Монохром

      Это была ее вина — она не учла подобную вероятность.       На самом деле Такемичи уже не раз корила себя за недальновидность и неумение предвидеть все изъяны ее «гениальных» идей. Да и все ее планы можно емко и лаконично назвать одним словом — хреновые. Любая победа, которую Такемичи удавалось одержать до этого была чистейшим везением, но, к сожалению, это все равно не приближало ее к первоначальной цели.       Такемичи никогда не обладала природной хитростью, не могла похвастаться острым умом и тем самым хладнокровием, по слухам, помогающим людям не поддаваться панике в экстремальных моментах, а трезво оценить ситуацию и найти наиболее правильное решение проблемы.       Такемичи — это просто Такемичи: обычная, без всякого-такого — дерьмового внутреннего мира, который на людях было принято характеризовать как «богатый», без трагичного прошлого, которое могло бы сделать ее сильной. В общем, Такемичи была далека от образцовой героини популярной дорамы, но если она хотела добиться успеха, то ей жизненно необходимо стать лучше.       Итак, что же такого важного в этом человеке, который сейчас сидит напротив, буравя ее таким пристальным вниманием, что волей-неволей начинаешь чувствовать себя мартышкой в зоопарке? — Я была бы благодарна, если вы покурите на улице, Такеоми-сан, — твердо произнесла Такемичи, едва приметно морщась от очередного густого облачка дыма, забившее нос и вызывающее неприятный комок в горле. — Вообще-то в этой зоне можно курить. Или ты не заметила, крошка? — нахально поинтересовался Такеоми, состроив гримасу, которая могла бы напугать менее искушенного в общении со всякой гопотой человека. Но Такемичи мужественно встретила эту улыбку своей, не сводя с собеседника глаз.       Он — что-то непонятное, неизученное, а потому Такемичи чувствовала, что ступает на тонкий весенний лед. Один неверный шаг — и она провалится, а холодная вода сомкнется над ее головой. Такеоми не вписывался ни в одну понятную картину, не подходил ни по каким параметрам к знакомому типажу друзей и врагов, и Такемичи могла лишь осторожно прощупывать его, пытаясь угадать, каким именно образом он может быть связан с ребятами и Майки в частности, и если эта связь была через его брата Шиничиро, то почему же Манджиро настолько не рад его видеть. — И все же… — Да бля, реально! Задолбал же! — не выдержал этого обмена любезностями Майки.       Такемичи с удивлением покосилась на него, никак не ожидая, что он займет ее сторону.       Майки не волновали подобные вещи: курит ли кто, пьет, дебоширит, сквернословит или как-то иначе действует окружающим на нервы. Пока это не пересекало черты, где стояли его личные пункты приемлемого поведения, все было в порядке.       Такемичи хотелось думать, что он все же принял ее сторону, а не просто его взаимоотношения с этим типом требовали быть с ним грубым и неприветливым. — А ты, я смотрю, с возрастом умнее не стал, — хмыкнул Такеоми, нисколько не обидевшись. И все же он раздавил сигарету о дно пепельницы и с самым расслабленным видом откинулся на спинку стула. В его глазах угадывались эти смешинки, будто обстановка, встреча и тема разговора только лишь забавляли Такеоми, и он не был серьезен еще каких-то пятнадцать минут назад, когда предлагал им переместиться куда-нибудь: в место поспокойнее и поговорить о чем-то важном.       Майки прищурился, буравя собеседника тяжелым, мрачным взглядом. — А ты все так же шестеришь кому-то? И кому же? — А вот это тебя уже вообще не касается, — совершенно спокойно ответил Такеоми, и Такемичи подумала, что с этим человеком надо держать всегда ухо востро. Она понимала, что его задели слова Майки, да и он явно хотел добиться этим замечанием именно такой реакции, но Такеоми блестяще контролировал себя. Это было потому, что он взрослый или же это было частью его характера?       В этом определенно нужно было как можно быстрее разобраться. — Мне бы тоже хотелось это узнать, — встряла в разговор Такемичи.       На лице Такеоми проскользнула странная тень, когда он бросил на нее пристальный взгляд. Но чтобы он не собирался сказать, он это так и не произнес: в этот момент рядом с их столиком появилась официантка, выставляя заказанные напитки.       Это дало время всем собраться с мыслями и подумать о своих дальнейших словах. Такеоми неспеша, глоток за глотком, цедил заказанное пиво; Такемичи — зеленый чай, и лишь один Майки так и не притронулся к своей газировке.       Вместо этого он громко фыркнул, складывая на груди руки. — Так что ты перетереть-то хотел? — Предупредить, — невозмутимо поправил его Такеоми. В этот момент те искры, что выдавали его веселье, погасли, и его глаза сделались какими-то пугающе темными, когда Такеоми поставил кружку на стол и серьезно взглянул на Майки. — Тебе не стоило связываться с Изаной. И тем более не стоило втягивать в это кого-то, вроде нее.       Небрежный кивок в сторону Такемичи вовсе не был пренебрежительным, но красноречиво намекал о том, что участия в столь серьезном разговоре — мужских делах — для Такемичи не предусмотрено. Она должна была радоваться, что ей просто позволили присутствовать.       С подобным отношением Такемичи никогда не сталкивалась; конечно, она когда-то слышала, что прошлое поколение гопников, желая выделиться и подчеркнуть свою уникальность следовали некоторым постулатам «Бусидо», но, как это было всегда и везде, понимали все по-своему, и вместо того, чтобы почерпнуть действительно важные, стоящие вещи, которые в перспективе могли бы возвысить престиж банды, они искажали смысл, создавая вокруг себя тот самый пугающий других людей образ.       И будь сейчас вместо нее прошлая Такемичи, та, что еще не совершала никаких прыжков, то она наверняка проглотила это, скромно опустив глаза и про себя переживая подобное пренебрежение. Но с тех пор прошло слишком много времени, и трудности смогли изменить ее больше, чем она могла подумать. Да еще пережитая смерть…       Такемичи бросила на Такеоми резкий, обжигающий взгляд, а появившаяся на лице легкая улыбка не выглядела сколько-нибудь доброжелательной. — Такеоми-сан, у вас какие-то проблемы лично со мной или со всеми женщинами в принципе? — в контраст взгляду, голос ее звучал мягко, даже немного снисходительно. Такемичи сама не узнавала себя и вдруг подумала: это присутствие Майки придавало ей уверенности или даже без него она проявила бы ту же смелость? — Проблемы не у меня, а у тебя, крошка, — раздраженно ответил Такеоми. — Ведь это ты прибрала к рукам «Драконов» Изаны, а теперь жопу рвешь, чтобы переманить его бухгалтера.       Майки вдруг повернул к ней голову, одарив потрясенным взглядом. Видимо, он не знал всех этих подробностей, да и сама Такемичи не представляла, откуда, как незнакомый ей человек, давно не связанный с босодзоку, мог знать такие детали, которыми она поделилась с одним лишь Чифую.       Впрочем, чего удивляться? В их тесном мирке «по интересам» почти невозможно что-либо скрыть от других, и любые активные шевеления рано или поздно привлекут к себе нежелательное внимание.       Что ж, с Майки можно обсудить этот вопрос и потом. А сейчас было намного важнее вытянуть из Такеоми как можно больше информации. — Изначально этот бухгалтер был моим, — процедила Такемичи. — И, кстати, его зовут Коконой Хаджиме. — Да пофиг, как его зовут! — с чувством выплюнул Такеоми. Он достал из кармана очередную сигарету и, игнорируя неодобрительные взгляды своих собеседников, закурил. — Вроде ты не такая дура, какой хочешь прикинуться, однако ведешь себя сейчас как полная идиотка.       Такемичи удивленно приподняла бровь, не сразу сообразив, как ответить на подобную прямоту. Это не звучало как попытка задеть ее, а скорее, как наставление старшего младшему. Он не желал ни ей, ни Свастонам ничего плохого. Тогда зачем он здесь, для чего тратит свое время на этот пустой, ничего не значащий для него разговор? — Ты нарываешься? — грубо осведомился Манджиро. Его пальцы, до этого теребившие лежащую перед ним салфетку, теперь сжались в кулак. Салфетка смялась, выглядывая сморщенными, мятыми кусочками.       Такеоми же не выглядел нисколько впечатленным, но как-то понимающе усмехнулся и покачал головой. — Успокойся, Майки. Я твою деваху не оскорблял, так что не надо тут из себя альфача строить.       Он выпустил носом дым, а его губы растянулись в той самой пугающей улыбке, от которой Такемичи делалось очень неуютно. — Больно много умничаешь, — фыркнул Манджиро. — Про «Драконов» я в курсе, и Изану уделаем… — Не уделаешь. — Перебил его Такеоми, и взгляд его стал жестким. — Он ненавидел тебя всю свою жизнь, и поверь мне, если решил пойти против тебя в открытую, то не поскупиться никакими методами.       Такемичи потребовалась долгая минута, чтобы осознать сказанное. И хоть у нее не было времени подумать о том, почему, за что Изана мог так сильно возненавидеть Манджиро, чем тот успел так обидеть его, но в голове что-то щелкнуло — лампочка зажглась, как говорят.       Вспомнился Мучё, и его замечание о том, что они уже давно не играют в гопников, вспомнилась таинственная сумка, которую Такемичи самолично оставила в указанном месте и та, другая, которая в скором будущем могла погубить ее жизнь. — А Шуджи Ханма, случайно, никаких важных заданий не выполнял для Изаны? — озвучила она быструю мысль, которая еще даже толком не успела сформироваться в голове. Ведь как это бывает: быстрая идея, кажущаяся крайне важной, появляется вспышкой, еще не облаченная в слова и образы, а ты уже торопишься вызнать у окружающих насколько твоя теория имеет право быть; слова при этом, конечно, путаются, люди не понимают тебя, да ты и сам уже начинаешь осознавать, как плохо прозвучал твой вопрос.       Такемичи хотела спросить совсем не это. Она хотела спросить, чем именно занимается «Поднебесная»: что-то продают, чем-то спекулируют, держат какое-нибудь заведение? — Да откуда же мне знать? — ответил Такеоми. Дым вылетал из его рта вместе со словами, словно выхлопы у глохнущего посреди дороги мотора. Такемичи больше не морщилась от резкого запаха, и она вдруг поймала себя на мысли, что и сама могла бы закурить дабы успокоить нервы — где-то она слышала, что это успокаивает.       Она торопливо схватилась за чашку, сделав глоток, но дрожащие пальцы не справились с тяжестью, и кружка выскользнула из ослабевшей руки, шмякнувшись на блюдце и раскалывая то пополам. Чай расплескался по столу, ползя тоненькими змейками к краю.       С другого конца зала к ним уже спешила официантка, а Такемичи бестолково смотрела на расползающуюся лужицу перед собой и треснувшее блюдце, так до конца и не понимая, что только что произошло.       Они молчали, когда официантка смахнула на поднос осколки и протерла стол. Они не произнесли ни слова, пока официантка кланялась и заверяла, что сейчас же принесет новый чай. — Не надо, — успела сказать Такемичи, — мы уже уходим.       Все это время Майки с такой же отстраненной задумчивостью наблюдал за происходящим. О чем он думал? К каким выводам мог прийти? Такемичи знала, что он не станет с ней этим делиться. По крайней мере, не сейчас. — Ты зря принял девку в свою банду, — наставительно сказал Такеоми в то время, как они с Майки выбирались из-за стола. — И жестко ступил, когда позволил ей прибрать к рукам «Драконов».       Майки бросил на него мрачный взгляд, и в темноте его глаз мелькнули знакомые сероватые, мутные всполохи безумия. Такемичи схватилась за складки его кофты на плече, тем самым привлекая к себе внимание. Майки действительно посмотрел на нее, и хоть мутность в его глазах еще до конца не исчезла, она уже не была направлена ни на кого конкретного.       Майки вздохнул, снова переведя взгляд на старого приятеля брата и коротко бросил: — Я знаю.       Такемичи замерла, услышав это признание. Все, о чем бы она не фантазировала до этого, о том, что Майки не был подвержен никаким предрассудкам, что оценивал людей за их личные качества и ценил каждого, кто приходил в его жизнь, сейчас разлетелось на мелкие кусочки. В груди что-то заныло, и во рту сделалось вдруг кисло, а в горле — горько.       Такемичи сглотнула, но не посмела опустить взгляд. — Хорошо, — кивнул Такеоми. — Тогда, надеюсь, ты никого не станешь винить, когда Изана сделает с ней что-то ужасное. — У него не будет возможности, — серьезно ответил Майки. Он быстро нашел ее руку, сжав пальцы Такемичи так крепко, что ей даже стало больно, но она не посмела никак выказать свое неудобство.       Она вдруг подумала о том, что у Изаны была тысяча возможностей навредить ей. Она была в полной его власти еще в тот момент, когда его люди похитили ее с Инупи и Коко, или даже еще раньше — когда она впервые столкнулась с «Драконами». Но Изана ничего ей не сделал. Он никак не обозначил себя, не дал понять, что недоволен таким положением дел в расстановке сил и, уж тем более, никак не намекал, что считает ее персону хоть сколько-то важной для своих планов.       Но если все так, как и сказал Такеоми, и Изана собирался за что-то мстить Манджиро, не скупясь методами, то ей тоже не следовало сидеть, сложа руки. Второй раз она не собиралась умирать.

***

      Майки волновался за нее. Или, что вероятнее, злился.       Такемичи ощущала это в напряженных мышцах спины, крепко стиснутых пальцах на ручках мотоцикла и в упрямом молчании.       Такемичи молчала тоже, не зная, что именно должна говорить, но чувствовала, что сказать что-либо было жизненной необходимостью.       День начался в приятном волнении, в предвкушении чего-то хорошего и робкой надежды, что хотя бы сутки ее жизнь будет самой обычной, без всяких сопутствующих испытаний.       Видимо, не стоило обнадеживать себя раньше времени.       Заканчивался день в совсем другом волнении — отнюдь не предвкушающе-приятном, и Такемичи хотелось провалиться сквозь землю от неловкости этого затянувшегося молчания и трудного разговора, что маячил в скорой перспективе. Не так она хотела закончить сегодняшний вечер, совсем другого она ожидала от своего «первого» свидания.       Они остановились на очередном светофоре. Поток людей хлынул по переходу, а мир вокруг перестал быть похожим на размытые цветные полосы. Каждый огонек и каждый предмет замер, занимая свое законное место, звуки тоже перестали со свистом проноситься мимо, щекоча ушные раковины.       Такемичи, пользуясь небольшой передышкой, отпустила бока Манджиро, за которые держалась и просунула руки дальше, сцепив пальцы в замок у него на животе. — Ты злишься… — сказала она, так сама и не поняв прозвучало ли это как вопрос и хотела ли она вообще спрашивать об этом. Да и первой начинать этот разговор было странно и даже опасно. Она так и не поняла, что думал Майки обо всем этом. Такемичи была уверена только в одном: ему не понравилось то, что он узнал сегодня и совершенно точно не обрадовала встреча с человеком из прошлого.       Майки поджал губы, и Такемичи почувствовала, как напряглись его мышцы под ее прикосновением. Она не услышала, но угадала, как он выдохнул, как звякнула подножка, когда Майки задел ее ногой. — Нет. — Злишься, — возразила Такемичи. — Прости, я знаю, что должна была рассказать тебе все. — Да, должна.       Светофор мигал, отсчитывая секунды их времени, когда они могли поговорить. Почему-то Такемичи казалось, что именно в эти три минуты определится вся ее дальнейшая жизнь и ее отношения с Майки.       Она сама виновата, что не посчитала нужным втягивать Манджиро в проблемы, которые, как она искренне считала, его не касались. Такемичи лишь хотела уберечь его, именно ради этого она раз за разом меняла будущее, встревала во все безнадежные затеи и терпела боль.       Но в его глазах ситуация, должно быть, выглядела совсем по-другому. Должно быть он думал, что Такемичи не сочла важным посвящать его в свои планы; она завела себе новый круг, куда не пригласила его, создала отдельно от него свою жизнь, а он…       Такемичи порывисто выдохнула, сомкнула руки сильнее и уткнулась лицом ему между лопаток. — Майки, послушай я… — она не знала, что хотела сказать, но точно знала, что должна быть максимально честной. Обладая повышенной эмпатией, Майки узнал бы, что она лукавит. Да Такемичи и не хотелось этого делать. — Я не сказала тебе, потому что сама еще не разобралась во всем этом дерьме. Я не знаю, кому можно верить, а кому нет. Но конечной моей целью являлось — всегда, на самом деле, только это я и хотела — уберечь тебя.       Майки молчал, сосредоточенно глядя на заднее стекло стоящей перед ними «Тойоты» и будто пытался разглядеть то, что происходило в салоне. Но свет внутри был выключен, мир вокруг был такой яркий, что совершенно невозможно было даже предположить, кто сидел за рулем, не говоря уже о цвете сидений и наличии детского кресла.       Хотя… В то время это было совершенно необязательным. Как и таскать с собой смартфон, почти никогда не убирая его в карман, как фотографировать все, что казалось хоть сколько-нибудь милым и достойным внимания, как писать на форумах о том, что никогда не сможешь рассказать близким и спрашивать у незнакомцев совета как наладить свою жизнь.       Такемичи сейчас не отказалась бы от такого советчика, но понимала всю бесполезность даже начинать придумывать описание своей проблемы в голове.       «Здрасте всем! Девушка. Двадцать восемь лет. Состою в банде гопников и возглавляю одну из них. Да! А еще я путешествую во времени и уже наломала столько дров, что проще пойти утопиться. Но пишу я, потому что мой парень на меня обижается. Я не рассказываю ему, что в будущем он станет маньяком, садистом, аферистом, якудза и прочее, прочее. Очень хочу услышать совета! Троллям просьба не писать!»       В тишине они доехали до дома Такемичи, она слезла с байка, машинально поправив юбку, и тоскливо взглянула на Манджиро. Он по-прежнему молчал, глядя отрешенным взглядом куда-то перед собой.       Такемичи подумала, что может пригласить его и тем самым разбавить напряжение между ними, а там, оставшись наедине в знакомой, комфортной обстановке, они смогут поговорить откровенно и разобраться со всеми возникшими трудностями. А могут не говорить. На самом деле можно делать что угодно, лишь бы задержать его хотя бы еще на каких-то пол часа. Потому что Такемичи как никогда чувствовала, что если сейчас он уедет, то это станет точкой в их отношениях.       Но вдруг она подумала, что так будет лучше. Пусть едет, пусть обижается, злится, называя ее по всякому-разному. Чем дальше он сейчас будет, тем проще ей вызволить Коконоя из лап Изаны, решить проблему с Ханмой и, если получится, то и с Кисаки.       Вообще им не стоило даже начинать эти странные отношения. Они все равно не привели бы ни к чему хорошему, и Такемичи было очень грустно, что сказка, которую она сама же придумала, пошла трещинами так скоро. — Я… — Такемичи шумно выдохнула. — Я правда прошу прощения. Знаю, как это паршиво выглядит со стороны, но поверь, у меня есть причины так поступать. Надеюсь, что скоро все будет хорошо, и все будут счастливы. — Я не буду счастлив от того, что ты постоянно врешь мне, — тихо сказал Манджиро и впервые с тех пор, как они вышли из того злосчастного кафе, посмотрел на нее.       Такемичи вздрогнула и невольно сглотнула, столкнувшись с этим тяжелым взглядом. — Я не вру. Просто я… — она снова испустила выдох и потерла глаза, забыв, что сегодня красилась. На пальцах остались черные крупицы туши, должно быть и на щеках остались размазанные, некрасивые следы.       И почему это вдруг стало таким важным? Как она сейчас выглядит, как держит себя, каким тоном произносит очередное бессмысленное оправдание.       Если любишь человека, то не должен так откровенно врать, глядя ему прямо в глаза и при этом невинно улыбаясь, будто все хорошо. Да нет, Такемичи, все очень плохо. И она сама создала эту ситуацию, когда решила, что сможет справиться со всем в одиночку. — Наверняка у тебя есть очень веская причина, — понятливо кивнул Майки. — Но меня бесит, что я все узнаю последним!       Майки выпрямился, уперев ноги в землю и сложил руки на груди. — То ты с Чифую какие-то мутки крутила. Теперь, вот, с Инуи… Кто дальше на очереди? А, кажется, знаю: Ханма?       Такемичи не смогла сдержать кривой ухмылки. — Угадал.       Майки вскинул бровь, удивленный таким ответом. Он-то ждал оправданий, возможно, мольбы о прощении или даже несолидных бабских слез и истерики, но «неправильность» Ханагаки в очередной раз выбила его из колеи. — Сейчас он представляет для меня угрозу, и я собираюсь сманить его на свою сторону. — Такемичи задумчиво коснулась подбородка. — Мм, что же еще… Ах да, меня похитили люди Изаны вместе с Коко и Инупи, говорили, что убьют, если Коконой не станет работать на «Поднебесье», ну, он, дурак, и согласился. А теперь, принципиальный кусок идиота, строит из себя невесть кого и не догадывается без подсказки просто-напросто свалить от них. Нет, он же пообещал! Сейшу-кун передал мне Драконов с условием, что я вытащу Коконоя. Ну, собственно, именно этим я сейчас и занимаюсь…       Майки пораженно молчал, смотря на нее так будто видел впервые. Такемичи путалась в словах, не подбирая выражений, она впервые говорила с Майки совершенно честно. Или… почти честно.       Она все еще не могла рассказать ему о том, что путешествует во времени. На самом деле это сейчас совсем и не важно. Проблема существовала в настоящем, а не в каком-то расплывчатом и непонятном будущем.       Такемичи умерла, и ей больше некуда возвращаться. Теперь все, что происходило вокруг являлось ее действительностью, и она собиралась прожить эту новую свою жизнь не наломав дров. Но, видимо, похерила и этот план еще на самом старте. — Это все? — вкрадчиво осведомился Манджиро. — А тебе мало? — хмыкнула Такемичи. — В любом случае, это не уличный разговор, так что если хочешь послушать про Ханму, то пошли в дом.       Майки выругался сквозь зубы. Непонятно, что бесило его больше: непрошибаемость Такемичи, ее неправильные реакции, полностью расходящиеся с тем шаблоном, что существовал у Майки в голове, или же причиной стало осознание масштаба дерьма, в которое она угодила и теперь целенаправленно тянула в это болото всю Тосву. — Так. Короче… — Майки взлохматил волосы, испустив раздраженный, усталый выдох. — Не лезь никуда, поняла?       Кажется, это был его максимум. Он не знал, как теперь разгребать за Такемичи, но справедливости ради она и сама не знала. С одной стороны, была «Поднебесная» с их загадочным лидером и пока еще не проявившие себя его сподвижники. С другой, оставался Кисаки с его планами похерить счастливое будущее для всех. И, конечно же, был Ханма, представляющий угрозу непосредственно для нее.       А еще… еще…       Такемичи зажмурилась. В голове проносились имена, события, поступки, слова… В них не было ничего приятного, то, что через много лет можно было бы вспомнить с улыбкой. Такемичи думала о том, что должна все изменить и что пока она ничего не могла сделать. Она проигрывала и отчаянно нуждалась в помощи.       Но чьей? На кого она могла взвалить все свои проблемы, на кого посмела бы переложить свой долг?       Но она так устала… Она вынуждена быть сильной, но она больше не могла.       Слезы выступили на глазах, кольнув болью глазницы за закрытыми веками. И вот опять… Она плачет и жалеет себя, а что толку? Это не решит ее проблемы, а лишь выставит ее слабачкой перед человеком, который ей был дороже всего. Она и так подвела его, лишилась его доверия, а теперь потеряет еще и уважение в его глазах.       Майки слез с байка и схватил Такемичи за плечи. — Я сам все разрулю, а ты постарайся ни к кому не лезть. Поняла меня? Эй, Такемучи!       Такемичи подняла на него слезящийся взгляд. Смотрела, вглядываясь в его размытое лицо и видя только обеспокоенный, растерянный взгляд перед собой. — Прости, — губы растянулись в слабой улыбке. — Просто я очень люблю тебя и не вынесу мысли, что не смогла сделать твое будущее самым счастливым.       Это могло прозвучать в каком-нибудь низкобюджетном романтическом фильме. Могло быть написано в бульварном романчике, которые покупают домохозяйки и в тайне зачитываются, мечтая о такой же бурной личной жизни, которая для них самих закончилась сразу после медового месяца.       Но слова Такемичи не были обычным признанием в любви, в них была вся суть ее трагедии и борьбы. Почему она ломала себя, почему ей приходилось превозмогать, терпеть, жертвовать. Все из-за этого. Из-за ее эгоизма, ведь Такемичи так и не смогла принять мир, в котором не было Сано Манджиро.       Ее слова звучали уверенно и твердо, в них сквозила нежность, которая сейчас колола с отчаянной безжалостностью где-то под ребрами. Ведь служила досадным фактом ее провала. Она слишком устала бороться и сражаться против всего мира. Но знала, что должна. Знала, что открывшиеся в ней чувства вдохнули в нее новую энергию и не позволяли опускать руки.       Но проблема была не только в Кисаки или «Поднебесье», проблема лежала на поверхности и была настолько очевидной, что делалось и страшно, и смешно. Просто пока еще никто этого не осознал.       Руки Майки вдруг сжались на ее плечах сильнее, взгляд подернулся странной дымкой, в которой Такемичи узнала отголоски этой самой не озвученной «проблемы». — Что? Что ты сейчас сказала… — Ты прекрасно меня услышал, — ответила Такемичи, не желая повторяться и обесценивать признание, которое далось ей с таким трудом.       На самом деле оно должно было звучать так: «Я пожертвовала своей жизнью ради тебя. Я сделаю для тебя все, что угодно, лишь бы ты был счастлив, потому что если это будет не так, то через двенадцать лет ты уничтожишь все, что сейчас нам обоим дорого. Ты уничтожишь себя...»       Такемичи не хотела ничего объяснять. Она любит Майки, и она только что призналась ему в этом. Жалела ли она? Возможно. Такие признания должны звучать не в пылу ссоры, не при таких обстоятельствах, не должны произноситься в слезах, с тяжело стучащим сердцем.       Но Такемичи всегда и все портила. Испортила и это. Что ж… Это ничего. Зато звучало искренне, от всего сердца. А уж что делать с этими ее чувствами пусть теперь он сам решает. Ведь Такемичи волновало не случайно сорвавшееся с языка признание, а то, что Майки мог больше не доверять ей. Если она потеряет его доверие, то потеряет все, а значит дальнейшая борьба теряла всякий смысл.       Она вытерла костяшками мокрую щеку и с более искренней улыбкой посмотрела на Майки. — Ты можешь мне просто довериться? Знаю, что прошу очень многого, но так нужно. Клянусь, что однажды все тебе расскажу, но сейчас не могу. Поэтому прошу еще раз поверить в меня. Для меня сейчас это очень важно.       Она не сказала, что если он отвернется от нее, то она потеряет последнюю волю к победе, не сможет больше ступить и шагу, не захочет сражаться. Это было бы неправильно и очень жестоко по отношению к нему. Майки не виноват, что она такая слабачка и не может довести дело до конца. И не он затеял эту игру со Вселенной, так что Такемичи не посмела бы перекладывать на него такую ответственность.       Майки вздохнул и вдруг притянул ее к себе, заключая в объятия. В его руках было тепло, и сердце перестало так болеть. Такемичи закрыла глаза, уткнувшись носом в чужое плечо и позволила себе просто поверить, что у них еще был шанс.       Шанс, что она не испортила новый виток будущего своими же собственными руками.