Проклятие кровавого цветка

      Когда он впервые раскрыл глаза в этом месте, он увидел ослепляющий светом снег.

Каково это — быть в чужих воспоминаниях?

      Гарри думал, что знал это. Когда падал на подготовленную мэнорскими домовиками постель, думал, что всё будет также, как когда он нырял в Омут памяти или в промежуток меж страницами дневника Реддла. Думал, он будет готов…       Лишь когда Поттер очутился здесь, хватая ртом поразительно пустой воздух, он осознал — всё вовсе не так, как ему представлялось. Ни в Омуте, ни в дневнике всё не было таким.       Гарри чувствовал свои ноги, стоящие на твёрдой земле, еще был чем-то отдельным от Драко, находящегося совсем рядом — расплывчатая фигура даже в слепящей белизне угадывалась благодаря неведомой связи. Эта связь и изображение обладателя воспоминаний — вот что делало погружение в последние чем-то уникальным. Пространство вокруг не достраивалось, Поттер мог видеть, как вдалеке, за тройкой десятков метров чёткого реалистичного мира постепенно размываются контуры поредевшей изгороди сада, расчищенных от снега дорожек, чего угодно. Бывшая в конце пустота маскировалась, окрашиваясь в основные краски более близкого и чёткого окружения, смешивала пепельно-серый цвет неба и припорошённую белыми хлопьями зелень, не привлекала к себе внимания, но всё же была видна, стоило сосредоточить взгляд вдали…       Поттеру не сразу удалось понять, как и почему воспоминания обладали такой нечёткостью, и нескоро он осознал простую вещь — Малфой не мог видеть себя со стороны, как и не мог полностью воспринимать место, где находился, за пределами направления взгляда и бокового зрения.       Гарри не успел привыкнуть к холодному белому освещению, как Драко, прежде стоящий перед проёмом в изгороди, ведущим внутрь сада, шагнул на стелившуюся за невидимым порогом дорожку. Границы мира сместились, но почти невидно, продвинулись дальше к месту, куда направлялся Драко, медленно стираясь за его спиной. Этого можно было не заметить вовсе — если бы Поттер не был здесь впервые.       Он, прогнав насторожённость к неизведанному, ступил по проложенному Малфоем пути. Схожий с пудровой присыпкой тонкий слой снега не хрустел под ногами, холод ветра, чьи непостоянные завывания то и дело свистели мимо ушей, не чувствовался — Гарри был в покрытом неясностью мире всего лишь призраком. И всё же он что-то ощущал — что-то спокойное, чужеродное и пока воспринимающееся им как крайне странное…       Поттер пригляделся к очертаниям стен живой изгороди, мрачноватых на фоне белизны и светлости неба. Те были не так далеко — на несколько десятков метров дальше от места, где границы выстроенного памятью мира медленно расплывались в неопределённости. Та часть изгороди была примерно посередине — с небольшим усилием можно было различить изменчивость деталей этого промежутка. Выглядывающие из-под пушистого ковра веточки и травинки, бывшие остатками некогда цветущих растений, кое-где опавшая листва в зелени изгороди — всё это плавно колебалось, непрерывно шевелилось, словно изображение на воде, где тревожные волны меняли форму отражаемого.       В это можно было не вглядываться, и тогда всё казалось естественным, но стоило сосредоточиться на чем-то вдали, как возникало смутное ощущение, что Гарри вовсе не находится на твёрдой плоскости, что стоит расслабиться — и он утонет в пустоте, запятнанной мешаниной цветов, сочетающихся со сформированной частью мира. К этому легко можно было привыкнуть, но к неясному чувству, что от этого отвлекало — нет.       Поттер опомнился как по щелчку — что-то неведомое дало знак. Торопливо устремившись к оторвавшейся от него размытой фигуре слизеринца, Гарри уже на подходе резко остановился. Ему повезло, что Драко сделал то же, и Поттер мог себе позволить вновь замереть, чтобы вновь изучить пространство вокруг.       Малфой бесстрастно глядел на укрытый паутиной инея каменный фонтан, вода в трёх ярусах которого застыла, кое-где выглядывая за бортики заледеневшими сосульками. Гарри вздрогнул, когда Драко отвернулся от созерцания этого, встав своим «лицом» прямо к нему. Поттер не успел уловить уже подлетающую к груди тревожность — вдруг место там вытеснило нечто другое.       Что-то явно принадлежащее не ему, но ловко занимающее место собственных эмоций и связанных с ними ощущений, подсказало лёгкую усталую досаду, тут же отразившуюся в том, как резко Малфой, ёжась, укутался плотнее в было поднятый порывом осеннего ветра плащ.       Тут Гарри снова что-то понял — он не просто смотрел на всё со стороны с усиленным ощущением пребывания в реальности, к которой никогда не прикасался, он буквально чувствовал её. Он ощущал всё, что только что поразило сердце и душу Малфоя, после периода его рассредоточенности вдруг проникся каждой частичкой его эмоций. Он увидел сами его мысли…       Это лишь отчасти напоминало легилименцию — в голове Гарри, как отдельная память, мелькали те же образы, что когда-то были в мыслях Драко. В отличие от легилименции, все они были призрачны, но не отрывисты, а их пояснение отражалось на Поттере чем-то слишком необъяснимым — он не слышал никаких сторонних голосов, ни малого их эха, не видел сформированный текст, он просто понимал. Неясно как и почему, какая сила влияла на это, однако она просто давала ему за столь же короткое время, какое думал сам Малфой, понять всю суть.       Гарри за долю мгновения с помощью этой неизвестности выстроил ясную картину происходящего сейчас в голове Драко.       Малфой вышел взглянуть на первый снег, надеясь отвлечься и выискать вдохновения в образах родного ему сада, в частности, в месте, что было ему особенно дорого — возле фонтана, где Драко остановился, к которому шло множество тропинок, образовывающих подобие круга солнечных лучей и вокруг коего собрались некогда цветущие площадки клумб…       Будучи подверженным расслабляющей опустошённости, что присутствовала ранее и благодаря которой Поттер выделил время, когда смог кое-как освоиться в пока странном и непривычном для него пространстве, Малфой не смог избежать преследования беспокойства. Сейчас его мыслями овладела работа — что-то будничное настолько, что Гарри понимал это за доли секунды.       Всё окружающее, что проникало в голову и в сердце, было всё еще невероятным, но пока не мешало восприятию происходящего сейчас — во всяком случае, в том, что было для него этим «сейчас».       «Сейчас» было ясно — Драко недавно уволили, заменив на сотрудника с «более чистой репутацией». Пару дней назад разослав письма-резюме на разные вакансии по объявлениям из газет, Малфой на автомате нехотя просчитывал, на сколькие он получит ответы, и какие из этих ответов будут содержать приглашение на работу…       Вереница прозрачных расчётов прервалась, когда Драко, оглядываясь в призрачной надежде уловить какой-то предмет вдохновения, замер, повернувшись в ту же сторону, куда тут же посмотрел и Поттер. Тот мог бы поклясться, что раньше на белом снежном полотне не было ничего выделяющегося — и, вероятно, лишь потому, что тогда Малфой этого не замечал.       Но сейчас там явно что-то виднелось…       — Кровь? — пронзённый замешательством голос Драко прозвучал будто совсем рядом, словно исходя не со стороны, а будучи где-то внутри, но в пределе восприятия сторонней, обычной слышимости.       Гарри абсолютно беззвучно, почти неощутимо, но судорожно вздохнул. Малфой преодолел небольшое расстояние, минуя вереницу мелких камушков, разделяющую тропинку и клумбу. Он присел, разглядывая выбивающиеся из-под снега, кое-где красновато-пятнистые лепестки. Поттер хотел отвернуться — однако не мог. Драко парой лёгких движений стряхнул снежинки, пригнувшие к земле растение, почти не касаясь того, что скрывалось под белыми хлопьями. Гарри оставалось молча на это смотреть. Хотя в этом мире у него не было голоса…       Почти сливающийся частью своей светлоты со снегом, цветок обнажился по мановению малфоевской руки. Единственный распустившийся, в окружении пары еще нераскрытых бутонов, выделяющийся своими багровыми пятнышками среди белого полотна, уже скаливший свои окровавленные лепестки-клыки… Поттер поёжился — роковой момент еще не наступил.       Малфой не сразу подобрал явно видимый ему безобидным росток. Сперва мелькнули образы отдалённо-похожих цветов, которые он знал — мелькнули, и затерялись в понимании того, что цветок ему незнаком…       Неизвестное, вероятно, магическое растение. Стоит ли рисковать? Гарри почти удивился ясности этой мысли.       Та потонула в чёткой установке — разве может быть в его собственном саду, испокон веков облагораживаемом даже от безобидных сорняков домовыми эльфами, а после и его матерью, что-то опасное? Драко нырнул пальцами к холодному снегу, слабо зарываясь ими в него. Рука достигла близкого к земле фрагмента основного стебля, и поразительно легко оборвала его связь с корнем, забирая к себе будто обрызганное краской растение. В тот момент какая-то чужеродная колкость пробежала по самым кончикам покрасневших на морозе пальцев…       Гарри наконец нашёл в себе силы отвернуться — делая это, он сам не понял, как за мгновение будто бы уснул, а, довершив поворот, вдруг очутился в другом месте. На мгновение он испытал не имеющее отношения к Малфою облегчение. Первый шаг в неизвестность был сделан. Шаг, с которого он мог узнать, как всё началось…

***

      — Ты не сажала на клумбы у фонтана новые цветы?       — Нет, а что?       — Считай ничего, просто…       Малфой сидел поперёк длины вытянутого стола в комнате, превосходящей по своей длине ту, что на Гриммо, минимум в два раза. Напротив расположилась Нарцисса, а в каком-то из соседствующих со столовой помещении напольные часы били двенадцать дня.       Поттер шагнул по еще не кажущимся надёжным полу. Всё тот же день, просто немного позже, спустя минувшее для Драко в одиночестве время.       Цветок отчего-то беспокоил его. Нет, Малфой не считал тревожным его окрас или покалывание, переданное растением при соприкосновении с ним — едва ли Драко в принципе заметил последнее, с учётом холода улицы. Чувство, схожее с настороженным любопытством, появилось скорее оттого, что за минувшие часы Драко так и не смог вспомнить вида цветка.       При этом он был уверен, что видел растение раньше, быть может, слышал о нём когда-то очень давно. Малфой не верил, что такого не происходило — это было слишком маловероятным с учётом того, что всевозможные цветы он изучал не только в Хогвартсе, но и во времена своей учёбы на колдомедика… Вероятно, отчасти именно поэтому цветок не покидал мысли.       — Сегодня я нашёл там цветок, которого никогда не видел ранее, — пояснил Драко, мигом замечая лёгкий интерес матери, хоть тот и был почти ею не выражен. — Я почему-то не могу вспомнить его вида — подумал, может, ты знаешь…       — Как он выглядит? — последовал краткий участливый вопрос. Нарцисса, помешивая чай, взглянула на сына, неспешно двигая маленькой фигурной ложечкой в чашке, иногда издающей дребезжащее-тонкий звук.       — Длинные заострённые лепестки, расположенные в один ярус, середина почти не выражена, по окрасу белый, такого же оттенка, что и снег, но с мелкими и средними багровыми пятнами — как будто краску на него брызнули… — Малфой приподнял голову — похоже, посмотрел в глаза Нарциссе. — Возможно, будет проще показать, если ты не против отвлечься…       — О, нет, с этим всё нормально. Ты сорвал его? — Драко подтвердил кивком головы.       — Подумал, он больно интересный и, кто знает, способен принести мне какое-то подобие вдохновения… — Малфой глотнул из своей чашки, прежде чем подняться.       Поттер, привыкший наблюдать с одной позиции, не успел вовремя отойти — фигура с размытыми изменчивыми контурами прошла прямо сквозь него. У Гарри внутри всё сжалось, хоть он и ничего не почувствовал кроме почти необъяснимого из-за своей обрывистости ощущения входа в чужое тело — на один миг он полностью почувствовал себя одним целым с Драко, скорее даже самим Малфоем с его собственными ощущениями…       Гарри едва успел отдышаться, пока Драко доставал из кармана плаща, сброшенного на кресло неподалёку, совсем не примявшийся цветок. Поттер удалился подальше, чтобы избежать возможности нового «столкновения».       — Боюсь, я никогда не видела именно такого…       Малфой кивнул, и Гарри ощутил на себе толику его смутного разочарования. Драко взмахом палочки отправил растение обратно.       — Как себя чувствуешь сегодня? — он вновь приземлился за стол. — Погода переменилась уж больно резко — если вдруг тебе станет хуже, не принимай ничего сама…       — Хорошо, если хочешь проконтролировать приём снадобий…       — Нет, я… — Малфой крепче перехватил изогнутую ручку чашки — Поттер был подвергнут чужеродному напряжению. — Я наоборот не считаю, что стоит продолжать так активно делать упор на зелья… — Драко резко вдохнул, но отпускающего тревогу выдоха не последовало. Что-то кольнуло Гарри в сердце, так неожиданно и точно, что он едва не спутал это со своим собственным ощущением — чувства Драко вливались в него так ненавязчиво и естественно, что в пору было приравнять их к своим, ведь отражались они на Поттере сильно, прокрадываясь в самую… душу. Если всё получилось, та больше не была прежней. Впустила в себя некогда чужую ей частицу, отдав за неё свою собственную…       Может, это было причиной того, как Гарри пропускал всё через себя в этом мире?.. Это точно было причиной того, почему Драко так волновался, как Поттер будет всё переживать в его воспоминаниях и после… В собственные раздумья эхом влился медленно затухающий голос Малфоя, снова исходя как если не от самого Гарри, то от чего-то крайне к нему близкого.       — Они почти не помогают тебе, и при частых приёмах вызовут привыкание, что также плохо скажется на действии… Заменой может послужить кое-что другое…

***

      Гарри словно моргнул — нет, скорее вновь совсем быстро погрузился в сон. Это ощущение подпитала царившая в новом воспоминании тьма, такая же изменчивая и плывущая, как отдалённое окружение, куда Поттер мог вглядываться. Он постарался найти в колеблющемся мраке какой-то свет или хотя бы то, что выделялось среди черноты. Бормотание неподалёку подсказало ему путь — как и обычно здесь, оно послышалось крайне близко, но вместе с этим почему-то подсветило Гарри расположение места, где был Драко.       Наугад сделав первый десяток шагов, Поттер узрел выход из тьмы — он выделял очертания высоких книжных шкафов. И как Гарри сразу не узнал этого места?.. Мэнорская библиотека была еще более мрачной не из-за ночи, царившей за скрытыми от Гарри окнами, а из-за отражавшихся в груди чужих тревог.       Цветок. Больно уж странный в своей неизвестности, и в то же время отдалённо-знакомый… Драко точно что-то о нем слышал, хоть и, возможно, не видел ранее. Но что именно, где, от кого?.. Неужто просто забыл часть материала из школы или лекций с учёбы на колдомедика? Так просто не могло быть, ускользавшее от него казалось чем-то гораздо более древним — и это отчасти волновало…       Поттер, зажмурившись, наугад пробежал через несколько книжных стеллажей — раскрыв глаза, за веками которых притаился выделяющийся в прежнем полумраке свет, Гарри сглотнул. Сможет ли он впоследствии появляться ближе к Малфою, сможет ли вообще контролировать здесь что-то, чтобы ненароком не заблудиться в такой же темноте, только где-то дальше — там, где заканчивается граница чужого виденья и таится маскирующаяся под него пустота?..       Поттер торопливо шагнул к Драко, в чьей руке, гораздо менее напоминающей смазанный эскиз, чем его лицо и большая часть тела, — Гарри наконец понял, на что была похожа эта размытость слизеринской фигуры — находилась ярко зажжённая палочка, излучавшая непостоянное свечение, приведшее Поттера к цели.       Малфой не набирал книги, лишь скользя по их корешкам взглядом — не видя глаз на его подобии лица, сложно было за таким уследить. Стоило Гарри проявить любопытство к причинам того, почему Драко будто и не находится в поисках, как чужие мысли, чьё понимание вмиг обострилось, дали подсказку.       Драко бродил по библиотеке не разыскивая что-то конкретное, а надеясь наткнуться на то, что могло помочь вспомнить нечто о цветке, как-то достроить смутное ощущение давнего знакомства с ним. Смысл было искать том, где, предположительно, можно узнать о растении, если таких книг мог быть не один десяток? Да и цветов в мире было слишком много — даже если разделить их на категории, едва ли Малфой, просматривая один за другим десяток или сотню характеристик разных цветов, мог быстро найти тот самый, что, занимая мысли, не позволял спать этой ночью…       За время, какое Драко обходил библиотеку, Гарри успел расслабиться — мысли в чужой и его головах текли плавно и ненавязчиво; не отходя от света короткой боярышниковой палочки, легко было стать спокойным, даже улавливая, в случае задержки на месте, куда свернул её обладатель, и за секунды настигая его, пройдя сквозь переполненные различными фолиантами шкафы. Последним Поттер старался не злоупотреблять — при прохождении сквозь предметы всё еще было не по себе, хоть он и нашёл выгоду в своём призрачном существовании. То еще ощущалось крайне непривычным, отражалось в смутном ощущении, что Гарри тут не может принадлежать самому себе… От этого иногда смутно холодило.       Поттер, как и Малфой, не заметил, когда пришёл к семейному отделу. Гарри невольно вспомнил, как Драко при его первых навещениях Мэнора строго запрещал ступать через его порог, лишь отдав стопку взятых оттуда книг, крохотная часть которых, как знал Поттер, была изменена…       Мирная прогулка по наполненным полутьмой лабиринтам шкафов резко прервалась, когда Гарри выдернул из комфортной потерянности чужой приход в себя. К внезапности подобного он не мог так быстро привыкнуть — для Драко подобные переходы являлись естественными, ведь тот, по меньшей мере, полностью был собой, но вот Поттера периодически пугало то, что вдруг могло вторгнуться в его чувства, вытесняя их сторонними мыслями и ощущениями. Гарри торопливо заглянул за угол, откуда виднелся свет.       Малфой держал в руках книгу. Поттер, только подойдя на расстояние, с коего мог разглядеть её содержание, ту узнал. На ладони Драко расположился том о редких цветах, характерные зарисовки растений из которого напомнили Гарри о далёком изучении в итоге оказавшейся поддельной информации о кровавом проклятом цветке.       Но именно в нем Малфой, похоже, нашёл то, на что требовались ответы. Конечно, не сразу. Сейчас он лишь наткнулся на образ подходящей ему книги, что смогло заглушить волнения и дать с более холодной головой подобрать еще несколько томов, наверх образовавшейся в руке стопки водрузив первый найденный.       Его он и начал читать, поскорее вернувшись в основной отдел. Но Драко по-прежнему не искал конкретного растения, словно заранее не надеялся на это. Он лишь медленно, с самого начала листал страницы первой прибранной к рукам книги, сидя за одним из столов, близких ко входу во вседоступную часть библиотеки. На замену палочке пришёл снятый с одного из шкафов канделябр, огоньки свеч которого сонно покачивались…       — Драко?..       — Мама? — тот дрогнул, оглядываясь — за заслонявшим тьму трезубцем-подсвечником не было видно, как бесшумно приоткрылась дверь, а глухие шаги потонули в его собственной концентрации на шелесте страниц. — Почему ты не спишь? Что-то случилось?       Заранее загоревшееся волнение было слышно не только в самом голосе — Поттер ощутил на себе опасливую вспышку, внушающую страх предположением, что с больной Нарциссой что-то произошло.       — Нет-нет… — та без труда уловила красноречивую нотку в тоне сына. — Я лишь хотела вернуть в комнату твою сову, но тебя там не было. Мне показалось это странным…       Шурша ночным платьем, женщина подошла ближе. Драко, испытав облегчение, прикрыл читаемый им том, как почувствовал Гарри, частично из вежливости, чтобы отвернуть от него своё — с другой стороны, также и чужое — внимание.       — Еще за ужином ты был немного рассеянным, и вот теперь поздно сидишь здесь… Я беспокоилась.       — Тебе правда не стоило…       Поттер замер, чувствуя, как в груди потеплело — тепло было странным, словно побочные ощущения от него сохранялись, но самого его внутри не присутствовало. Всё потому, что оно было чужим… Но Гарри без труда его узнал — когда-то давно он уже видел это чувство, с каким Малфой часто упоминал свою мать, и с каким сейчас говорил с ней, поняв, что та волнуется.       — Я в порядке — лишь хотел попытаться больше узнать о той находке из сада… — Драко скользнул руками по книге, и меж его пальцев мелькнуло более не прикрытое лёгшей на обложку ладонью название. Нарцисса на какую-то секунду задержалась на нем взглядом, но потом понимающе кивнула.       — И всё же я бы не хотела, чтобы ты слишком задерживался — как бы тебе не пришлось потом вставать невыспавшимся…       Поттер различил, как в изменяющем свои очертания эскизе малфоевского профиля мелькнула лёгкая улыбка. Чужое тепло расцвело маленькими искорками в осознании материнской заботливости, а собственное сердце Гарри слабо сжалось, когда тот понял, насколько давно не видел, чтобы Малфой улыбался. Здесь он не мог нормально посмотреть на него — не мог вглядеться в серую радужку, пушистость светлых волос, различить в деталях изогнувшихся в улыбке тонких губ…       — Мне не придётся — я не буду сидеть здесь долго. Обещаю.

***

      Гарри вновь проскочил сон и пробуждение за несколько секунд, и тут же понял — Малфой сдержал обещание. Он и впрямь был уставшим, когда Нарцисса наведалась в библиотеку, хоть утомление и было незаметным, маячившим где-то на фоне.       Новый фрагмент памяти показывал продолжение вчерашних исследований. Драко еще не дочитал книгу о редких цветах, хоть и преодолел около трёх четвертей её содержания. Он по-прежнему не торопился в том, чтобы разыскивать то определённое, что вчера его взволновало.       Напротив, сидя на просторной кровати, поднятый балдахин которой позволял утреннему прохладно-осеннему солнцу заливать комнату, Малфой пил чай и листал страницы совсем не спеша, а очень даже расслабленно. Поттер автоматически оглядел спальню. Она была просторной, без труда вмещающей большой шкаф до потолка, рабочий стол со стулом и пару пуфиков с тумбочками по бокам постели. В центре оставалось немаленькое пустое пространство, устеленное пушистым ковром…       То, что привлекало взгляд, располагалось на стенах и в неприметном углу. Гарри не смог упустить шанса рассмотреть место, где Драко жил, какое было его домом, где он мог делать что угодно. Против кровати, в левом углу рядом с окном из второго приоткрытого шкафа с полок выглядывали местами испачканные разномастные палитры и такие же грязноватые коробки красок, разных размеров мастихины и обрывки тканей, о которые когда-то вытиралось содержимое тюбиков, порой забитых в угол полки с разбросанными там кисточками. На соседней хламились натянутые на рамы холсты, какие-то уже начатые или вовсе готовые.       Пространство рядом занимало несколько разных мольбертов, не влезших в шкаф, — среди них выделялись складной походный, настольный и, видно, уже старый и наверняка купленный еще в детстве, ученический, один из самых низких и задвинутый назад. На выступающем впереди стандартном треногом стоял холст с портретом, начатым множеством мазков — в его лице Поттер различил нечто схожее с чертами Нарциссы.       Стены также не остались чего-то, характеризовавшего Драко — по бокам кровати висела пара вытянутых, не таких больших в масштабах комнаты зеленоватых гобеленов, один из которых обозначал происхождение её жильца, изображая герб Малфоев, а другой — принадлежность к Слизерину.       Фоновая сосредоточенность, передаваемая от Драко, прервалась, и Поттер отвлёкся от созерцания развешанных у кровати портретов, в которых сквозил хорошо запомнившийся ему фэнтезийный стиль. Он повернулся спиной к холстам, развешанным между рабочим столом и шкафами.       Малфой вспомнил, что искал в книге, когда нужное попалось на глаза на одном из её разворотов. Гарри не требовалось лично заглядывать в том — как и всегда здесь, всё, что было нужно, хранилось в голове, пускай границы того, в чьей именно, были порой размыты. Драко мельком проглядывал страницу, подталкиваемый пробудившимся назойливым волнением. Он замер, взор явно остановился на чем-то конкретном.       На строчках, описывающих проклятие.       Поттер вздрогнул, когда Малфой тихо рассмеялся. Вслед за мгновенным осознанием причины этого, грудь Гарри будто пронзил один из заострённых лепестков, слишком ощутимо на фоне чужих чувств. Драко подумал, что всё, придающее цветку таинственности — старая легенда…       Лишь взглянув на выделенный текст описания и не углубившись во всё остальное, он вспомнил — историю о цветке рассказывал отец в детстве, не раз пугая холодными зимними вечерами, чтобы младший Малфой, преисполненный тяги к шалостям, не забредал в заваленный снегом сад. Когда Драко был ребёнком, тропки меж клумб казались необъятным лабиринтом… Показалось, что всё, что скрывало растение — старое детское воспоминание, одно из тех связанных с отцом, что не было обременено его давлением.       Поттер отвернулся от размытого слизеринца, пока не заглянувшего глубже в описание цветка на страницах книги. Гарри требовалось перевести дыхание — но воспоминание невозможно было поставить на паузу, словно фильм. Несколькосекундное, ничем не омрачённое доселе облегчение Драко было затронуто замешательством — у Поттера точно не было времени на собственные переживания и успокоения, когда он здесь находился…       Малфой увидел то, что превращало легенду в реальность, забавную детскую страшилку в серьёзную историю, то, о чем он уже забыл к утру, когда, только проснувшись, открыл книгу на странице, где закончил. Открыл и совершенно не обратил внимания на название раздела, выведенное мелким почерком внизу каждой страницы.       «Проклятые цветы».       С лица Драко сошла улыбка, и Гарри с трудом выдохнул, вновь став лицом к происходящему. Малфой умерил было подступившую радость расслабления, оглядывая страницу, где описывались основные черты цветка и его действие с предположениями происхождения.       Поттер ощутил на себе сковывающий холод медленного осознания. Резко останавливая его, Драко одним движением захлопнул книгу, так же резко вставая с кровати — Гарри проследил, как дрогнувшие ноги, только опустившись на пол, выпрямились, отходя прочь от постели, где, как выяснилось, Малфой лежал под одеялом уже в свободной будничной одежде.       Старый том был сброшен на кровать, на цветок на тумбочке Драко даже не взглянул, тройкой торопливых шагов преодолевая расстояние от постели до двери. Выйдя за неё и захлопнув, Малфой прижался к ней спиной, за которой остались скрещёнными руки.       Драко чуть не задохнулся от захлестнувшего его цунами волнения — скорее даже паники. Утопивший в жаре страх не давал нормально дышать, заставляя потеть судорожно дёрнувшиеся ладони.       — Это всё н-не серьёзно…       Сложно было понять, вопросительное или утверждающее выражение было у шёпота, из-за хрипотцы со сна схожего с сорванным. Малфою определённо нужно было вдохнуть свежего воздуха — нагретый отоплением от камина вдруг показался слишком душным.       Проклятие! Это же шутка, так? Не может быть столь реальным то, что встречалось большей частью лишь в старых волшебных сказках или вражьих угрозах. Не могло быть, что он теперь подвергнут такому ужасу неясно за что, такое ведь невозможно в действительности!..       Насильно успокаиваясь, Драко торопливо зашагал к лестнице, за несколько секунд преодолев её ступеньки, половину из которых перескочил — Гарри, даже пройдя сквозь дверь, едва поспел следом. Неудивительно, что Малфой, трусцой подбегая к вестибюлю, запыхался.       За десяток метров от главного выхода Драко рывком остановился, будто влетев во что-то.       Разве могло на нем теперь лежать что-то такое страшное и злобное просто из-за того, что он коснулся какого-то цветка? В конце концов, за что? Текст описания проклятия… Просто за то, что он Малфой?! Так ведь нельзя, всё это — бред, абсурд!..       Он сделал глубокий вдох, но вновь был задушен излишней теплотой — однако стало ясно, что от идеи выходить на улицу он отказался.       Поттер, только добегая до холла, углядел, как Малфой свернул в сторону гостиной — той самой, в которую слизеринец пригласил его в день, когда Гарри доказал ему отсутствие кровной связи между Поттерами и Блэками. Поттер наконец решился также замедлить шаг. Когда он рефлекторно протиснулся в проем между дверью и её косяком, оставленным Драко в небрежном закрытии комнаты, последний уже стоял у распахнутого им настежь окна напротив камина. Он всё еще тяжело дышал — постепенно приходя в себя, отрезвляемый утренним холодом, Малфой неспешно распрямлялся. Гарри почувствовал, как чужеродная паника покидает его тело — если то у него в привычном понятии вообще было. Ранее испытанный ужас непонимания отступил под чем-то давящим его…       В проклятии сказано о Малфоях — значит, просто из-за этого!.. Просто потому что это его кровь, просто потому, что древнее растение, столь долгое время прячущееся под землёй, решило явить себя его роду!.. Ужасно, отвратительно внезапно, но иначе и быть не может…       Поттер удивился тому, как быстро Драко охладил голову и остановил трату нервов. Хоть Гарри самому была свойственна такая привычка и быстрая адаптация, всё же он обычно не приписывал её Малфою, чьи срывы ему несколько раз приходилось наблюдать. Поттер знал, что его способность скоро начинать рационально мыслить в сложных неожиданных ситуациях передалась из неприятного детства, но не могло же что-то подобное привести Драко к такому же быстрому взятию себя в руки…       Да ведь на него еще даже ничего не действует!.. Или это всё же не то… Может ли быть, что?..       Гарри проследил за пальцами Малфоя, скользнувшими к широкому карману сбоку штанов, где явно виднелась палочка. Сглотнув, Драко повернулся к выходу из комнаты — Поттер тут же отошёл оттуда. Малфой уже более спокойным движением вынул палочку и вскинул руку с ней, уже твёрдым и отчасти решительным голосом взывая:       — Акцио!       Гарри тут же понял, на что направлена эта решимость. В мыслях Драко, на каком-то не отображающемся словесным выражением уровне вспыхнуло здравое заключение, противящееся страху и колотящемуся сердцу. Если теперь он впрямь подвержен какой-либо силе, пускай такой, как проклятие, ему лучше знать об этом совершенно всё, чтобы хотя бы быть готовым.       Книга рассекла воздух со скоростью снитча — Малфой, как бывший ловец, таким же быстрым движением свободной руки поймал её в воздухе, до побелевших пальцев сжав обхватывающую страницы обложку.       Несколько долгих секунд паузы, в которую Поттер прочувствовал, как Драко давит эмоции, препятствующие нужным действиям, под прессом рассудительности и здравости — и том с хлопком лёг на подоконник, раскрытый еще одним мановением палочки.

***

      Гарри вновь открыл глаза — правда, всё в том же месте. Может, поэтому погружение в условный «сон» не было таким заметным, как раньше?..       Поттер, проморгавшись, оглядел гостиную — Драко теперь сидел в одном из кресел. Выглядел он крайне серьёзно — эмоции всё еще были придушены, а сам Малфой сосредоточенно просматривал страницы книги. Гарри вновь не было интересно её более точное содержание, что и так просматривалось в передаваемых ему мыслях. Гриффиндорец и без того помнил материал тома, который Драко передал ему когда-то. Хоть в итоге выяснилось, что часть информации оттуда поддельная, структура, которая впечаталась в отдельную часть памяти, оставалась прежней.       Первым за кратким описанием цветка и проклятия шёл подробный перечень пунктов, разъясняющих действие последнего. В изменённой Малфоем копии это было простое перечисление болезней и недугов, которые мог вызвать при прикосновении цветок. В оригинале же…       Присев на условный пол, Поттер смиренно «слушал» всё то, что, как он знал, скоро придётся пережить ему и Драко, что составляло схождение с ума, обязанного довести жертву до самоубийства… Перечень даже в исполнении переработанного понимания, лишённого подробностей, был внушителен. Разумеется, одних только очевидных галлюцинаций для того, к чему проклятие должно было подтолкнуть Малфоя, было крайне мало…       Недолго Гарри оставалось, чтобы почти что на себе узнать, что такое голоса в голове, внезапная потеря памяти, дезориентация… Судя по описанию, проклятие действовало слишком умно — из-за его ли древности, за счёт которой у него был шанс развиться, или того, как искусно было оно кем-то наложено и продумано. Оно, словно живой человек, могло манипулировать выведанными страхами жертвы, обманывать его не простым появлением пугающих образов, но и чем-то выходящим за границы этого, способно было создать ложное чувство безопасности, а потом с истинным наслаждением разбить его в самый неподходящий момент, могло слышать чужие эмоции и делать проживание их всё хуже — и чем дольше проклятый находился под действием проклятия, тем страшнее то становилось, тем проще могло строить ловушки, разрушая изнутри…       Поттер вдруг пожалел, что не может «заткнуть уши». Конечно, он знал то, о чем Драко сейчас читал, но вовсе не хотел слышать это в таких объёмах. Хотя Гарри не хотел думать об этом не оттого, что это было суждено прожить ему, а потому, что это обязано было случиться с Малфоем…       Поттер был благодарен появившейся передышке — в гостиную юркнул эльф, держащий на небольшом подносе вазочку с печеньем и заварник с чашкой чая. Всё это приземлилось на столик перед Драко, вынудив того отвлечься. Потребовалась доля секунды, чтобы скорее по самим чувствам Малфоя, чем по его последующим мыслям-ассоциациям, Гарри понял, что принесённое уже испарившимся домовиком печенье было приготовлено Нарциссой. Сам запах маминой выпечки, не говоря уже про её вкус, помог Малфою успокоиться путём более естественным, чем подавление боязни.       Драко легко преодолел список злодейств проклятия, перейдя к чему-то менее ожидаемому. В разделе «Проклятых цветов» структурированность описания каждого цветка была одинакова. За информацией о проклятии шли подробности о зарисованном растении, и уже дальше, при наличии, дополнения — способы спастись и независимые свойства объекта-растения, порой способы его применения. В случае, если автор упоминал особо редкий и малоизвестный вариант использования, он мог добавить полную инструкцию — такие скопились в отделе из конца книги.       Приметы цветка были мало полезны, поэтому Малфой решил их пропустить. Однако перейти к способам избавления от проклятия ему не удалось — отдел попросту отсутствовал. Проклятие было родовым и довольно специфическим, конкретных ритуалов против него у автора не нашлось. Гарри лишь вздохнул, чувствуя, как Драко, морщась, на пару мгновений затухает в первичной эмоции потерянности и беспомощности.       Спустя крохотную паузу Малфой продолжил чтение…       Поттер не был на этом сосредоточен — Драко, вопреки его ожиданиям, изучал материал дальше довольно спокойно. Очевидно было, что он не слишком задумывался о действии проклятия и будущем, скорее продолжал сосредотачиваться на надобности узнать об этом всё что можно из того, что было под рукой.       Но ему всё же суждено было проэмоционировать, когда в строчках о потайных свойствах цветка среди перечня недугов, от которых тот мог помочь, проскочило упоминание болезни Нарциссы. Малфой не сразу осознал, на что наткнулся — для этого пришлось перечитать шокировавший пункт несколько раз.       Значит, существовало зелье, с помощью которого его мать могла спастись от того, чему, казалось ранее, помочь было совершенно нельзя!.. Эта информация вне всяких сомнений была уникальной, если из-за её редкости автор решил оставить подробный рецепт в конце!..       Драко торопливо перевернул стопку страниц в поисках той, на которой, следуя примечанию, должны были находиться инструкции, связанные с цветком — рецепт не только настойки, способной обнародовать скрытые свойства, но также и зелья, что могло помочь пускай не ему, но Нарциссе!..       До этого момента Малфою вырванные или выпавшие листы старых книг не казались важной проблемой, но теперь…       Следом за перечислением ингредиентов для изготовления настойки виднелась полоска-бахрома утерянного листа. На предыдущем лишь пара строчек говорила о первых составляющих нужного снадобья, а дальше… пустота.       Гарри передёрнуло от громкости чужого ругательства — за долгие минуты молчания он забыл, как по-особенному звучит, отдаваясь в нем самом, голос Драко. Тот, поддавшись вспышке, отбросил книгу в сторону — благо, противоположную от камина. Малфой сжал руки в замок, до боли впившись ногтями в промежутки меж костяшками каждого пальца и резко выдыхая в попытке заглушить вновь давшее о себе знать чувство страха беспомощности. Порыв ветра, ворвавшийся через распахнутое окно, пролистал древние страницы раскрытой книги, рухнувшей на пол.       Поттер, сидя неподалёку от тома, неосознанно согнулся, чувствуя, как на Драко давит что-то доселе неиспытываемое — первичное чувство невозможности и непонимания того, что делать, при первой возможности перекрыло всякую логику. Оно же загнало в клетку, собранную из самых влиятельных страхов, когда-либо внушённых Малфою. Драко оказался заперт в коконе, свитом из ощущения бессилия и навязчивого убеждения, что он сейчас ни на что не способен и не сможет найти выхода из сложившейся ситуации.       Эти чувства были почти неподконтрольны, явно когда-то были насаждены ему, почему и не подчинялись ни воле, ни логике, чем разительно отличались от иных. Они стремились забрать себе всё, что могло позволить Малфою действовать дальше, и уже сейчас ему требовалось большое усилие и время, чтобы в одиночку высвободиться из этих пут.       Драко пробрала дрожь, выступающая отражением попыток выбраться из сковавшей его паники. Гарри поморщился от неприятности того, что сейчас с предельной чёткостью отражалось на нем — он никогда не испытывал такого, никогда не думал, что может быть что-то, столь схожее в силе устрашения с ощущениями, какие были у него, когда Дурсли подавляли каждое его мечтание, стоило по наивности о том обмолвиться, душили каждое проявление себя, заключая в строгие рамки их картины приличия. То, что испытывал Малфой, было почти идентично по силе с жуткой беспомощностью, которую Поттеру только что пришлось вспомнить, но в сути своей это было отлично одно от другого.       Малфою пришлось теперь не подавлять восставшие против него эмоции, — с ними такое было невозможно — а напротив, постараться поскорее их принять и отпустить. Сейчас это было его единственным выходом.       Когда ему это практически удалось, его прервали — однако это смогло в некоторой степени помочь. Драко быстрее вернулся в реальность. Укромно прокравшийся к дивану напротив, домовой эльф, не сразу замеченный слизеринцем, робко сообщил:       — Мистер Малфой, к Вам пришло несколько писем…       — Ты забрал их у сов? — Малфой тут же догадался, откуда у него столько почты.       — Да, они лежат на столе в Вашей комнате…       Драко кивнул, медленно вставая. Он сразу ухватился за возможность сбежать от последствий того, что недавно узнал.       — Прибери здесь, — между делом бросил он, вперившись взглядом в лежащую на полу книгу. Прежде, чем домовик успел бы подумать о том, чтобы шагнуть в её сторону, Малфой взмахом палочки притянул том к себе и, не глядя, взял в руки.       Эхом от испытанного выступило чувство растерянности — под остаточным влиянием пережитого Драко еще не мог сориентироваться, как ему поступить и что делать. Этому содействовало подсознательное ощущение одиночества в том, во что его затащило бездумно поднятое растение…       Присутствие эльфа вдруг подало подсказку.       — Слушай сюда, — он повернулся к слуге, протягивая ему только что раскрытую на вырванных листах книгу. — Нужно найти утерянные листы из неё. Будет сложно — подключи остальных, даже если придётся отвлечь от каких-то дел. Скажи, я разрешил. Соображаешь? — Малфой всунул в крохотные ручки домовика тёмный том. Тот кивнул, с приседом поклонившись.       — Слушаюсь, господин.       Малфой знал — время, за которое он придёт в себя, поможет решить, какие шаги предпринять дальше. Главное, что первые пару были сделаны.

***

      На сей раз переход к очередному воспоминанию на пути к тому, чтобы узнать первые мысли и мотивов Драко, произошёл более плавно. Поттер вновь оказался в его комнате — теперь Малфой сидел за столом, вскрывая письма конвертным ножом. Гарри, оглядев спальню, отошёл в угол, где тень занимала больше всего места и, было хотев опереться о стену, тут же опомнился, осознавая, что единственной твёрдой поверхностью для него оставался пол. Впрочем, Поттер захотел удостовериться, действительно ли это так не только тогда, когда ему нужно стать бесплотным. Пока он старался упереться в стену хотя бы ладонью, на фоне в его голове проносились мысли Малфоя.       Несколько твёрдых отказов от работодателей, около трёх не ответили вовсе, и всего пара изложили в письмах доступные Драко — разумеется, малооплачиваемые — должности… Неужели устраиваться куда-то так сложно? Гарри остановился, поняв, что вне зависимости от его предпочтения стены и другая мебель для него не имеют твёрдости. С оттенком неясного ему скребущегося чувства он вспомнил, какая у Малфоев плохая репутация — по меньшей мере, была до того, как Поттер не пришёл в роли свидетеля на повторный суд.       К тому времени, как Гарри отвернулся от стены, смирившись с очередным законом этого мира, Драко, вздохнув, отбросил наспех всунутые обратно в конверты письма, придвинувшись к столу и принявшись разворачивать присланный сегодня номер «Ежедневного пророка», преследуя ту же цель, с которой отправился в свою спальню — отвлечься.       Поттер насторожился, «заслышав» в его мыслях своё имя — и тут же расслабился, через пару секунд припомнив, что Малфой, похоже, когда-то давно рассказывал о том, что сейчас происходило. Когда Гарри спросил, как ему в голову пришла идея просить помощи именно у него, Драко так и сказал — «Сперва мне попалось твоё имя в газете…».       Что ж, хорошо, что эта деталь рассказа была правдой. К слову, как и ряд других, на которых Поттер, будучи в воспоминаниях, не слишком сосредотачивался… Например, то, что Малфой нашёл информацию о цветке, уже около месяца зная, чем больна его мать.       Гарри вдруг задохнулся в травящем внутренности в груди тупом раздражении. Слова, не услышанные им, но прожегшиеся на сердце, заставили опуститься под гнетом опаляющего чувства несправедливости.       Поттер вновь, спустя такой перерыв, наслаждается известностью. Тот, кто не выполнил долга и не пришёл на суд, хотя письмами его вызывали дважды, вновь достоин отдельной колонки в газете.       Это было что-то холодное, затвердевшее, не такое злое с учётом прошедшего времени, но ощутимо гложущее. То, что не заставило отбросить в сторону желтоватый номер или остановиться в его чтении, но проскочило фоном, заставив на секунду напрячься.       Малфой нахмурился, когда неподалеку от имени «героя» мелькнули слова «Северус Снейп» и «зелья». Последнее напомнило о том, что он недавно узнал…       — Ну что еще? — Драко заранее расслышал шаги босых эльфовских ног за дверью, и вынужден был выпустить «Пророк», повернувшись на стуле к приоткрывшейся двери.       — Прошу прощения… — вслед за писком оттуда выглянул домовик. — Ваша мать просила совета, какое из зелий ей принять — ей вновь хуже…       Еще до того, как слуга довершил речь, Малфой поднялся на ноги, стоило упоминанию Нарциссы всколыхнуть воздух.       — Что конкретно случилось? — он, как не видя домового, отправился к дверному проёму, поспешно идя от него в другую часть дома — ту, где хранились снадобья и различные травы, узнал Поттер в чужих мыслях, тут же проследовав за их владельцем. Внезапно подступившая сонливость вынудила его остановиться, расслышав последние слова домашнего эльфа:       — Слабость и помутнение разума, сэр…

***

      Гарри вновь не перенёсся далеко — кажется, такое должно было происходить с ним, пока он не узнал бы всё, что хотел раскрыть Драко о своей лжи и мотивации к ней… Драко…       Тот, всего лишь образ из прошлого, протягивал полулежащей на кресле Нарциссе чашку со свежим травяным чаем. Малфой только что заварил настойку из специально подобранных им растений. Следом Драко передал матери небольшой в сравнении с чашкой бутылёк зелья.       — Тебе стоит меньше налегать на волшебные снадобья — я говорил о привыкании, но они уже и так действуют на тебя не в полную силу…       — Потому я и велела позвать тебя… Спасибо…       Хриплый измождённый голос, звучащий вовсе не так отчётливо, как малфоевский, тронул сердце Поттера независимо от последнего. Малфой присел напротив матери, сжав руки в замок — оглядевшись, Гарри понял, что то, что он из-за мебели сперва принял за гостиную, было залом, где Драко при первой встрече в прошлом году наставлял Поттера касаемо разговора с Нарциссой.       Здесь всё было более светлым, нежели в гостевой комнате на первом этаже, хоть что-то и добавляло читаемой в материи воспоминания мрачности — быть может, даже само восприятие Малфоя. Ведь этот мир, по сути, принадлежал ему, его взгляду…       Драко подождал, пока Нарцисса, выпив чай, придёт в себя. В эти минуты он уже понял, что ему нужно с ней поговорить. В эти минуты он уже где-то внутри знал, что должен ей сообщить.       — Мама… — он начал обрывисто. — Похоже, я нашёл то, что может тебе помочь…       Рефлекторно в развернувшемся признании он не упоминал проклятия. Отнюдь не потому, что хотел его скрыть — нет, ложь и спланированные недоговорки нынче ассоциировались со школьным прошлым, в которое явно показывал себя не лучшим человеком. С учётом этого, лжи Драко впредь избегал, как Адского пламени — разумеется, если это не касалось увиливаний он министерского Надзора или подобного скрытого сопротивления своему наказанию, коему всё равно был подвергнут несправедливо…       К удивлению, сейчас он не счёл проклятие чем-то, что должно дополнительно волновать. Как и его, так и Нарциссу. Волнение касаемо своей судьбы почти покинуло его, когда он понял, что цветок может помочь матери. Следующий из этого вывод дался легко также потому, что, получив очередной подгоняющий толчок в спину в виде недомогания Нарциссы, Малфой вмиг осознал то, чем должен был заняться в первую очередь.       И всё из-за того, что отнюдь не первый и не последний случай напомнил ему…       Уже полтора месяца, целых шесть недель Драко наблюдал, как его матери постепенно становится хуже. Уже месяц, с тех пор как он понял природу этого, он то и дело ощущал одно из самых ужасных для него чувств — беспомощность. Всё отчётливее рисующуюся и всё больше разрастающуюся вокруг него, словно сорняк. Толку от того, что Малфою удалось самостоятельно узнать о недуге Нарциссы, было чуть. У Драко не было ничего, чтобы пройти дальше и найти лечение вместо того, чтобы каждый раз успокаивать симптомы. Хотя, впрочем, не совсем.       У него были на слуху хорошие колдомедики за счёт его специальности — но не было с ними связи. У него были адреса лучших целителей — и не было денег на то, чтобы их нанять. У него была информация о нужном отделе Мунго — однако те, услышав симптомы на консультации, куда уже пришлось потратить с десяток галлеонов, разводили руками, и не были щедры на хоть какие-то советы, прочтя имя и фамилию обратившихся к ним людей. В конце концов, у него была целая библиотека Мэнора — но там не было ничего дельного, все книги, где хоть как-то упоминалась болезнь, приводящая к чему-то столь серьёзному, как потеря магии, заявляли, что она неизлечима. У него был доступ в волшебную библиотеку в Лондоне, где были консультанты, которые могли навести на нужные отделы — но и это обернулось крахом. Там полезного оказалось даже меньше, чем в старинных томах Мэнора.       Он не мог помочь Нарциссе сам. Не мог. И это было ужасно, столкнуться с бессилием в таком его проявлении. Казалось, вот, наконец он что-то отыскал, совсем случайно… Однако сам влез неясно во что, при этом найдя лишь обрывок нужной информации.       Пережив эмоции и очередной приступ плохого самочувствия матери, Драко понял — нужно что-то делать прямо сейчас.       — Если эльфы не найдут потерянных листов, в чем я… — Малфой сглотнул, — в положительном исходе я, признаться, сомневаюсь… Если его не случится, нам понадобится опытный зельевар, способный заново воссоздать рецепт зелья в нужные нам сроки. Я… — Драко, преступив принципы, заговорил, видя, что Нарцисса хочет вставить что-то своё. — Я знаю, на это потребуются деньги или… что-то еще, чего у нас не так много. Потребуется человек, который в принципе согласится помогать нам… — Малфой медленно вздохнул. — Я знаю…       Разумеется, он это помнил, ведь столько раз спотыкался об это… Против ощущения обречённости была лишь одна защита. Ради своей матери он готов был на многое. Готов был снова что-то искать, снова думать, просчитывать — и неважно, если придётся вновь удариться о стену ограничений из малообеспеченности, плохой репутации или отсутствия связей там, где они нужны и где когда-то были у его отца.       Отец бы не допустил такого. Он говорил ему, что следует быть упорней, изворотливей, но Малфою никогда не удавалось этого достичь…       Не время было думать о том, что он ни на что не способен, когда можно было это изменить. Не время было думать о себе и о каком-то проклятии, когда спустя такой срок подвернулось что-то, что могло спасти его мать. О себе самом он будет иметь право заботиться позже, тогда, когда решит вставшую перед ним задачу. В конце концов, у него точно больше времени…       Драко поборол желание согнуться под грузом давно висящего на нем чувства ответственности, выпрямился вопреки его тяжести, подобной закреплённой на спине корзине с огромными каменными глыбами, куда то и дело добавлялись новые…       — Признаться, я подумала о… Северусе.       Малфой выпрямился легче благодаря этому намёку. Но почти сразу морально опустил плечи вновь, медленно качая головой.       — Я понимаю, наша семья за долгие года действительно привыкла в случае чего-то, связанного с зельями, обращаться к нему… Но сейчас он едва ли станет нам просто так помогать. Ты ведь сама знаешь — после того, как раскрылась его личность двойного агента, и вовсе не бывшего на стороне Лорда, он решил больше не иметь дела со старыми знакомыми с его стороны. Я знаю, что мы с тобой не совсем… — Драко не удержался от еще одного выдоха. — Но у него определённо есть своя работа, и браться за то, что нам поможет, можно считать еще одной, вряд ли ему нужной — тем более, наверняка даже для него непростой и вряд ли хорошо оплачиваемой.       — Вероятно, ты прав… Но он действительно лучший, кого можно найти.       — Что ж, с этим не поспоришь…       Комната погрузилась в недолгое молчание, и в нем Гарри отчётливее, чем ранее, взял на себя чужое напряжение, прежде чем — вновь поздновато — заметить подкрадывающуюся исподтишка сонливость.       — Я всё равно что-нибудь придумаю. Я тебе обещаю…

***

      По возвращении в комнату после позднего ужина, Драко узнал хоть и ожидаемое, но неприятное — вырванных страниц книги в Мэноре не нашлось. Том о редких цветах вернул ему робко сообщивший печальную весть домовик. Ни отданная энциклопедия, ни разрешение отлучить всех остальных эльфов от работы, чтобы сделать поиски максимально продуктивными — ничего из этого не помогло. Малфой не был удивлён — он знал, что утерянные страницы из старых книг почти всегда таковыми и остаются…       У Драко из прежнего осталось одно — напоминание о Снейпе. Так Малфою довелось более вдумчиво присмотреться к заметке в газете. Возможно, этому способствовала засевшая в его голове, пока не развитая мысль, чей росток был совсем недавно пущен Нарциссой…       Снейп. Зельевара лучше вряд ли можно найти…       Но Малфой всё еще был уверен — так просто вынудить его принять роль помощника не выйдет. К тому же, Северус сменил место жительства со старого домика в Паучьем тупике на новое, и теперь Драко даже при желании не мог навестить его.       Малфой с момента вердикта суда предпочитал личные встречи, нежели письма — последние, все до единого, даже им не написанные, а ему адресованные, перед отправкой или получением проверяли министерские. Уж что, а оповещать Министерство о деталях болезни его матери Драко хотелось меньше всего. В конце концов, следящие за ним люди и так наверняка знали о какой-то неприятности, случившийся с Нарциссой, ведь шанс того, что похождения Малфоя от Мунго до библиотеки, где он выспрашивал информацию о специфических книгах, остались незамеченными, был невелик. Драко не пылал желанием давать слишком много личной информации несправедливо осудившей их власти, не принявшей показаний в защиту без присутствия способного подтвердить далеко не всё Поттера. К тому же, эта власть могла воспользоваться проблемами Драко как рычагом давления — для чего такой рычаг мог быть нужен, Малфой нечасто додумывал, но от этого менее твёрдой его позиция не становилась.       Драко удивился, когда вследствие принятого решения подробнее рассмотреть колонку с упоминанием Поттера узнал, что тот работает со Снейпом в создании зелий для Мунго. Если можно было верить репортёрам, наконец прокравшимся в жизнь давно замкнувшегося от прессы Гарри, тот был занят зельями под началом Северуса около полутора лет.       Значит, вот чем так увлечён был Поттер. Жил так, словно писем с вызовом в суд и не было, вместо того, чтобы вспомнить, что он должен семейству Малфоев.       Такая же тупая, как и ранее, застарелая злость испарилась, когда у Драко в голове вдруг что-то щёлкнуло. И без лишнего пояснения Поттер за долю секунды понял, что — и отнюдь не потому, что помнил эту часть истории, когда-то рассказанную Малфоем.       Поттер должен.       И ведь точно. Было то, с чем вряд ли мог поспорить даже сам «герой» — наличие неисполненного долга. Драко хорошо помнил его. Его мать буквально спасла Поттера, уберегла от второго, точно ставшего бы смертельным заклятия «Авада Кедавра». Это впечаталось в память слишком чётко, потому что ни шло ни в какое сравнение с той ложью, что Малфой выдал, когда заявил, что не узнает Гарри Поттера в пленнике, попавшем в Мэнор благодаря егерям. Это придавало стойкости той злости, что Драко испытывал по отношению к Поттеру.       Нарцисса спасла ему жизнь, а Гарри был не в силах выполнить даже базового — того, что обязан был сделать еще полтора года назад…       Впервые Поттер так явно почувствовал вину за это. Вот, чем было ощущение, настигшее его, когда Малфой упоминал все трудности, с которыми столкнулся из-за министерских ограничений. Гарри стало стыдно, но ранее на проживание этого времени почти не было. Даже не учитывая факт, что Поттер всегда старался избегать темы жизни Малфоя под несправедливым приговором…       Поттер был в долгу перед Нарциссой, и как удачно он стал тем, кто находился рядом со Снейпом, с безоговорочным лидером в зельеварении, с которым и сам дошёл в работе с зельями до уровня, когда, судя по заметке, мог уже создавать самостоятельные снадобья.       У Драко в голове наконец начало складываться подобие плана. Осуществим ли был он? Точно просчитать было невозможно. Но было ли у Малфоя много других вариантов? Точно нет.

***

      Итак, у Поттера из прошлого был долг перед Нарциссой. А это значило, что на этот долг можно было надавить, что было для Драко крайне удобно. Гарри очень удачно оказался тем, кто был ему нужен.       Раз уж он мог создавать зелья для организаций вроде Мунго, должен был также суметь помочь восстановить или создать новый рецепт. Даже наличие связи со Снейпом сказывалось на мотивации привлечения Поттера к помощи Нарциссе. Малфой считал, что Гарри знает о своём долге, который так и не попытался искупить хоть бы на суде. Но последнее как раз действовало на нервы… Не мог ли Поттер, показавший себя беспринципно по отношению к Драко и его матери, пренебречь тем, чем был обязан последней? Не мог ли отказать в помощи, мотивированной лишь этим обязательством?       Этого ни за что нельзя было допустить. Не то чтобы у Малфоя было чем подкупить Гарри, а значит, следовало не только лучше выделить причину оказания помощи, но и свести риски отказа к минимуму. Что могло быть этими рисками?..       Драко нехотя поставил себя на чужое место, раздумывая, из-за чего мог бы отказать давнему врагу в содействии, к какому его принуждало нечто столь фигуральное и неофициальное, как долг. То, чего ему бы точно не было нужно, так это… лишней мороки.       Малфой принялся мысленно загибать пальцы, думая, как визуально облегчить будущую задачу. Просто всунуть книгу в руки и велеть разбираться с этим было нельзя, вышло бы слишком бесцеремонно и непривлекательно.       Требовалось предоставить Гарри для работы всё, что нужно, дать информацию об ингредиентах и тому подобном из Мэнорских книг, — источника, коему по достоверности, как считал Малфой, сложно было найти равных — причём сделать это заранее. Требовалось оказать всевозможную помощь… Хотя Драко поступил бы так в любом случае, сейчас главным стало то, что он должен донести это до Поттера, выставив в максимально выгодном свете. С такой подготовкой шансы на отказ уже неплохо понижались.       Но было еще что-то, что Малфоя не устраивало… Он не мог понять, что именно, пока, продумывая, что следует сделать, не раскрыл книгу на странице, чей номер уже точно запомнил. Цепочка мыслей плавно перетекла к тому, что объясняло его чувства.       Ведь, помимо самого цветка с его свойствами, способными спасти Нарциссу, существовало привязанное к растению проклятие. И Драко теперь был ему подвержен — поводов сомневаться в таком более не было.       Да, Малфой не много думал об этом за минувшие сутки, сейчас подходящие к концу. Да, он решил, что не время об этом заботиться, пока на него ничто не влияет. Он решил, что будет иметь право заняться собой после нахождения способа спасти мать. Для него это даже смотрелось логично.       Ведь не он сейчас мучался от приступов слабости, испытывал сложности с магией, бледнел при любой физической нагрузке. Не он принимал комплекс кое-как работающих снадобий и не он был вынужден обращаться к эльфам по любой мелочи. Но и без этого Малфой никогда не был для себя тем, о ком стоит заботиться в первую очередь, даже когда эта установка обходилась кривыми путями, всё же ведущими к эгоизму…       Поэтому он не сразу понял, что не так с поразившим его проклятием. Он привык, что его неприятности касаются только его, но при этом забыл, как они могут задевать других. Стоило это припомнить, как Драко стало ясно — проклятие всё же является проблемой.       Достаточно было хоть мельком просмотреть весь перечень его возможных будущих симптомов схождения с ума. Малфой был уверен, что сможет справиться и помочь себе до того, как всё проявится в полной мере, но едва ли в этом мог быть уверен кто-то иной. В том числе… Поттер.       Тот мог посчитать, что Драко станет для него обузой. Что, когда проклятие проявит себя, Малфой станет бесполезен, работу придётся выполнять самому, а в крайнем случае Драко станет еще одной жертвой, которую нужно спасать — к этому ведь вынуждает долг?       Вовсе необязательно, тут же смягчил себя Малфой. Он не собирался заставлять Гарри носиться еще и с ним — более того, он был категорически против. К тому же, спасла Поттера Нарцисса, помогать он должен лишь ей, так?       Драко еще не был уверен. Не зря же деталь с проклятием беспокоила его. Что, если Гарри увильнёт от его давления, заслышав о повисшей на Малфое участи? С учётом непредсказуемости влияния проклятия, Поттер мог надумать, что рано или поздно окажется в небезопасности рядом с Драко. Как ни крути, сходить с ума — не шутка. И пускай проклятие ставило своей целью убийство Драко, а не кого-то еще — кто мог гарантировать, что это будет достаточным аргументом для гриффиндорца, привыкшего прятать свою шкуру даже от репортёров?       Малфой поморщился, отогнав не располагающую к расчётливости мысль, вмещающую осколок неприязни. Даже если его предположения были столь же преисполнены паранойей, как образ Гарри из его головы, нельзя было отрицать, что риска факт проклятия на Драко добавлял.       Но нельзя дать Поттеру информацию о цветке без упоминания проклятия. Нельзя объяснить наличие цветка без признания, что это проклятие лежит на Малфое.       Столь ли велик был тот образный риск, чтобы выдумывать что-то ради него? Такой вопрос посетил Гарри. Однако он уже испытал на себе боль и все последствия чужой лжи, которые еще не заканчивались в той реальности, в которую он должен был нескоро вернуться…       Действительно ли то, что надумал Драко, было веской причиной того, что он впоследствии выдумал?       Да. Для слизеринца — вне всяких сомнений. Любой крохотный риск рос в масштабах геометрической прогрессии, когда рядом был контекст. Даже Поттер мог пренебречь собственной памятью, когда видел происходящее воочию, а не слышал обрывки малфоевских рассказов о прошлом.       Остатки семейных сбережений были потрачены на образование колдомедика, которое не слишком помогло Малфою в поисках работы, где всё, что могли ему предложить — низкооплачиваемые должности, едва ли связанные с его специальностью. Отсутствие базовой свободы, невозможность выходить за пределы территории Мэнора без ведома Министерства — пускай территория та была, на первый взгляд, вовсе не маленькая, не шедшая ни в какое сравнение с тем же чуланом, где Гарри провёл своё детство, её границы всё равно были малы. Мир вокруг дома, той крепости, где Драко всегда мог спрятаться, серел, когда его воля ограничивалась, подавляемая слежкой. Чтение писем, проверки дома на наличие чего-то подозрительного раз в месяц, отчёты о том, где и когда Малфой был…       И единственное спасение, единственное общество, ограждающее от всей окружившей темноты — его мать. Человек, дороже которому не было в его жизни, чья важность стала еще более ощутима, болезненно ощутима, когда Драко заметил постигший Нарциссу недуг.       Он, наконец, нашёл выход, проем меж прутьев клетки, в которой находился последние полтора месяца, когда Нарцисса заметно болела. Он, наконец, мог что-то сделать спустя столько попыток, при удачном исходе мог выйти из чёрного списка Министерства, получить свободу, очистить репутацию хотя бы в глазах власти. Мог получить всё, не считая собственного спасения от проклятия, которое в начале пути вовсе не казалось чем-то серьёзным. Мог получить почти всё, либо же не получить ничего. Другого такого выхода не было.       Любой риск должен был быть устранён, заключил Малфой. То, что он был проклят, требовалось скрыть. Он легко пришёл к этому решению. Но чтобы довести до мнимого идеала план, включающий сейчас в себя всего-то пару основ, требовалось потрудиться.

***

      Ложь была для Драко противна. Но не такой стойкой была эта позиция в отношении того, кто, по его мнению, сам построил на лжи свой добрый героический образ.       Неотрывно от цветка существовало проклятие. Оно было тем, что оправдывало наличие растения у Малфоя. Тем, что привязывало цветок и себя самого к их роду, давая повод тому, что столь редкий и малоизвестный экземпляр вырос у них в саду. Иначе Драко, чьё передвижение было ограничено даже с учётом недолговечных лазеек, ничего бы не нашёл.       Растение было слишком уникально, чтобы нахождение его в саду без всякого контекста казалось чем-то достаточно вероятным и реалистичным. Даже на деле цветок появился перед Малфоем спонтанно, и едва ли можно было придумать объяснение лучше того, что имелось уже сейчас.       Если историю с проклятием требовалось в угоду этого оставить, привязывать последнее к Драко точно было нельзя. Но «перенести» его на кого-то еще, кроме Нарциссы, было невозможно.       Малфой вдруг почти свернул с узнаваемого пути. Он стал думать о других вариантах, предполагать, как можно исключить проклятие из «биографии» злосчастного растения, однако из разу в раз упирался в одно и то же — если он и мог придумать альтернативу, то выходил на новый риск. Переделывание фундамента истории могло обернуться крахом с большей вероятностью, чем перенос проклятия на стороннего человека.       Допустим, этим человеком всё же будет Нарцисса — Драко вернулся на начальную дорожку…       К тому времени Гарри стало мутить от усталости. Виной была насыщенность выборки воспоминаний, которые следовали одно за одним без перерывов. В этом крылась злая шутка того, кем или чем он был вынужден себя ощущать…       Ведь, на первый взгляд, Поттер был в этом мире чем-то отдельным, но при этом вовсе не чувствовал себя собой. Он мог передвигаться вне зависимости от Драко, самостоятельно размышлять, но происходящее втягивало его, погружало на уровень, где воспоминание, такое нечёткое при стороннем взгляде, становилось чем-то настоящим, почти неразличимым с реальностью — просто потому, что Поттер проживал на себе всё, что было важно, потому, что чувства были слишком важны из-за того, кто являлся их обладателем.       Поэтому Гарри уставал от воспоминаний. С самого начала и дальше всё длилось без перерыва, что-то особо важное, что-то — непримечательное, но погружающее во тьму. Поттер даже не чувствовал течения времени, не чувствовал себя физически, и всё же постепенно ощущал, как становится тяжелее от нагромождения эпизодов, без конца сменяющих друг друга…       Драко преобразовал идею о лжи, что проклятие на Нарциссе, и уже тогда решил, что отказываться от неё не стоит. Она не меняла ничего фундаментального — того фундаментального, что могло поспособствовать спасению его матери. Малфою удалось сочинить историю, ненавязчиво обходящую все «но», которые могли возникнуть, и попутно имеющую контекст, в котором всё это было не столь удивительным, каким могло бы.       Парадокс того, что породивший проклятие объект был способен от этого проклятия спасти, казался менее значимым, когда можно было выставить такую возможность удачно выпавшей среди многих — приписать проклятию не способность сводить с ума, а способность вызвать ряд болезней, что придавало ему той же нетипичности, какая была у него в реальности, и вместе с этим делала возможность спасти «подверженную проклятью» Нарциссу далеко не закономерной.       Отличительности выдуманному Драко проклятию придавало и то, что оно нарушало правило «зелья не спасают от проклятий» — вернее, вновь обходило. В сути, проклятие не было отныне таким уж самостоятельным, а лишь «одаривало» уже существующими недугами, от которых с помощью какого-нибудь снадобья вполне можно было излечиться. Даже беря во внимание, что болезни были тяжёлыми, а многие считались неизлечимыми.       Удивительно, что Драко даже не нужно было слишком много лгать, ведь всё, что требовалось, кроме его слов — подтверждение легенды в паре книг, кандидаты на которые были выбраны почти мгновенно. Для Малфоя это было удобно также тем, что придавало уверенности, ведь меньше лжи — меньше шанса её выдать, к тому же, больше соответствия его нынешним принципам…       Два тома — тот, из которого он выведал информацию о болезни Нарциссы, и тот, где хранилась информация о цветке. Всё, что они могли дать Поттеру в том виде, который от Малфоя требовалось создать — документирование мнимой достоверности его истории, которое из казавшегося авторитетным источника звучало гораздо убедительнее, нежели на словах.       Книгу о болезнях требовалось связать с проклятиями — добавить часть, которая касалась бы этой темы. Созданный Малфоем раздел «Недуги, вызываемые проклятиями» отлично этому поспособствовал. Всё, что требовалось — добавление названий проклятий рядом с уже существующими болезнями и упоминания цветка рядом с текстом, где более подробно рассказывалось о том, что поразило Нарциссу.       Драко добавил в планы то, что «связало» и сами содержания изначально рассказывающих о фундаментально разных вещах книг.       На страницах, где рядом с зарисовкой цветка описывалось проклятие, требовалось заменить его действие и вместо длинного перечня вариантов «приступов» схождения с ума указать список болезней — «вызванных проклятиями», к которым Малфой должен был приписать цветок в иной книге.       В конце концов, нужно было убедиться, что среди того, от чего мог спасти цветок, недуг Нарциссы, упомянутый также в перечне якобы вызываемых проклятием, был единственным… Таким образом, часть правды закольцовывала естественность созданной Драко лжи.

***

      Поттеру даже с виденьем другого человека запомнить детали этой схемы было по-прежнему непросто. Плюсом того, что Драко раскрыл, выступило то, что теперь Гарри впрямь понимал его лучше — кроме этого, он чувствовал себя глупцом… Ему хватало этого ощущения и раньше, когда, впервые раскрыв истинную суть проклятия, он разозлился — на себя, на Малфоя, почти на весь мир за то, что была допущена такая ошибка, как слепая вера слизеринцу.       Что-то Поттеру подсказывало, что ему предстояло ощутить подобное еще не раз — впереди было еще множество воспоминаний, ведь те, на которые он уже взглянул, выступали лишь началом долгого пути.       Разумеется, по его завершении — и Гарри заранее предвидел это — он запомнил не всё. Далеко не всё — это было просто невозможно, ведь потом выяснилось, что он пребывал в чужой памяти почти несколько суток. Слишком долго он был вынужден без перерыва наблюдать то, что Малфой переживал постепенно, прерываясь на более счастливые, хоть и менее важные, не явившиеся Поттеру моменты. Несколько суток создавали видимость, что Драко выпало не так много моментов тьмы, порождённой проклятием, но Гарри по-настоящему понял, как это впечатление ошибочно.       Как и другие непредвиденности, это не отменяло того, что он не лгал Драко, говоря о том, что готов. Не отменяло, что Поттер, даже сгибаясь от тяжести перегруженной головы, ни разу не посмел подумать о том, чтобы пожалеть о происходящем или жаловаться, как сложно не иметь возможности прерваться хоть на пять минут. Наблюдая очередную тьму, он лишь вспоминал, зачем проходит её. Вспоминал того, на кого это давило точно также, кого хотел увидеть в конце. Увидеть по-настоящему, без размытых контуров, вне стирающейся за дальностью зрения реальности…       Это помогало. Помогало раз за разом, когда он, выхватывая спокойные минуты, закрывал глаза — и всё равно видел перед собой место, где находился. Это было удивительно — смыкая веки, он окончательно переставал быть собой. Глаза закрывались, но вместо них он от первого лица видел то, что когда-то видел Драко.       Всё, что требовалось для исполнения ритуала — фрагменты памяти с явными проявлениями действия проклятия, с эпизодами, когда Малфой так или иначе сходил с ума. Слизеринец отдал больше. И Гарри был благодарен за это доверие. Он осознал, что значит раскрыть перед кем-то душу.       Кажется, благодаря этому ему удалось запечатлеть в своей памяти самую важную часть чужой — цепочку фрагментов, объясняющих ранее непонятное, пересекающееся с тем, что когда-то видел Поттер со своей стороны… Фрагментов, где Гарри смог понять, что значил упоминающийся Драко «свет во тьме»…       Тогда очередной из моментов доканчивал объяснение истории, которую придумал и когда-то давно поведал Малфой…       Драко по-прежнему хотелось личной встречи, нежели решения и объяснения всего в письмах — в этом они с Гарри кардинально разнились. К счастью, Малфой этого не знал, и не был вынужден вновь подстраивать свой план под Поттера с целью свести вероятность его отказа к нулю. Вместо этого он решил согласовать всё с матерью. По меньшей мере, момент того, как именно стоит попытаться достать Поттера…       Возможно, именно потому, что целью беглого пересказа было именно посоветоваться с Нарциссой, как следует попросить — надавить — Гарри о такой услуге, как помощь ей, в разговоре Драко не выдал всего.       Малфой не упоминал проклятия. Снова. Не упоминал изменений в уже готовых копиях книг, которые собирался выдать за равные остальным оригиналы. Не упоминал, как исказил первоначальную историю — но ведь даже той Нарцисса не знала…       Драко тогда не столько стремился не волновать мать, сколько сам думал, что проклятие не является важным элементом. По его мнению, всё, что привязывало факт наличия на нем проклятия к помощи Нарциссе — всего лишь то, что оно относилось к цветку. В процессе того, как первоначальное заявление, что Малфой собирается подключить Поттера к созданию нужного зелья обрастало деталями, Драко всё дальше уходил от факта, который был весомее, чем он думал. Он почти автоматически обошёл эту тему, что далось крайне легко, пока он был увлечён другим.       Лишь затем Малфой понял, что вряд ли такой поступок можно похвалить. Ему стало несколько совестно — но до того момента, как он вспомнил, что вовсе не лгал матери так, как собирался это делать при убеждении Поттера. Он не проронил ни единого неправдивого слова, лишь недоговорил, опустив запутывающие историю детали, в центре паутины которых затерялся цветок, способный послужить инструментом спасения одного Малфоя, и в то же время погубить другого.       Драко на удивление быстро удалось успокоить скребущееся волнением чувство, заставившее Гарри поморщиться. Драко понимал, что его мать отнюдь не глупа, и неоправданное появление в саду неизвестного цветка, способного её спасти, могло вызвать подозрения. Принимая во внимание именно это, Малфой решил, что расскажет всё тогда, когда Поттер согласится на помощь. Он посчитал, что лишние беспокойства в состоянии Нарциссы навредят. Те и так имелись — только за себя, за то, получится ли у Драко привлечь нужного человека к приготовлению лечебного зелья.       Но Гарри и на себе знал, что тянуть с чем-то важным — зачастую прямой путь к тому, чтобы этого вовсе не делать…       Малфой в конце концов получил, что ему нужно было — инструкцию, считай, карту к тому, как, где и когда застать Поттера. Как нельзя кстати подвернулась осведомлённость Нарциссы о месте жительства Поттера, которое тот, вероятно, не менял, и которое лучше всего подходило, чтобы прятаться от людей. В число таких людей входили репортёры — Драко прекрасно помнил, что Гарри старался тех избегать, а потому новостей о нем последние два года было крайне мало.       Выведав адрес, Малфой сам мог найти путь к нему — путь, который могли не заметить следящие за его перемещением сотрудники. Старая телефонная будка, превратившаяся из прохода в Министерство в обычную рухлядь, была еще способна сослужить ему — вот, что было выходом. Драко еще никогда так не пригождались знания, полученные в компании неприятных личностей-крыс из Лютного переулка.       Он был уверен в минутах, которые сможет выиграть, трансгрессировав в тесную кабинку — за это время легко можно было добраться до дома Гарри, ведь найти его, зная тайну, было нетрудно. Нарцисса отлично описала потайной вход в старый дом Блэков, затронув место, где он появится.       Теперь можно было легко организовать пускай короткую, но символизирующую первый видимый Поттеру шаг к цели, встречу. Было непростой задачей — за каких-то пару минут суметь убедить прийти в назначенное место в другое время. Это время Драко взял из дней, в которые было разрешено покидать Мэнор для похода по делам. Было легко сделать вид, что он в очередной раз отправляется за покупками, и свернуть в одно из кафе на Косом переулке, чтобы встретиться там с Гарри — если тот, разумеется, соизволит прийти.       Малфой относительно просто придумал речь, какой требовалось завлечь «героя». Первое напоминание долга, пара деталей, говорящих, почему нужно его искупить и что именно происходит, комбинация завлекающей недосказанности, перебивающей неожиданность визита, и пока точечное, но действенное давление. Финальный штрих — бумажка с адресом и временем встречи.       Драко ставил свои условия, но в этом скорее не рисковал, а задавал темп. Это могло не понравится Поттеру, однако тот не мог отрицать, что для него всё было устроено удобно — в конце концов, всё, что от него требовалось, просто прийти в назначенный день туда, куда нужно.       Легко было увлечься не только этой планировкой, но и её будущим исполнением, о котором Малфой рассказал матери уже в другом разговоре. Он упомянул подробности того, как, когда и где собирается всё провернуть, но придержал язык в том, какую информацию собирался выдать Гарри, ведь та вела к тому, что Драко пока скрывал.       Поттеру на сей раз было легко следить за всем — всё минуло столь быстро, что он, в отличие от прошлого раза, даже не успел устать.       Все книги, в том числе изменённые копии, чьё существование и естественность поддерживались несколькими дополнительными заклинаниями, заученная Малфоем легенда, заготовленная речь — Драко вооружился до зубов в ожидании битвы.       Финальным штрихом выступил цветок, чей не тронутый ни одной складкой или пятном желтизны лепесток Малфой сунул во внутренний карман плаща, готового защищать его от прогнозируемого дождя.

***

      И всё же Малфой не был таким расчётливым, даже если хотел. Весь план он выдумал без особых проблем, исполнил первые его пункты точно также, добился согласия Поттера на помощь. Он даже легко убедил Гарри наконец выступить свидетелем в суде, где, по требованию Драко, проводилось повторное слушание, которое тот сам сперва не планировал.       Во время всего этого Малфой продолжал удачно избегать темы, раскрыть которую перед матерью он ранее не решился. Казалось, что это было невозможно, ведь с ним в лице Нарциссы и Гарри контактировали два человека, которым он рассказал разные истории — одну искажённую, и другую, таившую в себе недомолвки. Последние могли вскрыться в два счета, стоило матери Драко и Поттеру пересечься и завести разговор о планируемой помощи — и ведь слизеринец прекрасно знал, что такой разговор непременно будет.       Уже после суда стоило задуматься о принятии итогового решения — Гарри уже на всё согласился, к тому же, приближался день, когда он должен был встретиться и поговорить с Нарциссой. Но мысли Малфоя заняло не это, а решение судьи.       Со ссылкой на то, сколь поздно были даны Поттером показания в пользу освобождения Малфоев из-под надзора и их избавления от других ограничений, было решено возложить ответственность по обретению чужой свободы на Гарри. И если с Нарциссы, не имеющей на себе Чёрной метки и буквально спасшей жизнь гриффиндорца, обвинения были полностью сняты, Драко, чьи действия не могли расцениваться столь однозначно, вынужден был отправиться на своеобразный «испытательный срок» под наблюдение Поттера, так же вынужденно поручившегося за него.       Малфой мгновенно невзлюбил это решение, прекрасно отображающее причину, по какой его мнение о Министерстве складывалось как о крайне ненадёжном и принимающем порой просто глупые решение органе правления, сравнимым в этом разве что с системой безопасности Хогвартса. Теперь из-за того, что Драко должен был жить с Поттером, он не только терял возможность заботиться о матери и присматривать за ней, как прежде. Его план ставился под угрозу. Сроки были хоть и сбиты на треть самим Гарри, но всё равно внушительны — четыре месяца сожительства. Малфоя теперь крайне беспокоило, как ему суметь скрыть факт наличия проклятия.       Он не задумывался об этом, когда полагал, что будет просто изредка видеться с Поттером, но теперь это вновь стало проблемой…       И всё же ему еще везло. Везло, что его мать, понимая его занятость, не спрашивала о цветке, везло, что она не пересеклась с Гарри до или же после суда. Малфою просто-напросто везло, что не встречалось еще ситуации, где он бы не смог сбежать от того, чего на самом деле уже начинал побаиваться. Хотя не было так однозначно, было ли это везение хорошим для всей ситуации в целом, когда Драко, пользуясь им, всё дальше отодвигал мысль о признании. В итоге то становилось всё более недосягаемым.       Глядя со стороны, помня, чем всё обернулось, Поттер думал, что Малфой с первой их продолжительной встречи заложил фундамент, чтобы так и не признаться Нарциссе в том, на что он обречён и что за цену на самом деле платит за возможность излечить мать.       В будущем легко было понять — Драко стал считать своё проклятие платой. Стал думать, что оно было ценой помощи матери, ценой того, что им удалось выбраться из-под давления и надзора Министерства. Ценой, которой, он знал, Нарцисса бы не обрадовалась.       Однако она радовалась тому, как Драко подключил к её спасению Поттера, тому, как он убедил его дать показания на повторном суде, тому, как после этого они могли бы жить. Видя это, Малфою было еще сложнее думать, что придётся омрачить это. Омрачить тем, что он, даже с учётом вердикта суда, по-прежнему не считал серьёзной проблемой — ведь за минувшие пару недель проклятие никак себя не проявило и, казалось, вовсе не собиралось. Эта иллюзия обратила росток сомнения в выросший из него страх выдавать матери всю правду.       Драко словно не замечал этого. Не замечал, по какой кривой дороге идёт, пока не споткнулся о камень на изгибе резкого поворота. Им стал момент настолько уязвимый, при этом удивительным образом им непредвиденный, что было невероятным, что он не вывел к чему-то разрушающему.       День, когда Гарри должен был встретиться с Нарциссой не то чтобы стал неожиданностью. Не то чтобы Малфой не знал о нем. Скорее он вновь пытался сбежать от решения, что вело его к двум по-своему ужасным исходам. На одном он рисковал подвергнуть мать необоснованным, с его точки зрения, волнениям, грозящимся быть особо влиятельными в контексте будущего, где Драко не был бы с матерью так часто. На другом же он бы нарушил свои принципы, ступил на путь лжи, ни в какое сравнение не идущей с той, что была преподнесена Поттеру. Драко слишком не хватало решительности, чтобы выбрать что-то из этого до момента, когда выбирать вдумчиво стало поздно.       Гарри вновь очнулся, на сей раз ослеплённый белизной — но вовсе не снега. Он находился в знакомой комнате, в светлом зале, в чем-то подобном гостиной на первом этаже. Он без труда узнал помещение, без труда узнал себя самого, стоящего перед дверью рядом с Малфоем.       Он помнил тот день. Помнил высокие окна, едва прикрытые прозрачным бежевым тюлем, недосягаемый потолок, где висела внушительная люстра с множеством свечей, фортепиано в углу, несколько мягких, белых с золотом диванов и кресел с фигурно завёрнутыми подлокотниками и ножками, группирующихся у нескольких маленьких столиков… Этот зал доказывал, что отнюдь не все помещения Мэнора были мрачны.       Здесь выбор был сделан Драко в слишком уязвимый момент. В момент, к которому уже следовало поговорить с Нарциссой или хотя бы предупредить Поттера раньше.       Минуя сухой диалог, Малфой через внутренний рывок, вовсе не видимый тогда снаружи, остановил Гарри почти у самого входа в комнату, где ожидала его мать.       Поттер без труда вспомнил собственные и чужие слова. Так странно было глядеть на себя прошлого, еще держащегося пред Малфоем в напряжении, еще втайне презирающего его и просто выглядящего по-другому, с не такими длинными волосами, еще не касающимися плеч, с гораздо менее уставшим видом…       Гарри смутно помнил такого себя, но в памяти осталась аргументация Драко к тому, чтобы не упоминать при Нарциссе проклятия.       — Она обычно проводит время в соседней комнате…       Тяжкое мгновение перед тем, как метнуться на одну из дорог. Поттерские пальцы почти коснулись дверной ручки…       Нет! Нельзя было так его к ней пускать, нельзя! Пара его слов — и всё пойдёт крахом!..       — Выслушай меня прежде, чем туда идти, — говор Драко вернулся к промелькнувшей недавно поспешности.       — Что-то важное? — Гарри встал к нему полубоком.       — Да. Когда будешь говорить с ней, не упоминай о проклятии… — такая просьба не могла не вызвать удивления.       — Извини? — в голос Поттера прокралась пренебрежительная неприязнь, от которой его же призрака передёрнуло. — Ты еще не рассказал ей? — еще. Гарри уже тогда был осведомлён, что Нарцисса воспринимает свой недуг «просто болезнью». Малфой сообщил это просто на всякий случай, возможно, бессознательно уже понимая, на какой путь ступит. Это было тем заложенным с их первой продолжительной встречи фундаментом.       — Это не пойдёт на пользу. Сейчас ей без того плохо, — болезнь развивается быстрее положенного — и впоследствии это может слишком пугать её. Она сильная, но…       — Но ты думаешь, лучшим решением будет скрывать правду? — Гарри осуждал это тогда больше, нежели сейчас, когда знал всю подноготную.       — Правда — не всегда белое, а недоговорки — не всегда чёрное, Поттер, — он определённо никогда не хотел называть то, что делал в отношении матери тогда, ложью. Он определённо сдерживал панику, пока мысли, которые та транслировала ему, не вылились в его речь, пока он словесным выражением страхов не закрепил веру в их исполнение.       — Я не хочу ей сообщать лишь потому, что тогда её вера в излечение может ослабнуть — и настолько, что это хуже скажется на её же состоянии.       — Вера…       — Имеет гораздо большую ценность, чем ты представляешь. Узнав о проклятии, она наверняка захочет узнать и подробности о нем. Поверь тому, кто читал старые книги о родовых поверьях — это чревато многим для больного человека, — это было той правдой, которую Драко выговорил совершенно искренне, хоть и спрятал чувства за своей серой маской.       — Если всё так плохо, почему ты проявляешь надежду и ищешь помощи? — спустя время Гарри не мог понять, что заставило его задать этот ранящий и призванный на то, чтобы спровоцировать в Драко какую-то боль, вопрос. Когда Поттер на себе испытал холод и остроту рассёкшего грудь метафорического клинка, его на несколько секунд стало тошнить от самого себя.       — А ты бы на моем месте не искал?       — Мы с тобой всё же немного разные люди, Малфой…       — Возможно, не настолько, насколько ты думаешь. Иди.       И Поттер впрямь убрался прочь. Уже тогда его взор был достаточно затуманен неприязнью, чтобы не думать много ни о чувствах Драко, ни о его словах. И это было той ошибкой, которая позволила Драко совершить свою…       Малфою также поэтому «везло». Драко с самого начала смешал в своей лжи намёк на то решение, которое осознал лишь тогда, когда Поттер покинул его, уйдя к Нарциссе. Тогда Драко понял, что только что сделал. Малфой при Гарри вовсе не проявлял этого внешне…       Но слизеринца вновь обуяла паника. Выдавая Поттеру еще одну просьбу, он поддался импульсу — страх того, что его мать, узнав всё, примет произошедшее слишком близко к сердцу, раскрылся в словах о том, какое значение может иметь «вера». Он поддался убеждению, что не может допустить лишения Нарциссы радости от того, что сейчас происходит.       Лишь после закрытия двери за Поттером он выплеснул эмоции наружу.       Из-за такой глупой вещи, как нерешительность, поставить весь план под угрозу!.. Да ему просто повезло, что Поттер принял на веру его слова!       Он собирался скрывать от матери что-то слишком значимое… Собирался прятать это же от Гарри, при этом живя рядом с ним!.. Это не входило в задумку. Просто соврать Поттеру о проклятии было ходом, направленным больше на то, чтобы он не отказался, ведь скрывать всё, будучи в Мэноре, было бы проще простого, однако теперь…       Теперь сделать шаг назад было нельзя. Нельзя было признаваться во всем матери сейчас, когда, отселяясь, он мог создать еще больший риск для её волнений, знай бы та всё. О том, чтобы говорить с Гарри о правде, вовсе не могло быть и речи.       Драко принял решение. Отступать было нельзя. Если он во что-то ввязался, то, по меньшей мере, был обязан пройти это до конца. Он сам был виноват, что теперь был вынужден держать бремя осведомлённости об истинном проклятии и действие последнего в одиночку.       При всех пережитых переливах эмоций, Драко все еще был уверен, что делает лучше, в общем-то, для всех. И даже Поттер не мог его не понять, ведь, во всяком случае, Малфой не обладал предвиденьем будущего. Он не знал ни о том, что их с Гарри отношения перейдут грань старых неприятелей и даже друзей, отчего скрывать всё станет невозможно, не знал, что Нарцисса догадается сама найти в библиотеке информацию о цветке, узнав книгу, которую ранее видела на столе у Драко… В конце концов, Малфой даже не представлял тогда, что не сможет найти спасения для себя. Что снова решит бежать, на сей раз буквально, что всё, что он придумает — смириться с пророчимой проклятием смертью.       Драко не представлял этого, да и не мог. И всё же в голове застыл вопрос, вопреки своей нежелательности то и дело начинающий мучить его в особо уязвимые моменты. Сможет ли он вообще выдержать то, на что подписался?       В Малфое засела искажающая реальность установка — он никогда ничего не мог сделать идеально, был совершенно не вынослив и оттого не мог нести на себе что-то серьёзное. Ему казалось, что единственное, в чем он может быть хорош — разве что в рисовании. Драко редко задумывался о рациональности таких мыслей — у него было ощущение, что они были с ним всегда, по меньшей мере, с самого детства. Он привык к тому, что при каждом случае, где нужно проявить ту или иную силу, с трудом переступал уверенность в своей слабости, чаще игнорировал её, хотя бы столько, сколько мог, ведь в случае неудачи был буквально погребён под шквалом самокритики.       Так может, порой думал Драко в будущем, то непростое положение дел, в котором он очутился совершенно один, было тем испытанием, преодолев которое, он мог стать кем-то лучшим и более сильным? Не эта ли мысль подстёгивала его идти дальше?..       Малфой в душе так сильно надеялся на то, что справится, будто хотел это доказать.       Поттеру, понимающему это гораздо чётче, было легко дать ясный и простой ответ на вопрос, кто был той воображаемой нависшей над Малфоем фигурой, которой нужно было что-то доказывать и как-то добиваться с её помощью признания самого себя.

***

      После столь долгого времени, проведённого в Мэноре, Гарри чувствовал себя странно и непривычно, когда увидел в чужих воспоминаниях свой дом. Вероятно, ощущение это подпитывалось также тем, что сперва испытывал к Гриммо Драко.       Сперва. О да, в тот момент Малфой находился внутри дома Поттера впервые. Слизеринец только начал разбирать вещи, среди которых Гарри давно увидел то, что зародило кроху его интереса к Драко — пускай лишь к его художественным способностям… Поттер успел различить свою собственную тень, нырнувшую в сразу же закрывшийся за ней дверной проём.       Только его фигура из прошлого скрылась, Малфой тут же потерял и всяческие мысли о ней. Гарри, уже понемногу научившийся лучше различать ход его мыслей по передающимся ему мелким деталям, понял, что Драко, первым делом разбирая лежащие на поверхности одного из чемоданов холсты, автоматически прикидывал, на какое видное место их следовало бы разместить.       Если Поттер раньше задавался вопросом, почему первым, что Малфой забрал с собой в чужой дом, были его уже завершённые картины с художественными принадлежностями и даже мольбертом, больше думать о таком не приходилось — в процессе наблюдением за Драко и с учётом того, что гриффиндорец помнил о его комнате, стало понятно, что облагораживание пространства вокруг было в некотором роде терапией, причём, похоже, довольно давно.       Гарри присел на пол, легче проникаясь чужим расслаблением и вовсе не противясь ему — следовало передохнуть нагромождения важного. Наблюдая, как Малфой перебирает рисунки в поисках подходящих кандидатов на стену, Поттер невольно стал приходить к тому, что он прожил только малую часть ему предстоящего… Это в некоторой мере отягощало. Гарри уже тогда догадывался, что запомнит в итоге не всё, что то, что должно отложиться в его собственной памяти наверняка будет иметь отличительную весомость. Но перенести ему предстояло гораздо больше…       Драко замер посреди комнаты, и Поттер с лёгким любопытством заглянул в лист, что он держал в руках. Кажется, на яркой, несколько абстракционной картине Малфой пытался изобразить волшебство варки зелий… Это подвело к мысли о недавнем замечании Снейпа о том, что зелья «обычно» не спасают от проклятий.       Гарри тут же вспомнил, как этот случай упоминал Северус в одном из их последних разговоров. Уже с бóльшим трудом он отрыл крохотный обрывок того дня в своей памяти…       Замечание Снейпа мелькнуло совсем уж вскользь, и Малфою не пришлось очередной раз лгать, от чего ему явно стало легче. Похоже, использовал он ложь всё еще неохотно, порой даже тогда, когда это касалось Поттера…       К тому времени Гарри успел было задуматься над тем, что за предназначение у того воспоминания, где он находился. Он, уже привыкший наблюдать относительно будничные, хоть и значимые, но переданные Малфоем явно как дополнительные, события, не сразу стал интересоваться, что несёт ему тот момент, в котором он сейчас находится.       До этого фрагменты имели значение с точки зрения открытости Драко, того, что он решил раскрыть всю подноготную, но сейчас…       Поттер не успел додумать это, когда был отвлечён. Синхронно с Малфоем он вздрогнул от громкого шороха со стороны старых обоев в углу. Драко сделал пару шагов в сторону от источника звука.       — Мыши?..       Эта мысль пронеслась в головах Драко и Гарри одновременно, выраженная первым вслух, и за доли секунды Поттеру стало понятно, что он делает в этом месте.       Малфой об этом не знал, и едва ли он что-то понял тогда. Но Гарри был уверен — при нем на Гриммо не водилось вредителей…