меня, если там что-то останется от моего чипа, хорошо? – голос Данса искренний и серьезный, наполненный светлой печалью. Джон пнул носком сапога глухую стену. Он уже ненавидел этот чертов металлический короб. Данс столько раз протискивался обратно через дверь в загробную жизнь, что скрипучие петли небесного сквота уже давно должны были сдаться и смириться с его бессмертием. А вот этот дрянной кусок металла мириться не собирался. Несправедливо, что у Данса не будет еще одного крошечного шанса. – Он даже не сопротивлялся и принял свою смерть без гнева и страха. Это...это… – Несправедливо. От воспоминания о разговоре с Вивьен на маяке Кингспорта повеяло солью и слезами. – Ты уверен? – Да, – бесцветно прохрипело в ответ. – Все так, как и должно быть. Будь смелым, Джон Хэнкок. Данс поднял голову и попытался выдавить из себя улыбку, которая выглядела бы ободряющей и легкой, и Джон постарался сделать то же самое в ответ, но не справился. У него уже просто сводило щеки от этой псевдо-беззаботной фальши. – Данс, я не умею прощаться, – почти взмолился Хэнкок. – Раньше я ни с кем не успевал сделать это, и не знаю, что нужно говорить. У меня – и нет слов, представляешь? Бывший паладин благосклонно кивнул, его серая куртка почти сливалась со стеной, и лишь по потрепанной бейсбольной амуниции и слабому шевелению широкой ладони можно было понять, что за пятном синего света кто-то есть. – Тогда как насчет анекдота? – предложил он. – Кажется, твоя очередь. Важное в голову не приходило, а глупая хохма, подслушанная у посетителя «Третьего рельса», всплыла без проблем. – Сколько диких гулей нужно, чтобы вкрутить лампочку? Нисколько. Гулям не нужны лампочки – у них есть Светящиеся. Он сжал зубы так, что заболели десна. Ждал вердикт Данса. Из динамика с шипением вырвалось разочарованное фырканье. – Ты так и не научился шутить, Джон. Так и знал, что будет не смешно. – Прощай, тостер, – только и смог прошептать он. – Прощай, гуль. Хэйлин больше не пыталась открыть дверь – подлетела к Хэнкоку и оттолкнула его от окошка, отбирая рацию. Он отступил и лишь наблюдал, как она пытается наверстать время, которое он у нее нагло украл. – Данс, я люблю тебя… – рыдала девушка, держа рацию бережно, как руку возлюбленного. – Я так и не сказала тебе, я тебя люблю, слышишь? Он не слышал. И не отвечал. Искусственное сердце больше не билось. И тогда в тишине, заполняющей комнату болью и отчаянием, прозвучал голос с того света. *** Она стояла в маленькой обеззараживающей комнатке. Просто не могла заставить себя зайти в реакторный зал, словно нашкодивший ребенок, который сбежал из дома и боялся получить взбучку от огорченных родителей. Нельзя просто так ворваться в толпу и объявить, что Вивьен Остин восстала из мертвых. А ведь она даже немного гордилась с собой. Ее план был дерзким, и действовала она жестоко, по-добрососедски. – Раздевайся. – Мэм? – Снимай с себя толстовку и штаны, Эс-Девять, быстро. Ты должна меня слушаться – я твой директор. Может, что-то в голосе Вивьен изменилось и наполнилось твердостью, или дело было в произнесенном для всех синтов коде, но она подчинилась. Где-то над головой уже гремела канонада выстрелов. Времени почти не осталось. Вивьен сбросила с себя всю амуницию, кожанку, джинсы и тяжелые ботинки, оставшись в нижнем белье и полосатой повязке на правом запястье. Подумав, стянула с руки Пип-Бой. Так и не глядя в лицо Отца, расстегнула исправно тикающие часы на его леденяще холодной руке и надела их на свою опустевшую левую. Через минуту они поменялись одеждой с синтом. С синтом, с которым они были похожи, как две капли воды. Нет, эти капли все еще оставались очень разными, а Мэксон внимательный ублюдок, который любит подмечать детали. Отец сделал ее слишком идеальной. Так бы выглядела Вивьен, сидящая за белым штакетником в компании читающего газету мужа и ребенка, гоняющего мячик по ярко-зеленой газонной траве. Нынешняя Вивьен на всю жизнь запомнила, как Пустоши делают из изнеженных домохозяек сильных женщин, которые решают проблемы либо свинцом, либо с винцом. Через боль. Вивьен присела над рюкзаком, вытащила из кармана складной ножик, которым пользовалась только для открывания консервных банок, пока в битве за Южный Бостон не перерезала горло солдату Братства. – Стой смирно и не сопротивляйся, – предупредила она Эс-Девять. Она и стояла. Кажется боялась своего нового директора, но не пикнула, когда Вивьен обрезала ее длинные волосы, пока не осталось такое же, как у нее, лохматое гнездо на голове. Закончив с прической, она собрала с пола иссиня-черные пряди, выбросила их в помойное ведро и с жалостью вгляделась в фарфоровое, гладкое лицо. – Будет больно. Лезвие уткнулось в кожу над бровью и начало рисовать дугу, раня нежный полимер. Она заставила синта зажмурить правый глаз, чтобы не попала кровь. Вив так хорошо запомнила движения ножа на своем лице, что больше ориентировалась на ощущения под пальцами, а не на зрение. Получилось пугающе похоже. – Суперстимулятор сразу затянет рану, – сказала Вив, делая инъекцию в плечо женщины. – Но шрам останется навсегда, извини. Она одернула себя – зачем извиняться за жалкий шрам перед будущим трупом? Смочив полотенце в ванной, она вытерла окровавленное лицо и оценила свою работу. Теперь стало очень похоже. Маньяк Пикман тоже наверняка поставил бы высокую оценку. Эс-Девять стойко вытерпела все, потому что служить директору Института – истинное предназначение каждого синта и смысл его существования. Остин клялась себе, что пользуется этой властью в первый и последний раз. – Теперь запомни все, что я скажу, – она затянула манжету Пип-Боя на чужой руке и взяла свою изуродованную копию за плечи. – Когда сюда придет Мэксон, ты станешь мной. Будешь говорить, смотреть и улыбаться, как я. И умрешь. Как я. «У смерти твоей серые глаза». Кажется, так напророчила голова безумного синта? Хрен тебе, глупая голова. Закончив с инструктажем, Выжившая приступила к вводу кодов на терминале, а затем несколько раз выстрелила в монитор и сунула шестизарядник в ладонь синта. Расставаться с пушкой и КПК было больно, как со старыми приятелями, но он должен поверить, что убил ее. – Уничтожь Пип-Бой, – приказала Вив, стоя на пороге. Два синих глаза печально смотрели на нее в ожидании своей участи. – И прости меня, Эс-Девять. А потом, оказавшись за дверью кабинета, Вивьен нос к носу столкнулась с доктором Ли. Когда ей удалось нагнать Джона и остальных бостонцев, было уже поздно – Данс вошел в реактор. Она опоздала всего на несколько минут. Будь она проворнее, и любой из ее подчиненных мог бы сделать это за него – ведь у нее их была целая армия. Если бы Эс-Девять успела назвать код отзыва, возможно, Данс был бы жив, и армия оказалась не нужна. – Время на исходе, мэм, – мягко, совсем не так как раньше, поторопил Икс-Шесть. Помня последнее напутствие Данса, которое в этот раз было адресовано не ей, а Джону, Вивьен Остин шагнула в зал. – Обнаружены посторонние, – электронно гаркнул один из «первых» спутников Икс-Шесть. Тот поспешно поднял руку, останавливая его, но Вивьен его опередила. – Здесь все свои, – сказала она, и десятки голов повернулись к ней. Это была немая сцена. Эталонная, как в кино. Вив представила, как выглядит со стороны: единственная в белом среди охотников в черных плащах и их скелетообразных «первых», чьи красные глаза-окуляры светятся в полутьме огромного помещения. Лица людей вытянулись в полнейшем непонимании, когда она шла мимо них по живому коридору, приближаясь к мосткам, ведущим к реактору. На жестком, болезненно бледном лице Джона проступила боль, которую не смогла бы скрыть никакая радиация. Левый рукав весь в крови, руки перемазаны сажей и ржавчиной. Но он был живой. Медленно, словно каждый шаг давался ему с трудом, Хэнкок начал спускаться к ней, и глаза обсидианово блестели, когда в них отражался свет тусклых потолочных ламп. Ноги Вивьен приросли к полу, и она не могла пойти ему навстречу, словно это было неправильным. Кроме него больше никто не подошел – ни Маккриди, цепляющийся за перила, ни Престон в двух шагах от нее, ни Хэйлин, утиравшая слезы у панели управления. Все они предоставили Джону право разобраться с ней самому. Он остановился, когда расстояние между ними стало короче вытянутой руки. В его черных глазах был бездонный мрак, заставивший ее вздрогнуть, и это было пугающе похожим на то, как он смотрел на Финна в день их знакомства. – Я видел, как ты умерла, Вив, – голос его затих, и имя ее было произнесено одними губами. Боже, она заставила его пройти через ад. Ее невероятный, потрясающий, бесстрашный парень-гуль считал себя трусом, но на деле боялся лишь одного – потерять ее. Вивьен понимала, что у нее не было выбора, но не могла себе простить, что не откликнулась, когда он звал. – Вив! Никто другой не сокращал ее имя до одного грубоватого, ласкового слога. Вивьен резко остановилась, будто упершись в барьер, но Мэдисон упрямо потащила ее за руку. – Сейчас не время для сентиментальностей, – ее голос поцарапал ее, как наждачная бумага. Захотелось огрызнуться, выдернуть руку и кинуться назад. Словно почувствовав ее сопротивление, доктор Ли замерла, уставившись на нее своими темными пронзительными глазами, как строгая школьная учительница. – Вивьен, – обратилась она. – Вы можете поддаться эмоциям и вернуться к нему, чтобы погибнуть вместе с ним. А можете идти до конца. Иногда приходится оставлять любимых, чтобы обрести силу. – Вы так и поступили тогда, в Очистителе? Она пожевала тонкие губы и отвела взгляд. – Да. Но я получила куда меньше, чем вы. Идемте, мисс Остин. – Джон… – ее голос тоже хрипло трещал, как поцарапанная иглой граммофонная пластинка. – Ты видел не меня, а синта, похожего на меня. Его губы слегка дернулись – намек на улыбку? Кажется, за то недолгое время, что она считалась мертвой, он сдался и возобновил борьбу несколько раз. – Зачем Отцу было делать твою копию? – Пути Отца неисповедимы, – расплывчато ответила Ли на такой же вопрос от Вивьен. – Звучит так, будто вы говорите о Боге. Мэдисон скептически хмыкнула. Все боги для нее пали в Великой Войне. – Когда увидите все своими глазами, то поймете,что я имею в виду. Она вела ее потайными грязными тоннелями, такими же жуткими, как тот, через который Вивьен, Патриот и синты сбегали из Института. За стенами, в «чистовой» версии Института глухо шел бой: агония ненависти, слестнувшаяся со свободой. – Она была такой… безупречной. – Это лишь мое предположение, но вы не думали, что именно такой вас видел Отец? – аккуратно поинтересовалась Вивьен. – Он видел меня грязной бродягой с помойки и не понимал, почему я называю ее домом. Ли свернула в очередной коридор, приложила пропускную карточку к ближайшей двери. – Так вы для него выглядели в качестве союзника. А как мать… – она задумалась, тщательно подбирая слова. – У Шона не было детства – он всегда был лишь сосудом с довоенной ДНК. Его воспитывали учителя, и он не знал, что такое настоящая семья, изучая ее по книгам и довоенным журналам. Вы же знаете, какие они там: идеальные домохозяйки с красивыми цветниками. – И он хотел… Чтобы я была такой матерью? – Я не знаю, Джон, – Вив устало опустила плечи, не в силах удерживать на себе вес его недоверия. – Возможно, это все было частью его игры, правила который он не успел мне поведать. Она обернулась на Икс-Шесть и других охотников, стоявших за ее спиной черной грядой. – Я сыграла в нее, как могла. И вот, я здесь. Какое-то время он еще буравил ее тяжелым взглядом, слегка наклонив голову, словно так ему было проще ее разглядеть, а потом потянулся к ее правой руке. Она позволила ему взять ее кисть и провести шершавым пальцем по тонкому, незаметному шраму, о котором не знал никто, кроме него. Знакомое озорное пламя вернулось в его глаза, и дыхание у Выжившей перехватило, когда она поняла, как много для него значила эта отметина, происхождения которой она даже не помнила. Именно эта крошечная полоска не позволила ему смириться с ее смертью. Казалось, что он вот-вот рассмеется, или заплачет, или поцелует ее. – Ты и правда здесь, Вив… – сдавленно пробормотал Джон совсем другим голосом, невесомо касаясь краешка ее подбородка, и она кинулась в его объятия. Было бы куда лучше, если бы сейчас они остались одни, но плевать она хотела, даже если сам Мэксон сейчас пялится на нее. Она чувствовала под своими пальцами его дрожащую спину, и сердце ее заходилось от нежности. – Потом пообнимаетесь, Джон, а ну пусти! – Роберт вклинился между ними, заключая Вивьен в кокон своих рук так крепко, что ноги у нее оторвались от земли. Следом за ним подошел Престон, откуда-то с правого плеча вырос Брюс. Вивьен подняла глаза на Хэйлин, все еще стоявшую наверху у реактора, и глаза ее наполнились слезами. Данс… Пулей она взлетела к скриптору, и они разрыдались в объятиях друг друга. Они обе знали, что будут рыдать о нем еще долго, но не сейчас. Сейчас слезы должны были высохнуть. – Мэм? Охотники смешались с толпой. Икс-Шесть смотрел на нее снизу вверх, как и все остальные. Часы Отца на левой руке Вивьен не чета Пип-Бою – слишком невесомые. Белый циферблат сыграл на стену солнечным зайчиком, отразив голубое свечение из последнего пристанища самого верного бостонского солдата. – Есть план, мой маленький директор? – поинтересовался Хэнкок, когда Вивьен с Хэйлин наконец-то спустились к остальным, держась за руки. Странно слышать такой вопрос от стратега, который всегда держал в голове десятки гениальных схем, но план у Вив действительно был. Она обратила внимание на силовой шлем, лежащий на крышке панели управления. Черный, вбирающий в себя цвет, отполированный так, будто его протирали после каждого выстрела. Только один человек мог носить такой. Вивьен обхватила взглядом стоявших перед ней людей и синтов, которые слушались своего нового хозяина безоговорочно. – Смотрите, – сказала она. – Мэксон забыл свой шлем. Вернем его владельцу? *** Обычно на полях сражения разит кровью и горелой плотью, но путь Братства Стали по Институту провонял озоном и жженой пластмассой. Дорога к телепортационному залу, запутанная и утомительная, прошла в борьбе с охранной системой организации – турелями и синтами, но не с людьми. Последние попрятались в отделах, и Мэксон не считал нужным выкуривать их оттуда. Он не Каден и не собирался с ними договариваться – пусть станут радиоактивными кучками пепла, раз предпочли роботов человечеству. Институт все равно уже не был тем, что прежде. Искусственные деревья догорали, в воде плавала масляная пленка, белые стены почернели от копоти. Еще немного и это место превратилось бы в Пустоши. Впрочем, так и произошло бы, если бы ученые продолжали играть в богов с синтами – Артур просто ускорил процесс. Телепортационный зал был меньше реакторного, но зато отремонтирован и окрашен в голубовато-белые тона. Скриптор Нейсери подалась к новой панели управления, чтобы связать один из телепортов с тем, что ждал их в цехе сборки машин «Корвега». Это был последний тайный проект Мэксона – ему стоило больших усилий скрыть починку телепорта Выжившей от Кадена. Ему нравился этот завод: далеко от эпицентра взрыва, но достаточно близко, чтобы увидеть его во всей красе. Солдаты молчали и выглядели вымотанными после долгих переходов по институтским кишкам, наполненным постоянными стычками с непослушной техникой. Ловя на себе взгляд старейшины, люди старались отводить глаза, но Мэксон успевал рассмотреть в них страх. Страх – это тоже неплохо, подумалось Артуру, но все же хуже, чем уважение. Ничего. Оно придет само, когда они услышат металлический раскат грома, почувствуют дрожь земли и зажмурятся от яркого оранжевого гриба, восстающего над Бостоном. – Все готово, – Нейсери победно щелкнула клавишей. Эвакуация началась – руководили ей офицеры. Один за другим солдаты вставали на платформу по несколько человек, и их уносил на другую сторону ослепляющий белый вихрь. Мэксон не спешил следом – прощупывал взглядом подземные стены и наслаждался последними кадрами места, которое он завоевал и вскоре уничтожит. Никаких больше синтов. Никаких опасных экспериментов. Ничего из того, что сделало мир таким, какой он есть сейчас. И вдруг свет потух. Почти полная тьма, если не считать лампочек по краям круглой платформы телепорта, напоминавшего «Дугу Теслы», да свечения мониторов терминалов и серверных шкафов, расставленных по краям комнаты. Оставшиеся солдаты засуетились, включали фонарики и стали шарить красными точками-лазерами по стенам и потолку, пытаясь понять, что происходит. Что-то загрохотало по полу, покатилось к ногам Мэксона. Свет его фонаря выхватил темные прорези собственного шлема. Повисла угрожающая тишина, люди смотрели на «голову» силовой брони так, будто она сейчас взорвется. – Ты забыл свой шлем, Артур. Ее голос, как такое возможно? Он лично видел ее смерть. Один из братьев выстрелил в угол и победил висящую под потолком округлую колонку. Такие же висели в других углах и звучали одновременно. – Где ты, Остин? – проорал Мэксон, выбрав своим «собеседником» один из динамиков. – Я же убил тебя. Из мембраны послышался хриплый, грубый, жестокий смех. – В Институте все фальшивка, мистер Главный Тостер, разве ты не знал? Впрочем, не расстраивайся – я тоже попался на эту удочку. Тот самый добрососедский гуль – мэр отбросов, которых Мэксон поджарил, как яйцо болотника на сковородке. Живучий, как радтаракан. В полной темноте они оказались почти дезориентированы. Что-то мелькало справа и слева, словно соринки в углу глаза, но как только Артур поворачивался, мираж исчезал, являя пустое пространство или лицо подчиненного. – Выходите, трусы! – рявкнул Мэксон. – Я не желаю общаться с радио. – Время для переговоров прошло, по крайней мере, для тебя, – голос дезертира Остин сквозил таким холодом, что даже электроника смогла передать лед в ее тоне. – Твоим людям пора узнать, кто ты на самом деле такой, Артур. Фальшивый, как и вся твоя жизнь. И вдруг Мэксону стало страшно. Не так, как в тот день, когда Коготь Смерти вскрыл его лицо, как консервную банку. И не как во время взрыва в Очистителе, когда за вспышкой оранжевого света наступила темнота. По-настоящему. Как животному в горящем лесу. – S4-443 «Ювенис», – четко, почти роботизированно, прозвучало почти у самого уха. Эти цифры он уже слышал – их пыталась произнести та женщина, похожая на Вивьен. Черт, так она была синтом – вот оно что! Прежде чем Мэксон успел всерьез задуматься над их значением, шея утянула его голову к груди и отказалась работать, а ноги налились свинцом. А дальше ничего не было. Темнота. Пустота. Отключение всех систем.