Докажите, что вы не...

Тем вечером Хуа Би повезло больше, чем он мог надеяться: в баре оказались целых две блондинки. Они сидели за разными столиками, но это не помешало Хуа Би увезти с собой обеих. Имена он, конечно, не запомнил — и даже не уверен был, что спрашивал их. Цвет волос и у первой, и у второй явно был ненатуральным: пережженная до ледяного холода одна и сырно-желтоватая другая. Да и какая разница, подумал Хуа Би, устраиваясь на заднем сиденье такси между ними и разводя ноги в стороны. Ледяная тут же нырнула вниз, а сырная прильнула к его боку. Можно подумать, в свете ночника видна будет разница. Но разница оказалась видна, даже несмотря на то, что Хуа Би, сославшись на боязнь щекотки, попросил обеих собрать волосы в косу. Девчонки веселились и получали удовольствие, а Хуа Би… ну, нельзя было сказать, что свою порцию веселья он не получил, но удовлетворение даже после второго парного захода было все равно неполным. Будто никак не удавалось вдохнуть полной грудью. Самокопание и рефлексия в список слабостей Хуа Би не входили никогда, а потому, хорошенько отоспавшись и выпроводив порядком помятых девчонок, он признался себе честно и равнодушно: хочу. Себе-то чего пиздеть? Семью я бы ради нее, конечно, не бросил, будь у меня эта семья, но что-то есть в этой белобрысой эдакое. Что-то кроме сисек и крепкого круглого зада. Батя это тоже видел. То, что не сиськи и не зад. И продолжает, наверное, видеть, раз не ставит ее на место даже спустя столько лет после развода. Хуа Би сощурился, затягиваясь едким сигаретным дымом, и спросил себя всего один раз: нормально хотеть отцовскую бывшую? По всему выходило, что нормально. Во-первых, хотеть — не значит иметь. Во-вторых, хотелось-то ему бабу, а не отца. Ну и что, что папаша ее уже оприходовал. Не жениться же на ней Хуа Би собрался. Он ухмыльнулся. Нет, совсем не жениться. И вот с тем, что с ней делать, он бы тоже уж как-нибудь самостоятельно разобрался, без ведома и контроля старшего поколения. Как, в принципе, и почти со всем остальным в своей жизни. А самое во всей этой ситуации занятное — это то, что даже если бы Хуа Би захотел, все равно у него ничего бы не вышло. Скорее всего. Потому что дамочка в упор не видела Хуа Би, а видела какие-то свои картинки неудавшегося прошлого. Выпрыгивать из штанов только затем, чтобы доказать обозленной стерве, что он — не отец? В мире что, закончились девчонки, готовые поразвлечься с Хуа Би без дополнительных экзаменов? Ну а раз так, сказал себе Хуа Би, безразлично осматривая себя в зеркале — расцарапали-таки спину, жжется, — нечем себе мозг ебать. Пусть в него кинет камень тот, у кого не вставал на кого нельзя. Или кто не имел одну бабу с мыслями о другой. Нужно просто держаться на расстоянии, как и советовал Хэ Чэн, пока не подвернется работка получше, чем подтирание соплей за пиздюком. Тем более при встрече белобрысая как пить дать опять сделает вид, будто его не замечает. Чем больше она будет его игнорировать, тем чаще станет поворачиваться спиной. Хуа Би это только на руку — и в прямом, и в переносном смысле. Вот и все. Проблема, тоже мне. Вот обработать себе антисептиком спину без посторонней помощи — вот это уже проблема посерьезнее. И не обработать тоже нельзя, учитывая то, где еще этой ночью побывали ногти, которыми его поцарапали. Хуа Би раздосадованно покачал головой. Рано отпустил девчонок. Он еще немного подумал об острых ногтях, прилагающихся к ним пальцах и о том, что эти пальцы делали. Опустил глаза вниз к тянущему паху и покачал головой еще раздосадованнее. Слишком рано. Вот где проблема. А не в отцовской бывшей. О том, что эти вещи были в некотором смысле связаны, Хуа Би, изворачиваясь перед зеркалом вполоборота, почему-то так и не вспомнил. Но проблема с отцовской бывшей, как оказалось, все-таки была. И заключалась она в неебически, феноменально, переходящей всякие границы неблагодарности. Поставки в порту неудобно наложились на не в меру попустительный график пиздюка, и вместо того, чтобы переодеться в пижамку и сладко посапывать у себя в кроватке, этот недоумок умудрился исчезнуть на ночь глядя практически из-под носа у Пэй Чжу. Цзянь Мэйлинь рвала и метала. Она позвонила Хэ Чэну аккурат в тот момент, когда Хуа Би мысленно окрестил этот день одним из самых спокойных за последний месяц на его памяти. После двух часов непрерывного удержания аварийного выхода на мушке спина начала потеть и ядовито печь. Все, чего ему хотелось в тот момент — закончить наконец с поставкой, отправиться домой и хорошенько вымыться, уделив особенное внимание пострадавшим местам под лопатками. С момента его увлекательной ночи с двумя блондинками прошла целая неделя, и Хуа Би оставалось только поражаться тому, как медленно затягивались царапины: казалось, даже пулевые на нем заживали быстрее. Возможно, дело было в том, что свое последнее пулевое он получил три года назад, и с тех пор память о них поблекла. А может, в том, что при пулевых он не продолжал посещать спортзал и спарринги, то и дело надрывая заживающую корку резкими рывками. Пот, заливающий противные мелкие трещины, жегся, как кислота, и Хуа Би всерьез задумался о том, что женские ногти — то еще оружие. Выкручиваясь перед зеркалом у входа в душевую после тренировки, он озвучил эту мысль стоящему у шкафчика Хэ Чэну. Хэ Чэн поднял взгляд и окинул им Хуа Би с ног до головы неторопливо и основательно. Задержался глазами пониже лопаток — как раз там, куда зеркало не дотягивалось, и где по ощущениям жгло сильнее всего. — Да, — сказал он спокойно, снова отворачиваясь к шкафчику, — женщины умеют причинять боль по-разному. Хуа Би неопределенно хмыкнул. — Ты поэтому меня обычно в барах спаиваешь, как только кто-то появляется на горизонте? Бережешь от новой дозы боли? Хэ Чэн замер, постоял у металлической дверцы, как статуя, и медленно обернулся. Сказал с пугающей кривой ухмылкой, которой Хуа Би, наверное, не приходилось раньше видеть на его лице: — Я тебя просто берегу. Хуа Би посмотрел на него растерянно, но уже через мгновение эта пародия на человеческую эмоцию исчезла с лица Хэ Чэна, и Хуа Би снова хмыкнул. Сказал, опять пытаясь поймать в зеркале отражение противно ноющих следов ногтей: — Что-то незаметно. Берег бы — я бы уже был на больничном, а не готовился к сопровождению поставок. У нас что, нет больше никого, кто умеет стрелять? Он поймал в отражении взгляд Хэ Чэна. Хэ Чэн сказал, не меняя ровного тона: — Лучше тебя — нет. Хуа Би флегматично пожал плечами — и тут же зашипел от того, что его будто ткнули горящей головешкой. Сказал, отдышавшись: — Ясное дело, лучше меня нет. Но заменить-то меня кем-то можно? Хэ Чэн посмотрел на него молча еще пару секунд и повторил, захлопывая шкафчик: — Нет. Если бы тебя можно было кем-то заменить, я бы это уже сделал. И поскольку опыт сопровождения поставок у Хуа Би был, и немалый, а опытом подтирания соплей младшим братьям среди них мог похвастать только Хэ Чэн, на время отгрузки к пиздюку решено было приставить Пэй Чжу. И вот к чему это привело. Если что в этой ситуации и было хорошего, так это то, что Хэ Чэн избавил Хуа Би от контакта с отцовской бывшей от начала до конца. Весь удар разъяренной дамочки он принял на себя. Сцена напоминала бенгальский огонь: белобрысая, острая и яркая, как искра, металась по террасе, пока Хэ Чэн стоял перед ней нерушимо, как обломок скалы. Хуа Би подпирал спиной стену за поворотом — достаточно далеко, чтобы его не было видно, но вместе с тем достаточно близко, чтобы слышать каждое слово. Или чтобы осторожно выглядывать из-за угла. — … этот ваш хваленый охранник, — произнесла она напряженно. Хуа Би против воли ухмыльнулся, осознав, что речь идет о нем. — Разве он не должен был следить за каждым шагом моего сына? Почему вчера за ним следил не он? — Охрана была установлена в соответствии с приоритетами указаний господина Цзянь. — Ясно, — прошипела она дрожащим голосом, — приоритеты указаний, значит. Я столько лет держала сына в стороне от этой грязи, но его все равно умудрились втянуть в разборки… и в приоритете господина Цзянь все еще не поиски ребенка. — Поиски уже начались, — ответил Хэ Чэн твердо. — С вашим сыном будет все в порядке. Хуа Би вдруг задумался о совершенно очевидном факте, который все это время почему-то ускользал из фокуса внимания. Пиздюк-то и в самом деле ее сын. И если у нас с пиздюком разница… восемь лет? десять? сколько там ему? — то сколько лет должно быть ей? Он осторожно выдвинулся из-за угла. Белобрысая стояла напротив Хэ Чэна — мелкая, точеная, со склоненной головой. И опять с косой. И, кажется, в той же рубашке. У нее что, совсем с фантазией плохо? Нет, шмотка, конечно, сидит на ней как следует, но… Мысли оборвались, когда Хуа Би заметил, как у нее подрагивают плечи. И тогда он подумал уже второй раз за последние пару минут — пиздюк-то и в самом деле ее сын. Если бы я пропал в свои тринадцать или сколько там, мать не спала бы всю ночь. Еще и после того, как за мной объявили бы охоту. А тот, кто обещал бы меня уберечь, не уберег. — Этот человек ничего не сделает вашему сыну, — сказал Хэ Чэн уверенно, и Хуа Би вернулся на прежнее место, как только Цзянь Мэйлинь пошевелилась. — Его цель — господин Цзянь. Скоро все закончится. — Верните мне сына, — сказала она требовательно. Хуа Би тут же представил, как она вцепилась Хэ Чэну в одежду или запястье. — Делайте что угодно. Но Цзянь И должен вернуться ко мне невредимым. Это ясно? — Уверяю, Цзянь Мэйлинь, именно так все и будет, — подтвердил Хэ Чэн отрывисто. — Мы уже работаем над этим. Вам пока не помешает отдохнуть. Вас проводят и сообщат любые новости, как только они появятся. Новости появились очень скоро: уже через полчаса Хэ Чэн молча принял звонок, без тени эмоций выслушал все, что ему говорили, не отрывая взгляда от Хуа Би, и сделал рукой быстрый и емкий знак — собирайтесь. Пэй Чжу, нервно уничтожающий одну сигарету за другой, облегченно прислонился к дверному косяку, на секунду прикрыл глаза и вышагал к машине первым. Стычка была не худшей в жизни Хуа Би — по большому счету это стычкой-то нельзя было назвать. Грязный, видавший виды мужик выстрелил трижды — и все три раза промазал. Хотя и стоило признать, что стрелять этот парень умел, и будь на месте Хуа Би кто-нибудь менее проворный, напуганный пацан со связанными за спиной руками с большой вероятностью не выжил бы. Но на этот раз с ним был Хуа Би. И потому пиздючонок остался жить. Хуа Би не испытывал к нему неприязни, равно как и какого-либо подобия братских чувств, но то, как пиздюк держался, выдавало в нем отцовскую породу. Он не трясся и не рыдал: к моменту, когда Хуа Би удалось отыскать нужный павильон, пацан уже торчал на улице вместо того, чтобы лежать в луже мочи и слез в углу на тюфяке, как сделали бы на его месте многие другие. Выстрелы и лихорадочная беготня тоже не парализовали и не оглушили его. Казалось, больше остального его испугал прыжок в воду, но тут Хуа Би был с ним солидарен: если бежать со связанными руками можно было хотя бы кое-как, то с плаваньем была засада. Именно поэтому он совсем не удивился, когда вытащил из воды безвольное тело вместо орущего и сверкающего знакомыми злыми глазищами подростка. Нервы, испуг, удар о воду — и с большой вероятностью голод, потому что потрепанный похититель вряд ли его кормил. Здесь и ребята покрепче могли бы отключиться. Это если пиздюка еще ничем не обкололи, чтобы он не доставлял при содержании лишних хлопот. Но пиздюка не обкололи. Это выяснилось уже в особняке, когда его, полностью раздетого и все еще в отключке, кое-как вымыли и уложили в постель. В холле толкались свои и чужие в штатском, хорошо знакомый Хуа Би врач со шрамом в пол-лица потягивал кофе в кресле у входа, а Хэ Чэн и вовсе куда-то пропал. Мышцы еще слегка подрагивали от адреналина, внезапной пробежки и близкого ощущения смерти, как и бывало всегда, когда на него наставляли пистолет. И хотя за время работы в структуре отца Хуа Би научился справляться со страхом, который наваливался на него в такие моменты, тело нельзя было обмануть. Телу хотелось жить, и потому оно рвалось скрыться от толпы, забиться в безопасный угол и перекачивать сердцем бурлящую кровь до тех пор, пока не стихнут отголоски стычки. Цзянь Мэйлинь еще не сообщали. Кажется, этим должен был заняться Хэ Чэн, но Хуа Би отдавал себе отчет в том, что все эти люди в холле прибыли не на коктейльную вечеринку, так что Хэ Чэну скорее всего было просто некогда. Хуа Би поднялся по лестнице наверх, поймал за локоть пробегающую мимо девчонку в униформе и велел позвать Цзянь Мэйлинь в комнату, в которой уложили пиздюка. Пиздюк уже начал ворочаться в постели. Очень кстати, подумал Хуа Би, выуживая из сушильной машины его труселя. Хэ Чэн распорядился накинуть на пацана одну из своих рубашек, и для прислуги этого было достаточно — никто не стремился осматривать его незавидную тушку с ног до головы. Но никто из них и не был его матерью, желающей убедиться, что ее ребенок цел. Сверкнуть перед мамашкой голыми яйцами в тринадцать лет… Хуа Би покачал головой и приказал одной из девчонок постирать и высушить белье пострадавшего. Трусы приземлились аккурат рядом с наморщенным носом пацана. Он тут же испуганно распахнул глаза и вскинулся, подтягиваясь на руках и оглядываясь по сторонам. Мутный взгляд выхватил Хуа Би и попытался на нем сфокусироваться. — О! Ты разве не… — Я разве не, — оборвал его Хуа Би, отходя в угол комнаты к окну и не собираясь даже дослушивать, что ему скажет пиздюк. Ткнул рукой в трусы. — Советую тебе принарядиться. Твоя мать уже направляется сюда прямо сейчас. Пиздюк схватился за трусы и подозрительно насупился. — Ты же не подглядывал за мной все это время? Хуа Би закатил глаза. — Ты действительно считаешь, что твой тощий зад заслуживает того, чтобы его разглядывали? Пиздюк неопределенно дернул плечом. — Я в таком не заинтересован, — отрезал Хуа Би и повторил, указывая взглядом на скомканные трусы: — Одевайся. Пиздюк, скукожившись, попытался прикрыться одеялом и натянуть белье под ним. Хуа Би снова закатил глаза. Ровно в ту же секунду, как пацан наконец сподобился одеться, в комнату вбежала растерянная и нервная Цзянь Мэйлинь. Увидев торчащего посреди огромной постели пиздюка, она метнулась к нему, рухнула на колени на край матраса и прижала сына к себе в отчаянном объятии. — Цзянь И, — выдохнула она неразборчиво. В голосе отчетливо слышались сдавленные рыдания. — Малыш. Сыночек… Пиздюк, закрыв глаза с выражением облегчения на лице, сказал в ответ: мам, я в порядке. Неизменная коса крупно тряслась у нее на спине. Хуа Би скользнул по ней взглядом, очертил им кругленький зад, аппетитные бедра и тонкую талию. Да-а-а, подумал он, глядя на ее босые ступни, недурно. Очень даже недурно. Сцена была в каком-то смысле даже трогательной. Цзянь Мэйлинь прижимала пиздюка к себе, поглаживала его по спине и по голове, иногда срываясь на всхлипы. Повторяла, что сейчас же заберет его домой. Подальше от всего этого. Очень сомневаюсь, подумал Хуа Би, прослеживая линию лифчика под знакомой рубашкой, что отец теперь позволит вам отсюда уехать. Это если я правильно понимаю, как он к вам двоим относится. Теперь он либо поселит вас в одной из комнат в особняке Хэ Чэна, либо подселит компанию к вам домой. И как бы этой компанией оказался не я, додумал он, тут же помрачнев. Но это все было еще впереди. А прямо сейчас перед ним была растроганная мать, в объятия которой вернулся целый и невредимый сынуля. И Хуа Би не хотел бы показывать пальцем, но герой, обеспечивший поимку и транспортировку этого сынули, тоже находится очень неподалеку. Ну, может быть, не герой, но человек, явно заслуживающий благодарности. Рисковавший жизнью и все такое. Нет-нет, не надо почестей, это лишнее. Хотя, пожалуй, устную благодарность я бы принял. В некотором смысле. Хуа Би облизнулся. Лифчик на ней был белый и кружевной. Вот только пиздюк, торчащий в этой же комнате, в этот приятный план совсем не вписывался. Цзянь Мэйлинь зашевелилась, отстранилась от сына, и Хуа Би выпрямился, расправил плечи и состроил каменное лицо. И вдруг, будто подслушав его мысли, белобрысая бросилась к нему, схватила его за футболку и поволокла в ванную. Хуа Би растерялся настолько, что позволил ей себя утащить, обернувшись напоследок у самой двери. Пиздюк выглядел не менее растерянным. У него даже рот приоткрылся. Белобрысая втащила его в просторный санузел, толкнула к дальней стене у умывальника и метнулась захлопнуть дверь. Вот это напор, подумал Хуа Би с восхищением, глядя, как она клацает защелкой. Вот это я понимаю. Неужели она и правда такая резкая, как я о ней думал. В пах скатилась вязкая волна тепла. Хуа Би предвкушающе ухмыльнулся и оперся руками о раковину. Но когда Цзянь Мэйлинь обернулась, он увидел совсем не то, чего ждал. Она смотрела на него с такой злостью, будто хотела убить его одним только взглядом. Босые ноги шлепали по теплому полу: раз, два, три, — и она стремительно приближалась к нему, заплаканная и разъяренная, как раненая тигрица. — Ты! — выплюнула она с ненавистью, подлетев к нему почти вплотную. — Ублюдок! Так, подумал Хуа Би недоуменно, как-то не слишком похоже на благодарность. Это что, ролевые игры? К такому уровню иронии я пока что не готов. — Ты должен был следить за ним лучше, чем за собственными яйцами! — рявкнула, распаляясь, отцовская бывшая, ткнув острым ногтем в сторону двери. — Глаз с него не спускать ни днем, ни ночью! — Минуточку, — сказал Хуа Би, нахмурившись, — это сейчас не очень похоже на благодарность. — Благодарность? — хищно сощурилась белобрысая. — Благодарность?! Его чуть не убили! По твоей милости! — По моей милости, — ошеломленно повторил Хуа Би. Ярость вскипела в нем почти моментально, и он удерживал уважительный тон только чудом. — Вы, кажется, слегка потеряли ориентиры. Я не похищал его, а спасал из-под пуль. Рискуя, между прочим, собственной жизнью. — О, — она некрасиво скривила лицо со знакомым уже выражением болезненного разочарования, — теперь я должна благодарить тебя за то, чем ты решил заниматься вместо нормальной жизни? Хуа Би опешил. — С каких пор мы обсуждаем то, чем я решил заниматься? — спросил он с глухим недоумением. Цзянь Мэйлинь раздраженно дернула плечом. — У тебя и твоих дружков было единственное задание — следить за тем, чтобы Цзянь И был в безопасности! И где ты был?! Какого черта что-то оказалось важнее, чем жизнь нашего сына? — Нашего? — пораженно переспросил он, вскидывая брови. Отрезал едко: — Протрите глаза, дамочка. Я — не мой отец, даже если на него похож. Она моргнула, словно он ударил ее по лицу, и сказала так, будто уже не могла остановиться: — А ты докажи, что ты — не он. Потому что пока что вы друг от друга совершенно ничем не отличаетесь. Два самоуверенных и самовлюбленных болвана. Еще вчера или тем более неделю назад Хуа Би с легкостью пропустил бы эти слова мимо ушей. Попытка оскорбить его намеком на сходство с отцом разве что рассмешила бы его — учитывая то, что отец добился в жизни гораздо больше любого, кого Хуа Би доводилось знать. Теперь, после того, как он в самом деле рисковал собой, чтобы вытащить пацана из доков, эти слова воспринимались совершенно иначе. Но даже на это он готов был бы закрыть глаза — в конце концов, это и правда его работа, и не так уж и важно, что именно заставило его соваться под пули на этот раз. А вот то, что на нем пытались отыграться за личное, в котором он не принимал участия и от которого вообще-то он и сам немало натерпелся — вот это как раз было слишком. — Хватит, — процедил он сквозь зубы, чувствуя, что еще немного — и он рявкнет так, что донесется до Хэ Чэна, даже если тот находится в кабинете на другом конце особняка. — Не указывай мне, — прошипела она, угрожающе наступая на него, как кошка. — Или ты вообразил, что имеешь право мной командовать? Кто ты вообще такой? И вот это стало последней каплей. Рядом не было Хэ Чэна, который мог бы его остановить, и никого другого, перед кем следовало сохранять репутацию отцовской бывшей, так что Хуа Би отпустил контроль. Он дернулся вперед, и она испуганно отпрянула, хорошенько приложившись лопатками о стену. — А почему ты решила, будто имеешь право командовать мной? — спросил он с яростью, нависая над ней всем телом. — Ты-то сама кто такая? Что, думаешь, папашина протекция дает тебе право распоряжаться чьей-то жизнью? Моей? Хера с два, поняла? Она смотрела на него в упор, часто дыша и не менее часто моргая — тонкая, дрожащая, подпирающая кафельную стену рядом с умывальником — но не съеживалась и не закрывалась руками. И не пыталась проскользнуть в свободное пространство между Хуа Би и стеной. Вместо этого она расправила плечи — Хуа Би отметил даже сквозь ярость, как ему в ребра уперлась упругая грудь, — и оскалилась: — Пошел ты к черту, ясно? Думаешь, папашина протекция поможет тебе? Ты не единственный его сын! Не только ты здесь носишь его фамилию! Мой ребенок, — она снова ткнула пальцем в сторону двери, — тоже Цзянь, и он имеет право на защиту, потому что сам пока что защитить себя не может! В отличие от тебя! Хуа Би грохнул ладонью в стену рядом с ее головой. Она подскочила на месте и толкнула его в грудь обеими руками, но он даже не пошевелился. — Вот именно, — рявкнул он, наклоняясь прямо к ее напряженному лицу, — не только он здесь носит фамилию Цзянь, а еще и ты! А у меня совсем другая фамилия — твоими, кстати говоря, стараниями! Что, классно было кувыркаться с женатым мужиком? Тогда ты что-то не думала о другом его сыне, который тоже имел право на защиту, правда? Несколько секунд она смотрела ему в глаза ошарашено и недоверчиво, будто пытаясь понять, не ослышалась ли. А затем она подняла руку, замахнулась и дала ему хлесткую пощечину. Половину лица тут же обожгло болью, а за грудиной обожгло бешенством. Он схватил ее за тонкое запястье, встряхнул, порядком сдерживаясь, чтобы не сломать ей кости силой удара о кафель, и проскрежетал: — Первый и последний раз. Советую не испытывать мое терпение и дальше. Ее глаза бегали по его лицу, разъяренные, сверкающие ненавистью, пока в конце концов она не попыталась вырвать руку из его хватки — конечно, совершенно безуспешно. — Отпусти меня, подонок, — просвистела она, не оставляя попыток освободиться. — Не тебе меня судить! — А тебе меня, значит, можно? — ядовито поинтересовался он, все так же удерживая ее запястье. В ушах грохотало от злости, и где-то между делом мелькнула мысль о том, что Хэ Чэн прикончит его за то, что он тут устроил. — Я здесь затем, чтобы делать свою работу. И делать я буду не то, что мне велит папашина бывшая. Разгребай свое дерьмо с неудавшейся личной жизнью самостоятельно, а меня в это не надо втягивать, понятно? Истеричка чертова. Она замахнулась на него второй рукой. Он схватил ее и за это запястье тоже и сказал обманчиво-холодным тоном: — Еще хоть раз. И ты пожалеешь. И никто тебе не поможет. Потому что я никого не боюсь. Она подергалась в его руках еще немного — раскрасневшаяся, свирепая, дикая — и наконец прерывисто выдохнула, отстраняясь от него. Прислонилась спиной к кафелю и закрыла глаза. Слезы на ее порозовевших щеках давно уже высохли. Хуа Би ненароком опустил острый взгляд. Грудь у нее то и дело вздымалась от частого дыхания, и в узкой щелочке между краями рубашки мелькнуло белоснежное кружево. Злость, бушующая у Хуа Би за ребрами, будто раскололась надвое, и одна половина устремилась горячей лавиной куда-то под ремень. Твою мать, подумал Хуа Би. Он выпустил ее запястья из ладоней, отступил на пару шагов назад и открутил кран с синим навершием. Ледяная вода хлестнула на разгоряченные ладони тысячей иголок. Он с шумом умылся, от всей души надеясь, что когда выпрямится и откроет глаза, белобрысой уже не будет в ванной. Но она еще была: стояла у самой двери, уже держась за щеколду, и мерила его с ног до головы странным взглядом — не то все еще злым, не то каким-то расстроенным. Он потер лицо пушистым полотенцем, и пока вытирал, в голову пришла мысль о том, что пиздюк уже наверняка позвал сюда Хэ Чэна. Сказал, наверное, что я тут убиваю его мамашу. Или делаю с ней еще что похуже. Хуа Би с досадой наморщился. Извиняться он не собирался даже теперь, когда злость поутихла, но и выслушивать новые нравоучения от Хэ Чэна не хотелось. Только куда уж теперь было деться, после всего того, что он наговорил ей в пылу эмоций. Он обернулся к двери, все еще не представляя, что ей скажет. Но на этот раз оказалось, что в комнате не было никого, кроме него самого. Хуа Би посмотрел на приоткрытую дверь, тяжело вздохнул и поплелся в кабинет к Хэ Чэну.