Змеи и матушки

      — Бабуль, вам с внучком докудова точно? — обернулся к ней кучер с улыбкой. В дырке между его передних зубов залихватски дымилась сигаретка.       Меропа сейчас в самом деле выглядела, как старуха — лицо перемазано, космы торчат, капюшон надвинут по самые глаза. Закутанная в кучу тряпок, с тюком и младенцем, она ничем не отличалась от обычной йоркширской крестьянки.       — До повороту на Литтл-Хэнглтон, милок, — просипела она. От морозного сухого воздуха и ветра, пронизывающего до костей, голос у нее стал грубым и хриплым, как у заправской докерши, давно прокурившей все легкие. Люди видят то, что хотят видеть — а ей и лучше быть не узнанной, никому без причины не показываться, пока не обживется и не сочинит ребенку внятное прошлое. С матерями незаконнорожденных детей в Британии разговор короткий… хотя лучше уж быть незаконным, чем сыном такого скота, как Реддл. Этого мерзавца она всласть прокляла, пока рожала сына — ругала последними словами, сулила смерть и бесконечные болезни всей их семье до седьмого колена. И сейчас, возродив в памяти еще пару моментов, охотно бы добавила еще.       Пока девушка витала в своих мыслях, кучер завел какую-то знакомую песенку, кажется, одну из тех, что сельские жители поют вечерами при свечах. Меропа, конечно, уже десятки раз слышала, как выступают певцы по радио, но в сравнении с песней крестьянина это было не то, будто какое-то ненастоящее.       — «Как-то утром гулял я в летнем лесу и услышал — девушка плачет…», — пробасил он, весело поводя головой из стороны в сторону, как пони.       Телега ехала по узкой дороге меж холмов, по бокам вились старинные многовековые ограды из местного серого камня, а дальше, куда ни посмотри, тянулись холмы, болота и луга до самого горизонта, с севера пейзаж упирался в горную гряду, отделявшую Англию от Шотландии… или вроде того.       — «Говорю ей не плачь, а она мне в ответ — как не плакать, ведь я одна…», — напевал дальше возница, очень, видимо, довольный собой. И как ему только удавалось петь и курить одновременно?       Кое-где под снегом виднелся еще чудом не отцветший розоватый вереск и ярко-красный бересклет, на вершинах холмов тут и там паслись стада черноносых овец, за дальними оградами сбивались в кучу и грелись лохматые йоркширские коровы. Меропа смотрела вокруг во все глаза и никак не могла насмотреться, словно видела родные пустоши впервые, и в груди поднималось странное теплое чувство — наверное, так ощущается возвращение на родину?       «И черт меня дернул отсюда уехать?» — в который раз спросила себя волшебница. В грязную вонючую табакерку под названием «столица», это же надо было такое придумать.       — «Может быть заблудилась ты в этом лесу и далеко ль отсюда твой дом… — продолжал мужичок, — отвечает она, мне и жизнь не мила, ибо нет никого в доме том…»       Меропа нахохлилась, прижимая к себе сына. Уж в ее-то доме она никогда не будет одна, с ребенком такая роскошь непозволительна. Может, над коттеджем, который помнился ей смутно, и висели воспоминания об отцовских скандалах и попойках Морфина, но сейчас, глядя на поля и выступающие вдалеке горы, она воскрешала в памяти разве что приятное — объятия матери, мирное потрескивание дров в очаге, смолистый запах, тихие зимние вечера, пока отец с братом еще не начали прикладываться к бутылке.       Нет, ради одного вида этой пустоши, дикой и бескрайней, как море, следовало остаться в Литтл-Хэнглтоне.       Из этих мыслей девушку вырвал добродушный голос кучера, который вдруг прекратил петь. В самом деле, ей нравился даже акцент этих мест, певучий, протяжный. Ну как она раньше его не слышала?       — От он твой поворот, приехали, — он и сам вскоре спрыгнул, чтобы помочь выгрузить узелок, а потом погрозил пальцем, — Только ты, мать, будь поаккуратнее, тут недавно автобус сына сквайра переехал.       Сердце словно пропустило удар.       Сквайр в этих местах был только один, и сын у него был единственный. Уж эту фамилию она знала слишком хорошо. Щеки против воли залил румянец — хорошо еще, что капюшон закрывал лицо, хотя от такого мороза не грех и раскраснеться. Не грех ведь?       — …не насмерть, правда, сбил, но все лицо всмятку, в больницу повезли. От так! Надо было поохать для вида, но сил Меропы хватило только на то, чтобы сдержать невероятно счастливую улыбку.       — Спасибо, сынок, ты не представляешь, как ты меня порадовал, господь тебя благослови! — она, наконец, разлепила сухие губы, надеясь, что ее слова будут приняты на счет удачной дороги. Сойдя на землю, колдунья слегка хлопнула кучера по плечу и ласково потрепала его лошадку по морде, — Многих тебе лет, денег побольше, спасибо, спасибо! Счастья тебе и здоровья на век жизни!       — Ну, экая чудаковатая ты, мамаша, — удивленно захохотал крестьянин, взбираясь обратно на козлы, — никто меня еще так не благодарил за езду по этим кочкам. Бывайте! Но!       Она еще обязательно заглянет к Реддлам и посмотрит, что означает «всмятку», но не сейчас. Сейчас следовало найти собственный родной дом среди холмов.       Меропа, радостная, как ребенок, получивший конфету, скатилась с пологого склона практически кубарем, стараясь только не придавить и не пережать младенца. А тому хоть бы что — не то, что не заплакал, даже не пискнул. На удивление тихий ребенок, разве что агукнет пару раз, как есть захочет — и тишина.       День, оказывается, может быть чудесным с самого утра. Что может быть лучше, чем получить приятную новость, идя по северным английским полям и глядя на ранее зимнее солнце? Разве что стаканчик чая и хорошая папироса в придачу.       — «Возвращайся скорей из-за дальних морей… хм-хм-хм хм-хм-хм хм-хм-хм…» — она сама не заметила, как подхватила мотив песни кучера, и вот уже насвистывала его себе под нос. Удивительно, как забываешь иногда события из собственной жизни, а вот какую-то привязчивую мелодию помнишь ясно до седых волос.       Идти пришлось обходными путями через рощу, чтобы не напороться случайно на земли Реддлов — рановато пока с ними встречаться. Все владения здесь, к счастью, были отмечены столбиками из уже знакомых серых булыжников, так что стоило лишь немного напрячь память, чтобы не ошибиться. Несмотря на ранний час, в роще, засыпанной снегом, было темновато, но Меропа и впотьмах нашла бы дорогу — что-то вело ее старым путем через узкие тропинки и поваленные стволы. Наконец деревья расступились, открывая перед собой луг, переходящий в новый склон, неухоженный фруктовый сад, заброшенные грядки и… коттедж.       Ее собственный коттедж.       — Мда, работы у нас тут будет очень много! — проворчала Меропа, уперев руки в боки. Томас только согласно ухнул, поежившись под шарфом.       «Наша лачуга», так называл это место отец. Конечно, когда-то в незапамятные времена на этом участке стоял дом побольше и посолиднее, но хватило одного прадедовского эксперимента с зельями, и все взлетело на воздух — битый булыжник и старинная черепица от прежнего здания до сих пор валялись горками тут и там.       Нынешний же дом… что же, это было обычное для этих мест небольшое жилище одноэтажное, с высоким подъемом крыши, вытянутое в длину. Имелись два дымохода, четыре окна да дверь.       «Добуду деньги — камень мы побелим, черепицу переложим, дверь покрасим. А сейчас — топить камин, если там еще есть что топить…» Ключ от двери быстро нашелся под старым ведром, и Меропа вошла. Глаза не сразу привыкли к полутьме.       А что ты ожидала тут увидеть, Букингемский дворец? — ехидно спросила волшебница саму себя. Дверь с улицы вела сразу в кухню, в стене напротив красовался большой, до потолка, очаг, рядом ветхий шкаф, длинный грубо сколоченный стол, пара лавок, крючки с утварью… Везде какие-то потрепанные корзины, сундуки один на другом, пыль. Но все же приятно было узнать, что никто не взломал дверь и не растащил пожитки — желающих, видно, отпугивала дурная слава Марволо Гонта.       В правой и левой стене кухни было по двери — одна вела в бывшую комнату отца и Морфина, где был второй камин, вторая — в неотапливаемую спальню Меропы, самое чистое место во всем доме.       — Не расслабляемся, мастер Томас, — присвистнула она, вытряхивая тряпье из подходящей по размеру корзины, — сейчас устроим тебе колыбель и примемся искать что-то к завтраку.       Как приятно не стоять на коленях на холодном каменном полу, а разжигать камин одним заклинанием! «Благословен тот, кто дал нам волшебные палочки». Под столом нашлась стопка поленьев, и через пару минут Меропа с сыном уже наслаждались самым прекрасным, самым йоркширским звуком — треском еловых дров в очаге. От каминного света вся комната немного преобразилась и выглядела теперь не такой уж убогой. А как пахли эти дрова! Очень быстро их аромат вытеснил застарелый и затхлый запах давно закрытого жилища, из чуть приоткрытой форточки потянуло свежим ветром с холмов, и атмосфера действительно стала напоминать домашнюю.       — Слушай меня, молодой человек. Я не дам тебе расти в городе без роду и племени, здесь наше место, в Литтл-Хэнглтоне. Порядочный человек должен жить на земле, Тос! — она растерла сыну ручки и ножки, легко провела пальцем по его носу и водрузила корзину на стол, — Как это говорится… порядочный джентльмен! Ну, грейся, я за работу…       Надо сказать, что после смерти матери отец с братом беспробудно запили практически сразу, и с тех пор едва ли Меропе удавалось полностью убрать грязь в собственном жилище. Она и забыла, что деревянные полы, настланные в жилых комнатах, были вовсе не черные, а цвета старой смолистой сосны, и такими же были и стенные полки, и потолочные балки, на некоторых еще сохранились узоры в виде змей — это дедушка, кажется, рисовал.       На чистую одежду и тем более постельное белье было нечего и рассчитывать, а затевать большую стирку было пока холодновато, так что Меропа раздобыла в кухне кусок бечевки, натянула между деревьями в саду и просто развесила там простыни и одеяла, разложила соломенные матрасы, освежив немного при помощи магии. Все остальные детали постели, видимо, в свое время пропил папаша.       Что до еды, то в погребке, к счастью, нашлись сушеные грибы, свекла и коренья, немного крупы, а о большем и мечтать было нельзя. Конечно, год на тяжелой работе приучил Меропу курить и пить крепкий черный чай чаще, чем есть, но теперь следовало подумать о ребенке. Удивительно, что он вообще родился здоровым при такой-то диете — не иначе как волшебство. Что за мать могла так издеваться над своим еще не рожденным чадом? С этого момента ребенку — все лучшее.       Впрочем, сигареты и чай — это тоже теперь для богатых…       — Придется мне, сын, искать хоть какую-то работу. Буду, наверное, собирать змеиный яд и травы, со змеями-то мы договоримся, да? — она погладила сына по животу, и младенец довольно заурчал, как котенок.       Вот уже в ней просыпались и те навыки, которые были заложены не в ее собственной памяти, а где-то в памяти поколений: Меропа умудрилась согреть в котелке воду и начать варить нехитрую кашу, одной рукой покачивая сына, прижатого к груди.       — Ешь, пока есть молоко. Ты и так настрадался, бедный, — проворковала волшебница, рассеянно помешивая в котелке деревянным половником.       Первая ложка нехитрой каши без соли — откуда еще такая роскошь? — пошла тяжело, вторая показалась терпимой, а после третьей уже не пришлось себя заставлять. Каша с самого дна миски показалась слаще медового пирожного, которое Меропа ела как-то в Лондоне, еще в бытность замужней дамой.       А после еды началось самое интересное. Колдунья без зазрения совести вывернула сначала отцовский сундук с мантиями и раскопала залежи Морфина — приличную одежду ей взять неоткуда, поэтому придется перешивать, что имеется — затем принялась за шкатулки, которые раньше нельзя было трогать под страхом пыточного заклятия. Защитных чар Меропа отчего-то не боялась — ее пару раз ужалило, пока она вскрывала замки, и только, в плане магии отец был не слишком-то изобретателен.       Так она нашла обручальное кольцо матери и любимое колечко Морфина для вызова духов, пару вышитых носовых платков, родословную книжку с перечнем каких-то давно почивших кузенов, старинный пергамент с рецептами, по краю которого бегал нарисованный, наверное, еще в средние века забавный человечек со змеей на плече. Из наиболее полезного нашлась стопка монет — отцовский «пивной фонд» на черный день.       Меропа примерила оба кольца. Осматривая свои ладони и ногти, она вдруг поняла, какие же они грязные — с этим надо было сегодня же что-то сделать, да и со всем остальным тоже. Она решила, что будет носить оба кольца… почему бы и нет? Скажется замужней — не за Реддлом, конечно! — и начнет жаловаться всем, как разругалась и разъехалась с супругом, имени которого не хочет и упоминать — главное почаще на него сетовать, добавляя подробностей, чтобы никто не заподозрил выдумки. Более того, пара дней ее «ненавязчивой» болтовни, и никому из жителей округи просто не будет интересно узнавать про таинственного мужа Меропы. Так и Тоса не придется прятать — проблемой меньше.       А если мерзкий Реддл сохранил остатки памяти и не потерял дар речи, ей будет очень легко разбить все его обвинения. «Как маггловская машина разбила его физиономию…» — прибавила про себя Меропа, улыбаясь краешком губ. Да, к тому моменту, как этот червяк впервые ее увидит, вся деревня будет знать о личной жизни миссис Гонт из ее уст и ее версию…       Миссис Гонт, да. Почему бы не выкинуть чего-нибудь эдакого, вроде сохранения девичьей фамилии? Недаром она оставила ее сыну, в самом же деле. Вся деревня будет об этом судачить, и хорошо — будет больше известности и больше клиентов в будущем. Придут хотя бы из любопытства, поглядеть на «современную женщину».       — Я — современная женщина, — сказала себе Меропа, — не хуже каких-нибудь маггловских суфражисток, так-то.       Да, стоило играть кого-то в этом роде. Эман-си-пи-рованную, как это пишут в газетах. Если раньше Меропа в газету только ланч заворачивала, то теперь следовало уделить чтению прессы чуть больше времени — ей нужно было производить впечатление. Но начинать нужно было, как ни крути, со внешности… Девушка поставила себе срок — к завтрашнему утру, время — деньги, время — возможности. За одежду стоило приниматься сию же минуту.       — …что это у нас, это любимый папенькин халат из зеленой парчи… — в голове как живой зазвучал голос «Не смей к нему прикасаться, глупая! Еще порвешь!», — ой, как прикоснусь теперь, папенька, как прикоснусь! И будет у меня выходное платье, — следовало поблагодарить покойную матушку за то, что сызмальства учила пользоваться прялкой, станком, иголкой и ниткой. Сельская жизнь — не сахар, а магазины готового платья — не для фермеров. — Жаль, зеркала нет, но и это мы однажды исправим. Приличной колдунье нужны приличные тряпки. И тебе тоже, юный мастер Гонт, — она бросила взгляд на корзину, где тихо посапывал ребенок, — в этом доме никто не будет ходить оборванцем.       Меропа не помнила, как прошел остаток дня. Там, кажется, были уборка, шитье, кипячение воды, пеленки, старые котлы, реторты и фиалы для зелий, перечень хозяйственных чар, а в завершении всего — лохань с мыльной водой и долгожданное мытье.       Девушка выскребла все тело старой щеткой, чуть не стерев кожу — до того ей хотелось отмыться от лондонской грязи, пыли и копоти, а вместе с тем от вечной нервотрепки, нищеты и унижений. Она до скрипа вымыла грязные волосы и лихо обрезала их кухонными ножницами до самых ушей — ей нужна была современная стрижка, да и волосы были не слишком-то густыми для длинных причесок. Папильотки, нарезанные из старой кофты Морфина, сделают свое дело, и уже следующим утром можно будет выйти в люди с короткими кудряшками — не кинозвезда, но все же лучше, чем было.       Обернув голову платком, Меропа еле нашла в себе силы пройти пару шагов до бывшей «хозяйской спальни» и упасть там на матрас, все еще прохладный и пахнущий морозом. Да, минул день рабского труда, похожий на многие дни до того, еще в городе… но, господи, сколько же было в этом радости, сколько удовольствия, когда понимаешь, что трудился на себя самого в своем собственном доме! Чувство это грело больше, чем тепло камина, у которого она улеглась в обнимку с детской корзинкой.       — Ну что за чудо, согласен? — протянула волшебница, зевая с уже полузакрытыми от усталости глазами. — Завтра мы… познакомимся с Литтл-Хэнглтоном так, чтобы он запомнил. Мы никуда отсюда не уедем… нет, сэр…       И девушка уснула так крепко и спокойно, как никогда в жизни не спала, и ей снились ровные стопки монет, чистые простыни на веревках в цветущем саду и погреб, до краев заполненный всяческой снедью.       Кажется, будто засыпала она больной и истощенной, а наутро проснулась совсем здоровой.