ошейник

Она могла дать ей левый номер квартиры. Левый подъезд. Не соглашаться, в конце концов. Но в итоге Медведева сидит в её комнате, подставляя руку под иглу дешёвой тату машинки с Али. Ева, прикусив кончик языка от усердия, выводит контуры небольшого черепа на указательном пальце Насти. Балу, в свою очередь, без доли смущения разглядывает блондинку. Она в спортивном топе, поверх которого накинута кофта на замке и в спортивных, явно мужских, шортах. Агатовые глаза скользят по подтянутому животу с очертаниями пресса и подымаются выше к каким-то слишком острым ключицам.  Нет. Нельзя.  Ругает саму себя и старается переключить внимание на что-то другое. Руки. Она как завороженная следит за рукой Захаровой, которая держит машинку. Кроме того, что пальцы ее были невозможно длинными и гнулись, как нормальные пальцы не сгибаются, если их не сломать, она была еще какой-то неприятно одушевленной. Вновь сглатывает ком в горле. Оглядывает комнату. Светлые стены увешаны портретами. Сама она сидит на кровати, которая прогибается под весом Медведевой. Рядом стол, который обклеен наклейками и стикерами. На нём покоится её собственная рука, а близь валяется пачка дешёвого курева и стопка школьных учебников. Это молчание убивает её, нужно чем-то занять себя, чтобы нагло не поедать глазами Захарову. Разговор был бы очень кстати, но блонда слишком погружена в работу, да и без этого, вряд ли бы их беседа была милым светским диалогом. Обмен желчью и ругательствами — это потолок. Но к удивлению Медведевой, Ева все же подает голос, не отвлекаясь от своего занятия:  — Тогда, в гараже, о чем вы говорили с Крис? — без лишней вкрадчивости, а с присущей ей прямолинейностью спрашивает.  — Мне кажется, тебя это не касается, принцесса. — растянув губы в кривой усмешке, старшая наблюдает метаморфозы в лице Захаровой. Её брови хмуро съезжают к переносице, образовав складку на лбу; губы плотно сжимаются, являя собой тонкую линию, а нос забавно дёргается из-за неведомого импульса. Блондинка сильнее надавливает машинкой, случайно или нет, это останется загадкой. Балу склоняется ко второму варианту. На долю секунды перед глазами взрывается фейерверк и кажется, что эта маленькая иголка чешет ей кость.  — Не дёргайся. — отрисовывает тень в углу черепа. — Предупреждаю в последний раз. Если услышу это сучье прозвище, то будет больнее. Андестенд? Настя уверена, что Захарова не шутит. В предыдущие разы она тоже была серьезна, но сейчас была в силе совершить угрозу.  — Почему у тебя нет никакой клички? Даже нефоршу твою Индиго кличут.  Никто её так не называл, кроме Кристины. Старшая придумала эту кличку внезапно, после увиденной программы про так называемых детей индиго, и сказала, что: «Лизка твоя такая же, с прибабахом». Видимо, шакалята в школе услышали это обращение и дружно начали подвывать за Захаровой. — У меня есть имя. — кратко отрезает. — У всех есть имя, тем не менее, это не мешает наличию прозвища.  — Мы все ещё не друзья. Не забывай об этом. — Ева чертит грань между ними. Она действительно не понимала, почему Балу настолько интересна её персона, если пару дней назад она избивала её ногами и кричала, какая она сука. «Может с башкой беда»  Проносится в светловолосой голове, отчего она сама себе кивает. Медведева странная. Изначально кажется, что она до жути шаблонна и ходячее клише гопника из ситкомов. Но потом она сидит с тобой в уборной и рассказывает жизненные мудрости, будто пожившая жизнь старушка или пьяный отец, в котором заиграл Кант. Захарова задачки любила. Сложные логические цепочки, которые требовали времени и смекалки. Настя была такой задачкой. Странной и непредсказуемой, за ней было интересно наблюдать. Со стороны. Подпускать её к себе нельзя. Ни в коем случае. Ева хочет сидеть как зритель в амфитеатре и смотреть на представление одного актёра, но самой в пьесе играть не хотелось. — Она сказала, чтобы никто больше не подходил к нефорше. — неожиданно произносит Балу, глядя на светлую макушку, — Сказала всем передать, что вы под Шумахером ходите. — Это она могла сказать и в гараже. — Захарова подымает серые глаза на девушку, встречаясь взглядами. Тёмные омуты напротив сверкают недобрым огоньком. — Я сказала лишь то, что тебе положено знать. — скалится глядя на собеседницу. Хочется треснуть ей чёртовой машинкой между глаз. Только вот, финансов потраченных на неё жаль. Захарова столько откладывала с обедов и тату на эту вещицу, что портить её о тупую голову шатенки желания не было. — Ты можешь мне не платить при одном условии. — переводит тему белобрысая. Чувствует как чужое тело напрягается. То ли от предвкушения бесплатных тату, то ли от страха, что же младшая могла попросить взамен. — Я не по девочкам. — как-то слишком резко выдает Балу. — Ты ебнутая? — лицо Захаровой было как гипсовая маска, лишь на миг вздёрнутая бровь выдавала её удивление. — Не отвечай, вопрос риторический. Ты меня заинтересуешь лишь в том случае, если переспав с тобой, я получу миллион. — задумалась на долю секунды и добавила: — долларов. — Кто вас знает, что в вашей гомосятской голове творится. — звучит менее уверенно, чем до этого. — Я бы с тобой тоже не этот самый. — Буду благодарить творца каждый день за это. — язвит в ответ. — А теперь к делу. Заставь Погорелову извиниться перед Лизкой, и пусть она всем скажет, что это был пиздеж, что она неудачно пошутила. — Я что, мамка ей? Как я её заставлю? — Даже не можешь под собой таких пешек удержать? — правый уголок губы вверх подымается, создавая кривую ухмылку. Видно, что её гордость как лидера задета. Она брови заламывает и губу от раздумий закусывает. Ещё немного, и рубиновый ручеек потечёт вниз по подбородку, оставляя за собой липкий след. Медведева мечется. Сидит смирно, но глаза словно у героинового наркомана бегают. Туда-сюда. — Я скажу ей, но слухи все равно уже поползли. — откашлявшись, вновь пытается лицу невозмутимый вид вернуть. — Это уже мои проблемы. Её проблемы и только. Не Кристины. И ни в коем случае не Андрющенко. Захарова не позволит подруге копаться в этом дерьме. Главное, чтобы рыжая извинилась, а остальное не столь важно. Андрющенко крайне редко говорила о своих чувствах кому-то. В этом они были схожи. Если Погореловой она призналась, значит, девушка достаточно сильно её очаровала. А это ещё больше расстраивало и злило Еву. Она не заслужила этого. Спустя время, каждый из пальцев был забит незамысловатыми рисунками. Возможно, они имели свой смысл для Насти, но Захарова спрашивать не стала. Умирала от любопытства, но не спросила. Её очень пугала Медведева и, собственно, неправильные чувства, которые она испытывала при её присутствии. Хотелось выковырять её агатовые глаза чайной ложкой, чтобы она больше не могла смотреть вот так вот, скальп раздирая и под кожу заглядывая. Хотелось зашить чёртов рот, чтобы больше не слышать её голоса и не видеть её кривых ухмылок. Стереть бы её ластиком, который на кончике карандаша находится. Но Еве интересно. Она её не понимает, а понять хочет. Хочет, но себе запрещает. Медведева мигает словом «Опасность», а Захарова не дура. Она не будет бросаться с головой в омут, из которого без неё на плечах вынырнет. Если вынырнет.

***

Пахнет свежей краской. Под потолком закреплены огромные фонари, которые освещают большое помещение спортивного зала. От этого холодного света хочется зажмуриться и убежать подальше. Как вампиру. Но никто на него и не смотрел. Деревянный пол выкрашен в пёстрые цвета, являя собой разметку для игроков в баскетбол. В помещении эхом гуляют шумы хлопков. Они словно разрезают пространство. Захарова становится в стойку и видит перед собой лишь красный кружок по центру макивары*. Блондинка стягивает волосы на затылке потуже и отходит ещё на пару шагов дальше. — Пожалуйста, не промахнись. — умоляет Лиза, держа макивару на уровне своего лица. — Все путём, торнадо могу с закрытыми глазами сделать. — демонстративно веки прикрывает. — Бога ради, глаза открой. — повышает голос Андрющенко. — Захарова твою мать, я верю тебе, но сейчас давай с открытыми. Ева смеется и убирает со лба прилипшие от пота волосы. При каждом её движении кимоно приятно шуршит, что слышно даже сквозь сотни лишних звуков. Левая нога вперёд, правая опорная остаётся сзади. Затем шаг. Разворот. Прыжок на левой и удар с хлопком правой по боковой части мягкого прямоугольника. Захарова становится на место, довольно скалясь от проделанной работы. Детишки позади неё издают нечто нечленораздельное, но восторженное.  — Ты такая понторезка. — вскинув бровь, тянет красноволосая, наконец-то убирая макивару от лица.  — Не понторезка, а очень хороший пример для подражания. — блонда поворачивает лицо к детям из младшей группы и замечает горящие глаза. Обращается к ним: — Че, также хотите? Энергичные согласные кивания. Словно детские головы были на подшипниках. Ей показалось, что ещё немного, и они с таким успехом отлетят от маленьких тел.  — Ну и нафиг ты это делаешь? Они ещё не смогут такое исполнять, мелкие совсем. — Лиза скептические смотрела на попытки мальчугана лет восьми нанести удар по «лапе» и не шлёпнуться при этом на задницу. Ребёнок пыхтел, высолопив язык и брови заламывая. Грустное зрелище. Андрющенко не выдержала: — Эй, тёмненький с белым поясом. — окликает мальчика.  На неё таращатся два огромных, словно блюдца, зелёных глаза. Они надёжно спрятаны под тёмной челкой, но все равно кажутся большими. Индиго думает, что если убрать волосы, глаза займут пол детского лица. — Ты, да ты. — кивает, ловя взгляд. — Как зовут?  — Арсеня. — хлопает ресницами и выдает тонким от смущения голосом. Но быстро осознавая это и прокашлявшись, исправляется: — Арсений.  — Значит, слушай внимательно, Арсеня. Потренируйся для начал удержать баланс на одной ноге. — сгибает правую ногу в колене, оставаясь стоять на одной левой также твёрдо, как и до этого. — Как цапля?  — Ну, типа. — сравнение было точным, но слишком детским. Андрющенко задумалась.  — А цапли не назад лапу держат? — озадачено поворачивается к Захаровой.  Подруга жмёт плечами, придерживая «лапу» для девочки, талия которой обмотана жёлтым поясом.  Сегодня была не полноценная тренировка, а лишь замена тренера, который слёг с простудой. Лучшие ученицы всегда были удостоены участи заменять. А младшая группа, в свою очередь, была безумно этому рада. Ева была «злым полицейским», но смешно шутила, а Лиза, наоборот, не гоняла особо, но и мало контактировала с группой.  — Ребятня, а вы уже хьёнги* учили? — блонда оставляет девочку оттачивать удары, а сама меж рядами расхаживает.  — Чон-джи только. — где-то из средины звучит слишком писклявый голос.  — Ну, тогда можете продемонстрировать его и сваливать домой. — она, сцепив руки за спиной в замок, становится рядом с Лизой. Они располагаются перед толпой детишек, словно великие полководцы перед миниатюрной сопливой армией. — Хана, туль, сет, нет. — громко считает до четырех на корейском Ева, и после этого ребятня в белых одеждах синхронно начинает двигаться как один организм. В дверном проеме школьного спортзала, сверкая хитрой улыбкой, стоит Кристина. Опираясь на косяк, она наблюдает за сестрой. Копна светлых волос надёжно спрятана под кепкой и капюшоном чёрного худи. Голубые глаза встречаются с серыми. Ева замечает старшую и улыбку спрятать не может. Это чувство аналогично тому, когда ты идешь навстречу своему другу и не можешь прекратить давить лыбу. А Лиза, наоборот, теряется. Даже красная макушка больше не выделяется. Кажется, что она как хамелеон слилась со стенами. Только бы стать незаметной для светлых всевидящих глаз. Дети заканчивают связку движений, сопровождая это действо шумными выдохами. Поклонившись «тренерам», они разбегаются, как множество снежинок во время вьюги, и почти сносят старшую Захарову с ног.  — А чего Крис приехала? — шепотом спрашивает Лиза, пока они направляются в раздевалку.  — Понятия не имею. Может ей скучно стало. В свои слова верилось с трудом. Кристине скучно не бывало, она всегда находила какое-то занятие. Если она приехала, то скорее всего случилось что-то не самое приятное, но грузить этим Лизу очень не хотелось. Раздевалка встречает их запахом пота и дезодоранта с примесью детских голосов. Лиза с Евой более не переговариваются, ибо каждая думает о своём. Но обе оттягивают момент выхода из зала как могут. Андрющенко не хочет видеться с Кристиной после того, что она услышала. А Ева боится того, что сестра может ей рассказать. Но старшая Захарова не робкого десятка, потому не долго думая, сама является к ним.  — Думала, вы тут девочек совращаете.— смеется над своей же шуткой, глядя на школьниц из дверного проема.  У Лизы паника. Это явно было адресовано ей. Крис смеется сейчас над ней.  — Ты сейчас больше на педофила смахиваешь. — Ева укладывает китель от кимоно на дно рюкзака, стоя на прохладе в одном спортивном топе и чёрным джинсах. — Вся в тёмном, в капюшоне. Маску на ебало натяни только. Кристина залезла рукой в карман куртки и выудила из него леденец на палочке, со вкусом клубники. — Лизочка, хочешь конфетку? — светловолосая уже вжилась в роль педофила и вещала притворно сахарным голосом.  — Я выгляжу как дешёвка? Могла шоколадную предложить хотя бы. — её голос не дрожит, за что она мысленно себя хвалит.  — Аргумент. В следующий раз буду осмотрительней. — Захарова хочет спрятать леденец в карман, но рядом выросшая девочка со спортивной сумкой больше её вдвое меняет планы. Кристина садиться на корточки и протягивает ей конфету, на что довольный ребёнок улыбается и убегает получив желаемое.  — Я же говорю, что ты тут по маленьким девочкам. — сзади по плечу старшую хлопает Ева.  — Да малявка просто тебя в детстве напомнила. — смотрит вслед девочке. — Физия злющая такая и сумка огромная. Помнишь? Мать нам на тренировки одинаковые купила.  Ева помнит. Две огромные сумки, в которых запросто можно было спрятать самих сестёр Захаровых при желании. Они таскались с ними, как Сизиф со своим камнем, но Крис всегда хвастается, что благодаря этому накачала бицепс.  Блондинка натягивает свою парку, поверх тёплой кофты и вся большая троица покидает раздевалку.  На улице сыпал крупой снег, застревая в паутине светлых волос Евы и оседая на ресницах. Она взглянула на небо, добровольно подставляя лицо под снегопад. Лиза отзеркалила её жест, в надежде увидеть что-то интересное. Но это был лишь противный снег, который попадал в глаза.  — Вы ещё покушайте его. — Кристина поворачивается к младшим, когда замечает что те отстали. — Обязательно. — сероглазая махает головой, словно возвращаясь в реальность и подходит к машине. — А чего ты приехала вообще?  — Не поняла, так не рада меня видеть? — старшая притворно злится залезая в салон.  — Ты по своей воле не поехала бы забирать нас. — добавляет Лиза, плюхаясь на заднее сидение. Ева на это лишь кивает, подтверждая слова подруги.  — Нас позвали на хату зависнуть.  — Во-первых, кто? Во-вторых, сфигали нас троих, а не тебя и твоих дружков? — блондинка хмурится предвкушая нечто нехорошее.  — Мои друзья уже там, а вас я взяла с собой, чтобы вы зависнули где-то нормально. — смотрит на сероглазую, а затем на Лизу и добавляет: — А то, судя по вашему виду, вы можете зависнуть только на петле. Особенно Индиго.  — Ты проницательна как сам дьявол. — улыбается наиграно Андрющенко.  А Еве не смешно. Она сразу губу закусывает, не позволяя словам уста покинуть. Хотелось накричать на Крис и сказать, что так о Лизе шутить нельзя. Но старшая не знала. И никогда не узнает. Только младшая Захарова знала, что красноволосая несколько раз пыталась свести счеты с жизнью. Но поклялась не говорить об этом. 

***

Ничем не примечательный серый гигант советских времён смотрел на них, своими глазами-окнами. В некоторых виднелся свет, а в некоторых — темнота. Хозяева не пришли с работы или рано ложатся спать? Странная тема для размышлений, но Еве нужно было думать о чем-то, чтобы навязчивые мысли не смели ворошить сознание своим присутствием. Выдыхает клубок пара и пытается угадать, вид из какого окна она сможет рассмотреть сегодня. Сзади тихо, словно тень незаметно подкралась Лиза. Сжала её плечо и пыталась понять, что рассматривает Захарова. Но вновь ничего не увидела.  — Мне не нравится энтузиазм Крис. — говорит Еве и голову поворачивает, дабы понять, услышала ли её Шума. — Поверь, никому не нравится энтузиазм Крис. — вздыхает, не отрываясь от своих разглядываний. — Чувствую, что хорошо этот вечер не закончится.  — Блять, вы же не думаете, что я глухая? — Кристина подходит к обеим и приподнимает за плечи. — Где ваша радость? Не вижу сверкающих рож.  Как по команде, обе широко улыбнулись. Но можно ли это было так назвать? Скорее, гримаса.  Тесный лифт заставляет Еву вжаться в стену, а какого-то мужчину вжаться в неё. Она кривит нос, сдерживает, чтобы не оттолкнуть его от себя. Лиза ей завидует. Лучше бы ей к мужику примкнуть, чем к Кристине, которая дышит ей в затылок. Дыхание у неё тёплое. От него дрожь, как электрический разряд по позвоночнику идёт и руки гусиной кожей покрываются. Она повёрнута к Шуме спиной, но затылком чувствует, как та губы в улыбке от чего-то тянет. Может, от своих мыслей. Или от реакции Лизы, которую она видеть не имеет чести, но тоже чувствует. Красноволосая лицо держать старается, лишь глаза у неё бегают по надписям в лифте. Девочка уже нашла несколько ошибок в английском слове «whore» которое юный англичанин написал как «hore». Как слышим, так и пишем. Несколько в русских надписях. В основном, все промахи были как раз в матах.  — Индиго, шампунь у тебя хороший. Пахнет вкусно. — хриплый голос звучит над ухом и щеку обжигает.  А у Лизы ноги кажется подкашиваются. «После тренировки так всегда.» Говорит себе, но не верит. Она комкает рукава куртки и корит себя за такую глупую реакцию. Не хватало ещё потешить Кристину своим поведением, в лужу перед её ногами растекаясь. — Против перхоти, самый дешевый. — не поворачивая головы обыденным бесцветным тоном вещает.  Ей поверил бы самый дотошный критик. Сама Андрющенко была от себя в шоке. Слишком уверенно и хорошо сказано для её состояния. Но она все равно молилась на каждый писк лифта, оповещающий про остановку. В надежде, что выйдут люди или они. Но дамочка с коляской, которая почему-то зашла в лифт не предназначенный для её груза. Вышла вместе с ними на пятом этаже. Андрющенко выдыхает лишь когда, пулей вылетает на лестничную клетку. Незаметно кладёт руку на грудную клетку. Слишком романтиризованный во всех странах мира орган отбивал бешеный ритм. Словно хотел быть услышан. Лиза ладошкой по нему ударяет, мол: «заткнись». И сердце послушно прекращает заходиться в дикой пляске.  Захаровы шагают в ногу. Вальяжно. Как в сцене из фильма. Только глядя на антураж, можно решить, что это работа авторства Балабанова. Походки одинаково расслабленны, а руки спрятаны в карманы. Только лица разные. Кристина довольна собой и это видно по бесам танцующим в глазах, а Ева — как ведомый под гипнозом. Видимо, ей это нравилось ещё меньше чем Лизе.  Шума потянув носом подъездное амбре, шагнула вперёд и нажала на избитую временем кнопку звонка.  22 Красивое число. Думается Еве. Она слушает противный писк звонка, и все впечатление портится. Пародия на соловьиное пение была настолько гротескной, что хотелось больше заплакать чем рассмеяться. За тёмной деревянной дверью слышится копошение. Кто-то до раздражения долго возиться с замочной скважиной. Ева кусает губу от напряжения. Дверь отворяется. Ева чувствует на кончике языка тонкую корочку, а на месте укуса — кровь. Слизывает. В проёме, шатаясь стоит невысокая брюнетка и дверная ручка была её единственной опорой. Её глаза были обезображены попытками смоки айс, который растёрся и больше подходил участникам группы KISS. На и без того длинных ресницах висели комья туши, а на губах, для дополнения клише, была блядски красная помада с растёртым контуром.  Настолько яркий макияж, что Ева со своим не лучшим зрением рассмотрела все его прелести. За такой тонной косметики, она даже не смогла уловить её настоящих черт лица. Все сливалось в красные губы и комья туши. Поставь перед Захаровой несколько девушек подобного типажа, она бы не узнала нужную.  Может, для этого и используют косметику? — Шума, зайка. — она буквально выпадает из проема и падает в объятия Кристины.  Ева и Лиза синхронно скривились. Чтобы смотреть на неё, нужно было иметь стальные нервы, а от нервов белобрысой остались одни ошмётки, потому младшая Захарова увела взгляд.  — Лесь, ну когда ты успела так? — с какой-то слишком доброй улыбкой спрашивает Крис. — Когда по телефону созванивались ещё в тонусе была.  Сероглазая хмурится ещё больше. Ей Кристина так почти не улыбалась. Ревность к сестре впервые пронзает её разум ядовитой стрелой. Мерзко.  — Так получилось. — попытка выдать из себя нечто вроде милого смущения была провалена. Карие глаза расфокусированно смотрят за спину Кристине. — Это Евочка?  Евочка? Захарова младшая готова умолять прекратить эту экзекуцию ибо её начинает подташнивать.  — Точно Евочка, вы так похожи. — брюнетка вновь улыбается, глядя в серые глаза, которые сливались с бетоном ступеней. — А ты Индиго, её подружка. — палец с нелепым маникюром указывает на Лизу.  Лиза в отличие от Евы, больше не выдает эмоций. Ей вновь все равно. Она сдержано кивает и начинает оглядывать подъезд от скуки.  — Малышня, это Леся моя..— на какую-то долю секунды, Кристина задумалась, характерно для себя глядя в потолок. — подруга. Недавно познакомились.  — Очень приятно. А мы можем зайти или ты дашь мне ключи от машины и позволишь нам скучно отправиться домой? — незаинтересованность в брюнетистой персоне сквозит в голосе блондинки.  Кристина пропускает их вперёд себя, отлепив девушку от своей груди. Лиза с Евой ступают аккуратно. Как по полю с растяжками. Андрющенко — потому что привыкла тихо ходить, а белобрысая — потому что ей здесь не нравилось. Как только дверь за их спинами хлопнула. Оповещая, что пути назад нет. Ева сразу почувствовала, что в этом вакууме трудно дышать и двигаться, что потолок нависает слишком низко, а стены смыкаются, сливаясь с полом и потолком, и давят резиновой серостью... в которой можно увязнуть, как насекомое, и когда войдет кто-нибудь другой, ты уже будешь бесформенным чем-то, слившимся с мебелью.  Музыка грохочет. Воняет сигаретами, шмалью и блевотой. Последний аромат особенно сильно врезается в дыхательные пути блондинки и она вспоминает о тошноте в подъезде. Она не прошла. Идти дальше нет желания, но Андрющенко хватает её под руку и они вдвоём проходят в эпицентр действа.  Много людей, чьи лица чужие и острые как лезвия, полосовали новоприбывших незаинтересованными взглядами. В центре потолка, висит лампочка на голых проводах; старый зелёный диван, как мухи облепили подростки, как и пол перед ним; на кофейном лакированном столике стоит дешевое пойло и пластиковые стаканчики; с другой стороны позанимали кресла и табуреты; откуда-то играла колонка; на полу и стене были ковры, которые покрылись пятнами из-за старости или чьей-то безрукости. Как кажется, что два в одном. Здесь неприятно. Каждый квадратный сантиметр занят человеком, как шахматная фигура на доске. Все были на своих местах.  — Ева,будешь что-то? — старшая подходит сзади, замечая недовольное лицо сестры.  — Что-то, от чего я не ослепну. — намекает на дешевый алкоголь.  — Тогда пепси. — как-то слишком задорно вещает и усаживает брюнетку без лица на диван к остальным.  — Я слиняю, как только она отойдёт. — Захарова смотрит в спину сестре, пока она принялась наполнять два стаканчика пепси. — Тогда догонять меня будешь ибо я сваливаю сейчас. — Лиза кивает куда-то в сторону балкона из которого выплывает Погорелова.  — Я убью её.  — Кому бы это не было адресовано, Крис или Ане, оставь эту возможность мне, пожалуйста. — Андрющенко поджимает губы и надеется, что её не заметят. — Медведева тоже должна где-то быть. — Блять, ну тогда съебываю сиюминутно. — Ева от упоминания чужой фамилии вздрогнула.  — Куда съебываешь? — Кристина появляется перед их лицами и тычет прозрачные стаканчики в руки. — На балкон или блевану сейчас. — Ева отдает свой стакан ничего не понимающей Лизе и выбегает на свежий воздух.  Красноволосая растерянно вертит головой и не понимает что теперь делать. Как ребёнок потерявшийся в торговом центре.  — Падай, Индиго. — Кристина хлопает по месту рядом с собой на диване.  Лиза послушно садится и осознает, что старшая вновь слишком близко. Двигаться некуда. Теперь, она сидит натянутой струной боясь пошевелиться. Одно движение, и можно случайно коснуться Захаровой. А для Лизы это как верхушку пламени ощупать. Нельзя.  Брюнетка упала на плечо Кристине и вещает ей о чем-то. Явно не очень интересно, ведь в ответ Шума лишь периодически кивает, но в глазах интереса нет. Она таращится на балконную дверь, а затем на людей вокруг. Её взгляд настолько пустой, что от этого даже страшно. Андрющенко подмечает про себя все эти особенности. Подмечает, как брюнетка по-кошачьи ластится к Захаровой и игриво посмеивается над тем, что рассказывает. Лизу это почему-то злит. Самую малость. Фитиль ярости начал зажигаться ещё в подъезде и теперь пылает чуть сильнее прежнего.  Она пьет маленькими глотками пепси. Напиток больше не был газированным из-за длительного нахождения на воздухе. Отвратительно. Но пить не прекращает. Цедит небольшими глотками ибо нужно что-то делать.  — Индиго, а что за глиста на тебя пялится? — голос Захаровой звучит звонко среди всех остальных, будто другие это фоновый шум.  — Что? — непонимающе вскидывает бровь. Но проследив за кивком Кристины замечает как на неё неотрывно смотрит рыжая девушка. — Ну блять, заметила. — Кто это? — в глазах Крис пробивается неподдельный интерес. Лиза не знала как сказать. Они не оставались наедине после той ситуации в школе. Она все ещё не понимает, как на неё реагирует Шума. Может ей мерзко? Или интересно? А может, все таки ей все равно? В конце концов, кто такая Лиза? Всего-то подружка её младшей сестры.  — Девочка из-за которой начался весь замес с Медведевой. — находит в себе силы и признается.  Захарова не меняется в лице, лишь скептически сканирует Погорелову.  — Ну, я ожидала кого-то получше. — жмёт плечами и поворачивается к брюнетке, которая уже мило щебетала с каким-то парнем.  Ожидала получше?  Как Лизе это понимать? Старшая бросила в неё словами и отвернулась, словно ничего не было. Но Андрющенко решила не искать смысла в этой фразе. Слишком тяжело. Не хотелось истощать свой мозг такой ерундой. Важнее было то, что Погорелова двигалась в её сторону, явно не поздороваться. Лиза напряглась. Стаканчик в её руке сжался, немного проливая коричневую жидкость на ковёр.  — Ты че сюда препёрлась? Хочешь, чтобы я у тебя личное при всех прощение вымаливала, сука? — девочка налетает слишком резко. Слишком смело. Алкоголь в её крови и отсутствие рядом Евы, явно подымают её уверенность.  — Совсем помешалась? Что ты несёшь? — красноволосая трёт переносицу и морщиться как от головной боли.  — Думаешь, что докопаешься до меня через Балу? Нихуя, да я никогда в жизни у такой лесбухи как ты не попрошу прощения. — брызжет слюной и кричит, глаза вытаращив. Театр одного актёра. Андрющенко чувствует, как переполняют Аню эмоции, от осознания, что она привлекла столько внимания. — Начнём с того, что мне твоё «прости» даром не сдалось. Ты мне не интересна, потому попрошу отойти отсюда. — Лиза спокойна. Все её нервы истратились в лифте, а сейчас ей безразлично, впрочем, как и всегда. Кристина рядом напряглась же. Светловолосая молчала, но по сжатым кулакам было заметно, что она в любую секунду может подорваться с места.  — Нет, это ты свалишь отсюда нахуй. Пришла тут ползать передо мной на коленях, но я советую приглядеться к своей белобрысой псине. Она то тебе точно даст. — Аня хохочет закинув голову, словно это самая смешная шутка за всю её жизнь.  Не знала рыжая, что сестрёнка той самой «белобрысой псины» сидит у неё под носом и готова свернуть ей шею голыми руками. А Лиза знала. Кристина и Ева были похожи, как две капли воды, потому даже действия и импульсы у них были идентичны. Андрющенко почувствовала движение рядом и по инерции, положила руку на ногу Крис, как делала это Еве, останавливая. Она подымается с места и теперь возвышается над Погореловой. Шума послушно остаётся сидеть на месте. Ей интересно. Кристина никогда в жизни не видела Лизу по-настоящему злой. Только напускная агрессия была реакцией на шутки старшей. Сейчас нечто другое. Тёмное. Интересное. Андрющенко хватает чужие локоны в охапку, стягивая их на затылке и притягивая Аню к себе. Огонь её волос вовсе не обжигает. А раньше казалось наоборот. Ей виднелось пламя, о котором Лиза слагала стихи. Сейчас это копна непослушных волос, неприятно лежащая в руке.  — Ты единственный человек, который заставляет меня жалеть о том, что я не бью девушек. — она спокойно говорит это в лицо девушке, сталью во взгляде поджигая.  Лиза хватает стаканчик и выплескивает в лицо рыжей остатки пепси, а затем, оттолкнув от себя, стремительно ретировалась. Девочка не помнит, как схватила куртку и как сбежала по ступенькам. Очнулась она лишь на улице. После такого момента впору бы закурить. Вот только Лиза не курит. Жаль. Не бьет девушек. Тоже жаль.  — Индиго, ты сегодня в ударе. Я думала, что эту парашу никто не сделает интересней, но у тебя вышло. — сзади запыхавшись подошла Крис, все ещё тяжело дыша от беготни за младшей.  — Услуги клоуна по выезду бесплатно. — скользит по старшей взглядом и уводит резко, переключаясь на носки ботинок.  — Не стой как Ленин на площади, в машину залезай. — Захарова открывает себе дверцу со стороны водителя и падает на скрипучее кресло.  — А Ева? — уже в салоне растерянно интересуется красноволосая.  — Вот ты ей сейчас и позвонишь, у меня мобила села. — достает из кармана потухший смартфон и вертит им перед лицом младшей.  Андрющенко без лишних слов ищет нужный контакт. А Кристина наблюдает в зеркало заднего вида. Вся эта девочка такая неправильная. Живая мишень для таких, как она и Балу. Но она все равно продолжает выглядеть как хочет и не прогибается под общество. Шума уважала такое. На секунду, она представила Лизу обычной. С длинными волосами и без татуировок. Без дебильного кольца в губе. Это была бы не она. Лишь тень Андрющенко. Захарова наблюдает за сосредоточенным лицом. Щеки успели покраснеть от недолгого пребывания на морозе. За руками наблюдает. Её руки это отдельная история. Крис часто подмечала их странность. Пальцы у Лизы тонкие как паучьи лапки. Утонченные и ловкие. Запястья тонкие. Слишком женственная рука. Захарова глядела на свою, которая теперь казалась слишком большой. Слишком гротескной на фоне «правильной» руки Андрющенко.  — Она не берёт. Может они её там избивают? — взволнованно кусает губу, думая о самых страшных последствия красноволосая. — Набери ещё несколько раз, у Евы приплывы бывают и она не реагирует на телефон.  Лиза набирает. Набирает ещё два раза. На последний звонок ей отвечают. Девушка по ту сторону трубки явно Ева, но что-то с ней не так. Она сказала, что уже бежит к ним на встречу и сбросила. Что-то не так. 

***

Захарова не врала. Её мутило.  Тошнота липкими пальцами подкрадывалась к горлу. Причину она не понимала, но в такой ситуации это уже не важно. Балкон открылся с грохотом и ей было страшно закрывать дверь, ведь казалось, ещё одно движение и стёкла нещадно выпадут. Блондинка подлетала к балюстраде и преклонившись через неё, жадно глотала носом и ртом воздух.  — Ты блюешь или помирать собралась? — снизу слышится знакомыми тембр.  Захарова рыщет серыми глазами и натыкается на сидящий силуэт.  — Блять, ну это клоунада. — выдает и сама же готова истерически засмеяться. Кому как не Балу сидеть на чёртовом полу этого грёбанного балкона. — Захарова? — тёмные глаза ловят фокус в темноте.  — Нет, мать твоя.  — Если ты моя мать, то возвращайся к суициду. Не отвлекаю. — отворачивает голову и достает пачку Мальборо.  Еве физически больно от тона девушки. Что-то заныло под лопаткой. Будто перед ней совершенно маленький ребёнок, а не избившая её пару дней назад особа.  На Медведевой синяя олимпийка, поверх футболки, которую было плохо видно и чёрные джинсы. На голове беспорядок. А поза максимально расслабленная. Она казалась слишком естественной для этого места. Как завершенный экспонат для музея. Ева хотела нарисовать этот момент. То как шатенка подкуривает и выпускает первую струю дыма. 

Сотый раз курю любовь, и я кричу и ухожу

На балконе чей то хаты, и я достал тебе луну

— Поделишься? — блондинка падает рядом, не беспокоясь о запачканных джинсах.  — А волшебное слово? — Авада кедавра. — она принимает сигарету из чужих руки и поглядывает на пальцы, которые было хорошо видно из-за света в окне. — Я же предупреждала не бухать после тату.  Девушка лишь хмыкает и отдёргивает руку. Она была пьяна. Ева уловила это в движениях и речи. В какой-то расслабленности.  — Че рука теперь отсохнет?  — Нет, но будут другие последствия. Ко мне не беги с претензиями в случае чего. — блонда поворачивает голову в сторону, ибо услышала шум из комнаты.  — А если я захочу прибежать?  Глухой стук. Все остальные звуки прекращают своё существование отныне. Захарова лишь слыть колотящееся сердце и то, как громко она сглатывает. В кармане вибрирует телефон, но белобрысая сейчас слишком растерянна, чтобы обратить на это внимание. 

Боже я сейчас тебе перезвоню

Боже я всегда перед тобой дрожу

— Чего бля..— не успевает закончить ибо голову повернув, натыкается на лицо Насти.  От удивления, губы размыкаются и она дымовое облако выдыхает. Медведева его своими устами подхватывает и втягивает. Слишком близко. Настолько, что Ева чувствует вкус недавно выпитого Настей портвейна. Происходит замыкание, и вся её система дала огромный сбой. Слышится хруст осыпавшегося каркаса и запах жжёных проводов. Паника танцует на языке. На вкус она кислая. Как яблочный мармелад. Хочется запить водой, чтобы убрать послевкусие. Ей нестрашно. Но почему она дрожит? Почему так горит лицо? Почему не моргает глядя на девушку напротив? Слишком много «почему» сливаются в одну массу и длинной цепью окутывают её мысли.  — Блять, я. Я перебрала. Хуйня какая-то. — Медведева лепечет словно в бреду и отодвигается в угол подальше.  Захарова же выходит из своего транса. Осознание снежной лавиной обрушилось на голову. Блондинка ничего не находит лучше, кроме как убежать. Поджать хвост и трусливо скрыться.  В комнате рыдает Погорелова, сидя на полу. Подружки как стая обеспокоенных птиц летают вокруг, что-то лепеча. Еве это не нравится. Но она решает подумать об этом как только покинет злосчастную квартиру. Тут гадко. Потолок начинает давить ещё сильнее.  Зимний холод не остужает разум. Наоборот. Из-за растущего осознания, которое с каждой минутой все сильнее сдавливает виски в оковы, заставляя пульсировать от тупой боли, хочется впечатать кого-то в бетонную стену. Этот кто-то сидит на балконе и возможно, забыл о случившемся. Захарова чувствует ненависть к ней. Но себя она ненавидит больше. Проявила сострадание из-за слов о матери? Села рядом из-за приплыва сочувствия? Глупая инфантильная девочка. Но Ева собрала ошмётки себя со снежного покрова и склеила изолентой, за эти пару метров до машины. Кристине с Лизой необязательно видеть её такой. Никому нельзя было видеть её такой.  — Трубку брать с первого раза не умеешь? — Крис тоном «старшей сестры» интересуется как только младшая садится в салон. — Не услышала. Давай без нотаций сейчас.  Что-то в её голосе заставило старшую Захарову лишь молча открыть рот не давая следующей заготовленной реплике вырваться на свободу.  — Что вы с Погореловой сделали? — интересуется Ева, пока машина трогается с места.  Лиза на заднем сидении увела взгляд в окно и поджала губы. Блондинка уловила жест. Явно ничего хорошего. — Индиго показала сучью сторону, даже я испугалась. — Крис не по-доброму усмехается. — Хотя, с её недавним нападением это не сравнится. Да, Лизок? — Завали, Захарова. — она отрывается от окна и стреляет молниями из глаз в старшую.  Ева в момент чувствует себя ребёнком между ругающимися в машине родителями. Хотя ругань её семьи была отнюдь не такой безобидной. Отец чаще всего прописывал подзатыльник, рядом сидящей матери за кривое слово и на этом всё заканчивалось.  Эти мысли натолкнули блондинку на вопрос.  — Мама ничего по поводу Саши не говорила? — имя отца осыпается зубной эмалью, от плотно сжатой челюсти.  — Нет, он не появлялся после того как мы его выперли. Хорошо, что машину осёл не забрал.  Сестры выгнали отца на следующее утро после его представления. Общими усилиями на потеху соседям устроили очередное шоу. Но благодаря этому, они теперь не боялись возвращаться домой. Мать на такие выпады с их стороны лишь покачала головой, но без особой злобы. Она тоже устала от него, а уйти не могла из-за жилья. Ева чувствовала за это вину. 

***

Лиза в который раз считала ступеньки в надежде оттянуть время чтобы не попасть домой. Ничего не менялось. Количество было прежним, как и эта обшарпанная дверь. Она открывает её и заходит в темноту. В такой атмосфере ей комфортно. Значит мать спит и Лиза не столкнется с ней. Единственная приятность за день. Но когда девочка добралась до кухни то заметила накрытый стол и два пустых бокала, рядом с бутылкой вина. Приятная новость отменяется. В доме опять очередной ухажёр с которым ей ни в коем случае нельзя столкнуть утром. Ведь спугнув новую истинную любовь матери, она навлечет на себя множество часов причитаний. В такие моменты Лизе хочется чем-то её ударить, только чтобы женщина закрыла свой рот. Но она никогда так не сделает. В красной голове были свои рыцарские принципы, которые нарушать было нельзя.  Девочка устало перебирает длинными ногами в сторону душа. Хотелось, чтобы горячие струи воды смыли весь этот день или всю жизнь. Но мать оставила для неё лишь еле тёплую водичку в бойлере. Прекрасно. Сквозь тонкие стены она слышит стон. Отвратительно. Делает напор воды сильнее, чтобы не слышать. Но звуки не прекращаются и противными змеями заползают в голову. Она бьет кулаком по кафельной плитке с дельфином. На глазу животного виднеется трещинка. Андрющенко смотрит на себя в зеркало. Ощупывает выступающие ключицы и скользит рукой ниже, останавливаясь на тазовых костях. Тело мальчишки в пубертате было лишено женственности. Лишь небольшая грудь выдавала в ней девушку. Красноволосая поторопилась нырнуть в пижаму чтобы больше на себя не смотреть.  В её спальне пахло хлоркой. Мать опять решила убраться. Лиза хватает наушники и спешит спрятаться под одеялом. Вновь доноситься скрип кровати и громкие стоны. Женщина в соседней комнате даже не пытается себя сдерживать. Отвращение испытываемое девочкой в такие моменты сложно было сравнить с чем-то. Из-за родительницы весь процесс секса вызывал у неё лишь рвотные позывы. Наушники прячут её уши. И она включает первую попавшуюся песню. 

Случайно падали звезды

В мои пустые карманы

И оставляли надежды.

Ей становится спокойно. Мать уходит на второй план. Земфира вещает ей какую-то свою историю через песню, а Лиза внимательно слушает, словно впервые. Это была её личная психотерапия. Проглотить обиду и злость, чтобы утром блистать и никто и подумал бы, что ночью она готова была выть от собственной беспомощности. Лиза говорила, что о своих проблемах нельзя молчать. Что нужно говорить близким, если тебя что-то тревожит. Раньше, каждый раз когда Лизе было плохо, она хваталась за лезвие.  Андрющенко и сейчас смотрит на тумбочку, на дне которой спрятан злосчастный металлический предмет. Он готов прийти на помощь в любую минуту. Лиза щупает тощие запястья. Под кончиками пальцев появляются бугорки кривых шрамов. Они старые и всегда надёжно спрятаны под длинными рукавами. Но год назад, Захарова заметила их. От ужаса застывшего на дне серых глаз, Лизе стало совестно и плохо. Она дала обещание больше так не делать.  Взгляд плавно ускользает от тумбы.  Лиза этого не сделает. Если ради себя больше не получается держаться, то сделает это ради общения данного Еве.  Нужно будет попросить её перекрыть шрамы новой татуировкой. Слишком сильно они напрягают. 

***

Ева всматривалась в потолок. Мысли стаей голодных волков раздирали ранее склеенную плоть. Хотелось просто заткнуть голос в голове, который не позволял ей забыть о случившемся. Ярость и недоумение смешались в нечто одно. А Захарова понятия не имела, что с этим делать. Куда выплеснуть эмоции. Почему никто не может просто прийти и сказать, что ей делать? Каждый раз, закрывая веки, она видела лицо Насти в непозволительной близости и распахивала глаза обратно. Лучше смотреть на потолок. Он белый непримечательный. По углам можно увидеть нитки паутины. Девочка за шестнадцать лет жизни досконально его изучила.  Больше всего злило непонимание. Ева привыкла всё понимать. Строить ко всему логическую цепочку. Но Медведева топтала все её правила, как окурок небрежно брошенный на асфальт. Больше Захарова с ней не будет видеться. Однозначно нет. Эта мысль немного успокаивает и девочка переворачивается на бок, в попытке уснуть. Глаза закрываются, и она позволяет дреме утащить её своими когтистыми лапами. Тёплые губы. Привкус портвейна. Сигаретный дым.  Блять.  Захарова подымается с места. Она шаркает босыми ногами по паркету и выходит из комнаты. В детстве, когда уснуть не получилось, блондинка заходила в комнату сестры и там засыпала без тревожности. Сейчас должно быть также, если Кристина не пошлёт её, вслед бросая тапком.  Дверь со скрипом открывается и Захарова без стеснения заходит в комнату. Пахнет гелем для душа старшей и кофе.  — Крис, ты спишь? — интересуется, хотя прекрасно видит, как сопит старшая.  Ева двигает её и сама ложиться рядом, зарываясь в одеяло по подбородок, оставляя лишь серые глаза рассматривать Шуму.  — Теперь понимаю как чувствует себя Ленин в Мавзолее. — бормочет Кристина глаз не открывая. — Стрёмно когда на тебя так пялятся.  — Я думала ты спишь.  — Спала, пока ты не завалилась сюда. — сонным голосом вещает, а сама рукой одеяло поправляет, чтобы младшую укрыть лучше.  — Ну ниче, уснешь опять. — Еве было бы неловко, будь это кто-то другой, но сейчас ей лишь смешно.  — Рассказывать будешь или просто молча полежишь с трагичным видом умирающего лебедя?  — Что рассказывать?  — Дурочку вырубай. Ты не пришла бы сюда спать будь все хорошо. Я знаю тебя с самого детства, солнце. — наконец голубые глаза распахиваются.  — Там была Медведева и она сделала кое-что странное. Я блять не могу перестать об этом думать. Хочется найти её и разбить лицо в кашу.  — Ты че запала на эту латентную?  — Что ты несёшь? Я же сказала, что хочу уебать её. — слишком бурная реакция, она почти закричала, но вспомнила про спящую маму, ей завтра на работу. — И вообще, латентную?  — Ну знаешь, латеныши громче всех орут что педики извращенцы, вот и смекани своей головкой. — кладёт руки за голову, так что острый локоть упирается в висок младшей.  — Мне кажется, она сама ногами себя отпинает, если подумает про отношения с девушкой.  — Кто знает, мне все равно на неё, пока это не касается тебя.  — Она мне не нравится. Я её не понимаю и от этого она меня бесит. — Ева перед Кристиной как на детекторе лжи соврать не сможет.  — Знаешь что. Подымайся. — старшая стягивает одеяло, заставляя кожу покрыться мурашками от внезапного холода.  — Эй, ты че блять делаешь. — блондинка хватается за край одеяла, не желая его выпускать.  — Глухая? Жопу подымай, говорю. Быстрее. — спихивает сестру с кровати.  Ева зло сверкает глазами совершенно не понимая резкой смены настроя старшей. Но Кристина и сама подымается на ноги, двигаясь к выходу.  — Не стой столбом, пойдём сделаю тебе какао, чтобы, уснуть смогла. — на ходу бросает. — Только волюме скрути, мамка же спит.  Девочка расплывается в довольной улыбке и тенью двигается за старшей на кухню. Тут пахнет печеньем, которое испекла мать и домом. Весь уют этой квартиры собрался именно на кухне, где они будучи детьми проводили время с мамой. Делали уроки втроем, пока родительница готовила обед, а после пили чай.  Лампочка зажигается и на неё как по команде слетается чёрная мошкара. Ева падает на твёрдый табурет, подгибая под себя ноги и наблюдает за тем, как Крис греет молоко и параллельно ищет пачку какао порошка. Стараясь при этом не шуметь.  Напиток горячий. Не приторно сладкий и какао больше чем требуется на одну порцию. Все как любит Ева. Тёплая жидкость разливается по телу уютом и спокойствием. Медведева покинула её сознание, забывая попрощаться. Ева слушает рассказ Крис про драку на квартире и улыбается от манеры подачи старшей.  Что такое уют?  Теперь она может ответить на этот вопрос.