ошейник

Карандаш, как больной лихорадкой метался по листу блокнота, ведомый рукой с разбитыми костяшками. Каждый штрих был нервный. Грифельный стержень оставлял на бумаге короткие полосы, которые со временем превратились в силуэт. Девушка средь зимнего пейзажа, восседала на незастекленном балконе, выпуская клубы дыма вверх.  Ева осмотрела своё творение, поморгав несколько секунд дабы сбросить пелену, которая охватывает каждого художника во время работы. Лицо Медведевой нагло глядело на её пенал из листа блокнота. Она подтёрла пальцем карандаш в некоторых местах, размазывая его и тем самым, создавая иллюзию тени. Первым порывом было вырвать лист и выбросить. Но вышло слишком уж красиво.  На фоне классная руководительница вещала о строение и функции АТФ. Захарова бегло осмотрела учебник, пытаясь уловить суть. Слова сплетаются в одно длинное и нечленораздельное предложение. Девушка хмурит брови и вновь возвращается к рисунку. Она была бы горда собой, но модель которая её вдохновила не подталкивала к этому. Эти несколько дней, Ева не могла выбросить  нелепое столкновение губами на холодном балконе. И этот до жути притягательный образ Насти. Кончики пальцев касаются сухих губ. Кажется, на них все ещё остался след портвейна. По крайней мере, девочка отчётливо чувствует как он танцует на кончике языка. Вертит головой, словно пытаясь отогнать прочь назойливые мысли и возвращается к рисунку. Ей хотелось добавить ещё несколько штрихов. Аккуратными движениями, она начала выводить около Медведевой ещё один силуэт, но громкий голос учительницы отвлёк:  — Захарова, надеюсь, ты сейчас рисуешь строение АТФ? — женщина поднялась с места и смотрела на неё, при этом постукивая пальцем с бордовым маникюром по поверхности своего стола.  — Именно этим и занимаюсь. Неужели вы сомневались в моей любви к аденозинтрифосфату? — наглая улыбка цветет на лице Евы от удивлённого выражения учительницы.  Запомнилось это длинное название ей легко. Цепляло слух. Женщина же сочла это показателем того, что девочка слушала весь урок. Она нервно поправила ворот отвратительной тигровой блузки бирюзового цвета.  — Если ты такая великая художница, то нарисуешь плакат-приглашение на новогоднюю дискотеку для старших классов.  Преподавательница не захотела окончательно признать поражение, потому решила досадить ученице иным способом.  — Извините, но великие художники за бесплатно не рисуют. Вдохновение не приходит. — Ева жмёт плечами, откидываясь на стуле.  — А ты все только за деньги делаешь? — со второго ряда звучит насмешливый мужской голос. Парень с ежиком на голове и россыпью неаккуратных веснушек-клякс демонстрировал ей все те же стереотипные «ножницы» жестом. Он сидел слишком далеко. На втором ряду, ближе к первой парте. Ева рассчитала в голове траекторию полёта учебника с окончательной остановкой на чужой макушке. Но учительница вновь не позволила ей совершить задуманное. — Так, Королёв, рот закрой. Мы ещё не дошли до размножения, но я вижу, что ты хочешь написать по этой теме реферат. — злобные глаза метнули молнию в сторону шутника, и он заткнулся. Женщина вернула своё внимание блондинке: — Захарова, мы не на рынке, чтобы торговаться. Но я пойду тебе навстречу и гарантирую со своего предмета не ниже четвёрки в четверти.  — Меня накрыло вдохновение и желание помочь родной школе. — воодушевлённо кивает, стирая злобную гримасу с лица.  — После урока подойдёшь ко мне, я дам тебе ключ от свободного кабинета, где есть все для рисования.  Захарова сдержанно кивает и без угрызений совести возвращается к Медведевой на странице блокнота. Такая учительская щедрость не была для неё каким-то потрясением. Мария Александровна была их классным руководителем, который натягивает оценки своим ученикам с таким усердием, как девушки свои прошлогодние джинсы. Ей нужна была хорошая успеваемость и премия. Еве нужен был аттестат. Все складывалось идеально.  Парень с ежиком ещё несколько раз бросал на неё взгляды. Подкрепляя их гиеньими смешками. Ева пообещала себе встретить его на перемене и доступно объяснить, что для здоровья полезно не возникать в её сторону. От этой мысли, она сама себе довольно кивнула. Шумиха вокруг нетрадиционной ориентации Лизы не утихала уже слишком долго. Для этого потонувшего в каких-то своих законах города, такое действительно было шоком. А для школы — тем более. На стенах появлялись новые кривые надписи, а вслед Еве и Лизе, стрелами летело все больше смешков и оскорблений. Будто, у них на спинах была нарисована мишень. С этим хотелось побыстрее разобраться. Ева обязательно подумает каким образом, после того, как Настя Медведева окончательно выветрится из её головы.  Захарова шагает по коридору, вращая на пальце ключ от кабинета ИЗО. Рюкзак небрежно сползает с плеча, а в сгибе локтя парка болтается. Она внимательно вглядывается в таблички на дверях, так как освещение весьма плохое, а зимние сумерки съели солнечный свет. Лиза должна была подойти после своего последнего урока и составить ей компанию, пока она не закончит рисовать. Её шаги луной пробегают вперёд, оповещая всех, что она идёт. Кажется, все учащиеся слышали, как ритмично ступает Захарова. Нужный кабинет, был по левую сторону от неё. Белая дверь, с бронзовой табличкой и железной золотой ручкой, на которой местами слезла краска от частого использования. Блондинка проворачивает ключ, и открыв дверь мнётся несколько секунд. Переступить порог оказалось почему-то сложно. Теперь старается ступать тихо. Словно боясь спугнуть кого-то жившего в этом кабинете. В темноте никого нельзя было заметить, потому рука тянется ко включателю, щелкая им. Сразу же глаза жмурит от яркости. Обоняние усиливается и теперь она слышит и чувствует лучше, чем до этого. В нос ударяет запах краски и дерева. Так пахнет рисование. Масляными красками; деревом; только что распечатанным холстом. Глаза распахиваются, чтобы привыкнуть к свету. Веки все ещё капризно подрагивают, но она отчётливо видит помещение. Стены класса сочились тускло-бежевым пластилином, замыкая их в непроницаемый прямоугольник, не пропускавший воздуха, и окна казались приклеенными к этой массе картинками. Её окружала армия чужих картин. Они были стары. Принадлежали выпускникам прошлых годов. Рамки покрылись пылью, а сам цвет выгорел под лазером солнечных лучей. Портреты смотрели на чужака наглыми рисованными глазами. Никто не был рад гостье. Захарова скривилась. Её родные рисунки не глядели так злобно. Они осуждали, порой насмехались. Но в них не было злобы. Может, от того, что она их творец?  Шагами меряет пространство и касается поверхности парт пальцами. На подушечках чувствуется пыль. Она скручивает её в небольшие комочки и выбрасывает на пол. Часы, которые возвышались на стене над всеми остальными жителями кабинета, любезно подсказали, что до конца урока ещё пятнадцать минут. Пока Андрющенко дойдёт сюда, то пройдёт все двадцать. Ева ещё раз оглядела помещение и выключила свет. Она отправила короткое сообщение Лизе, о том что идёт на перекур, а дверь в кабинет оставляет открытой для неё. Девочка хлопнула по карманам куртки, пытаясь нащупать очертание сигаретной пачки и зажигалки рядом. Все было на месте.  Она пошла к черному входу, не желая оправдываться перед охранником, почему её нет на уроке. Чёрный вход находился под лестницей, ведущей на второй этаж. Нужно было миновать три кривые ступеньки и старая дверь со скрипом отворялась, позволяя морозной прохладе ударить в лицо. Захарова посмотрела на спортивную площадку перед собой. Как покрылись снегом и местами льдом турники. Темнота вокруг придавала жуткого антуража. Картинка вполне себе могла бы сойти за кадр из артхаусного русского ужастика. Блондинка глядя перед собой наконец-то переступает порог, который отделял её от страшной зимней сказки и школьного коридора. Дверь из-за дуновения ветра бахнула сильнее обычного. Ева вздрогнула, но спустя несколько секунд и вовсе чуть не закричала благим матом. Рядом кто-то начал чертыхаться и послышались звуки чужого присутствия. — Анька, ты блять потерялась пока до туалета шла?  Захарова обречённо закрывает глаза от этого противного голоса. Который дешёвой пластинкой позволял патефону в её голове царапать поверхность бесконечное множество раз, чтобы она имела возможность прокрутить чужие фразы в голове. Слишком частые столкновения наводят её на мысль о шизофрении, так как в судьбу она наотрез отказывается верить.  — Надеюсь, она как минимум потерялась, а как максимум утонула в толчке. — подает голос Захарова, подавляя в себе желание сбежать.  Это их первая встреча после того инцидента. Напряжение подступает к горлу и растекается по всему телу. Ева старается подавлять это в себе и контролировать тон.  — Захарова? — голос девушки дрогнул и послышались звуки шагов.  Медведева подходила к ней. Ева инстинктивно отпрянула, не позволяя старшей приблизиться ближе допустимого расстояния.  — Тебя заело? В прошлый раз я слышала такую же фразу.  Темно. Но слабый свет струящийся из классных комнат, позволяет блондинке разглядеть очертания Насти. Куртка на ней также была распахнута, а между губ зажата подожженная сигарета. Пепел с неё упал самостоятельно из-за того что владелица не соизволила сделать этого. Горячие комки почти упали на носки ботинок старшей, но она вовремя убрала ногу.  Еве было не по себе. Пульс участился, от чего по телу бежал жар. Казалось, если к ней коснуться то можно обжечься. Она упорно игнорировала это состояние. Но дрожащие руки, которые не могли поджечь сигарету с лихвой её выдавали.  — Я смутно помню, что было в прошлый раз. — голос звучит тихо, но Настя не позволяла ноткам нервозности от этого разговора проявится.  — Вот и ахуенно. — кратко бросает младшая, радуясь от зажжённого кончика сигареты.  Делает затяжку. Серые глаза блуждают по горизонту и перепрыгивают на замёрзшие турники. Смотрит куда угодно, только не на Медведеву. Знает, что не сможет держать себя в узде и контролировать, как только увидит её перед собой. Она долго прокручивала в голове все события. Долго размышляла над тем, что скажет при встрече. А вернее, то с каким упоением она будет бить ей по лицу. Но сейчас, блондинка лишь стояла рядом, с непроницаемой маской вместо лица и выдыхала горький дым.  — Слушай, я хотела… Захарова оборвала Настю на полуслове и не дала ей закончить:  — Не бойся, я никому не расскажу. Но учти, если твоя рыжая опять пойдёт к Лизе, то я похороню тебя и в красках опишу эту ситуацию всем. — говорила спокойно, но без намёка на злобу.  Видимо, девочка слишком устала от этих мыслей. Когда наконец-то встретилась лицом к лицу с Настей, у неё ничего не осталось кроме всепоглощающей усталости. Было все равно на Медведеву и её заскоки; на этот недопоцелуй; на непонятные эмоции; на все.  — Думаешь, что можешь угрожать всем направо и налево, потому что Шума твоя сестра? — в запоздалом ответе слышна угроза, а старшая твёрдо подступает к ней, заставляя младшую подпирать спиной стену из холодного кирпича.  — Сильно ты себя переоцениваешь, раз считаешь, что я прикрывалась бы от тебя родством с Кристиной. — она шумно втягивает воздух носом, подавляя растущую агрессию и выдыхает его вместе с сигаретным дымом в лицо Насте.  — Вот же сука. — процеживает сквозь зубы и рывком прижимает собеседницу к стене.  Ева слышит знакомый щелчок. Холодный металл касается пульсирующей вены на шее.  — Ты пересмотрела фильмов и решила убить меня на территории школы? — она тянет губы в улыбке. — Давай, мать твою, режь.  Девушка специально поддается вперёд. Лезвие недостаточно острое, чтобы навредить ей, но дарит ощутимый дискомфорт. Медведева лишь скалится в ответ и убирает складной нож. Медленно убирает его, не сводя глаз с Захаровой.  — Ты нарвешься когда-то. Может не на меня, но нарвешься. — утверждает шатенка и отступает.  — Тебя это не касается в любом случае. — Ева проводит пальцами по шее, пытаясь понять есть ли кровь.  Балу следила за её движениями, точно хищник, наблюдающий за добычей. Но Захарова не была жертвой. Никогда. Она была соперником. — Уборщица эта, такая мразь. Прикинь, сказала, что я ей ботинками наследила. Это её блять работа. — из темноты слышится тонкий фальцет.  Захарова сходу глаза закатывает, понимая кому принадлежит возмущающийся писк. Аня Погорелова подошла к Медведевой, кутаясь в свою короткую куртку и шмыгая тонким носом. Она не поняла, почему подруга её проигнорировала, пока не проследила за взглядом Насти. Увидев Еву её лицо искривилось в брезгливой гримасе. Захарова на это лишь криво усмехнулась, намереваясь уходить. Общество этих двоих явно не было компанией мечты.  — Белобрысая тебя преследует? Хочет, чтобы ты ей вдула, потому что нефорша не даёт? — с явной насмешкой интересуется она у Медведевой, подняв голову вверх, чтобы иметь возможность разглядеть её лицо.  Ева с трудом сдержала смех от последнего обвинения. Захотелось рассказать, кто кому ещё хочет «вдуть». Но она не из тех кто нарушает обещания.  — Гном садовый, ты что ревнуешь? — глядя сверху вниз, блондинка спросила тоном, каким у детей спрашивают «кто это у нас такой красивый?» — Ты фильтруй что говоришь, совсем охуела. — рыжая точно воинственный щенок выступила вперёд к младшей, тараща безумные глазища на неё.  — Ещё раз заговоришь со мной и будешь питаться через трубочку.  — Да чтоб вы сдохли со своей лесбухой. Передай ей, чтобы не попадалась мне на глаза больше. — Погорелова не слышала никого кроме себя и буквально кричала на Захарову.  Ева слышит тумблер который щёлкнул где-то в её голове. Пелена падает на глаза и адреналин вместе со злобой ключом бьет в мозг. Она не видит ничего, кроме рыжих локонов и аккуратного лица. Блондинка сдерживала себя как могла, но Аня умела доводить её до белого каления.  Руки сжимаются в кулаки и Ева уже заносит правую для удара, наступая на Погорелову. Но перед лицом вырастает Медведева. Шатенка прикрыла спиной рыжую и сейчас смотрела прямо в полные злобы серые глаза. Девушка держала Еву за запястье, не позволяя совершить задуманное.  — Угомонись. — ровным тоном говорит, словно зная, что к блонде только так и можно достучаться.  — Вот именно блять, проверься сходи, ебанутая. — из-за спины появилась макушка Погореловой.  Захарова дёрнула свою руку с новой силой, купившись на очередную провокацию. Медведева держала её запястье стальным браслетом и молча помотала головой, словно запрещая ей.  — Ты тоже рот закрой. — на долю секунды Балу повернулась назад и рыкнула на рыжую.  Аня сзади состроила неописуемую гримасу: смесь злости и непонимания. Медведева не приняла её сторону.  — Отпусти. — уже спокойно произносит Захарова. Настя послушно выпускает её руки. Ева трёт запястья, пытаясь убрать с них следы оставленные Балу. Шатенка все ещё за ней наблюдала. Захарова буквально чувствовала как агатовые глаза оставляют дыры в ней. От такого взгляда хочется убежать. От Медведевой хочется убежать и больше никогда не встречаться. Но судьба, в которую девочка не верит, играла с ней злую шутку, или скорее розыгрыш. Почти каждый день она сталкивалась с Балу, хотя до этого замечала лишь мельком.  — Держи рыжую шавку в наморднике. Слишком громко лает. — хрипло выдает Ева и уходит, не дожидаясь ответа.  Позади вновь раздались фальцетные вопли Ани. Её голос звучал, как неправильно взятая нота на фортепьяно. Как скольжение вилкой по стеклу. Еве хотелось закрыть уши. Она перешла на бег, чтобы следы собственных шагов заглушали чужие голоса и стук сердца. Медведева все ещё вызывала в ней бурю непонятных эмоций.  Лиза ждала её в кабинете. Она сидела сверху на парте и рассматривала стопку с чужими рисунками. Листы были отвратительно изогнуты из-за непригодности для рисования акварелью и такого обилия воды.  — Эти рисунки похожи на чей-то бэд-трип. — подает голос Андрющенко, не отрываясь от своего занятия.  — Да, но их рисовали третьеклассники. Вспомни портрет матери, который ты нарисовала в четвертом. — отбрила блондинка и пошла за огромным листом, пригодным для плаката.  — Я ребёнок и так видела её. — оправдывается подруга.  — Настолько плохо видела, что она тебя специально на рисование запёрла, чтобы ты больше так не уродовала её.  — Эта женщина не ценитель искусства. Может, я была бы Пикассо своего времени, а мать все испортила.  — Ну, тогда прояви полёт фантазии и помоги с плакатом. Я договорюсь с Александровной и тебе тоже за семестр не будет ниже четырех, за помощь родине.  — С этого нужно и начинать. — Лиза воодушевленно спрыгивает с места и на ходу закатывает рукава широкой кофты. — Что нужно рисовать? — Понятия не имею. Наверное, какой-то дискобол изобразим на цветном фоне и добавим большую надпись.  — Просрём мы на это много времени, но четыре по биологии того стоит. Нужно матушке отзвониться сказать что поздно буду.  — Скажи, что ночуешь у меня. Мать на ночной. Отца выгнали. А Кристина обещала свалить в свой притон на ночь.  — Отлично, этот день становится лучше. — Андрющенко улыбается, чувствуя как облегчение расплывается по лёгким.  Она не будет слушать звуки «любви» своей матери и её очередного ухажера. Пусть всего один день.  Они рисовали несколько часов подряд. Не отвлекаясь. Пока школа не опустела и лишь одинокий охранник призраком слонялся по коридорам. И парочка учителей корпела над тетрадями в учительской, чтобы не тащить работу домой. Кофта Лизы была перепачкана голубой краской, а губы Евы приняли фиолетовый оттенок из-за глупой привычки облизывать кисть. Теперь перед ними лежал огромный плакат. Пахнущий свежей краской и пестрящий разными цветами. В левом углу, Лиза попыталась воссоздать подобие потолка, к которому крепился дискобол. Над его прорисовкой пыхтели обе, добиваясь реалистичности. Всю остальную площадь занимал текст. Сверху огромными буквами слово «дискотека» фиолетового цвета. А ниже, дописали время и место. Захарова ненавидела писать кистью. Её ровный почерк от этого корявился, а внутренний перфекционист вешался на кишках девочки. Андрющенко же было без разницы. Она в любом случае писала криво и оправдывала это прерогативой гениев. Мол, те кто неразборчиво пишут — думают быстрее остальных. Ева лишь поддерживала её немым согласием.  Девочки занесли плакат в учительскую и оставили его на столе преподавательницы. Женщина уже давно покинула рабочее место, не желая бесплатно отсиживать в школе лишнее время. Это место не было по душе даже самим учителям. Слишком угнетает. Особенно зимой и после наступления сумерек. Школа приобретала мистически-неприятный окрас. По коридорам бродили тени прошлого, наступая на пятки настоящему. Не понимая, почему на школьниках этого времени нет белоснежных фартуков и огромных бантов. Ева знает каждую страшилку о своем учебном заведении. Раньше, её пугала перспектива наткнутся на призрак девочки, которая повесилась в последней кабинке женского туалета. Сейчас же ей думается, что она понимает её. Этот призрак сам бы испугался, завидев побитую жизнью и людьми девичью физиономию. Боятся мёртвых — вздор. Живые куда страшнее. 

***

Квартира Захаровых пахла парфюмом Кристины и стиральным порошком. Лиза и Ева принесли с собой ещё запах улицы и мороза. Комья снега опадали с их ботинок и превращались в лужи воды, спустя несколько минут. Андрющенко каждый раз болезненно кривила губы, замечая как оставляет за собой мокрые следы. Подруга на это лишь махнула рукой и пообещала вытереть чуть позже.  — Крис точно не вернётся сегодня? — Лиза падает на кровать подруги и слышит скрип старого матраса.  — Не должна по идее. Стесняешься? — Балу ей рассказала, что я по девочкам. — Андрющенко падает на спину, раскинув руки в стороны.  Ева замирает, но лицо остаётся прежним. Старается не выдавать удивление, чтобы не усугубить ситуацию.  — Она ничего тебе не сделает. — со всей серьезностью заключает и садится на край кровати.  — Не сделала, Крис наоборот вписалась. А на хате тогда, сделала вид, что ничего не было.  — Получается, она знала ещё тогда, и ты ничего мне не сказала? — бровь блондинки ползёт вверх в осуждающем жесте.  — Как-то не было возможности. Прости. — Забей. Моя сестра тебе точно не угроза.  — Почему ты так уверена? — интересуется и приподымается на локтях, чтобы разглядеть лицо Евы.  — Ну, это же Крис. — отмахивается, давая понять, что эта тема закрыта.  И Андрющенко этот жест прекрасно улавливает. Больше с расспросами не лезет. А Захарова загадочно руки свои рассматривает, будто на них есть подсказка, что говорить дальше. — Пойдём перекусим что-то или я сейчас сдохну. — подымается с места блондинка и тянет руку, чтобы помочь встать подруге.  Лиза охотно хватается за протянутую помощь и с кряхтением встает с такой удобной кровати.  — Только готовишь ты, ибо я отравлю нас. — приобнимает за плечо Захарову.  — Я не обещаю, что после моей стряпни результат не будет аналогичным.  Андрющенко прыскает со смеху и окидывает глазами комнату. Натыкается на то, что искала. Чёрная акустическая гитара, по своему обыкновению собирала пыль и подпирала стену, в дальнем углу.  — Я возьму балалайку и буду играть, чтобы тебе скучно не было. — она отходит от тяжело вздохнувшей Евы и хватается за гриф.  Захарова лишь обречённо закивала головой и направилась на кухню. Попутно собирая блондинистые волосы в высокий хвост.  Жёлтый свет. Старая газовая плита. В духовке подогревалась пицца быстрого приготовления, которую предусмотрительная Ева купила заранее. Ветер звенел стёклами и не унялся, пока его не впустили, открыв окно. Теперь он подкидывает занавеску, которая точно призрак прикованный кандалами порывается улететь, но не может. А жаль, наверное, это было бы красиво. Захарова курит в открытое окно, пока Лиза перебирает гитарные струны.  — Как зажать это гребенное баррэ? — раздраженно пытается обуздать ненавистный способ зажатия.  Ева переводит взгляд на её безуспешные попытки. Улыбается. У Андрющенко аккуратные руки. Они маленькие с тонкими пальцами. Эти руки не созданы для жёстких струн. Им бы впору клавиши фортепьяно.  — Дай сюда. — протягивает ладонь блондинка и ждёт, пока деревянный гриф ляжет в неё.  Лиза неохотно отдает инструмент и опускает глаза на изувеченные подушечки пальцев.  Ева зажимает между пухлых губ сигарету и удобно располагает гитару на коленях. Проходится левой рукой по струнам, словно проверяя их боевую готовность.  — Ну да, давай, похвастайся своими длинными граблями. — посмеивается красноголовая, заглядываясь на движения подруги.  — Завидовать плохо, лапушка. — Ева делает затяжку и откладывает тлеющую сигарету в импровизированную пепельницу из жестяной банки.  Лиза была права. Пальцы Захаровой костлявые и до неправильного длинные могут заключить гриф в кольцо и место ещё останется. Она зажимает первые аккорд и проверяет звучание. Довольно кивнув, девочка прокашлялась и начала подпевать гитарной игре. Настя, Настя Дай мне руку, чтобы не упасть мне Мрачный и такой невкусный город смерти Там где порох и вода грязнее черни Но даже здесь я слышу этот запах сирени Который тебя сделал красным небом весенним Даже здесь я слышу этот запах сирени Который тебя сделал красным небом весенним Хриплый голос тихим шелком окутывает Андрющенко и она лишь скользит глазами от лица подруги, к ловким пальцам, которые меняют аккорды. Ева в свою очередь засматривалась лишь на струны, словно боясь ошибиться. После последней, предсмертной ноты гитары, Захарова утихла и наконец-то подняла глаза на Лизу.  — Учись пока я жива, школьница. — передает обратно гитару красноволосой.  — Учиться петь любовные баллады тем, кто меня избил? — вскидывает бровь, поглаживая инструмент.  Захарова затихает, осознавая, что Балу тоже зовут Настя. Морщит нос.  — Я забыла, что она Настя.  — Сейчас я тебе покажу, что такое настоящая музыка. — переводит разговор в другое русло Андрющенко, заметив замешательство подруги.  Ева лишь кивнула и достала недокуренную сигарету. Осталось совсем немного, но она жадно затягивается. Лиза тем временем начала исполнять репертуар Михаила Круга. Захарова от этого улыбнулась, думая о том, как её сосед, бывший дальнобойщик сейчас прижимается ухом к стене, чтобы послушать «Девочку-пай».  У Андрющенко голос создан для старых песен. Она так правильно выглядит в этой олимпийке и с гитарой в руках. Девочка бы продолжила свой концерт 90-х, но в один момент свет погас как по щелчку, заставляя их окунуться во мрак.  — Суки, свет вырубили. — устало говорит очевидно блондинка и закрывает окно.  — И что теперь делать?  — Жечь свечки и идти в душ по очереди. — Романтика? — красноволосая включает фонарик и направляет его в сторону, где предположительно находилась Ева.  — Да, будет очень романтично если я сейчас ослепну. Вырубай эту херню. — вскидывает руки блондинка, словно прикрываясь от мощного потока света.  — Все для тебя, любовь моя. — шлёт воздушный поцелуй Лиза, подсвечивая Захаровой, которая полезла в тумбочку за свечками.  *** Простыни пахнут свежестью. Они холодные и мятые. Голова Лизы тонет в мягкости перьевой подушке. Ева лежит рядом и изучает потолок, словно там есть созвездия. А она опытный астроном, пытающийся найти Гидру на ночном небе. Андрющенко впервые испытывает такой дискомфорт от тишины. Потому она решила её разбавить:  — Тогда, на хате, что с тобой произошло? Захарова переводит на неё отрешенный взгляд.  — Медведева произошла.  — Подробнее расскажешь? — подруга с интересом переворачивается на бок, разглядывая блондинку.  — Она почти поцеловала. — Ева упорно избегала зрительного контакта, потому вновь вглядывалась в потолок.  — Блять. Ты гонишь. — Лиза не скрывает удивления, что заметно по приоткрытому рту.  — Если бы. Это так странно все. Я вообще не понимаю, что со мной происходит, когда она рядом. — замолкает, понимая что сказала лишнего, но выдохнув продолжила: — Хочу свернуть ей шею, но она мне интересна.  — Может, тебе нравится Балу? — вкрадчиво интересуется Андрющенко.  — Исключено. Я просто её не понимаю и меня это бесит. — отчеканивает. Красноволосая кивает и впадает в транс, переваривая новости. Ева впервые обеспокоена чем-то подобным. Ей страшно. Страшно от самой себя. Лиза понимает и лишь берет её за руку, сплетая пальцы, в жесте молчаливой поддержки. Захарова на несколько секунд со всей силы сжимает её руку, а затем ослабляет хватку.  Красноволосая начала рассказывать ей разную ересь. Дабы отвлечь от дурных мыслей. Много воспоминаний. Много смеха. Никакой Медведевой. Ева была благодарна. Так они и встретили рассвет: среди ослепительной белизны мятых простыней и ворохом приятных воспоминаний.  Захарова выглянула в окно и не отрываясь, тихо, словно боясь спугнуть утреннее солнце произнесла:  — Eins. Hier kommt die Sonne. (Один. Вот восходит солнце.) Лиза растянула губы в улыбке услышав слова из любимой песни. Отзеркалив позу подруги, она продолжила:  — Zwei. Hier kommt die Sonne. (Два. Вот восходит солнце.) Ева завороженная рассветом, улыбнулась от такой поддержки подруги.  — Drei. Sie ist der hellste Stern von allen.(Три. Самая яркая звезда из всех.) — на последних словах, Захарова одарила взглядом Лизу, словно произнося их для неё. 

***

Она осознала что ей нравятся девушки в шестнадцать лет. Кристина все ещё помнит тот флер первой влюблённости. Он пробирал электрическим разрядом от кончиков пальцев, до самого сердца. Заставляя орган биться в конвульсиях от неведомых ранее чувств. Мозг в такие моменты плавился от давления, превращаясь в непригодную для работы массу. Захарова никогда не врала. А самой себе — тем более. Принять симпатию к представителю своего пола Кристине было безумно тяжело. Она отбрыкивалась, как ребёнок от прививки. Но по итогу смирилась. Зелёные глаза её первой любви навсегда остались жить в мыслях. Захарова с точностью, которой бы позавидовал любой художник, могла рассказать о каждом оттенке чужой радужки. Глаза у девушки были цвета соснового леса после дождя. Никак иначе. В них хотелось потеряться и выхода не найти. Блуждать всю свою жизнь среди зелени и вдыхать чистый озон с примесью хвои.  Её звали Вика. Но Кристине больше нравилась форма Виктория. Это была личная победа Захаровой. Их отношения развивались стремительно. Даже близко не напоминая лесную прогулку. Скорее Ралли, от которого Шума была в восторге. Обе неопытны и юны. Хотелось успеть попробовать все, ведь завтра можешь умереть.  И они умерли. Знойным июньским утром. Когда асфальт плавился от солнечной жары, становясь мягким как пластилин. Когда на кустах уже отцветала своё сирень. Захарова несла корявый букет в руках, втягивая носом аромат фиолетовых цветов. Ноги периодически проваливались в мягкость, созданную жарой на асфальте. Но на её лице сверкала самая искренняя улыбка за свою жизнь. Сегодня Вике исполняется семнадцать. Они проведут этот день только вдвоём. Сходят в кино, а после поедят в какой-то дешёвой кафешке. Кристина подарит ей сирень и аккуратное колечко, на которое заработала всякими халтурами.  Вику она встретила у подъезда, в назначенное время. Девушка обнимала себя тощими руками, будто спасаясь от несуществующего холода. Лёгкий голубой сарафан развивался, послушно следуя за слабым дуновением ветра. А её глаза. Её прекрасные зелёные глаза кажется потухли. Огонь волос струился небрежными кудрями по хрупким плечам, заканчиваясь на уровне лопаток. Вика изучала носки своих белых кед, не осмеливаясь взглянуть на Захарову. Девушка спешно протараторит, что они с семьей уезжают из города завтра.  Скажет, что знала об этом больше двух месяцев, но так и не смогла признаться Кристине.  Скажет, что ей очень жаль. Скажет, что любит.  Но Крис этого не услышит. В ушах стоял шум, как от сломанного телевизора. И крутилась лишь одна фраза сказанная  таким родным голосом: «Нам придётся разойтись». Она ткнёт ей в руки букет с кольцом и уйдет. Не оборачиваясь. Будет подавлять ком слёз в горле и нарастающую агрессию. Хотелось вернуться и высказать все Вике в лицо. Сказать какая она дрянь и эгоистичная сука. Но Захарова не могла. Никогда в жизни. Пусть зеленоглазая трижды виновна перед ней будет. Все равно не смогла бы.  Кристина забыла, что такое отношения с того июньского утра. Похоронила все надежды во вязкой и тягучей как карамель поверхности асфальта.  В тот же вечер, она напилась. Ева пыталась спрятать её от матери. Из-за чего возник конфликт. Она впервые в сознательном возрасте ударила сестру. Кристина помнит, как серые глаза покрылись инеем. Ева придерживалась рукой за стену, пытаясь встать на ноги. Девочка смотрела слишком обречённо. Как зверёныш. Таким взглядом сестра буравила лишь отца. До этого дня.  С тех пор, что-то между ними выросло. Небольшая ледяная стена, которую Ева никогда не позволит растопить старшей. Какими бы не были отношения между ними, Крис всегда будет чувствовать этот морозный сквозняк от младшей.  Она затягивается едкими дымом марихуаны, с воспоминаниями о том дне. Слишком паршиво. Повторяет действие, чтобы опустошить голову. Выдыхает кольца, а вместе с ними и сознание. Оно растворяется где-то под потолком маленькой комнаты. Пелена накрывает её и мысли разбегаются, как стая птиц гонимых испугом от громкого звука. Затем они слетаются назад, словно на остатки хлебных крошек под лавкой и спутываются между собой. Настолько, что невозможно зацепиться за что-то конкретное. Теперь это один пернатый механизм.  Рыжие волосы той девушки, к которой неровно дышала Индиго застыли на сетчатке неприятной кляксой. Хотелось отвернуться в тот же час, как она заметила янтарную копну. Кристина ненавидела рыжеволосых. Все они были живым напоминаем о чем-то болезненном. Неприятном. Ноющем. Заведомо заранее, эта девчонка была триггером. Когда Индиго плеснула ей пепси в лицо, Захарова чувствовала блаженство. — Крис, ты вообще слушаешь? — брюнетка дует губы, толкая девушку в плечо.  Тёмные и вязкие слова вишневые как её помада падали куда-то на пол. Захарова неотрывно следила за тем, как они утекают.  — Конечно слушаю, солнце. — она кивает ей с самой широкой улыбкой, которую только способна подарить шмаль.  Брюнетка клюет девушку в щеку, оставляя на ней свой след. Теперь, вязкие слова скатываются по её лицу. Захотелось вытереть их. Но Шума лишь растёрла эту дрянь, превращая в отвратительный мазок. Леся дальше вещает о планах на выпускной. О каком-то платье синего цвета, которое должно подойти к её волосам. Кристина слышит лишь отрывки. В её голове стоит фильтр, который не пропускает эти текучие слова и лишь поодинокие проскальзывали.  Чёртова Индика. От неё хотелось закрыться в комнате и не выходить. Позволить себе утонуть в мыслях, даже не пытаясь ухватиться за спасательный круг. Диван под Захаровой проваливался, а она лишь падала вместе с ним, куда-то вниз. Девушка надеется, что «там» будет тихо и назойливая брюнетка перестанет пачкать своими словами пространство вокруг. Даруя ему вишневый окрас. В какой-то момент приходит осознание, что если она не будет двигаться, то станет частью старого дивана. Кристина меняет позу. Но это не спасло её от злой участи. Рука уже срослась с подлокотником.  Вокруг неё так много людей. Они все такие назойливые как стая мух. Хочется свернуть газету и прихлопнуть каждого. Кто-то пытается с ней заговорить, но ей все равно. Она слышит лишь отголоски давно минувших дней. «Нам придётся разойтись», «Я люблю тебя». Чужой голос опять врывается вихрем в сознание. Лучше сфокусироваться на чем-то другом. Вишневая помада роняет слова; кто-то задыхается в приступе смеха; болезненно-зелёная обивка дивана. Все не то. Глаза скользят ища якорь, который не позволит окончательно раствориться в мебели и быть похороненной под словами цвета спелой вишни.  Кристина видит, как за окном солнечный диск разрезает небосвод, являя себя человечеству через огромный шрам. Который кровоточил алым светом. Она цепляется за солнце жадно, как голодающий за кусок хлеба. Если уже утро, то ей пора домой. Голова лёгкая, будто набита ватой, а конечности — желейные. Подняться с места оказывается одним из сложнейших испытаний. А отлепить от себя черноволосую девицу ещё сложнее. Захарова бурчит всем что-то невнятное на прощание и покидает квартиру, которую все называли «притон».  Утро было неприятным и скользким, как шапка лесного гриба. Она кутается в распахнутую куртку, спасаясь от утреннего мороза, которому сама позволила проникнуть под одежду. Из уст выплывает ручеек пара. Кристина ускоряет шаг. Снег скрипит чистотой под её подошвой. Но она его пачкает. Грязные ботинки оставляют за собой тёмные следы. Кристина все пачкает.  Все самое белоснежное в своей жизни она изгадила. Потому что у Кристины Захаровой ничего не имело права быть чистым.  Она шагала по заученной дороге. Транспорт ещё не ходил, приходилось доползать своим ходом. В душной однушке девушка оставила побитую жизнью часть себя. Выпустила её вместе с дымом в воздух. Сейчас ногами перебирает привычная всем Кристина. У которой не бывает моментов хандры. В один момент на неё навалилось слишком много. Выпускной; проблемы с Медведевой; экзамены; будущее. Светлое будущее. А Захарова не знала, чего она хочет. Все вокруг твердили, что она должна знать. Но она не знала. Экзамены девушка завалит однозначно. Куда дальше? Хотелось прийти к маме и сказать, что она потерялась и не понимает ничего. Но так нельзя. Кристина взрослая. Она делает множество «взрослых» вещей, но так хочется побыть ещё немного ребёнком. Самую малость. Люди вокруг ползут как в замедленной съемке, оставляя за собой размытое пространство. Захарова думает, кто бродит по улицам в такую рань. Посмеивается. Только она и бедолаги, которые спешат на работу, заполняют пустые пейзажи улиц.  В квартире тихо. Даже слишком. Кажется, Кристина слышит звенящий звук тишины.  А тишина может звучать?  По всей видимости может.  Она спотыкается о пару ботинок, которых тут быть не должно. Все её действия заточены до автоматизма, как раз для таких случаев как сегодня. Когда мозг превратился в сахарную вату, а дойти до спальни нужно. Потому она знала, куда ступать с точностью до миллиметра. Этих ботинок здесь быть не должно. Кристина с трудом подымает ногу, чтобы переступить через преграду. Конечности стали слишком тяжелыми в один момент. Дальше она двигается не отрывая ступней от пола, просто шаркая по ковру, создавая на нём уродливые складки. Во рту пустыня Сахара и кактусы нещадно тыкают колючками ей в горло. Шагает тенью в сторону кухни и останавливается у порога, выругавшись: — Блять, Индиго. — смотрит на девушку перед собой. Лиза застыла над умывальником, со стаканом воды в руках. Не ней были мешковатые шорты и кофта Евы. Захарова скользит по тонким ногам. Андрющенко это замечает и мнётся. Хочется чем-то прикрыться. — Я тоже рада тебя видеть. — кладёт стакан на столешницу, разглядывая свою собеседницу.  — Мне стоит спрашивать что ты делаешь на моей кухне в пять утра? — Ты же знаешь ответ, к чему переводить кислород. — жмёт плечами и поправляет красное гнездо на голове.  Захарова была явно не из брезгливых, потому что без лишних раздумий сделала глоток воды из стакана после Андрющенко.  — Вы хоть предохранялись? — вяло шутит Крис, растягивая губы в блаженной улыбке.  — Мыли руки. — спокойно парирует младшая с самым серьезным лицом. — А ты видимо не беспокоишься о подобном. — указывает этим своим тонким пальцем себе куда-то в область скулы.  Кристина понимает и сразу же трёт щеку тыльной стороной ладони.  — Блять, Леся со своей этой ядреной губнушкой. — она размазывает след ещё больше, чем было до этого. Лиза лишь наблюдает. Опирается поясницей о столешницу и глазами-пуговками осматривает старшую с ног до головы. Кривит губы глядя на красный след и такого же цвета глаза светловолосой. Так она никогда не делала, но сегодня уровень смелости поднялся. Даже вода в доме Захаровых имела эффект. Выпивший её получал полное бесстрашие. И неумение держать язык за зубами. Потому Андрющенко поинтересовалась:  — Вы с этой чёрненькой типа вместе? — спрашивает словно они старые друзья. — Тебе какая разница?  — Интересно. Мой секрет ты знаешь, так что ничего такого, если я узнаю о твоем.  Лиза впервые чувствует себя на одном уровне со старшей Захаровой. Их объединяет одинаковая тайна, она имеет право говорить с ней на равных. Кристина улавливает это в чужом взгляде и сдается. — Мы не вместе. Зависаем иногда, но я знаю, что если подвернется навороченный тип с тачкой, она убежит к нему. — шмаль слишком развязывает язык и мешает мозгу контролировать ситуацию. — Леся хотела попробовать с девушкой, а я хотела трахнуть её. Мы помогли друг-другу. — Когда ты осознала, что тебе нравятся девушки? Андрющенко противным интервьюером нависала над ней, подмечая готовность Крис к диалогу.  — В лет шестнадцать. — глаза к потолку обращает, словно вспомнить пытается. — У меня и парни были, только все разбегались от моего характера. Стрёмное наверное, когда твоя тёлка может сломать тебе челюсть, так что не осуждаю.  — Ева об этом знает?  — Она у меня умная девочка и скорее всего дошурупала до этого, но прямо я не говорила.  — Я не скажу ей ничего, можешь не беспокоиться.  — Индиго, мне без разницы, Ева даже не будет удивлена, когда узнает.  Кристина двигает один табурет к окну и приоткрыв его, закуривает сигарету. Излюбленная поза. Одна нога согнута в колене покоится на стуле, а вторая болтается, рисуя зигзаги в воздухе. Андрющенко изучает её. Жадно впиваясь глазами в каждую мелочь.  — Она будет удивлена, что ты сказала это первой мне, а не ей.  И Лиза была права. Чертовски права. Ева, которая оставила попытки уснуть, сквозь тонкие стены слышала весь разговор. Было неприятно. Какая-то детская обида окутала её. Кажется, Ева забыла, что Кристина не принадлежала ей, а была отдельной личностью. За столько лет проживания с ней, эти грани стёрлись и девочка воспринимала сестру как часть себя. Но все оказалось далеко не так. Пусть она и давно знала о предпочтениях сестры, что-то внутри неприятно обожгло. Ева думала, что ей страшно об этом рассказывать. Но как оказалось — нет. Просто, младшая недостойна услышать это с первых уст.  Неприятно.