Проклятие кровавого цветка

      При первой галлюцинации, первом своём проявлении, которого Малфой даже не заметил, проклятие будто прощупывало почву. Осторожно, украдкой делало первый шаг… И, поняв, что осталось незамеченным, попробовало иное, столь же тайное воздействие…       Оно явилось во тьме, которой Поттер был ослеплён вопреки тускловатому свету лампы, стоящей сверху стопки книг на рабочем столе. Ночь прокрадывалась в малфоевскую нынешнюю спальню, скрывая большую часть рисунков на стенах — шорох, принятый за свидетельство наличия в доме мышей, не помешал Драко обустроить комнату так, как ему хотелось.       Малфой перебирал страницы одного из раскрытых перед ним томов, то и дело склоняясь над стопкой пергамента, на верхнем листе которой что-то упорно дописывал. Делал он это вопреки самочувствию — Гарри легко было понять, что Драко нехорошо.       То ли из-за позднего времени, то ли из-за переутомления, Малфоя слегка мутило. Вновь и вновь макая перо в чернильницу, поставленную в узкий промежуток меж книг, он старательно отодвигал сигналы, указывающие, что ему следует отойти от работы и отдохнуть. Драко точно был намерен закончить начатое за ночь. Наблюдая, как упорно Малфой игнорирует своё состояние, продолжая идти за мыслями, следующими по пути сосредоточенности, Поттер вспомнил, чем слизеринец вообще занимается.       Тот выполнял порученное Гарри задание — похоже, одно из первых. Драко ставил своей целью идеальное его выполнение и максимальное содействие Поттеру в том, что касалось нужного Нарциссе зелья. По мнению нынешнего Гарри, Малфой имел право расслабиться после того, как вынудил гриффиндорца помочь и прошёл суд вместе с нелегко давшимся решением не рассказывать о проклятии Нарциссе.       За минувшее для Поттера очень уж быстро время Малфою захотелось спать сильнее, чем раньше. То ли из-за того, что сонливость дала ему более заторможённое моргание, то ли из-за чего еще, перед глазами Драко то и дело маячила тьма — словно маленькие сгустки, изменчиво мигающие, когда какая-то фигура из света отпечатывалась на зрачке и мелькала перед взором даже при смыкании век.       Это не слишком помешало Малфою закончить работу. Он даже не перепроверил её той ночью — сил просто не оставалось. Гарри вопреки будничности ситуации испытал нечто странное — сонность, впоследствии больше походящая скорее на помутнение разума, превратила его занятие в нечто бегущее быстрее и равномернее нужного, в нечто, торопливо льющееся почти без сторонних усилий. Это состояние — до того, как оно прервалось, стоило Драко всё закончить — можно было назвать поточным, и Поттеру оно встречалось редко.       И всё же Гарри его природа казалась сейчас крайне странной, хоть для Драко она явилась совершенно естественной. Совсем скоро Поттер понял, что его предчувствие не обмануло.

***

      Чашка с намеренно приглушенным Гарри стуком опустилась на стол.       — Это что, шутка?       — О чем ты?       — Прочитай, — ледяной, пропитанный глубинной неприязнью голос — его собственный. — Попробуй.       И Драко попробовал. Это был день, когда Поттер увидел результаты работы, за выполнением которой его призрак застал Малфоя.       Гостиная Гриммо с её вечным мерным треском огня в камине, и перенятые Гарри листы, где вместо внятного текста было спутанное описание, сокрытое в прыгающих по строчкам буквах, не имеющих смысла.       Поттер помнил, как Драко побледнел, впервые взглянув на листы. Сейчас на себе он прочувствовал, как внутри Малфоя всё замерло. Еще в прошлом Гарри показалось, что в серых глазах сверкнуло краткой паникой нечто, схожее с испугом — то, что он снова спустил со счетов.       Эта эмоция была, скорее, обречённостью. Тело Драко напряглось, почти до боли выпрямив и без того ровный позвоночник, по которому током прошлась внутренняя дрожь. Он понял, что проклятие начало действовать.       — Извини…       Что-то нужно было придумать — срочно, прямо сейчас! Он всего с неделю у Поттера, и уже чуть себя не выдал таким глупым способом, просто-напросто не проверив свою работу! И ведь, выполняя её, он что-то почувствовал, ему ведь было плохо!..       — Похоже, я взял испорченное перо с проверкой на ошибки…       Со встроенной проверкой правописания — он даже сказал неверно, даже Поттер поправил, выпытывая своими холодными глазами невесть что!..       В тот раз ему удалось себя оправдать. Это был первый случай, где Малфой, допустив ошибку, выдал Гарри часть последствий лежащего на нем бремени. Первый, но, как помнил Поттер, далеко не последний…

***

      Вновь обстановку творило что-то будничное. И вновь в ней присутствовал Гарри. Впрочем, Драко, сидящий в столовой напротив него, присутствия гриффиндорца словно не замечал.       Недавно сменив основное блюдо ужина на кофе, Малфой, изображающий, что читает книгу, в большей степени вспоминал, как переделывал испорченные благодаря скрытому действию проклятия записи. В этих мыслях Поттеру удалось заметить нечто интересное, — он уже научился следовать дальше основных передаваемых ему образов — касающееся принятия Драко уже знакомого Гарри зелья. Как ему удалось понять, Малфой вовсе не планировал с самого начала использовать снадобье для сопротивления наступлению безумства.       Впервые Драко выпил зелье со вполне невинной и естественной целью — для более быстрого и чёткого выполнения работы. Малфой вовсе не ожидал, что формула «яснящего разум» позволяет снадобью не только улучшать сосредоточенность и работоспособность, но и даёт возможность с лёгкостью заметить приближение очередного всплеска силы проклятия.       Драко растерялся, когда это произошло в один из дней, в который он занимался отбором материалов для Поттера. Зелье подсказало ему приближение галлюцинации, и Малфою, тогда вовсе не привыкшему к такому, достаточно было взглянуть на возникший перед ним образ, чтобы, тут же осознав его нереальность, прогнать его прочь. Уразумев, что с преодолением помутнения рассудка может помочь такое средство, слизеринец не мог не подумать о том, чтобы приобрести его больше, чем было сейчас — на случай, если при взаимодействии с Гарри что-то случится…       А такое «случится» происходило уже один раз. Драко удавалось игнорировать галлюцинации, в большинстве бывшие простыми — обычно это срабатывало, и рано или поздно те уходили прочь.       Как и в тот раз…       — Послушай… — Поттер из прошлого обратился к Малфою, и тому пришлось поднять голову, отвлёкшись от того, что её наполняло. Драко вскинул поверх чашки с кофе светлый взгляд. Его ресницы дрогнули, когда слегка расширившиеся глаза направились на что-то за спиной Гарри, правда, тут же метнувшись обратно.       Поттеру, глядящему на это из-за спины своей копии, стало не по себе — Малфой смотрел прямо на его место. Гарри, минуя это чувство, неуверенно развернулся — и невольно охнул, пошатнувшись.       Прямо за ним находилась скрюченная скелетоподобная, покрытая серостью и лохмотьями фигура инфернала, ползущая вдоль стены. Поттер едва не упал от опалившего холодом испуга. Виденные им в других обстоятельствах галлюцинации не появлялись так внезапно и не были столь жуткими.       Для Поттера еще оставалось загадкой, каким образом Малфой игнорировал подобных чудовищ. Сейчас он даже умудрялся спокойно взаимодействовать с Гарри напротив, буднично согласовывая с ним краткий план по помощи уборки кабинета.       Порядком позже Поттер понял, что невыразительная реакция Драко на галлюцинации естественна. Ведь, пожалуй, обманчивые зрительные образы были самым незатейливым и оттого нестрашным. В конце концов, в них проще всего было различить влияние проклятия…

***

      Гарри не ожидал снова увидеть в воспоминаниях комнату Малфоя в Мэноре так скоро. Он почти забыл, что Малфой регулярно навещал Нарциссу, пока жил на Гриммо. Похоже, это был один из тех немалочисленных дней…       Легко читалось, Малфой пришёл домой не только, чтобы проведать мать, но и чтобы закончить собственные дела. Пару часов назад он бродил по библиотеке, выискивая книги, в которых бы шла речь о спасении от проклятий, особенно от родовых. Таких было не счесть — но Драко уже тогда догадывался, что едва ли среди них будет полезна хоть половина. Он отобрал с десяток томов, думая начать с них, но дальше на этом особо внимания не сосредотачивал. В конце концов, дела ждали его не только дома — на Гриммо в его нынешней спальне лежали без дела бумаги, работу с которыми в помощь Гарри Малфой еще не закончил.       И всё же сейчас он был увлечён другим занятием. Поттер не знал, насколько на его ощущения в тот момент влияли чувства Драко, но даже ему самому стало спокойней в окружении интерьера комнаты, кое-где захламлённой художественными принадлежностями и увешанной старыми полотнами.       Может, эффект становился более заметным потому, что Драко доканчивал поставленный на мольберт портрет, замеченный Гарри в прошлый раз. Поттер не отказал себе в удовольствии передохнуть — устроившись лёжа на полу, единственной твёрдой для него поверхности, он закрыл глаза.       Тогда ему впервые открылась еще одна черта, указывающая на принадлежность к чужим воспоминаниям. Гарри не переставал удивляться появившейся у него способности. Стоило сомкнуть веки — и он окончательно растворялся в чужих эмоциях и чувствах. Тогда уже в любых, не только самых сильных, чьи отголоски на себе нельзя было игнорировать. Он видел от первого лица, как Малфой выводит кистью с набранной на неё краской каждый мазок на холсте, испещрённом небрежными, порой прерывистыми из-за сухости краски штрихами, чувствовал, как руки движутся быстрее обычного — Драко недавно принял зелье.       Малфой пока не уставал от этого, но то, что ему нужно было везде скрывать и стараться свести к минимуму влияние проклятия, уже давило. Пока было не слишком сложно успевать заметать следы, если он вдруг что-то выдавал, и регулярно пить зелья перед тем, как отправиться в Мэнор или перед приходом на Гриммо Поттера. Пока было несложно держать всё в себе — ведь, в сущности, скрывать было практически нечего.       Тогда единственное, в чем отражалось не самое лучшее в последние дни самочувствие, являло собой невнимательность, периодически тревожащую Малфоя. Она отражалась в недавнем случае, когда он невольно выдал Гарри свою неопознанную галлюцинацию. Дело было в мелочи — всего-то обронить пару слов о мышах в комнате.       Когда Малфой спросил гриффиндорца о вредителях в доме, тут же заметил, как последний удивляется. Первого его заявления, что в доме Блэков мышей давно не водится, хватило, чтобы Драко сообразил дать заднюю. За один миг он оправдался удобно возникшей в мыслях деталью, что слышал шорох, когда не оправился ото сна. Впоследствии Малфой сбросил заслугу за свою сообразительность на принятое снадобье.       Уже тогда Гарри показалось, что Драко порой сильно опирался на зелье, пренебрегая не только понижением его эффективности из-за привыкания, но и не зависящими от него заслугами вроде игнорирования обманчивых, часто действительно страшных зрительных образов и быстрого выхода из ситуаций, в которых Поттер мог заподозрить слишком многое.       Среди первых последствий влияния проклятия можно было выделить также рисунки Драко. Тот не раз подмечал, как они изменились. Вероятно, из-за того же влияния снадобья — на сей раз вывод касаемо него казался реалистичным. Из-за зелья его движения становились более резки и теряли всяческую плавность даже когда Малфою та была нужна, от чего стиль его картин изменился. Он утратил яркость буйства красок раньше того, как Драко стал подвержен проклятию, однако тогда его рисунки просто перешли в черно-белый режим, становясь тусклее по мере того, как Малфой осознавал бессилие после попыток найти спасение для Нарциссы. Теперь же, помимо серости, мрачность образов дополнилась появившейся у него неподконтрольной неаккуратной хаотичностью…       Да, это было чем-то новым и интересным, но не то чтобы этих изменений Драко хотел. Он хоть и сумел преобразовать отражающие душевное состояние черты во что-то, создающее новый уникальный стиль, всё же понимал, что в нём не хватало чего-то ключевого, особенности большей, нежели резкость линий. Перестать рисовать Малфой не мог — как и украшение комнаты своими работами, это было терапевтично, и пренебрегать таким способом самоуравновешивания, когда у него почти не было альтернатив, было просто грешно.       Было неудивительно, что Малфой цеплялся за это подобие расслабления, которое нужно было в тот момент и Поттеру. Вскоре он понял, что подобный перерыв в уже видном налёте мрачности на воспоминаниях был всего лишь затишьем перед бурей…

***

      Фрагмент памяти с первой секунды сразил паникой — Гарри невольно пробрался дрожью. Он огляделся. В коридоре, находящемся рядом со входом в комнату Нарциссы, стоял Драко, только покинувший мать. Его трясло, взгляд был ясно направлен на книгу в его руках.       Поттер вновь поёжился. Малфой старался перешагнуть через взбунтовавшуюся тревогу. Он глядел на том, но ничего не видел — Гарри не мог найти в чужих мыслях и намёка на то, что за книгу Драко держит. Поттер почти не мог думать о чем-то своём — всё его здешнее естество обуяло вихрем навязчивых мыслей, закрученных в необъятное, несущее ужас торнадо, зацикливших понимание и страх того, что у Нарциссы наступила стадия болезни, где она стала поражена потерей магии настолько, что не могла нормально мыслить и выражать желаемое.       Он пришёл сюда в надежде получить объяснение тому, что скрывало утерянное во вьюге письмо, но теперь у него не было и шанса на это! Неужели истощению внутреннего волшебства не во что было более обратиться, как в тот самый симптом, которого он так боялся?!       Нарцисса начала терять себя, и ощущалось это разительно ужасно. Малфой с Поттером еще не покончили с бумажной работой, еще не приступили к практике, исключая создание настойки, а всё уже принимало такой оборот!.. Единственный человек, с которым Драко мог бы отдохнуть, расслабиться и быть собой, начал погружаться в небытие…       Нечто подобное было неизбежным — так почему ему настолько больно?!       Разочарование от потери ответа на возникшие в результате потери письма вопросы, злость, что удача отвернулась от него, паника из-за последствий…       Они не зависели от него — но легче не становилось! Почему его мать отправила сову с письмом в такую метель, что было там такого важного?! Теперь он не мог найти ответа… Вдруг там было что-то необходимое, вдруг, получив его, он смог бы прийти вовремя, всё предотвратить, вдруг?!..       Всё так невовремя, что вся его готовность к худшему укатилась к чертям!       Малфой рывком высвободился из пут ухудшающих состояние мыслей, ухватившись за выбивающуюся из их строя — ту, что указывала на возможное объяснение, преподнесённое Нарциссой и еще не рассмотренное в панике как следует. Книга!.. Может, от этого станет легче, может, она поможет успокоиться и получить ответ?..       Один выдох — Гарри едва мог успеть за него успокоиться. Эмоции давили в разы больше, когда были ему неподвластны, когда являлись чем-то чужим, но при этом настолько захватывающим, что впору было согнуться от их тяжести, сжимающей его в оковах и не дающей сбежать. Здесь он был, словно в клетке, у которой не было ни замка, ни расстояния меж прутьев, достаточного, чтобы не высвободиться, но хотя бы вдохнуть…       Выглянувший луч солнца сменил вновь нарвавший на него тучи ураган.       Он никогда ранее не видел такой книги. Мысли понеслись сквозь память, выискивая среди полок библиотеки, которую он не раз исхаживал в поисках спасения сначала для матери, а после для себя. Тысячи книг, тысячи обложек, для незнакомца крайне схожих, почти одинаковых, но для любого Малфоя различимых. Характерная печатка в виде герба с ветвистой «М» на обороте — том том точно был из семейной библиотеки!..       «Ритуалы против проклятий, связанных с поражением разума».       Как?.. Как такое возможно? Неужели…       Мысль была подобна добивающему удару молнии.       Гарри доселе не прослеживал, как Малфой перешёл от понимания, что его мать отнюдь не глупа и не примет отсутствие объяснения тому, откуда и почему появился вдруг оказавшийся спасительным цветок, до страха, что, узнав это, с ней непременно случится что-то ужасное.       Он даже не замечал, как страх этот рос и насколько стал силен — но сейчас всё стало очевидно. Было невероятным, как Драко к этому моменту загнал себя мыслями, почему Нарциссе нельзя знать о проклятии…       Задвинутое в закоулки памяти понимание сообразительности матери вырвалось, Малфой за доли секунды смог выстроить путь к догадке того, где он допустил ошибку.       Библиотека. Глубокая ночь, книги о редких цветах… Нарцисса зашла к нему. Он прикрыл том, который читал, из вежливости, но не мгновенно… Он нашёл в нем информацию о цветке следующим утром. Поначалу храня в своей комнате, после переезда к Поттеру он оставил эту книгу в библиотеке, не захватив с собой на Гриммо, в отличие от тома о болезнях. Ему показалось, что лучше держать при себе то, что касается несчастья его матери, а не его самого.       Она увидела. В самый первый раз увидела. Книгу, название, читаемый им отдел о проклятых цветах… она успела.       — Нет…       Он недавно не смог найти книгу о цветах. Её не было в библиотеке.       — Нет… Она… Есть другое объяснение…       Но его не было. Поттер знал, что его не было. Драко мог считать иначе — он хотел считать иначе. Но было ли это возможно?       Было. Для Малфоя было, вдруг стало возможным. Он не мог сейчас, когда убеждение, что осведомленность матери о проклятии равняется тому, что с ней непременно случится что-то плохое, так просто понять и принять, что он допустил ошибку, позволившую этому случиться, в самом начале. Он просто не мог сейчас быть уверенным в своих первичных выводах — это было слишком страшно.       Может, стоило в таком случае пойти и спросить у Нарциссы прямо?..       Паника подкралась к самому естеству, вгоняя краску в щеки, как при лихорадке, заставляя сердце терять привычный ритм в угоду ускорению. Драко вовсе не хотел слышать того, что подтвердило бы его опасения и — как он подозревал глубоко в душе — разрушило бы его. И разве мог он услышать внятный ответ от матери в её состоянии? Малфой убеждал себя, что точно нет — Нарцисса едва смогла передать ему книгу как некое объяснение, словесно не выраженное.       Но словесное подтверждение и было ему нужно — оно, и ничего иного! Быть может, именно потому, что оно было недоступно…       Боязнь разоблачения смешалась с таким же необъятным ощущением неподконтрольности ситуации. Драко не мог так ошибиться еще в самом начале!.. Сейчас, когда он окончательно принял на веру теорию о последствиях известности проклятия, он не мог выдержать давления того, что теперь Нарцисса будет ранена еще сильнее, узнав как Малфой предал её доверие…       Казалось, при таком переизбытке эмоций не могло быть хуже. Но Поттер глубоко ошибался, просчитывая это.       Пришло что-то, что могло прижать, прибить еще больше…       — Я так и думал, что ты не справишься.       Гарри передернуло — голос раздался в самих ушах, оглушающий своим холодом и громкостью. Он был гораздо отчетливее для него, нежели голос Драко, он заполнял собой всё, от него также невозможно было уйти или спрятаться. Но только таким он был теперь не только для Поттера.       Люциус.       Книга соскользнула из вмиг ослабших рук. Ни Гарри, ни Драко не услышали звука её падения.       — Я всегда знал, что на самом деле ты ни на что не годен.       Малфой оперся о стену выставленной в сторону рукой, зажмурившись, словно ребенок. Поттер чувствовал, как срывается его дыхание синхронно с чужим. Как у него, как и у Драко, пересыхает в горле, как жар от страха и горечи расползается по всему лицу, иссушивая изнутри.       — Как ты мог думать, что найдешь, как спасти себя, если не можешь отгородить от опасности собственную мать?       Его разрывало, кромсало изнутри. Он не мог защититься от этого голоса. Не мог прогнать, не мог заткнуть уши. Это было невыносимо почти до слез.       — Как ты посмел не справиться с этим, как ты посмел позволить ей узнать то, как гнусно предал её доверие?       — Нет… Это неправда…       Он мог бороться лишь потому, что понимал, что голос внутри — галлюцинация. Лишь благодаря этому он смог выстроить моральный щит, пускай пробитый стрелами жестоких слов, которые отражали его отношение к себе, но в чужом исполнении звучали особенно устрашающе.       — Она всё знает. И всё оттого, что ты сумел допустить ошибку в самом начале…       Ложь. Откуда-то голосу знать, если даже он сам был в этом не уверен?       — Это ложь.       Драко открыл глаза, и тьма, доселе застывшая вокруг, рассеялась, явив во плоти обманчивый образ отца.       Я ненавижу тебя. Убирайся.       Невероятным усилием воли он оттолкнулся от стены, шагнув навстречу галлюцинации, провоцируя её.       Ты ненастоящий. Ты лишь жалкая, ни на что неспособная иллюзия. Уходи.       Гарри облегчённо осел на пол, когда всё исчезло, словно растрескавшаяся песчаная скульптура, развеявшаяся порывом ветра. Почти всё, кроме эха обвинений голоса в голове. Он звучал так, будто кто-то кричал в самые уши, мощью тембра разрывая барабанные перепонки…       Малфой был вымотан. Жар отступил. Он поглядел вниз — упавшая книга раскрылась на вырванных страницах. Драко сглотнул — ранее было обуявшая его безысходность вдруг съежилась под коркой льда.       Он еще ничего не знает точно.       Разве?..       Малфой не смог понять обманчивости этой мысли, вмиг закрывшись от самого себя, будто повесив замок на дверь, ведущую к тому, о чем Поттер догадался позже. Внутри всё заледенело, и это было подобно тому, как Гарри заморозил зарождение всепожирающей субстанции безысходности, поняв, что Драко, может, еще спасётся.       От чего-то сейчас Малфой также спасался сам. От того, что было слишком страшно, осознания чего нельзя было допускать, что нужно было держать под замком до последнего. Того, что, в противном случае, сломало бы Драко уже тогда.       Это сокрыло под внутренним льдом его сознание, заблокировало, единым внутренним усилием воли задвинув как можно дальше, не в силах выбросить, но воспользовавшись возможностью поместить отрицание на место былого обморожения…       Нарцисса узнала о проклятии. Нарцисса сейчас была подвержена самому ужасному симптому, которого Малфой боялся больше всего. Не запри что-то внутри него доступ к дальнейшему пониманию, он бы счёл, что в том, что сейчас происходило с матерью, виноват он.       Он не смог бы понять это по-другому, накрученный своими убеждениями, пообещавший себе, что со всем справится, но в таком случае заключивший бы, что впрямь настолько слаб, что еще в самом начале, не сумев предвидеть своего дальнейшего решения или хотя бы перестраховаться, не скрыл подсказку, в итоге приведшую Нарциссу к пониманию, откуда взялся цветок и на что он способен, а затем…       Он не смог бы выдержать того, о чем только что кричал ему голос отца. Он не смог бы выдержать той вины, которую вынужден был бы испытывать. Он бы сломался. Сломался еще тогда, в самом начале, и всё пошло бы крахом…       Малфой, за несколько долгих секунд сумев успокоить дыхание, присел перед книгой, взглядом игнорируя место, где только что стоял образ Люциуса, шагнуть к которому ему едва хватило смелости. Он рефлекторно прочёл заголовок части, где писалось о ритуале, способном остановить действие проклятия…

***

      На этом всё зло того дня не кончилось. Он был для Гарри подобен веренице воспоминаний, что вела его по неспешному объяснению того, как Малфой нашёл всю информацию о цветке и болезни Нарциссы. В том случае длинный путь состоял из кратких отрывков разных дней, теперь же — из одного, часть которого когда-то давно Поттер видел сам. Как и со стороны информации, так и со стороны воспоминаний день был перенасыщенным. Причины этому были не лишь в том, что тогда чуть не произошёл один из переломных моментов — тот, который Драко в итоге отрицал, заморозив и поместив на затворки сознания, как в самый запылённый угол чердака.       Поттер, в момент нескорой передышки, в которую имел возможность задуматься о чем-то своём, продолжил придерживаться мысли, что слизеринец не был виноват в том, какой именно симптом недуга проявился у его матери. Гарри знал это, и держал в голове, хоть и будучи прижатым мыслью, которая на Малфое отпечатывалась, даже находясь в закоулках игнорирования и отрицания.       Было легко поверить в умозаключения Драко, зная всю подноготную, уже будучи наполненным его убеждениями, чувствами и их мотивами, легко принять на веру его взгляды на самого себя. Гарри, быть может, и поддался бы этому. Быть может, сам бы стал о Малфое хоть отдалённо того же мнения, которого тот придерживался о себе. Это было возможно — если бы совершенно противоположные чувства Поттера к Драко не были так сильны. Они были сильнее сторонних убеждений даже когда Гарри не мог полностью принадлежать себе. Это было тем, что позволяло ему приходить в себя из разу в раз и становиться на ноги, отриная от себя чужие навязчивые идеи и увещевания…       День был ужасен. Скорее даже не то число, а сутки, отчисляющиеся с момента, как Поттер очутился в коридоре перед комнатой Нарциссы. Последнее было прелюдией к тому, куда Малфоя привело его не лучшее из-за порядком расшатавшихся нервов состояние.       Отправляясь обратно на Гриммо, он был захвачен злостью. Злился на то, что не мог получить ответа из-за состояния матери, на то, что наткнулся на ненавидимое препятствие в виде вырванных страниц, вновь бывших крайне важным, теперь уже для него. Злился на то, куда вынужден был возвращаться, и на того, кого там обязан был видеть.       Стоя на пороге дома Блэков перед самым входом в сменившую его дом клетку, он чувствовал, как гнев проходит дрожью через сжатые в напряжении кулаки, пальцы которых то и дело с силой перетирались друг с другом — кажется, ярость была тем, во что выплеснулось всё павшее на него давление в содействии с остатками пережитой паники.       Драко не смог усмирить её, и шагнул на Гриммо, охватываемый поглощающей разум эмоцией. Она напиталась раздражением, когда, пролетая мимо гостиной, он расслышал столь нелюбимый им сейчас голос.       — Где пропадал? — нейтрально осведомился Гарри, вынуждая Малфоя замедлиться — но лишь на долю секунды, чтобы бросить грубый ответ.       — Можешь догадаться сам.       Ожидаемого успокоения не случилось, когда, вернувшись в свою комнату, сбросив том о ритуалах на кровать и пожелав расслабиться за привычным занятием, Драко понял, что забыл родной блокнот в гостиной. Он знал, что там находится Поттер, и понимание того, что придётся снова с ним пересечься, выводило на агрессию с еще большей силой.       Секунда-другая — и Малфой влетел в злополучную комнату со скоростью гоночной метлы. Здесь излишнее напряжение сыграло злую шутку…       — Что-то не так с Нарциссой?       С кем, черт возьми?!       Пустота. Она сразила Гарри, подкравшись исподтишка. На месте чужих чувств резко появилось огромное ничего. Такого он не мог испытывать здесь ранее. Такой свободы не ощущалось еще никогда, еще никогда он не мог продвигать собственные мысли и ощущения так свободно…       Злость так глубоко въелась в Драко, что тот не заметил, как потерял ориентацию в пространстве и памяти. В один момент он вдруг ничего не понимал и не помнил — даже имя матери ничего не сказало, а уж имени того, кто к нему обратился, он и подавно не мог вспомнить. Так если перед ним незнакомец, с чего должен во всем расписываться?       Он, похоже, всё еще был раздражён.       — Не твоё дело, — огрызнулся Малфой, даже не смотря в чужую сторону и судорожно хватая оставленные на подушках вещи — этот импульс из прошлого остался с ним.       — Если ты не в духе, можешь просто?..       Да что от него хотят?! Неужели нельзя просто уйти отсюда… Куда? Кто он, и куда мог идти?       Появившееся состояние, пускай и сгоняющее злость, стало пугать. Оттого действия не признаваемого им Поттера мешали еще больше.       — Оставь меня в покое.       Драко, нахмурившись, отвернулся, взглядом вперившись в первый попавшийся предмет — блокнот. С чего ему вообще хотелось его подобрать?..       Малфою повезло. Стоило, успокоившись, уцепиться за то, что казалось отдалённо-знакомым, пускай лишь благодаря остатку импульса, толкнувшего к тому, чтобы взять валяющуюся за подушкой тетрадь, как действие проклятия сошло на нет.       Драко еще не успел отдышаться от осознания того, насколько на деле подвергал всё риску минувший «приступ» — как он успел начать называть подобные у себя в голове — и как вовремя он сошёл на нет, когда Поттер, вставший посреди прохода, протянул ему сигарету.       Может, поэтому Малфой тогда её принял… Может, из-за того, каким усталым был, он поддался на просьбу рассказать о произошедшем. Он будто бы не мог не поддаться. Его сегодня то и дело дёргало и разрывало изнутри, то и дело он подвергался то панике, то опустошённости, то ярости или же давлению. Его словно дёргали за ниточки одновременно несколько кукловодов, измываясь и заставляя кувыркаться от одного состояния к другому.       Сегодня он не был готов к этому. Сегодня он едва не сломался. Сегодня он не мог сдержать часть того, что копотью осело на душе…

***

      Уходя из гостиной и поднявшись на третий этаж, Малфой, давший волю проявлению усталости от пережитого, на миг остановился, прежде чем войти в спальню. Гарри ощутил заставившую его замереть так же досаду.       Драко вспомнилась его краткая потеря памяти. Кажется, пока это было самым опасным из того, что он испытывал из-за проклятия… В остальных случаях всегда была возможность понять происходящее и, пускай с усилиями, отринуть ложные образы, но сегодня… Повезло наткнуться на слишком знакомую вещь, но более не было ничего, чтобы прийти в себя. Если бы было что-то под рукой, что могло, в случае чего, помочь ему…       Малфой глянул на разделённые еще одной комнатой двери с праздничными венками и вывитыми там веточками именами. Поттер уже ощущал предчувствие идеи в том, как Драко всматривался в веточные узоры — и он им не обманулся.       Малфой, войдя и прикрыв за собой дверь, спустил манжету на левой руке пониже к запястью. Гарри вздохнул — он уже догадался, что слизеринец собирался делать…       Несколько осторожных движений вынутой из кармана палочки из боярышника — и на уплотнённой ткани выцарапались знакомые имена. Драко остановился, не разжимая удерживающие манжету пальцы. Было ли этого достаточно?.. Что еще он спрашивал у себя, очутившись посреди пустоты? Где он. Чаще всего он всё же был…       Мановение правой руки — и под своим именем и чужой фамилией поместилось «Гриммо».       Малфой крепче сжал палочку, и тут же со вздохом отпустил, отворачиваясь от своего, как он надеялся, перестраховывающего творения. Он с мрачными чувствами, передавшимися Поттеру, оглядел комнату.       Созерцание напоминания о приближающемся Рождестве не могло отвлечь от того, что стало наседать на него после ухода из гостиной. Драко не покидало странное ощущение, что он пошёл против чего-то давно в нем засевшего. Причём сделал это будто… Не в самый лучший момент.       Гарри знал, какой миг Малфой подразумевает, размышляя об этом. Он помнил день, особенный для него задолго до того, как в воспоминаниях вскрылось его восприятие с чужой стороны.       Он помнил, как невероятным образом от чего-то, едва не перешедшего в ссору, Драко шагнул к тому, чтобы протянуть ему руку. Он помнил, как Малфой извинялся за свою несдержанность — даже в прошлом он думал, что Малфою не слишком нужно и уместно просить прощения, а уж сейчас и вовсе не видел в этом необходимости. И всё же там было то, что подтолкнуло к чему-то важному…       Это было похоже на перебрасывание квоффл — Драко извинился за то, за что не должен был, но Поттер тогда вдруг извинился в ответ. Он признал ошибочность первоначального мнения и отношения к Малфою окончательно, закрепив это словами перед жертвой его плохого отношения.       О том, что сделал Малфой в ответ, тот и переживал. Поддавшись удивлению и влиянию эмоциональной уязвимости, он протянул Гарри руку.       Оба извинились, оба сказали «Я прощаю» друг другу. Но было ли это так на самом деле?..       Вдруг Драко совершил ошибку, решив довериться Поттеру в тот момент? Приняв его слова без всякой задней мысли? Он уже понимал, что сделал последнее зря, хотя плохо в этом разобрался даже со своей стороны…       Вероятно, дело было в напряжении. В усталости, еще ли в чем-то, что, выйдя из пережитого за день, вытекло в его веру своим чувствам, хотя обычно он предпочитал доверять, прежде всего, голове. Сейчас и это нельзя было делать без последствий, и, возможно, поэтому Малфой ощущал себя так неопределённо и растерянно.       Он не понимал до конца, что имел в виду, в извинениях упоминая то ли досадливое, то ли виноватое «я не должен был идти на поводу эмоций». Хотя было ясно, за что извинялся в ответ Гарри. Его слова затронули тему его к Малфою отношения в последний месяц, но ничего более «старого шаблона» Драко, засевшего в голове, Поттер не упомянул.       Они закрепили то, что обоим больше не следует формировать мнение друг о друге, основываясь на чем-то школьном, что определённо не было актуальным. Драко впрямь в это верил, и это было, в общем-то, хорошо. Но впрямь ли они отпустили всё старое, признали вину за свои поступки глубже простого «прости»?.. с       Говоря за себя, Драко знал, что он не вкладывал в извинения многого — ему просто было не до этого. Можно было заподозрить в этом и Поттера. Едва ли тот вообще осознавал весь вред, что когда-то причинил Малфою. Последний его за это не особо винил.       Драко симпатизировали изменения в Гарри, пускай те и зарождались крайне медленно, о чем говорили виднеющиеся следы былой неприязни. Может, Малфой даже в чем-то подталкивал Поттера к ускорению его трансформации. Может, самому Малфою этого слишком хотелось…       Он сделал шаг навстречу в порыве эмоций — и всё же, видимо, это обернулось неплохим исходом…       Драко, вздохнув, откинулся на кровать — и глухо ругнулся, когда в спину ткнула твёрдая обложка. Он совсем забыл, что сбросил на постель книгу…       Взяв том в руки, Малфой вновь начал терзаться тем, о чем хоть и удалось ненадолго забыть, но что всё еще разъедало его изнутри. День, как ни крути, был если не ужасен, то точно в общем-то плох. Всё же два достаточно сильных всплеска наступления безумства не могли пройти без последствий. Драко верил, что Люциус, винящий во всех бедах, будет сниться ему в кошмарах, смешиваясь с дезориентацией и беспамятством…       Со вздохом он положил ладонь на нагрудный карман, кажется, слегка хмурясь. Не везде он оплошал… Гарри вздохнул, когда из-под ткани рубашки показался белеющий даже на фоне хлопка бутон. Ну конечно…       Тогда он положил принесённый из лаборатории Снейпа отросток на стол, и не раз легкомысленно от него отворачивался в присутствии Малфоя…       Разумеется, тот, видя указывающий на опасность раскрытия объект, не мог не воспользоваться ситуацией и не взять цветок. Он точно знал, что в этот день основная его часть должна была быть уже в настойке, а значит, Гарри оставил себе бутон для иных целей, и в таком случае его требовалось поскорее забрать. Может, в момент присутствия Поттера это и было рискованно, но ведь в итоге тот ничего не заметил, так что Драко счёл свои действия и сообразительность вполне достойным. В конце концов, при ином исходе искать цветок заново по всему дому или вламываться в комнату Поттера слизеринцу точно не хотелось…       Как бы Драко не пытался утешиться не слишком искренней похвалой своей быстрой реакции, это не принесло особого облегчения. Цветок отправился в ящик тумбочки, где стояли недавно полученные им по почте новые бутыльки зелья.       Хорошо, что бутон был забран им так быстро… Распустись он, чувствуя присутствие субъекта проклятия рядом, Гарри не потребовалось бы много времени, чтобы обо всем догадаться. Впрочем, Малфой не сумел скрыть всего, что могло бы послужить его разоблачению.       Ему теперь нужно было выпутаться из еще одной ситуации — той, которую он создал сам, проболтавшись о переданной Нарциссой книге. Вероятно, следовало начинать скрывать всё с самого начала, еще когда он взволновался, не получив от материнской совы, едва пробравшейся сквозь вьюгу, письма. Всё дело было в чувствах — что тогда, что и сейчас. Поэтому Драко порой так не жаловал эмоций — то и дело они всё портили, подставляли и вынуждали испытывать вину за то, что вытеснили своей силой разум.       Так произошло и теперь. Без задней мысли он обмолвился о состоянии матери, еще будучи погруженным в чувства, и из-за них же в приступе попытки утешения, в которой обращался скорее к себе, упомянул незнакомую ему мэнорскую книгу, отданную как объяснение.       Это было ошибкой — как и то, что он посетовал на отсутствие нужного в ней материала. У Поттера возник резонный вопрос — с чего Малфой так решил, ведь, по его словам ясно, что вопреки изначальным заявлениям он знал, о чем хочет сообщить ему мать. Формулировку «знал» Драко мягко сменил на «догадывался», и на прямой интерес касаемо того, о чем книга, придумал ответ не сразу.       Он боялся, что слишком задержался с пояснением, в итоге выдав не самое изобретательное — книга всё так же о ритуалах, однако теперь просто о тех, что были связаны с проклятиями. После сегодняшнего и под сторонним давлением сложно было придумать что-то более естественное для роли причины его волнений.       От пары скользких вопросов ему также удалось улизнуть, но на просьбу Гарри дать прочесть ему книгу отказом ответить он никак не мог. Он со скрежетом перебросил дату этого на следующий день — и до этого самого дня требовалось что-то срочно сделать.       Не было выхода, кроме как вновь прибегнуть к способу обмана с помощью изменённых копий книг…       Но это так сложно! Почти невозможно исправить всё содержание безупречно всего за ночь, когда он большую часть страниц тома и в глаза не видел — а на ознакомление с материалом нет времени!.. Как и на то, чтобы слишком долго думать…       Драко представлял, какой это может быть риск. Контекст мог обязать Поттера излишний раз проверить книгу-подделку заклинаниями в виду того, что та теперь подана не как лучший, безальтернативный в своей надёжности источник, а как что-то, пускай и из места, где хранились подобные, но всё же незнакомое. К тому же то финальное, чем поинтересовался Гарри, едва не озвучивая свою вероятную подозрительность…       «— Почему ты так на меня смотришь? — не удержался тогда нервный Малфой.       — Ты больше ничего не хочешь мне рассказать?       — Я уже выдал всё новое».       И он не соврал. Он впрямь выдал всё, что было ему ново. О давних тайнах его и не просили рассказывать — хотя откуда Поттер вообще мог знать об их существовании…

***

      При переделке книги Малфоя не покидали мысли, что выдумка о ней создавала в первой истории видимую пробоину. По идее, тем важным, о чем он беспокоился, был альтернативный способ спасти Нарциссу. Но всё дело было в том, что он вовсе не был ему нужен.       Готовка зелья продвигалась успешно, проблем и задержек не было, процесс шёл хоть и медленно, но размеренно, был точно крепок и надёжен, если его можно было так назвать. Его выдуманные волнения по факту были… бессмысленны.       У Драко не было лишних сил винить себя — пускай он и допустил ошибку, сейчас он выправлял её собственным трудом, способным всё изменить в прошлую, лучшую сторону. Это было своеобразным уроком — за его учением нужно было не спать всю ночь, корпя над созданием достойной обманчивой копии. В будущем также приходилось работать над тем, чтоб старательно огибать тему книги о ритуалах, естественным путём замяв вышедшую не слишком красивой историю.       Закапываясь в ложь, а вслед за ней и в то, что могла бы она за собой повлечь, Малфой невольно задумался об исходе, возможном при отсутствии выдумок с его стороны… Ответ был ясен. Но лишь в самом начале…       Краткое рукопожатие даже в своей неоднозначности не осталось не замеченным. Драко вновь вернулся мыслями к Поттеру.       Беря передышку в работе над книгой, он устало оперся о край стола, поворачивая голову в сторону окна. Гарри, в очередной раз присевший на пол, предпочитал не смотреть за приоткрытую штору — пространство за ней казалось гораздо более изменчивым и малообъятным, нежели в помещении, где всё ограничивалось выглядящей естественно комнатой, в которой лучше всего можно было расслабиться.       Смотрящая на Малфоя полная луна, высившаяся над домами узкой улочки, стала чётче. Око ночи напомнило Гарри поверье о месяце и звёздах…       Усталость Драко, вновь обернувшегося к раскрытому тому, обратилась мыслью, окрашенной подобием отчаяния — зачем всё это? Зачем всё то, что он делает, как выкручивается, в какие скользкие ситуации попадает, ради чего это сейчас?       Ответ вдруг перестал казаться таким очевидным. Малфой еще помнил недавнее заключение — они с Поттером поступили правильно, официально отбросив предрассудки. Это значило также и то, что Гарри даже перед ним стал… хорошим. Порой своеобразным в этом, но всё-таки хорошим.       Так если с этим нельзя было спорить, зачем Драко продолжал всё глубже зарываться во враньё, если к нему уже хорошо относились? Разве отвернулся бы от него Гарри теперь, если бы Малфой вдруг… рассказал всё ему?       Рука с палочкой над книгой замерла, напрягшись вслед за остальным телом. Мысль обожгла чем-то знакомым — страхом, опаской и тонкой насторожённостью. Было боязно, но почти не стыдно, ведь ложь была оправданно. И всё же, возможно, именно что была?..       Что бы сделал Поттер, признайся ему Драко во всем?       Ничего. Последовал довольно резкий ответ. Но… Почему?       Да потому что не сделал ничего, получив письма с вызовом на суд. Малфой будто бы проснулся, вспомнив, что причиняло ему и его матери боль, и неудобства столь долгое время. Еще два с половиной года назад Гарри не пришёл на помощь. И эти последующие два года прошли в ужасных, порой унизительных ограничениях, в пренебрежении всяким магом, в неспособности вести нормальную жизнь, что после не дало найти помощь для матери — ничего из этого не было бы, отреагируй Поттер на письмо.       Несмотря на свою нынешнюю «хорошесть» он по-прежнему не задумывался о том, на что тогда навлёк Драко и его мать, не думал оправдываться или же извиняться, не думал в принципе упоминать это своё действие, будто не желая брать ответственность…       Малфой легко вспомнил былую злость, но Гарри его мысли дались крайне тяжело. Драко был прав, как бы неприятно это ни было. Поттер до момента погружения в память Малфоя впрямь не осознавал, что наделал, не хотел вникать в последствия своей упрямости. Ведь это она и была — как бы Поттер не убеждал себя, что у его поступка есть причина. Ведь Гарри не раз слышал о несправедливом приговоре все два года, не раз терпел намёки Снейпа, слышал о наказании Малфоев от Рона…       Всё это время он не хотел об этом вспоминать. Никогда не хотел, даже когда сопереживал Малфою, когда стал испытывать к нему особо глубокие чувства. Сейчас же он не мог избежать этого — он не только видел, он ощущал последствия своего давнего поступка. Ему, раньше так упорно прятавшемуся от осознания, было достаточно даже той малой части, что он испытал к тому времени.       Даже будь у Поттера оправдание — Драко то не было интересно, когда гриффиндорец частично разрушил его жизнь. Он наверняка слышал напоминания о своём поступке хотя бы от Северуса за последний год работы — слышал, и ничего не делал…       Поттер дрогнул — эта мысль полоснула по сердцу. Она была для Малфоя всего лишь догадкой, но Гарри делала больно из-за своей правдивости. Гарри не мог винить Драко за выводы, что Поттер словно не помнил и никогда не задумывался о своей перед Малфоями вине. И хотя сегодня им были выдвинуты извинения за часть того, чего он «не должен был делать», этого было слишком мало, чтобы Драко счёл его человеком, которому позволительно было довериться, тем более в чем-то, в чем он был столь уязвим.       Малфой со вздохом вновь поднял палочку. Пора была выбросить из головы иллюзию, что кто-то, помимо него самого, захочет его слушать и оказывать помощь, разделяя с ним его ношу, на которую он сам себя и обрёк…       Поттер почувствовал, как что-то твердеет — кажется, в нем отозвалась медленно черствеющая часть Драко, которая еще могла думать о том, чтобы не быть в одиночестве в переживании проклятия.

***

      Когда Гарри признался, что не помог Малфою не потому, что не захотел, — теперь Поттер считал это утверждение неверным и постыдным — а просто пропустил письма с вызовом в суд, тот чувствовал что-то смешанное.       — Ты сам знаешь — как только война закончилась, я предпочёл скрыться. Письма, помимо дружеских, без раздумья и чтения летели в камин. Во время восьмого курса так вообще все…       Драко отвернулся. Он не принял объяснение за достойное. Это отразилось в выражении краткого вопроса, звонкого среди завывания лёгкой метели и вместе с этим внезапно звучно для прерывания паузы в диалоге. Тонкость его голоса отдавала сравнимым с зимним холодом, но, как показалось Гарри и в тот раз, таила в себе что-то более уязвимое и важное.       — Почему?       Это «Почему?» лишь отчасти относилось к проговорённому позже «Почему ты не сказал раньше?», где всё равно ничего кроме первого слова не могло выделиться так явно. Драко почти выдала проявившаяся в голосе минутная надломленность.       Почему кто-то в мире может позволить себе так просто отгородиться от всего и остаться безнаказанным после своего бездействия? Почему кто-то, способный с такой лёгкостью бросить все социальные контакты, может оставаться свободным от оставленных с этим обязанностей и долгов не то что юридически, но даже в собственной голове? Почему кто-то может быть при этом столь беззаботен и легкомыслен?..       Это чувствовалось Малфоем как что-то несправедливое, по-детски «нечестное». Не то чтобы он слишком верил в справедливость, но…       Драко отпустило к моменту, когда он покинул табачную лавку и они с Поттером зашли в скрывавший их в тени узкий промежуток меж домами…       — Ты по-прежнему не называешь имени Волан-де-Морта.       — А я должен? — Малфой отозвался вопросом нейтрально, хоть от произношения имени Лорда его порой мутило…       Стало легче, когда он обратил взгляд вверх, к видневшимся в прямоугольном проёме меж крыш звёздам. Небесное полотно столь ярко блистало ими, что этого сложно было не заметить, тем более находясь во мраке. Его синева вверху кое-где была устлана светлыми прозрачными тучами, лишь недавно разошедшимися в стороны, дабы явить звезды, словно капли перламутровой росы висящие на небе и яркостью своего сияния затмевающие даже поднимающийся месяц, чей золотой серп будто бледнел на их фоне.       Где-то затихли шаги проходящих мимо маглов…       — Свет звёзд яснит разум, знаешь? — вдруг обронил Драко, почти не задумываясь. Но только лишь в момент произношения…       Может, было разумное зерно в старом изречении о содействии звёзд и вреде луны? Могло ли такое работать на самом деле?       Свет луны, искажая отражающий от себя солнечное сияние, искажает правду, что отображает последнее. В злополучный, перенасыщенный эмоциями и «приступами» день, который всплывал в мыслях с содроганием, Драко углядел в окне округлившийся месяц… Неужели небесное светило впрямь могло помешать мыслить столь же трезво, сколь обычно, и подтверждало ли эту теорию еще что-то? Память подсказала Малфою ответ.       Вообще-то… да. Дни, кончающие неделю, были непростыми без видных на то причин. Малфою приходилось прилагать больше усилий для изгнания из сознания лишних образов, а при внезапной потере памяти, благо, произошедшей, когда он был один, даже слова-царапины на манжете рубашки помогли не так эффективно, как он предполагал. Тогда, в отличие от дня передачи книги от Нарциссы, даже отсутствовал фактор влияния эмоций — как Драко убедился, те могли использоваться проклятием против него в самые уязвимые моменты, что определённо напрягало.       Напрягало также и потому, что количество книг о проклятиях и возможных спасениях от них сократилось до нуля, а других способов узнать нужную информацию Малфой всё еще не находил. Пока последним, что он собирался сделать, являлась возможность узнать у Нарциссы местоположение утерянных страниц книги, но это было тщетно. Период её дезориентации, что должен был длиться не более пары недель, кажется, грозился остаться с ней на гораздо более долгое время…       Драко тогда даже не подозревал, на сколь долгое.

***

      Эта частица чужой памяти отличалась особой ограниченностью пространства. Не столько по мыслям Малфоя, сколько по тесноте Гарри понял, что последний находится в незнакомой ему обстановке. Комната, за пределами которой мир вряд ли отличался особенной проработанностью и где светлый цвет стен с висящими на них по бокам вырезками был крайне изменчив, являла собой аудиторию.       Она не походила на школьную или университетскую, была больше домашней, совсем небольшой. Столов не было — лишь ряды стульев для не слишком многочисленной публики, чьи лица, подобно малфоевскому, напоминали смазанный эскиз. Многие из размытых фигур держали в руках тетради или пергамент для записей — в том числе Драко.       Поттер, игнорирующий не сразу услышанный им голос немолодого лектора, различил на висящей за ним в воздухе доске классификацию проклятий. Разглядев её, Гарри позволил себе отойти от стены, нахождение рядом с которой не представлялось комфортным с учётом того, как плавал мир за окнами, выходящими не только на улицу, но и на идущее за комнатой помещение. Стоять всё равно пришлось сбоку ряда стульев.       — Есть множество ритуалов, изгоняющих стороннее воздействие на физическое тело, примеры которых вы можете увидеть здесь… — на доске что-то изменилось, но уже это Поттер не смог прочесть, поскольку Драко, похоже, вовсе не обратил на это внимания. — Они действуют на абсолютное большинство проклятий, но могут разделяться в зависимости от силы иного или их собственной…       Всё это Малфой и так знал, потому не трудился над заметками. Гарри, воспользовавшись тем, что эмоции Малфоя были немногочисленны и слабы, попытался привычно прокрасться через мысли слизеринца к ответу на вопрос, где и зачем он находится.       Публичная лекция — оно и ясно… Не самая популярная, поскольку мало кого интересует тема проклятий и избавления от них в современном магическом мире, но определённо полезная. Немолодой волшебник — один из редких англичан-экспертов в этом, занимающийся чтением перед аудиторией в качестве приносящего доход хобби, способного окупить его исследования…       Поттер выдохнул, кивая сам себе. Он догадывался, что находился на подобном мероприятии — такое встречалось тут не первый раз, хоть проскальзывало чаще в качестве упоминания в размышлениях Драко, чем отдельной частички памяти. Малфой тратил давно откладываемые на чёрный день деньги, чтобы покупать временные места в «группах по интересам», связанных с тем, в чем он еще надеялся найти спасение. Но с каждым разом, каждой прослушанной лекцией, после которой в конспектах он раз за разом не находил полезного, он терял кроху надежды. В итоге он почти всё время ожидал момента, когда придёт время взаимодействия лектора с залом, и он сможет выцепить себе несколько минут внимания.       Малфой понимал, что продуктивнее будет назначить встречу со знатоком, нежели допытываться в процессе лекций, однако это было сложно, к тому же, стоило денег гораздо больших, чем последние.       — Возможно, у кого-то есть вопросы?..       Драко смирно поднял руку — один из немногих, и первый в этом. Мужчина у доски поощрительно указал на него, но прежде, чем он дал Малфою заговорить, пространство вокруг исказилось.       Гарри настороженно оглянулся по сторонам — он был готов к очередному «приступу». Драко, кажется, тоже… Он спокойно опустил ладонь на колено, будто не замечая боковым зрением изменений, связанных с галлюцинацией. Ну конечно, мелькнуло в голове Поттера кратким сигналом, он принял зелье перед выходом в люди — и не одно…       — Что насчёт проклятий, не связанных с физическим влиянием?       Гарри поёжился — чёрная смолянистая сущность, принявшая форму неестественно вытянутого человеческого силуэта, заставила его ощущать себя до крайности некомфортно, хотя на самого Малфоя повлияла мало. Охватившая несколько обернувшихся к нему фигур в коконы, состоящие из вязкого мрака, она поплелась блестящими нефтяными ручейками на пол, соединяясь в единую реку меж стульев… Драко, запнувшись на долю секунды, рефлекторно поджал ноги под свой.       — Ведь существуют также те, что влияют на психику или память. Что насчёт спасения от них? — он не мог допустить, чтобы это самое проклятие отвлекало его от важного. Текущие к нему ручейки смолистой темноты заставляли чувствовать себя крайне некомфортно, но Малфой не мог сосредотачиваться на них — нужно было выслушать ответ волшебника с крайней внимательностью…       — Отличный предмет любопытства. Ритуалов, воздействующих на ментальную составляющую или на ум не так много. Они были крайне не востребованы, ведь незачем было изобретать метлу, когда гораздо проще и быстрее придумать что-то, связанное с физическим вредом. Способов избавления от подобного и того меньше — однако помогали ритуалы, переводящие проклятие на кого-либо еще. Иных я сейчас не вспомню, если этим не заинтересуется больше людей…       Драко глухо угукнул, в чем Поттер прочувствовал толику нервозности — за время речи лектора, текущей крайне размеренно, быстрее течение было у представляющейся перед его глазами тьмы. Малфой, наконец, мог отвлечься, чтобы с трудом гораздо большим, чем ему требовалось применять ранее, отодвинуть от себя прочь навязчивый, нагоняющий пустоту в сердце образ.

***

      Воспоминание встретило Поттера темнотой и въевшимся кислотой в грудь раздражением. Драко ворочался в кровати, пытаясь уснуть и то и дело меняя положение одеяла, словно в лихорадке, неспособный найти комфортный уровень тепла. В коридоре скрёбся в дверь Живоглот, в очередной раз надеясь попасть в его комнату…       О, как же Малфой его не выносил в такие моменты!.. Но вставать и идти за оставшейся на столе палочкой ради применения заклинания, заглушившего бы шум, в полусонном состоянии вовсе не хотелось…       Гарри понял — дело было не в сонности и не в раздражении. Эта бессонная ночь не была для Драко первой в очереди таких.       Поттеру стало больно, что вовсе не зависело от чужих чувств, когда он пробрался сквозь общую обеспокоенность и высмотрел в мыслях то, что так настойчиво калечило внутренности. Малфой упёрся в тупик в поисках своего спасения.       Уже неделю он не мог более делать ничего, что было направленно на вычисление нужной информации. Неделю, беря в расчёт то, что он уже пробовал внимательнее рассматривать прошлые полученные из книг материалы. А что, кроме них?.. Специализированные на статьях о всяком старье вроде проклятий газеты и магические ежедневники, их архивы из Лондонской библиотеки — вот куда Драко отлучался, даже до того, как Гарри молча начал радоваться тому, что он начал куда-то ходить, помимо посещений матери…       Ему удалось в нынешнем положении проникнуть на несколько связанных с проклятиями и их «антидотами» публичных лекций магов, изучающих древнее волшебство, удалось встретиться с последними, обсудить интересующую его тему — специфику проклятий, связанных с поражением разума. Он потратил на них деньги — то немногое, что не входило в отложенное на продукты и зелья. Последние, благо, Малфою удавалось покупать дешевле благодаря оптовым снижениям цены.       Но он не мог больше тратиться — ни на доступ к особым секциям в Лондоне, ни на встречи со специалистами, разбирающимися в чем-то, кажущимся столь древним и ныне непопулярным, как проклятия и, уж тем более, способах избавления от них. Он не мог получить сейчас больше денег — устраиваться на работу было не просто сложно из-за его теперь еще более неопределённого статуса, определяющегося как нахождение на «испытательном сроке» перед получением прохождением на уровень «нормального гражданина». Теперь трудоустройство было также попросту опасно — Драко не мог допустить появлений непредсказуемых случаев действия проклятия на официальном рабочем месте.       Поступи он на службу куда-либо раньше… Однако и это было невозможно — пока проклятие не было проблемой, он был слишком занят работой для Поттера и тогда более регулярными, осмысленными и оттого долгими навещениями матери в Мэноре, где время пребывания также росло из-за поисков в библиотеке перспективных в помощи ему книг.       С учётом прошлой продуктивности, бездействие Малфоя убивало. Не столько оно само, сколько его вынужденность, беспомощность, которой он всегда так боялся. Именно она не давала ему нормально спать последнюю неделю, и передышки случались только при взаимодействии с Поттером — единственным человеком, с которым можно было нормально и относительно непринуждённо поговорить.       Драко в очередной раз рывком сбросил с тела одеяло, сдавленно прорычав от скопившихся внутри паршивых эмоций. Они были подобны мошкаре, ночью толпившейся у водоёмов, неугомонно пищавшей и мельтешащей перед глазами. Сейчас та будто бы поселилась внутри, заставляя нечто в груди болезненно зудеть, до гадкого жжения.       Малфой глухо, но довольно грубо высказался, расслышав за дверью очередное мяуканье и скрежет когтей, постоянно норовивших его царапнуть. Драко, вспомнив о последнем, хмуро почесал руку, неосознанно раздирая ногтями корку на мелких ранках. Те закололи, будто впиваясь маленькими иголочками, но хоть немного отвлекающими от духоты.       Чёртовы полужмыры… Унаследовавшие чувствительность к скрытности и лжи от своих магических предков, они понимали, что с ним что-то не так, с самого начала… Просто замечательно, что теперь их целых двое. Можно подумать, ему не хватило любимицы Поттера. Да ему просто везло, что коты не умеют говорить, а гриффиндорец не догадывался об их уме!..       Очередной, особенно противный скрип когтя по дереву заставил Драко таки вскочить с кровати. Раздражение полыхнуло вспышкой драконового пламени, и Малфой распахнул дверь.       Пробежавшийся от головы до пят холод заставил замёрзнуть даже Поттера. На лестничной площадке, чьи перила походили на прутья фигурной клетки, было пусто. Никакого кота, который, как казалось, пытался только что вломиться в его комнату, не было.       Драко застыл на несколько долгих секунд. По воздуху пробежался глухой судорожный вздох. Малфой было повернулся, чтобы войти обратно в комнату — но недавно занятая им кровать, простыня с подушкой, которые были сплошь измяты им в бессоннице, мрак ночной темноты вдруг показались до тошноты отталкивающими.       Драко нехотя закрыл дверь. Если не к себе, куда ему идти?..       Повинуясь первой пришедшей в голову идее, Малфой направился вниз по лестнице. В комнату, где высилась пушистым великаном недавно наряженная ёлка и дружелюбно мерцали разномастные огоньки, парившие по комнате и разбавляющие глухим свечением догорающие угли в камине — в гостиной было гораздо спокойней. Стоило Драко опуститься на диван, как и Поттер тут же окунулся в комфортную сонливость…

***

      Гарри не сразу понял, что перешёл в другое время и воспоминание. Они с Малфоем вновь были в гостиной, и ночь вновь заглядывала в окна, нагоняя в помещение темноту, однако цветных искусственных светлячков вокруг стало меньше, а в камине огонь пылал более живо.       Драко в который раз было не по себе. Хоть и не так сильно, как в прошлый, но что-то его явно тревожило. Слегка прикрыв глаза, гриффиндорец отыскал в чужих мыслях причину. Малфоя преследовали остаточные воспоминания… сущности в его комнате.       О, Поттер был с ней знаком. Порой она таилась в углу, но даже видя её впервые, Гарри понял, что был с ней знаком. О да, это была она…       Стоит и пристально наблюдает за твоим сном и всем, что ты делаешь, встав напротив кровати. Горбом упирается в верх угла, распространяется мраком по соединяющимся им стенам, при желании может расползтись по всей комнате, растечься, если захочет — субстанция неясна, с тела периодически свисает паутиной что-то ужасно вязкое, наверняка способное засосать внутрь себя что угодно…       Поттер никогда не думал, что описанная Драко в ночь их первого поцелуя неведомая сущность будет чем-то, занимающим столь много пространства в воспоминаниях и жизни Малфоя. Именно она встречалась на его рисунке, случайно оставленном под тумбочкой после ухода, она выступала жутким спутником Драко, стоило тому вернуться в свою комнату в подавленном состоянии. Даже когда он закрывал глаза, Нечто было рядом, сжигая чернотой своего изображения на отпечатавшей его копию сетчатке…       Малфой рискнул уснуть в гостиной в ту ночь, ведь находиться под надзором чего-то столь давящего и ужасного уже не было сил. В конце концов, это не должно было быть чем-то заметным с учётом того, что способный его за таким засечь Поттер обычно просыпался позже него. Но Гарри помнил, что тот раз был исключением. Тогда утром он застал спящего Малфоя перед камином, не предполагая, что он заснул там намеренно…       Вспомнив Гарри, Драко автоматически прошёлся пальцами по одной из своих рук.       В этот раз исцарапанные Живоглотом с особой жестокостью, они были обработаны с помощью Поттера совсем недавно. Это взаимодействие было чем-то… нетипичным. Но смотря, как оно воспринялось Малфоем, нельзя было назвать его странным, хоть в этом наименовании была толика правды.       Драко глухо усмехнулся, прижимая ладони к груди и сворачиваясь калачиком. Раньше он бы ни за что не осмелился спать в одной из общих комнат Гриммо, никогда бы не подумал, что здесь может быть… хорошо.       Гарри дрогнул, растерянно моргнув при внезапно передавшемся ему ощущении. Тепло. Донельзя схожее с тем, что некогда испытывал он сам…       Воспоминания о подобревшем Поттере отдавались в груди Малфоя крохотной, тихо мерцающей и слабо греющей изнутри искрой. Кажется, видящий это Гарри впервые стал осознавать, что значил так часто упоминаемый Драко впоследствии «свет». Поразительно было наблюдать за этим со стороны, видеть, как ассоциации с собственным образом помогает Малфою в его прошлом.       Они и впрямь помогли. С их помощью, их… светом было легко отринуть из памяти тьму, легко согреться даже с почти не горячим, слабым пламенем в камине напротив, избавиться от навязчивого образа в голове…       Было почти невероятным то, как это походило и в то же время разнилось с чувствами Гарри. Он, на сей раз по своей воле, сомкнул веки, с лёгкостью наблюдая вид от лица Драко, где всё медленно темнело, смешиваясь с уютным треском догорающих брёвен в огне…

***

      В воспоминании вновь царила комфортная, непринуждённая обстановка. Её такой преподносило раннее утро, в которое Малфой в одиночестве завтракал в столовой…       Поттер не мог не поддаться череде наполненных слабым теплом внутри эпизодов. Он порядком устал от сменяющих друг друга без передышки фрагментов — по ощущениям, он не мог отдохнуть уже трое суток, хотя в реальности это наверняка протекало быстрее. Там тогда и впрямь минуло не больше дня, но в чужой памяти это было неощутимо…       Гарри сдался, раскинувшись на полу и закрыв глаза. Пока всё было спокойно, он хотел передохнуть. Пускай всё равно всегда вынужден был видеть перед собой что-то…       Быть может, из-за его расслабленности та часть чужой жизни ощущалась размытой. Драко, за чашкой чая рисующий в блокноте, закрыл его при первой же мысли, что неосознанно вновь выводит на листе что-то мрачное — тогда Поттер был благодарен ему за отодвигание тьмы подальше.       Малфой отложил любимую тетрадь, с глухим зевком глянув на стоящий перед ним на тарелке треугольничек клюквенно-меренгового пирога. Легко было переключиться от рисования на что-то, во что вчера была вложена частица того тепла, которая искрой загоралась в Драко при взаимодействии с Гарри.       Вчера его не посещала ни одна галлюцинация, ни один намёк на действие проклятия, что для Малфоя стало крайне странным. Пока Поттера не было, большая часть одинокого времяпровождения погружала его в тень, и чем дольше это длилось, тем чаще Драко напоминало о себе фоновое подавляющее его волю и эмоции ощущение беспомощности, под прессом которого Малфой уже как тройку недель смирился с тем, что не может найти выхода. Что его, вероятно, нет. Что ему не придётся спасаться так, как он планировал. Что…       Какой-то из этих пунктов отворачивался от него вновь и вновь, когда он видел Гарри. Какой-то из них таял при понимании, что где-то рядом всё равно есть человек, с которым можно чувствовать себя хорошо. Порой Драко, памятуя случай, когда, вспомнив Поттера, отогнал навязчивые мысли, связанные с тенью в углу его комнаты, шутил про себя, что Гарри является его щитом. Но, кажется, прозванные за свою непостоянность и непредсказуемость, «приступы» рядом с гриффиндорцем впрямь теперь были ему недоступны.       Если плохие эмоции обращали проклятие против него, то хорошие и тёплые же, напротив, отгоняли прочь. И даже мысли об этом порой помогали отодвигать тень, наступающую на Драко. Могло ли всё впрямь работать так, как ему почудилось?..       Малфой дрогнул, отвлёкшись от размышлений. Крохотная искорка, приятно защекотав, полыхнула внутри — сверху слышались шаги спускающегося в столовую Гарри…

***

      Фрагмент памяти втянул в обстановку крайнего напряжения. Малфой дрожал изнутри и снаружи как натянутая до предела струна, готовая вот-вот порваться. Едва сумев прийти в себя, Поттер огляделся. И судорожно вздохнул…       Окружение было ему знакомо. Не потребовалось много усилий, чтобы узнать, в каком дне и моменте он находится. Не потребовалось вникать в память и мысли Драко, чтобы понять, о чем говорит собственный голос Гарри из прошлого.       — Послушай, если тебе нужно, ты можешь рассказать мне…       — Знаешь, мама не говорит со мной уже третью встречу.       Малфой не смог молчать, когда ощущений от затяжек, жгущих нёбо своей едкостью, для успокоения стало недостаточно. Он больше не мог удерживать дрожь — та прорвалась сквозь кожу, когда Поттер поражённо заметил, что Драко ему о Нарциссе не рассказывал.       Конечно, он не говорил… Как можно было делать это, зная, что в таком случае разговор непременно выльется во что-то ужасное? Что-то ужасное для него. Неприятное, выдёргивающее из того тепла и комфорта, что он вдруг привык ощущать рядом с Поттером. Как можно было сесть и спокойно выговориться, когда он знал, что спокойно в таком случае ничего не получится?!       Никогда не получится… Он не мог теперь держать себя в руках…       — Я не хотел думать, — он впрямь не хотел. — Ты не спрашивал, — и это играло на руку. — Я не знаю, что делать, — это было самой больной правдой.       Фразы сыпались из него — короткие и обрывистые, неподконтрольно выворачивающиеся на языке, выстреливающие дробью.        — Я даже думаю: какой смысл? — он повысил голос, не осознавая этого. Уже не хотелось сжимать себя изнутри, закрывать в цепи, которые он сам же для себя выковал, стеснять еще больше прутья клетки. Не хотелось более ничего, кроме свободы, кроме выпуска на волю хоть малой части скопившегося внутри. Хотелось, чтобы кто-то его услышал — сейчас неважно как и в каком свете, неважно, с какими последствиями. Терпеть из разу в раз ради крохотной передышки было невыносимо!..       — Для чего я прихожу, если толку ноль, если она уже совсем ничего не понимает? — то, что только что обговаривалось, первым прорвалось через внутреннюю оборону, выпустив за собой сопровождающие это чувства. — Для чего я это делаю — посмотреть на человека, лишившего всей магии, пропитывающей его полностью, с самого детства? Зачем?       Этот вопрос он задавал себе ранее. Зачем? Для чего он продолжал делать всё так, как изначально задумал, когда большая часть обстоятельств уже кардинально изменилась? Для кого он продолжал идти вперед к цели по наиболее сложному пути, кому это было нужно?!       — Я даже представить этого по отношению к себе не могу, понять не могу!..       Что-то насело изнутри, в ушах глухой писк преобразовался в синхронно прогремевший с его собственным голос. Малфой не хотел этого, он старался воспротивиться…       — Да ты вообще ничего не можешь!       — Я вообще ничего не могу!       Ускорившаяся манера речи Драко сорвалась на что-то звонкое. Глядя на себя прошлого, Гарри с трудом вспоминал, что чувствовал в тот момент — настолько им завладели эмоции Малфоя, поглотив его, заграбастав всё, что Поттер тут мог испытывать вне зависимости от Драко.       Он тяжело дышал, будто только что сразился с драконом, ощущал давление так, что казалось, будто неведомая сила сейчас сожмёт его с нескольких сторон и раздавит, стерев в порошок. Среди этого его собственный голос пробился крохотным лучиком.       — Неправда. Что значит, ты ничего не можешь? Ты — вся её поддержка!..       Малфой резко мотнул головой в попытке прогнать необъятный по мощи и устрашению образ, что повторял всё новые и новые установки. Он делал это слишком легко, не доставал их из глубин сознания Драко, а являлся их творцом — и при этом заставлял вторить своему голосу, заново внушая ранее не проговариваемые вслух мысли.       — Ты делаешь для этой поддержки недостаточно. Ты делаешь недостаточно — почему ты не можешь предложить ничего более стоящего, чем уход?!       В личные страдания и боль Малфоя он насильно вмешивал его недовольство собой, внушал уничижения так, что более ничего не было слышно, что, даже исходя изнутри, голос влиял на его слух. Ужасным было, как Драко подгибался под него, не в силах выпрямиться, словно впрямь был так же уверен в своей ничтожности, беспомощности и бесполезности. Ужасным было то, какую неприязнь он испытывал к образу, явившемуся как голос в голове, но бывшего чем-то гораздо большим. Он ненавидел его также, как ненавидел себя, когда вынужден был ему вторить…       Сигареты не помогали. Больше нет.       Да ну их к черту!..       Пальцы в судороге сжались, почти сломив бумажную трубочку, упавшую на пол вместе с просыпавшимся из неё табаком. Больше не было сил сдерживаться. Не было сил запирать в себе что-либо — слова, дрожь или даже всплеск действия проклятия, всю боль, скопившуюся внутри. Целый океан бушевал там, грозясь под гнетом молний превратиться в цунами.       — Да у меня… уже из рук всё валится… — прорвался сквозь пелену его собственный, ужасно усталый голос, который тут же был заглушен чужим. Его никто не заставлял вторить ему и что-либо повторять — и всё же Драко не чувствовал, что полностью принадлежит себе, говоря такие слова:       — И всегда так было — даже из-за самой мало-мальски серьезной чуши!.. Ты никогда не мог делать что-то достойно!       — Самое отвратительное — от меня даже ничего не требуется, знаешь? Конечно, ты знаешь это гораздо лучше меня!       — Вся работа на нем — и это ужасно! Ужасно, как мало ты делаешь сам, уже не желая даже пытаться исполнять то, что должен!       Он кричал. Кричали оба. Так, что горлу было больно. Так, что было неясно, подступают ли к глазам слезы из-за этой боли или из-за эмоций.       Поттер уже слышал эти слова. Каждое из них. Он помнил каждое. Так это тогда тронуло его самого. Так было невыносимо наблюдать за чужими терзаниями даже со стороны, не то что сейчас.       Чем больше Драко старался помочь, тем всё было хуже. Чем больше вовлекался в происходящее, тем сильнее хотел вернуться обратно — когда ему еще не было так сложно, когда он еще не видел и даже представить не мог свою мать в таком состоянии. Фигура отца, явившаяся в виде слуховой галлюцинации, знала это, могла в любой миг его обвинить, но выбрала самый уязвимый и больной момент, как выбирала всегда…       Малфою не хватало воздуха. Он задыхался, будто голос внутри стал давить не только на барабанные перепонки, но и на горло. Будто цепкие руки хватали его за шею и сжимали, несмотря на потакание их обладателю. Будто последний хотел, чтобы Драко вторил ему старательнее, чтобы он был еще больше уверен в правдивости всех слов самообвинения, словно хотел, чтобы он окончательно потерял в них себя.       — Чем больше ты отдаешь поддержки — тем меньше можешь сам. Откуда тебе вообще знать, не делаешь ли ты это зря, как всё остальное? Ты даже не уверен, слышит ли тебя мать!..       Голос отчасти добился своего. Смог отчасти забрать под контроль Малфоя, смог заглушить всё — не только то, что Драко мог слышать, но то, что он мог видеть, чувствовать…       Ведь Драко уже даже не был тогда уверен, слышит ли его вообще хоть кто-то. Прорывается ли к кому-нибудь еще тот крик, что окружил его и погрузил в неведение вместе с ополчившимся исступлённым безумством. Слышал, слушал ли его хоть кто-нибудь?..       Невозможность вдохнуть породила подобие чего-то судорожного, напоминающего сухой всхлип. Он горел изнутри. Горел снаружи — щеки пылали, белки глаз сковывала солёная горечь. Он больше не мог кричать, как бы того ни хотел забивший уши отцовский голос. Тот пытался вынудить его к таким же громогласным, таким же чётким и уверенным словам, какие выдавал сам, но не мог этого добиться — как и большую часть своих желаний, возложенных на сына.       — Если я даже неспособен помочь должным образом единственному человеку, кто продолжает меня любить — зачем вообще я нужен?       Малфой проговорил это с перерывами, задыхаясь. Он проговорил это, и слёзы брызнули из глаз, опалив без того горячую щеку. Проговорил это, уверенный, что вслед за этим, потеряв силы, останется один, совсем один в той темноте и неведении, в которое его погружал объединившийся с проклятием образ отца… Он почти был там, почти задохнулся во мраке, когда…       Драко судорожно вдохнул, когда Поттер, обнимая его, забросил свои руки ему за шею. Чувство накрывшего его тепла чужого тела было подобно ощущению, что его закрыли щитом. Стоило испытать это — и спровоцированный его эмоциями и проклятием голос в голове утих. Тишина оглушила его — Гарри не нарушал её, ничего не говорил, молча закрыв собой.       Его услышали.       Малфой не смог не заплакать. Что-то еще стремилось вырваться из него — но теперь, кажется, оно не зависело от того ужасного крика, что мгновение назад сгинул в окружившем его свете. Кажется, оно теперь не было уничижительным повторением, хоть и исходило примерно оттуда.       — Я… я чувствую себя таким бесполезным!.. — выпалил он.       Он заговорил о себе в другом ключе. Не молвил «я бесполезен». Он вдруг смог посмотреть на себя, высказать, что чувствует он без утверждения реальности каких-то его внутренних установок.       — Чем ей хуже, тем больше я должен — но… Мне тоже плохо.       Мне тоже плохо.       Драко разрешил себе сказать это лишь будучи рядом с кем-то, кто не отвернулся от него в момент крика. С кем-то, кто не отвернулся бы, посмей он признаться, как чувствует себя под гнетом ранее вырвавшихся словесно мыслей.       — Даже тогда, когда я прихожу к ней!.. Я даже не могу… банально говорить что-то успокаивающее… Всё смешалось в одну бессмысленную неразбериху!..       Он терял силы — краткое помешательство и свои же крики высосали из него жизненные соки, но стало легче, когда он почувствовал, что может буквально опереться о Гарри.       Он не помнил, когда в последний раз плакал у кого-то на плече. Не помнил, когда позволял себе это даже с матерью. Не помнил, каково это, довериться человеку настолько, чтобы вцепиться в его одежду и разрешить себе проявить слабость — он не сделал бы это с кем-то, кто мог бы его осудить, а таких подходящих людей в его жизни можно было пересчитать по пальцам одной руки.       Это было хорошо. Однако это не было чем-то длительным, ведь у Драко оставалось то, что, вспомнившись, всё равно вело его к одному, вовсе не хорошему исходу. Исходу, в котором ни чужого тепла, ни защиты не было и не могло быть…       Стоило прийти в себя и опомниться, как Драко вспомнил:       — Что толку, если я всё равно останусь один…       Он произнёс это неосознанно, так тихо, что не переживал, услышит ли это Поттер, от которого всё еще не хотелось отходить. Он ошибся, решив, что проброшенная вскользь фраза останется незамеченной. Ведь, в конце концов, он к такому привык.       Они с Гарри минули знакомое «прости». Малфой успокоился окончательно благодаря тем словам, которые никогда не надеялся услышать от кого-то такого, как Поттер.       «Тебе нужно было выплеснуть это. Невозможно всё вечно держать в себе. Это нормально, что ты не выдержал. Если тебе стало легче — всё хорошо. Я не злюсь на тебя».       Слово за словом, жар паники и боли внутри слабел. Возвращался холод — тот холод, который не могли прогнать речи Гарри, но тот, который в остальном не мешал их действию.       Драко устроился на диване, ёжась с непривычки после исчезнувшего тепла. Попросил зажечь камин, чтобы занять еще подрагивающие руки, сложил уличный шарф, который в порыве всплеска эмоций сбросил на подушки с остальной верхней одеждой…       «С тобой всё в порядке. Нормально, что ты устал, что тебе плохо. В любом случае, если так происходит, повод есть. С тебя сегодня достаточно. Я не считаю, что ты делаешь мало. Ты прилагаешь много усилий — может, слишком. Только те, к кому направлены твои действия, могут сказать наверняка об их результате».       Это залечивало рану, сквозь которую недавно прорвалось всё наполнение нервного срыва. И всё же ничто из этого не шло в сравнение с другим. Тем, о чьей силе Малфой сперва даже не подозревал.       — Ты не останешься один, — настолько непривычное, что Драко сперва даже не понял, к чему это было заявлено. Он попытался возразить — он знал, что жизнь с Поттером не вечна.       Он никогда не думал разделять с Гарри дарованное им тепло после того, как окончится срок их общего пребывания на Гриммо. Даже перед тем, как смириться с отсутствием выхода, он никогда не думал, что гриффиндорец станет поддерживать дольше. Понимая, что и в таком случае будет настигнут одиночеством, он неохотно строил в голове мрачную картину будущего, где вынужден был остаться один. Один с проклятием, от которого едва ли есть способ спастись… Отчасти поэтому он так легко всё же простил большую часть вещей Поттеру, когда тот проговорился о причине своей неявки на суд, пускай удалось это сделать не сразу, сделать, поддавшись влиянию всеобщего смирения и изменений самого Гарри.       Он любил то тепло, которое ощущал рядом с ним, ему нравилось проводить с ним время. Нравилось видеть что-то хорошее во тьме — но не настолько, чтобы думать, что это продлится вечно. Сам он продлевать это и вовсе не думал, однако…       — Если ты не захочешь, я не стану прерывать с тобой связь позже.       — Ты… Это невозможно.       — Почему? Ты думаешь, мне это не нужно?       — Я… не знаю. Все всегда уходят. Ты…       — Я не хочу… оставлять тебя.       Шаткий взгляд на будущее дал немалую трещину. Лёд от того, что некогда заморозило осознание Малфоем осведомлённости матери о проклятии, затронул фундамент и этого. Это дало ему способность выговорить чистое, простое, но значимое:       — Хорошо.       Единственное за день, в чем промелькнула искра его собственного тепла, бывшего отражением чужого, которого не было бы без Поттера.       Не будь Гарри рядом именно сейчас, та расцветающая с ним часть, слабо мерцающая живостью, никогда бы не вспыхнула, почувствовав возможность ухватиться за искру. Она сделала это вопреки всей скопившейся внутри тьме, вопреки смирению, нарушив ясность и логичность мысли в угоду чувствам.       Это впрямь не поддавалось логике. Никакого «дальше» для них с Поттером не существовало, но при понимании того, что Гарри желал его сам, внутри что-то загорелось. Загорелось отражённым от гриффиндорца светом.       Это смогло произойти также и потому, что Малфоя тогда еще недостаточно поглотила тьма. Мрак вокруг него сгустился не настолько, чтобы не разглядеть или отринуть протянутый Поттером свет.

***

      Нервы Гарри были порядком расшатаны после повторного наблюдения срыва Малфоя. Он дёрнулся, при перемещении в последующее воспоминание разглядев сгусток сформированной в искажённо-вытянутую человеческую фигуру темноты в воздвигнувшейся перед ним комнате.       На контрасте с Поттером, который едва выдохнул после такого неприятного зрелища, Драко в полном умиротворении сидел за столом, заливающимся белым, по-зимнему прохладным утренним светом. Невзирая на то, что Гарри уже не раз доводилось наблюдать зловещую сущность, она по-прежнему пугала, от чего вовсе не спасало то, что Драко вовсе не сосредотачивал внимания на горбатом смолистом существе, наполовину состоящем из тени. Кажется, для Поттера лучшим решением было попытаться последовать его примеру…       Гарри отвернулся от черноты вопреки страху встать к ней спиной, и обратил взор на размытую фигуру. Малфой сидел, закинув ноги на стул, привычно пристроив на коленях любимый блокнот. На столе стоял бутылёк, явно из-под зелья — похоже, первая попавшаяся ёмкость, куда можно было налить воду. Рядом было сброшено с десяток кистей — испачканными от недавнего использования были лишь трое, а четвертую Драко только макнул в удерживающуюся меж пальцами баночку краски. Поттер замер, видя подаренный им небольшой набор и читая в Малфое чувства, побудившие применить его в своей работе.       Они были связаны с тем, в чем признался Гарри недавно. С тем, что позволило Драко вновь применить мороз отрицания на мысль, постепенно его разрушающую. На мысль, связанную с тем, что выхода нет. Что он будет хранить молчание вечно, и оттого останется в одиночестве. Что он так и будет наедине с осуждающим голосом отца, порой видимым воочию в приступах действия проклятия.       Он не только погрузил в лёд подобные утверждения, но также обрёл на их месте что-то совершенно новое. Тепло. Теперь проявляющееся не только в присутствии Поттера, засевшее внутри, оно ютилось там крохотной искоркой, в избранные моменты расцветая в фейерверк, а при объявлении гриффиндорца мерцая ярче. В такие моменты даже темнота в углу съёживалась, словно ощущая неуютность — если что-то столь пустое могло вообще что-то ощущать…       Гарри понял это наглядно. Штрихи, старательно выводимые Малфоем на листе блокнота, были завершающими. Он, потягиваясь, спустил ноги на пол и вытянул финальный результат своего труда и эмоций перед собой, заслонив этим обзор на горбатое чудовище в углу. Поттер всмотрелся в вырисованный, хоть и знакомый ему образ вместе с Драко.       Ранее изображаемый взгляд казался последнему весьма абстрактным, однако, оценив картину в общем, он понял — перед ним на листе были глаза Гарри. После несколькосекундного замешательства, последовавшего за осознанием этого, Поттер ясно ощутил в груди трепет чего-то… Нет, на удивление, не тревожного, а напротив — лёгкого, играющегося и… свободного.       Щеки Гарри потеплели от понимания того, что заставляло Малфоя это испытать, и Драко зарделся точно также. Он на дрогнувших руках опустил блокнот. Было уведя взор в сторону, он вдруг вернулся им к прежде заслонённым рисунком углу.       Поттер выдохнул, когда вместе со слизеринцем разглядел, что неясной субстанции мрак исчез без следа.

***

      Краткое соприкосновение губ. То, что заставило поддавшегося собственным воспоминаниям Поттера отвернуться в первичной смешанной стыдливости. То, с чего начался чужой фрагмент памяти. Гарри меньше всего надеялся когда-либо узнать подлинные чувства Драко в той ситуации.       Ночь, наполовину угасший камин, старое эльфовское вино и сумбурные разговоры о старых привычках вроде их с Малфоем обращения друг к другу. Запах сигарет с дыней, неизменно сопровождающая Драко мята, жар — то ли от вина и огня в камине, то ли от того, что горело внутри…       Поттер не испытывал ничего из этого здесь. Не ощущал запахов, не чувствовал биения своего тогда сошедшего с ума сердца, не видел мутности сознания в бешеном волнении после сумбурного поцелуя, который будто не совсем им и являлся. Гарри не испытывал ничего из этого. Но он помнил. Всё, до мельчайших подробностей, исключая то, что мог увидеть только будучи на месте Малфоя…       Если для Поттера краткое прикосновение было подобно искре, повлёкшей за собой отразившийся на щеках пожар, то Драко ощущал растерянность. Он не слишком понял, что вообще произошло. Поттер впервые назвал его по имени, сделал это сперва так невнятно, что это заставило издать смешок и даже подколоть, но после…       Запинающееся на каждом слоге «Драко», превратившись в единый звук, очаровало. Дотронулось до чего-то глубинного, ранее Гарри неосвещаемого, и оттого погрузившего в смешавшуюся с задумчивостью нервозность.       Это не было плохо. Это было хорошо. По странному хорошо, поскольку являлось чем-то трепетным, будто бы слишком смущающим для взаимодействия с Поттером.       Пока последний метался в волнениях внутри себя, Малфой чувствовал лишь тепло. Всё то же уютное, вгоняющее в столь непривычный и неизведанный комфорт тепло, однако это не был жар, ясно отразившийся на щеках Гарри. Поцелуй, краткий контакт словно передал от гриффиндорца часть чего-то больше горячего, расцветя на губах, словно расплывшаяся по воде капля краски, упавшая с кисти. Но так, что чего-то столь слабого было недостаточно, чтобы полностью прочувствовать неизведанное.       В момент мыслей об этом внимание затронуло что-то совсем нежданное.       Нет, только не сейчас…       Замирая с бутылкой у рта, откуда секундой ранее собрался спонтанно глотнуть, Драко покосился на привлёкшую его взгляд темноту у двери.       Мерлин, нет!.. Как оно смогло выбраться из комнаты?       Это была чернота. В самом ужасном её проявлении. Словно она пришла не просто нарушить его покой, а покарать за то, что недавно Малфой посмел о ней рассказать…       Она медленно прокрадывалась через дверной проем, медленно сочилась, цеплялась хваткими слизкими нитями смолистой паутины за створки, пол, стену, что угодно, что могло бы помочь ей пройти внутри…       Почему сейчас, почему именно сейчас?! Оно никогда не должно было двигаться, просто не должно!.. Почему оно, а не что-либо простое?       Ему нужно было спасение. Нужно было хоть что-то, хоть кто-то, кто мог бы помочь…       Малфой, не подавая виду, отодвинул бутылку, наливая вина в бокал вместо того, чтобы пить из горла. Даже Гарри из прошлого мог различить неровность и неестественность его движений. Эльфийское вино точно не стоило так пить, но Драко сделал несколько резких глотков.       Нужно было прогнать. Прогнать. Хоть чем-нибудь, как-нибудь, пока не поздно… Пожалуйста, хоть что-нибудь…       Драко глянул в ту же темноту, что и в прошлый раз, выпуская из рук бокал и отставляя его, но уже гораздо тише. Он медленно выдохнул — ничего не исчезло! Оно пробиралось всё глубже и глубже, пока Поттер рядом старался вымолвить извинения за недавнее своё действие…       Малфой не смог полностью удержать порыв схватиться за него — столь глубоко в сердце проник внезапный страх. Для Гарри это было просто лёгким прикосновением руки, для Драко — удержание спасительной соломинки.       Пожалуйста, кто-нибудь…       Он потянулся к Поттеру в отчаянно-импульсивной попытке… Малфой паниковал, но догадывался, что теперь, чтобы прогнать галлюцинацию, тепла было недостаточно. Олицетворение так и недовершённой мысли подсказывало — искра внутри грозится вспыхнуть, если поцелуй станет чем-то более глубоким и чётким, нежели простое касание.       Поттер из прошлого не успел ничего понять прежде, чем Драко, на чьём лице застыло нечитаемое выражение, поцеловал его еще раз.       Вдруг облегчение растеклось мёдом по жилам — Малфой просто почувствовал, что тьма ушла. Это произошло почти сразу, но после этого их контакт с Гарри не разорвался.       Драко не планировал этого, нет, совсем не планировал, но… Прикосновения чужих губ были такими непривычно-нежными, что впечатления от короткого поцелуя тут же захватили его естество, заставляя прокравшуюся уже к середине комнаты галлюцинацию исчезнуть, а Малфоя понять силу влияния Поттера. Когда тот, кажется, счастлив рядом с Драко, когда он… сияет так, что способен отогнать маячащие во мраке тени.       Ранее неизведанное, ощущение охватившего всего тела жара распространилось, сладкое, словно патока. Тепло стало сильнее. Настолько сильнее, что заставило дыхание сбиться, а сердце дёрнуться в порыве выбить грудную клетку и отправиться к другому.       Малфой не просто избавился от иллюзий. Вероятно, только сейчас он понял, как много Поттер для него значит, если его «свет» способен на столь многое. Благодаря ему в поражённой мраком проклятия груди пробивались яркие лучи.       — Гарри.       Он не сказал это, чтобы сравнять счёт и ответить на подобное обращение к нему. Произнося чужое имя, он вложил в него большее — принятие непривычности, и всё же поразительной искристости того чувства, что только что вспыхнуло в нем. Называя Поттера по имени, Драко постарался вложить в пару кратких слогов всё то, что могло хоть как-то отразить свет, вложенный Гарри в Малфоя в течение последних двух месяцев.

***

      Пылью на неприбранном чердаке Гриммо можно было задохнуться — если бы Гарри не был призраком. Драко поморщился от ударившихся в нос мелких частиц. Кажется, никого тут не было с тех пор, как они с Поттером искали украшения, коим сегодня было до́лжно вернуться обратно в коробки, в сундуки, соседствующие с потёртыми древними шкафами, старомодными диванами и креслами, фамильными гобеленами, обратившимися единым плотным ковром… Малфой оглянулся в поисках, и невольно задержался взглядом на скопившихся у стены высушенных головах домовиков, приделанных к дощечкам и помещённым в явно неподходящую для них по объёму коробку.       Малфой, пройдя к части чердака, где снижался потолок, едва не споткнулся о валяющуюся у одного из сундуков кучу тряпья. Гарри без труда узнал старые парадные мантии с оборками, и балдахины, некогда снятые с кроватей. С другой стороны, к которой Драко пристально пригляделся, были не поместившиеся в ящики мелкие подушки в посеревших темных наволочках.       Малфой один за одним проверял на пустоту хранилища и простые коробки, левитацией автоматически отправляя последние в область перед небольшим чердачным окном, за которым мрак ночи разбавлялся светлостью снега, валившего с серого, переполненного тучами неба.       Он слегка испугался, когда из очередного отпертого ящика вырвался, словно сноп пыли, сгусток темноты. Драко прикрыл свободной рукой нос со ртом, на всякий случай зажмуриваясь — на первых парах принял тьму за какой-то порошок.       — Ты! Я знал, что ты не сможешь!..       Малфой в непонимании раскрыл глаза — и дрогнул всем телом, отступая назад и едва не спотыкаясь о край одного из гобеленов на полу. Гарри, как и он, только что вынырнув из мрака, ощутил внутреннее содрогание, в отличие от Драко, приковавшее его к месту.       Ужас преградил дорогу здравости — перед Малфоем высилась фигура Люциуса, однако не одна она заставила дрожать в ужасе. Старший Малфой удерживал в руках мёртвую Нарциссу. Побелевшую, обмякшую, в подчёркивающем трупный цвет лица чёрном одеянии — безвольную и серую…       — Ты никчёмен! Ты так и не смог её спасти!       — Нет… — он едва не выронил палочку, но тут же вцепился в неё, как в спасительный жезл. Драко не мог оторвать взгляда от лица матери. Поттер, в растерянности оглядывая заполняющееся темнотой пространство, ощутил, как сам Малфой постепенно бледнеет до похожего состояния.       Драко смог поднять глаза, лишь различив, как из-за спин родителей выходит третья фигура. Гарри, прежде увиливающий от уничтожающего комнату мрака, поднял голову и глухо охнул. Последним образом был он сам — но отнюдь не такой, как в реальности. Гораздо более суровый, выпрямленный, столь же высокий и угрожающий, сколь Люциус, и такой же яростный.       Он дал логике Малфоя выбраться на свободу.       Поттер точно был внизу, в гостиной… Галлюцинация?       Драко зажмурился, стараясь напрячь голову.       — Мне лишь кажется, это в моей голове, мне просто кажется… — крик ложного Гарри заставил его, прервавшись, судорожно вздохнуть.       — Ты!..       Малфой отошёл еще на несколько шагов назад — призрак внимающего воспоминаниям Поттера с испугом глянул на находящийся за Драко проём раскрытого люка, ведущий на лестничную площадку четвёртого этажа. Слизеринец совсем его не замечал.       Почему мысленные усилия не помогали, почему?!.. Что это такое?!       И ведь действительно — что?       Гарри и Драко одновременно выцепили поясняющую спасительную догадку. Голоса Люциуса и Поттера не раздавались в голове, не были криком в ушах, они звучали… извне. Явившиеся из ящика образы не были галлюцинацией.       Боггарт!       Малфой поспешно выбросил руку с палочкой вперёд — раньше, чем Гарри смог бы высказать ему свои обвинения. Раньше, чем хитроумное привидение смогло бы явить его последний страх…       — Ридикулус! — он направил заклинание в Поттера, максимально сосредоточившись.       Хлоп! Выступавший впереди всех Гарри обратился чёрной пантерой.       — Ридикулус!       Еще хлопок — пантера обернулась котёнком, а труп Нарциссы развеялся таким же серым, как она, дымом. Люциус, оставшись один, безропотно ступил вперёд. Драко нащупал пяткой раму ведущего к падению вниз проёма — отступать было некуда.       Главное — успокоиться, просто успокоиться… Тут ничего не реально — как бы ни было страшно, это всего лишь иллюзия, всё неправда. И даже если его отец кричал бы на него так же, даже если он впрямь был бы столь страшен, зная, что происходит…       — Он ведь не здесь… — Малфой рывком выдохнул. Даже если в реальности он был беззащитен перед Люциусом, сейчас он мог прогнать его. Сейчас тот был всего лишь сторонним образом, который ничего не стоил… Но превратить боггарта в какую-то нелепость было недостаточно — он не смог бы засмеяться сейчас. Заклинанию нужно было больше силы, нужно было заставить его подействовать сильнее, недостаточно было просто изменить — нужно было заставить исчезнуть.       Он сможет. Он должен суметь… Люциусу осталось до него меньше полуметра — он уже тянулся, желая отобрать палочку или ударить…       — Ридикулус!       Беззвучный взрыв пыли мрака — и тишина оглушила Драко вместе с посветлевшим видом пустоты помещения. Гарри с облегчением выдохнул — тиски ужаса, сковывающие душу, разжались.       Малфой на нетвёрдых ногах отошёл к ближайшему сундуку, чтобы сесть на него. Он сгорбился, сгибаясь и нависая над собственными коленями.       Он долго не мог отдышаться. Он чуть не плакал — еще никогда он не видел ничего такого страшного и в то же время возможного воочию. Он ненавидел реальность своих страхов. Отчего ими не было чудовище вроде банши?!. Драко нужно было поскорее вернуться в гостиную к Гарри, но он не мог оправиться так скоро… Он содрогнулся, вспоминая, каким Поттер предстал при нем в исполнении боггарта.       Он ненавидел то, что способно было прокрасться в его сознание, достать оттуда самое страшное и подать во всех деталях, какие даже он не мог вообразить. Он ненавидел за это боггартов, дурацкие предсказательные шары и легилиментов, своего отца. Он ненавидел проклятие за то же самое.       Драко не хотел слушать, что молвит боггарт Поттера. Его слова, которых он так боялся, не лежали на поверхности, как обвинения отца. Но было ясно, что они отображали разрушение вставшей между ними идиллии, лишали тепла и света, что он так старательно берег и ценил.       Он не хотел слушать — но на деле знал, что Гарри выкрикнет ему. Он знал — Поттер обвинит его во лжи. Обвинит его и бросит, как делал с ним отец…       И всё же Малфой, вдаряясь в отрицание, еще верил — до этого не дойдёт. Они с Гарри никогда не будут столь близки, чтобы тот всё узнал. Он никогда не даст подойти ему так близко, верно? Никогда не даст разрушить себя снова…       Драко вытер глаза, и обрадовался, что те, хоть и будучи горячими, остались сухими. Всё, за что он мог цепляться, в лице одного человека находилось парой этажей ниже. Поттер обязательно посетует на то, что Малфой задержался…       Но Драко ни за что ему не скажет, чем явилось для него вынырнувший из тьмы хранилища привидение. Не скажет ему о многом. Лишь бы сохранить помещённый внутрь согревающий шарик света, лишь бы оставить себе это крохотное спасение…

***

      — Здесь, на удивление, спокойней, чем у нас…       — Ты имеешь в виду, в плане?..       — В плане наполненности улиц и общего шума. Потому я выделил это место.       Гарри узнал обстановку, еще когда мрак вокруг не рассеялся. Еще когда расслышал первый отзвук своих давнишних слов, направленных на то, чтобы разбавить молчание, узнал звучание дверных колокольчиков скромного магловского кафе.       Поттер знал, что рано или поздно окажется здесь — вне зависимости от того, будет ли это воспоминание сопровождаться «приступами» действия проклятия. Оно в любом случае относилось к чувствам Драко, тому, что тот наверняка доверил бы Гарри сам.       Поттер ждал этого с содроганием, в последних отрывках памяти перед этим отмечая, сколько осталось дней… Он отчасти боялся этого, хотя едва ли тот день был в памяти Малфоя действительно страшным. Но Гарри он внушал страх, стоило подумать, что он увидит изнанку дающих ему надежду на что-то светлое слов, почувствует осознание Драко того, что его слова о совместном с Гарри будущем никогда не были правдивы…       Он думал об этом. Но этого не получил. Обстановка вовсе не была пропитана сосредоточенностью от продумывания лжи или недоговорок, как было в самом начале, когда Малфой формировал план по привлечению Поттера к спасению его матери.       Драко никогда не лгал ему без причины. Ему незачем было давать Гарри надежду на будущее, если бы он полностью осознавал, что его не будет. Проблема была лишь в том, что слизеринец всё еще задвигал давным-давно сформированное понимание этого на задворки сознания, где копился сковывающий всё неугодное лёд. Он продолжал это делать, втаптывая эту мысль вместе со здравостью каждый раз, когда рядом с Гарри ему являлся спасительный согревающий грудь свет, каждый раз, когда думал, что с ним он сможет пройти дальше — и та его часть, осознающая, что никакого «дальше» не может существовать, проявила себя лишь в тихом, оброненном Малфоем несколько минут назад:       — Если бы у меня было время… — которое Драко тут же запечатал, повесил замок, ключом от которого служил один из подаренных Поттером лучей света.       Если бы гриффиндорец глубже смотрел в ощущения Малфоя в моменты сближения с ним, он бы ничего не боялся в сейчас явившемся ему воспоминании. Ведь Драко до того дня никогда не думал лгать ему о своих чувствах.       Поэтому фрагмент памяти предстал чем-то безумно светлым. Чем-то, в чем, вопреки ожиданиям Гарри, таилась испытываемая Малфоем лёгкость, почти окрыленность, сочетающаяся в чем-то особенно-трепетном с растерянностью, что он испытал, когда Поттер признался в мотивах своего поцелуя. Тот Драко до этого толковал отнюдь не так серьёзно, думая, что всё вышло лишь благодаря крепости эльфийского вина…       — Признаться, я подумал, что ты об оформлении, — Малфой принялся за поднесённый к столу десерт, — Знаешь, наши обычно просто по максимуму используют свои способности…       При понимании того, как он ошибался касаемо эмоционального наполнения этого периода, Поттер вдруг почувствовал накрывшую его тоску, умело проскользнувшую мимо ощущений Драко — как бы это ни было прискорбно, будучи позитивными, его чувства становились также более лёгкими для преодоления, более воздушными и отнюдь не приковывающими Гарри к ним. Хоть, может, и для слизеринца они были таковы…       — Мне особенно легко от этого устать, — Поттер опустевшим взглядом проследил, как его версия из теперь не такого и далёкого прошлого делает глоток кофе.       — На самом деле, мне тоже, — бодрость Малфоя захватывала всю суть воспоминания, но Поттеру, наблюдающему это, лишь захотелось отвернуться. — Здесь всё почти всегда спокойное, это мне более симпатично. Знаешь ведь, порой тебе нужно просто… — он слабо махнул рукой в образном жесте, — отдохнуть. Это место и ему подобные как нельзя лучше подходят…       Драко отвёл глаза, разглядывая соседние, такие же непримечательные столики. Он на долю секунды отвлёкся от поддержания зрительного контакта с Гарри — и после попытки вернуть его более никогда не испытывал одухотворённости, что была тогда в нем.       Он вдохнул, собираясь что-то добавить. Вновь глянул на Поттера, но запнулся. Мысль оборвалась, её зачатки начисто стёрлись из памяти и сознания, когда он умолк на долгие несколько секунд.       На месте Гарри сидело то, чего он боялся больше всего — существо из его комнаты, выбравшееся из Гриммо, выросшее в десятки раз и тянувшееся своим горбом до самого потолка, склоняло к нему свою обвитую нефтяными нитями голову без лица.       Взор застлался тьмой — Гарри помнил, как заметил её еще тогда, словно серую прозрачную радужку завалило пеплом в момент, когда Драко, белея как снег, сомкнул веки. Приблизившись к его носу вплотную, горбатая сущность дыхнула на него могильным морозом. Закрыв глаза, Малфой видел, как она усмехается.       Ты думал, с ним ты будешь в безопасности? Ты думал, он сможет тебя спасти?       Свеча, горящая в нем, погасла. Одним дуновением был уничтожен греющий его огонёк. Одно дуновение — и всё пожрала тьма. Такая же склизкая, липкая, затягивающая в себя подобно зыбучим пескам, плетущая свои паутины-ле́ски вокруг него. Она сковала его мёртвой, цепкой хваткой, чей холод разил пустотой.       Какой-то голос зазвучал эхом, будто издалека. Поттер. Он еще был здесь. Где-то здесь. За оболочкой отвратительной, трупной, пропитанной чернотой мрази. До его появления Малфой не помнил, что тьма была нереальна. Да это уже и не имело значения…       — Ты в п?..       Он не в порядке.       Голос Гарри звучал не так, как был должен. Он был искажён низкими, несвойственными ему насмешливыми нотками — темнота наградила его ими, заковав в свою непостоянно-текучую субстанцию.       Он не мог это слушать. Не мог это выносить. Не мог быть рядом с этим ужасом дольше полуминуты. Он не мог.       — М-мне нужно отойти, — столик пошатнулся, когда Драко резко упёрся в него ладонями, вставая. Он отвернулся, хватая мантию и судорожно рыская в её складках. Руки Малфоя совсем его не слушались, мелко дрожа.       Вдруг он отвернётся, и оно схватит? Засосёт в себя и его, опутает черными верёвками не только изнутри, но и снаружи, не даст и двинуться, погрузит в вечное бездействие?       Ему удалось схватить плащ в охапку. Он почти что бежал к проёму, на который направлял указатель, говорящий, где находится уборная. Ему нужно было выпить зелье, припрятанное в кармане темной ткани.       Он заперся в первой попавшейся кабинке, едва справившись с защёлкой. Он почти выронил бутылёк, давясь глотал душащее мятой снадобье.       Он знал, что это не поможет.       Один щелчок, одно дуновение, одна усмешка столь страшного ему существа — и всё пало крахом. Столь отвратительная сущность поглотила того, кто был ему так дорог, не просто не испугалась его света, а с лёгкостью пожрала его, затушив и в самом Драко.       Он зажимал рот, чтобы его не вырвало от противности наспех заглоченного зелья. Зажимал рот, чтобы не дать вырваться хриплому всхлипыванию, хотя пальцы мокли от горечи слёз. Горечи, но не горячести. Всё было холодным. Всё пожрала чернота. Не было ни капли тепла, ни искры света, бывшей для него подобно спасающему от волков костру в зимнюю стужу.       Думая, что находится в здравом уме и свободе от тьмы, он не учёл и даже не подумал об очаровании света.       Проклятие способно было создавать ложные спасительные убеждения, и рушить их в самый неподходящий момент. Он всё знал, он ведь знал…       Почему именно Поттер, почему?!       Он знал, почему. Знал, что никого дороже ему не было. Знал, что ни за что и ни за кого не мог так цепляться, как за него. Проклятие позволило ему так думать. И оно же всё уничтожило. Оно и та поганая тёмная тварь.       Драко ненавидел её. Ненавидел себя. Свою недальновидность и сентиментальность, то, что позволил себе думать, что спасётся благодаря Поттеру, что улизнёт от набирающего силу проклятия. Он ненавидел то далёкое место, куда поместил понимание того, что не найдёт помощи. Он ненавидел всё.       Он ненавидел, что всё не разрушилось раньше. Что не подумал о таком исходе до того, как всё зашло столь далеко, что Гарри почти что признался ему. Ненавидел, что до этих слов не понимал, как не только сам втягивается в подаренный Поттером иллюзорный свет, но и втягивает того в отражение этих же тёплых лучей, которые сейчас так легко погасли под влиянием проклятия.       Он втянет его во тьму. Он уничтожит не только себя, но и его, если продолжит. Он сам уничтожит то, что ему так дорого.       Уже было плевать, почему Гарри значит для него так много. Уже было плевать на причины и мотивы даже если их навязало ему действие проклятия. Что ж, в том или ином случае тёмные силы отлично постарались.       На Малфоя навалилось всё, что он так старательно прятал вместе с пониманием того, что их союз с Поттером из-за проклятия никак не может быть благополучен и долговечен. Всё, что он безраздумно, пользуясь мощностью своего отрицания, отправлял в отдел хлама.       Хорошее не могло длиться вечно. Оно не могло длиться ни секунды более с момента, как он был разбит, разрушен фактом того, что никакой свет, никакие эмоции, сколь живы и радостны они бы ни были, не могли помочь ему бороться с проклятием. Если в самый радостный и уязвимый момент его могли поджидать ужасы, от которых ни в коей мере уже не спасали зелья, нельзя было больше находиться с Поттером рядом. Нельзя было больше находиться ни с кем. Нельзя было выходить в люди, нельзя было давать себе слишком много свободы, ведь всего какой-то миг, всплеск действия проклятия, потеря памяти, ужасающая галлюцинация, голос в голове или же ловушка, из-за которой он мог считать, что всё нормально и идёт как должно, всё, что могло произойти в любой момент — и хранению тайны был бы положен конец.       У него не было никакой защиты. Ни внутри, ни снаружи. Не было уютного, даже самого крошечного уголка, где он мог от всего спрятаться — была только клетка, куда он должен был зайти и запереться сам, в угоду старому плану, мания выполнения которого давила на него. Никто не мог знать. Никто не должен был знать. Никто, ни за что и никогда — нельзя было допускать, чтобы тяжесть его участи накрыла кого-то, кто ему дорог!       Гарри растерянно стоял перед кабинкой, где заперся Драко. Словно сцена из школьных времён — только намного хуже… Поттер горбился под тяжестью навалившихся на него с Малфоем эмоций. Он не мог заставить себя шагнуть сквозь серую стену тонких дверей. Он не мог смотреть на дрожащие очертание мира вокруг, овеваемые мраком, мельтешащим подобно помехам белого шума. Он был вынужден спрятаться там же, где и Драко, просто чтобы не оказаться среди тьмы, обламывающей границы выстроенного восприятием слизеринца мира.       Пустота неизвестности захватывала прямоугольник уборной по мере того, как Малфой от молчаливой истерики переходил к погружению в темноту. Погружению в темноту не спонтанному, а тому, что происходило благодаря тому, что он больше не мог ей сопротивляться. Он замер посреди пустыни мрака там, где раньше был свет, а теперь разверзлась пропасть, утягивающая его к себе и углубляющаяся с каждой секундой.       Кажется, больше нельзя было уворачиваться от действительности. Кажется, ему придётся похоронить тайну проклятия с собой, придётся отдать себя тьме, чтобы та не забрала более никого другого.       Кабинка и пол под ней стали единственным, что не было втянуто в пусто́ты черноты, но вовсе не потому, что у Драко был свет, а лишь оттого, что тот хоть и сквозь слезы, но видел внутренние стены узкого куба, где находился. Помимо этого ничего не существовало. Он ничего не воспринимал в реальном мире, когда происходили столь весомые разрушения в его собственном, внутреннем.       Гарри зажмурился, не желая этого видеть — и перед ним предстала размытость действительности во влажных глазах Малфоя. Всё будто находилось в воде. Всё утопало — утопало в смирении, черноте, слизкости той самой жуткой сущности, сейчас захватившей изнутри.       Пришла пора всё заканчивать. Пришла пора оборвать все нити, способные не только привести его к чужому свету, но и привести этот самый свет к нынешней его темноте. Пришла пора очнуться от иллюзий. Пришла пора окончательно понять — выхода нет.       Выхода нет и не будет. Последняя его задача — сделать так, чтобы об этом никто не узнал. Последняя его задача — продержаться и вынести на себе сокрытие тайны до момента, пока он не сможет освободиться и покинуть Гриммо.       Пора этого пришла на самом деле уже давно. Он просто был глупцом, что посмел на что-либо надеяться…       Свет Поттера ему не принадлежит. Не принадлежит, и никогда не должен был, и отбирать у него это сокровище дальше было недопустимо.       И как он раньше не догадался? Всё зашло слишком далеко. Он позволил всему зайти слишком далеко…

***

      Гарри даже сквозь боль, множимую в восприятии за счёт собственной, всё еще мог понять Малфоя. На выбранном пути он смог бы «защитить» хоть кого-то. Пускай защита была никем не прошена, но причины стремления к ней читались легко — даже слишком, от чего становилось еще хуже.       Вернувшись за столик, где на место наводящей жути фигуры вернулся Поттер, Драко уже знал, что сегодня ему заявит. Возвращаясь на Гриммо, и оброняя не предвещающее ничего плохого:       — Я отлично провёл время с тобой. Спасибо, — Малфой знал, что произойдёт спустя всего пару минут.       Они стояли перед закрытой дверью комнаты Драко, готовясь расходиться каждый в свою спальню. Лестничные пролёты, соединяющие этажи, слабо освещались настенными лампами, отливающими зелёным. За окнами первого этажа восходила полная луна — вернулись домой позже, чем планировали, уставшие от долгой прогулки между магловскими магазинчиками сладостей. Под конец их пути вновь стал опадать снег, и идти пешком до Гриммо было холодно, хотя это не волновало — особенно Драко, жилы которого вне зависимости от погоды постепенно покидало тепло.       Они стояли перед комнатой Малфоя — Гарри ожидал, что тот войдёт в свою спальню, и на этом всё завершится. Драко уже тронул ручку двери, но тут же развернулся обратно, намеренно сокращая дистанцию.       Было плохим поступком — давать Поттеру надежду, не задумываясь… Но он не мог знать, что внутренний свет потухнет сразу же после этого.       Было холодно. Внутри было так пустынно и тоскливо, что даже тепло пальцев Гарри, коснувшегося его щеки, покинуло его спустя долю секунды.       Он больше не мог хранить это тепло. Но он не мог не почувствовать его в, как он думал, последний раз…       — Могу я?.. — эхо тепла от чужого выдоха коснулось губ.       Поттеру не нужно было спрашивать. Драко сам шагнул к нему, отвечая на недовершённый вопрос последним поцелуем. Более чётким, ощутимым и напористым, чем предыдущие — потому что его он собирался запомнить навсегда, даже если этого «всегда» осталось не так много.       Он намеренно впечатывал в память чужое сбившееся дыхание, влагу и жар губ, сперва поддавшихся его собственным, а затем подхвативших нужный темп. Он не чувствовал столь многого от этого контакта, как Гарри. Но он хотел. Хотел, ведь в таком случае сохранённое воспоминание было бы в разы ярче.       Его волос коснулись в том месте, где совсем недавно была заправлена упавшая прядь. Так мягко, ласково… Тепло.       Малфой не протянул рук навстречу. Его ладони дрожали. Когда Поттер хотел сплести с ним пальцы, он понял — достаточно.       Одно мгновение — Драко перехватил направившуюся к его собственной руку, сжав пальцы на чужом запястье и лишь поэтому временно сумев сдержать их тремор. Он отстранился, сбрасывая поттерскую ладонь со своих волос и с потянувшимся за этим шлейфом тоски чувствуя, как тепло покидает его.       — Нет.       Гарри сам высвободил удерживаемую хваткой Малфоя руку, и дрожь тут же вернулась к конечностям последнего. Его спрашивали, неприятно ли ему…       — Мне приятно. Но я не могу… — он действительно не мог — только чего именно, не обмолвился. — Я ничего не чувствую.       Он впрямь ничего не чувствовал. Сейчас не чувствовал. Ничего кроме холода и опустошённости. Оттого хлёсткость его слов звучала так естественно и не лживо.       Растерянное «Драко» было подобно удару плети по сердцу.       — Это не сработает в третий раз, — на сей раз действительно нет. — Мне жаль, — ему впрямь было жаль. Он не лгал, как бы холодно ни звучал голос, и именно поэтому смотреть гриффиндорцу в глаза было столь просто.       — Мне приятно быть с тобой, но я не могу ответить тебе тем же, что испытываешь ты.       Он действительно не мог — но не в том плане, в каком это воспринялось Поттером. Он чувствовал меньше — но не настолько меньше, чтобы говорить, что у него нет эмоций от физического сближения с Гарри.       Он не увидел чужой реакции — да и не хотел. Он отступил к двери спальни. Отступил, берясь за ручку его новой клетки.       — Прости, — громкий звук закрытия входа был подобен захлопнувшейся мышеловке.

***

      Драко смотрел в пол, еще цепляясь за ручку двери. Комната была наполнена синеватым туманным мраком. Он глядел в пол, на котором играл луч полной луны, и ощущал, как что-то в нем медленно умирает. Он не смел поднять голову до момента, когда услышал, что где-то недалеко хлопнула, запираясь, еще одна дверь.       Его встретил пустой взгляд сгорбившейся, увитой темной паутиной сущности. Её незримый, однако же ощутимый оскал зажёг внутри Малфоя адское пламя.       — Я ненавижу тебя.       В порыве всеобъемлющей злости, высвободившейся под чувством одиночества, он схватил подушку с кровати слева, и швырнул её в угол напротив. Она с глухим буханьем рухнула, ударившись о стену, а скрывшее её в своей тени Нечто не шелохнулось.       Малфой долго плакал в ту ночь. Ему не пришлось тратить её на сон. Он не помнил, когда последний раз ему было так больно. Он сидел на полу у двери, не желая приближаться к искажённой излишней вытянутостью фигуре ни на один лишний сантиметр.       Он видел не только её в эту ночь. Копошение в другой стороне комнаты, всегда успешно игнорируемое, стало громче в разы — из-под стола у пронзаемого лунным светом окна полезли крысы, заставившие Драко поспешно встать, чтобы увернуться от направления пути их бега.       В уязвимом состоянии даже такая мелочь пугала настолько, что сперва он не смог скоординировать движения — с трудом встав, на затёкших ногах он тут же пошатнулся, врезавшись в переполненную опустевшими флаконами тумбочку, почти не почувствовав физической боли.       Несколько бутыльков разбились вдребезги, и крысы из стен исчезли в их осколках, было вплотную приблизившись к Малфою. Драко в ту ночь так и не пожелал убирать фрагменты разбившегося стекла…       И всё же Малфой не мог всю ночь просидеть у стены. Хоть всё еще сторонясь мрака, растёкшегося по углу, Драко вынужден был не только вспомнить, но и воочию узреть то, что так старательно и упорно прятал. В тумбочке, удар об угол которой оставил крупный синяк на бедре, хранилось то, что ему пора было вытащить и изучить на сей раз всерьёз.       Малфой, заметив, что руки по-прежнему подрагивают, выдвинул ящик прикроватного шкафчика. Со вздохом он зажёг лампу на стене, что находилась сверху, и вынул стопку запылённых газет. Гарри сразу узнал их — те самые, собирающие в себя сообщения о заграничных поездках. Те самые, на иллюстрации в которых он засмотрелся, заметив лист сверху бумаг в корзине для розжига…       Драко вытер очередную, было минувшую скулу слезу. Он готовился к тому, чтобы покинуть всех и всё, пока Поттер не сообщил ему, что не хотел бы его оставлять. С того момента Малфой попался в ловушку, поддался захватившему его впечатлению, что с Гарри он в безопасности от всех приступов и проявлений проклятья, думал так даже тогда, когда перед ним возникали очевидные признаки, противоречащие этому… Он выбросил большую часть газет о путешествиях, забыв, что какая-то еще хранится в ящике, а не на подоконнике. Он меньше всего хотел, чтобы когда-то забытая находка вновь ему пригодилась…       Похоже, он просто спешил. Слишком сильно спешил найти хоть что-нибудь, сколько-нибудь спасительное и комфортное — настолько, что отбросил огромную часть планов, как только получил нужное тепло.       Но тепла больше не было. Не было ни лучика, ни искры, ни малейшего пламенного огонька. У него не осталось ничего, за что он мог бы зацепиться, чтобы проигнорировать казавшийся единственно-возможным итог, при котором он бы уберёг дорогих людей от знания правды. Он не мог найти себе помощи, и не мог найти того, с чем способен спастись сам. Всё, что он мог представить — оставление всех в угоду сохранению тайны. В угоду того, что ему самому придётся остаться в одиночестве. В одиночестве где-то далеко — неважно, где, главное там, где его не достанут, не увидят, не раскроют его секрет и не подвергнутся той опасности, что он может принести им со своим безумством. Где не было бы ничего, с чем проклятие могло сыграть злую шутку, как с тем самым недавно потухшим светом.       Тогда Драко впервые подумал — хоть бы всё закончилось поскорее.       Хоть бы поскорее завершился срок пребывания на Гриммо, хоть бы скорее вместе с этим началось выздоровление Нарциссы, хоть бы поскорее это начало работать, и он сам смог бы покинуть дом… Покинуть Поттера, мать…       Покинуть всё самое дорогое в угоду тому, что в итоге так будет «лучше». Лучше… Ведь действительно лучше, так?..       Малфой не мог в этом сомневаться, столь долго всё пряча и скрывая. Он зашёл слишком далеко. Он заставил Гарри зайти слишком далеко. Даже если сейчас тот бы не отвернулся, узнав о проклятии, если бы даже понял… Выхода уже не было. Драко знал это раньше. Поэтому продолжал молчать, как только осознал безвыходность и готовность Поттера к тому, чтобы помогать ему.       Даже если тот бы захотел — он бы тоже разбился. В конце концов он мог утратить свет. Поэтому ему нельзя было знать о том, что происходит и происходило с Малфоем. Он никогда не думал, что мотив молчания в отношении Гарри станет чем-то таким же больным и серьёзным, как в отношении его матери… Никогда не думал, что фигура Поттера станет чем-то, за что можно держаться…       Сейчас всё было слишком запутанно, чтобы определяться, во вред это или же во благо. Сейчас всё, что Малфою оставалось — идти дальше.       Во что бы то ни стало. Идти дальше. Снова. С новым грузом на плечах…

***

      Гарри, из разу в раз переходя в новое воспоминание, где строилась комната Драко, сторонился растянувшейся, липкой и блестящей темноты в углу. Игнорируя её, он замечал, как спальня Малфоя становится чем-то фантасмагорическим — рисунков на стене стало больше, но он не старался прикрепить их ровно, из-за чего мрачные образы, постепенно перекрывающие старые светлые, громоздились порой в отдельных углах, куда проще было дотянуться. Тьма из спальни исчезала реже прежнего, стала регулярным гостем, грозящимся навязаться настолько, чтоб стать сожителем.       Отдельный побег мрака окутал обычно незаметную клетку с совой. Оттуда то и дело раздавалось порой пугающее, иногда раздражающее глухое уханье — Драко было до боли мерзко осознавать трансформацию единственного оставшегося рядом живого существа, и еще хуже становилось в моменты, когда скрывшуюся за нефтяной паутиной птицу приходилось кормить, вплотную приближаясь ко тьме.       Из-за порой сужающихся или расползающихся контуров последней выглядывали углы вырванных из тетради листов — порой Драко надеялся занавесить ими чудовище в углу, однако это было бесполезно, ведь мрак заглатывал всё, чем он старался его перекрыть.       Оценив в очередной раз комнату и успев удивиться отсутствию сгустка чёрной смолы в углу, Поттер поёжился, ощутив подступление чужеродной тревожности. Обычно всё, что сопровождало его и Драко в не меняющихся видах четырёх стен, было пустотой, крайне напоминавшей ту, что Гарри сам испытывал когда-то. Пустота, где всё мёрзло и тряслось в ознобе, где не было места ничему, кроме оттенков грусти, волнения или какой-либо другой, тупой боли, вгоняющей в бездействие и нежелание чем-либо заниматься, с кем-либо и что-либо говорить, быть где-то и просто… быть. Всё, что хотелось в такие времена — бесконечно спать, чтобы быстрее пропускать время.       Малфою это было не слишком доступно — одним из способов мучения проклятия была бессонница и множество кошмаров, а тратить деньги на содействующие засыпанию зелья Драко не рисковал. Он едва просчитал расходы на то, чтобы украдкой покинуть Англию и обеспечить себя достаточным количеством «Яснящих разум» снадобий. Даже беря во внимание, что ему приходилось ограничивать себя в их потреблении.       Сейчас опустошение флакона, что он берег до вечера, было последним, что можно было принимать сегодня. Малфой надеялся, что сможет этим хоть отчасти избавиться от засевшего в груди беспокойства.       Его возбудителем было то, что задевало уже полдня — Гарри за доли секунды понял, что. В левой руке Драко засел неумолимый зуд, плавно усиливающийся к наступлению темноты. Предплечье сейчас то и дело опаляло жаром, хотя Малфой его не касался, напротив, стараясь избегать сосредоточения на предмете волнений.       Вопреки его надеждам, принятие зелья не посодействовало избавлению от проблемы. Если раньше Малфой её побаивался, теперь, после понимания, что снадобье не убрало то, что ему казалось ненастоящим, эмоция смешалась с прокравшимся в пустоту раздражением. Драко, преодолевая боязнь, рывком закатил рукав помятой рубашки, оголяя предплечье. Его передёрнуло от вставшей перед глазами картины.       То, чего он втайне страшился, что мельтешило где-то на фоне, обернулось реальностью. Малфоя передёрнуло от вида почерневшей метки. Стоило её оголить, как кожу начало откровенно жечь — так, словно каждый атом проявившейся черноты протыкала отдельная иголка. Драко замер в исступлении, пробившем стену здравости и поведшем поток навязчивых предположений, что и почему сейчас происходит.       Его словно бы вновь призывали, как в самые ужасные в его жизни времена. Тёмного Лорда больше не существовало, так что же иначе, кто?.. Он не мог возродиться вновь, не мог появиться вот так, среди случайного дня, так что еще могло произойти?! Ужасная печать на руке не должна была чернеть, не должна была жечь так сильно, как сейчас… Так с чего бы вдруг эта боль?!..       Малфой схватил палочку — чисто автоматически, как способ защиты от неизвестного. Он с силой сжал обе руки — терпеть жжение в левой было невыносимо, на неё словно беспрерывно лили кипяток, а может, и расплавленный металл. Что-то под меткой словно желало выбраться, прорваться сквозь кожу, что-то копошилось меж костей, проползало, разрывая сцепленные меж собой мышцы, путая вены.       Драко со сдавленным стоном всмотрелся в метку, отрывая взгляд от комнаты, в образе которой словно надеялся высмотреть какую-то засаду. Поттер почувствовал тошноту, когда вместе с Малфоем пригляделся к источнику боли.       Изображение змеи, ползущей сквозь череп, шевельнулось — под кожей впрямь что-то ползло, перебивало пульсацию вен, усилившуюся в разы из-за подскочившего адреналина, вынуждающего биение сердца ускориться!..       Движение было резкое — Малфой не успел задуматься. Страх захватил естество, колющая жгучая боль сковала почти всю руку, подбираясь к плечу, всплеск паники и палочка в руке сделали непоправимое. Он не успел подумать — просто направил…       Короткий поперечный взмах — из середины предплечья брызнула кровь. Гарри зажмурился — и зря.       Картина лишь приблизилась, отразившись на веках. Пунцовая жидкость сразу заструилась вниз по руке, а из середины длинной раны тонкой струйкой зафонтанировала особенно тёмного, винного оттенка кровь, пульсациями прорывающаяся на воздух. Жжение исчезло, прежде чёрная, посеревшая метка из естественного сероватого оттенка пришла к пугающе-алой, текущей без остановки липкой красноте.       Драко, тут же опомнившись, отбросил правую руку, на выдохе громко ругнувшись. Сова из смоляной клетки глухо ухнула. Ладони задрожали — перерезал лучевую артерию. Магия по внутреннему импульсивному велению прорвала кожу, дойдя до самой мышцы и вен. Малфой судорожно попытался зажать идущую вверх струю, капли из которой уже попадали на пол, но пальцы совсем не слушались и не желали находить вскрытый залитый красным жгут.       Отчаявшись, он одёрнул рукав рубашки, единым судорожным движением сжав всю рану. Все знания о колдомедицине в нужный момент улетучились, Драко понял, что в таком состоянии, в полутьме своей комнаты едва ли сможет что-либо сделать.       Он задержал струение спадавшей на пол крови, ни о чем не думая пулей помчался на соседний нижний этаж, молясь никого не встретить по пути. Пропитавшаяся ткань отпустила каплю алого молока в момент, когда Малфой склонился над мраморной раковиной, с трудом запершись. Весь рукав от самого локтя принял кровавый оттенок, по краю манжеты струились мелкие капельки, спадающие в раковину. Драко, унимая дрожь и страх, поднял палочку — и остановился, когда его потянуло на тошноту при виде серебристого крана в форме змеиной пасти.       Почему змеи?! Почему здесь, почему сейчас?!.. Точно такая, как ему показалось, ползла недавно под кожей…       Он рывком выдохнул, сбрасывая с руки погано прилегающую к ней ткань. Снова применять магию было слишком страшно, но тянуть было нельзя — Малфой знал, что у него осталось не больше пяти минут, что не преодолей он сейчас слабость и тошноту, всё так и закончится…       Он силой выпрямился, высмотрел среди текущей синхронно пульсациям крови нужное место, и сжал палочку, чтобы изгнать дрожь в руках. Минута — долгая, напряжённая, выматывающая, высасывающая все силы с потерей пунцовой телесной жидкости… Драко с невообразимым трудом заставил рассечённую артерию закрыться и дать ему еще времени, которое тратить зазря всё равно было недопустимо…       Еще немного — осталось всего несколько…       — Ву́лнера Санэ́нтур… — губы шевелились с трудом, язык заплетался, с трудом ударяясь о десна и произнося словесные формулы — без них было нельзя, нельзя было рисковать, применяя невербальные, когда его сознание и ум еще не пришли в норму.       Пожалуйста, совсем чуть-чуть…       — Ву́лнера Санунтр-… Ву́лнера Санэ́нтур!..       Чувствуя, как кровь перестаёт течь, Малфой выдохнул в воздух облегчение. Слишком расслабившись, он пошатнулся. Выпустив палочку в испачканную багровостью раковину и слабо опершись о ванную, он медленно сполз на пол, спиной прислонившись к холодному мрамору.       Драко сразу же закрыл глаза, не желая видеть держащих края ванной змей. Недолгое время — и чувства всякого осязания вернулись к нему. В воздухе стоял отдушкой свинцовый запах, на руке лежала пропитанная его источником ткань. Малфой с хриплым выдохом бессилия стащил рубашку, освобождаясь от неё через воротник, не расстегнув нижние пуговицы.       Быстро сохнущая, кровь связала его руку противной красящей липкостью, но сил, чтобы встать и вымыться не было. Место раны еще ощутимо саднило, теперь чем-то противно-нудящим, протяжным и тупым, но вместе с этим глубоким, словно внутри мышцы и вены еще не оправились, еще не до конца срослись, будучи соединёнными слишком слабо и поспешно… Драко бездумно швырнул рубашку в корзину с грязным бельём, лишь после догадавшись засунуть её поглубже.       Оправиться от произошедшего было безумно тяжело. Только что его впрямь чуть не убило что-то, вызванное проклятием… Только что он понял, насколько на самом деле его мир хрупок. Насколько прозрачным и беззащитным делает его вечное пребывание в комнате, сущность в её углу, зашторенные окна, отсутствие режима, мрачные увесившие комнату рисунки, и то, как он полагается на зелье… Подумать только, что, сразу же затем, как он выпил порцию снадобья, его без труда поразило нечто, благодаря чему он мог легко погибнуть. Была ли то впрямь попытка его убить или же простое предупреждение, напоминание о его перед проклятьем никчёмности — Драко приложил все силы к тому, чтобы об этом не думать.       Он уже не хотел так быстро покидать ванную, отмывать пол, раковину, палочку и себя самого от крови, не хотел так быстро приходить в себя. Всё для того, чтобы не возвращаться в комнату, поистине ставшую подобной клетке. В комнату, где его ждало оставленное там пятно, наверняка так же противно пахнущее, липкое и бесформенное, как-то самое Нечто в углу напротив кровати.       Он не хотел на неё ложиться… Не хотел касаться смятых простыней, продавленной подушки, холодного тяжёлого одеяла. Не хотел касаться пустой запылённой постели, напоминающей о мучительности бессонницы. Он не хотел ступать ногами на холодный неприбранный пол, не хотел садиться за шаткий стол, включать старую пыльную лампу над тумбочкой, не хотел видеть противного мертвенно-зелёного света, касаться бутыльков с шероховатыми жёлтыми этикетками, держать в руках огромных хлипких серых газет, не хотел контактировать ни с чем из ставшей ему тюрьмой спальни… Не хотел более видеть и слышать кого-то хоть каплю живого, как укутавшуюся в смолу сову, которая в атмосфере полной безысходности начала ему надоедать. Не хотел отодвигать тяжёлые, свисающие до пола шторы, чтобы глядеть в окно, где столько света, столько беззаботных, не обременённых схождением с ума людей, людей свободных, быть может, даже счастливых…       Он не хотел видеть никого из этих людей, когда всё, с чем он мог взаимодействовать — голос или образ отца, порой продолжающий ему являться в виде галлюцинаций. Он всегда находил, как сделать хуже. Всегда находил слова, даже если Драко становился глух к какой-то теме, легко мог начать добивать по-новому. Всегда мог прижать, придавить и заставить обмякнуть в бездействии, ведь именно оно было тем, что Малфой привык делать, находясь под давлением отца. Даже если сейчас это были просто галлюцинации — они были столь реальны, что и с ними это срабатывало.       Ведь если Драко не может ничем угодить, ничего сделать правильно и достойно, правильно — зачем вообще что-то делать? Зачем вообще проявляться как человек, зачем усердствовать или за что-то браться?.. Пора было давно понять, что угодить засевшему внутри образу невозможно. Пора было давно выбросить его, а не снова и снова пытаться что-то доказать во вред себе. Ведь это впрямь было невозможно, что бы он ни делал…       Пока вечер плавно перетекал в ночь, Драко снова плакал. Кровь на руке ссохлась, превратилась в пятнистую, неровную по окрасу бордовую корку, со слипшимися в её реке волосками и задохнувшимися порами. Кончики пальцев Малфоя, порой цепляющегося за левое предплечье, где Чёрная метка была запечатана багровым цветом, окрасились в подобный последнему оттенок, забившийся даже под ногти обеих его рук…       Малфой, касаясь лица, чтобы вытереть слезы, частично размазал по нему запах густого тошнотворного металла. Безысходность поглотила его, когда он наконец поднялся на ноги.       Когда включил воду, смотря на змею, которую также успел запятнать алым, когда топил в воде этот цвет, при смешении с прозрачной жидкостью красящий её в нечто мутно-коричневое… Его съедала та беспомощность, что когда-то была самым большим его страхом.       Сейчас тех скопилось так много, что Драко даже не знал, какой из всех приведёт к его окончательной смерти — моральной, физической, от своих рук или чужих, от того, что пожрёт изнутри или загложит снаружи…       Мерный звук течения воды топил наблюдающего за этим Поттера в такой же пустой эмоции. В той, которая была подобна его собственной, но была на порядок хуже, глубже, губительней в контексте того, как Малфой во всем запутался, как потерялся во мраке, убеждённый, что больше ни один крохотный огонёк не увидит и не достанет.       Что больше ничто и никогда не прервёт его пути к гибели.

***

      Раньше в худшие дни Малфой мог выпить вина в изъятой из кухни давно открытой бутылки. Раньше он мог перебираться в гостиную, чтобы хотя бы поспать. Теперь он предпочитал этого не делать — толку было не много, ведь даже там часто чудилось что-то вроде крыс, а рисков было на порядок больше, чем пользы. К тому же, даже ночью переходить в другую комнату Драко не хотелось. Он слишком привык ворочаться на кровати, вид которой днём ненавидел…       Так было и в ту ночь. Только сейчас он не пытался слишком сильно вертеться — лишь рассматривал растекающееся нефтью по углу нечто напротив, задумываясь над тем, как-то умудрялось быть чернее самой непроглядной тьмы. Даже в ней было видно, как очертания сущности расползаются по соседствующим с её углом стенам — кажется, в таком темпе она бы могла добраться до Малфоя…       Несмотря на то, с каким нейтральным интересом Драко рассматривал мрак в углу, всё равно от его вида мутило. Каждый раз при виде этой черноты его тошнило, с того дня, когда он был вынужден сказать Поттеру то самое «Нет». Малфой чувствовал, что забирало его в себя, изнутри продолжало медленно опутывать влажными паутинистыми нитями, затягивать в свой склизкий и холодный, могильный мрак.       Это больше не внушало столь чёткого страха, как раньше — но это не значило что-то хорошее. Ныне разрушение лишь было гораздо менее поверхностным. Драко встал с кровати, со вздохом нащупывая в темноте лежащий на полу рядом блокнот. Он помнил, что на листе, где тот был раскрыт, была им заготовлена бессмысленная надпись «Не смотри».       Он знал, что ничего не получится, он пробовал перекрывать тьму в углу своими рисунками не раз — какими бы они не были, всё оборачивалось безрезультатно. Тогда он просто отправлял их левитацией, чтобы прикрепить к стене, но сейчас…       Он лишь коснулся вырванного листа палочкой. Вслепую отправился навстречу мраку в углу, может, бессознательно надеясь, что тот хотя бы поёжится от его прямого приближения… Тот, разумеется, был неподвижен.       Малфой не собирался останавливаться — даже если что-то случится, что может быть хуже того положения, в котором он сейчас? Раньше он боялся касаться смолистого нечта цвета нефти, но, кажется, больше в этом не было смысла. Хотя Гарри, еще отчасти пребывающего в здравом уме, подобная перспектива не привлекала…       И все же здесь он был никем и не решал ничего. Драко ощупью прошёл к углу — тот выделялся как раз благодаря мраку, и лишь хорошо привыкшим к темноте взором он мог разглядеть синеватый светлый прямоугольник вырванной страницы. Он встал на носки — протянул руку к самому лицу сущности, и…       Поттер судорожно вздохнул, выпрямившись.       Ничего страшного не произошло. Малфой почувствовал иллюзорную вязкость и безумную холодность увешанного темными нитями существа, но не более. Рука потонула в могильном холоде, и Драко, с трудом миновав его, дотянулся до стены, куда прикрепил лист, что так и не увидел. Что касаясь самому, что отправляя волшебством — тут разницы не было.       Мрак побеждал что угодно. Малфой лениво вытянул предплечье. Так же слабо он отряхнул оставшиеся там потеки темноты, отходя обратно к кровати и тоскливо оглядывая яркие рисунки, которыми когда-то надеялся улучшить обстановку, сейчас пожираемые расползавшейся темнотой.       Взгляд вперился в один конкретный, и в Гарри синхронно с Драко вспышкой пронёсся еще один фрагмент памяти. Поттер помнил этот рисунок, поскольку именно его когда-то нашёл забытым под тумбочкой, но Малфой знал и историю его возникновения.       В моменты скуки он порой пытался подружиться с мраком — не то чтобы всерьёз, просто будто дурачась, разгоняя внушаемую пустоту. В один из таких периодов Драко в своём корявом стиле вывел на бумаге точный портрет мрачной фигуры. Когда Гарри сам наблюдал за этим, ему казалось невероятным, что Малфой способен делать такое с тем, что разрушило его, что он так ненавидел и чего в прошлом столь явно боялся. Но логика слизеринца была фундаментально другой.       У него не было более никого, с кем он мог находиться в этой комнате, из которой почти не казался наружу. Общество отца было в десять раз хуже молчания тьмы, которая хоть и также уничтожала его, но делала это мерно, плавно и ненавязчиво, не заставляя вдаваться в прошлое, и испытывать слишком много острой и краткой боли.       В день изображения портрета жуткого создания он рассудил чем-то, что вышло за рамки понимания Поттера. Малфой решил, что его мрачный обрывистый стиль как нельзя кстати подойдёт для изображения именно его. Как нельзя кстати придётся и самой тьме — если та вообще способна хоть на какие-то эмоции, что, впрочем, было не слишком вероятно. Поняв, что Драко в её власти, что он никуда не денется, никуда не уйдёт от её компании и не будет иметь её с кем-то другим, она просто мирно встала в углу, почти что скромно прижимаясь своим горбом к потолку…       Малфой отвёл взгляд от памятного творения, нащупывая край тумбочки и беря первый попавшийся наполненный бутылёк. Ему нужно было хоть немного поспать — или хотя бы разбавить своё существование более ясными и менее спутанными мыслями, нежели обычно… Благо, на это снадобье всё еще было отчасти способно…       Гарри в очередной раз, поддаваясь тоске, устроился на полу, закрыв глаза. Он уже тогда безумно устал от всего. Зато в моменты ночных галлюцинаций хотя бы мог ничего не видеть…

***

      Поттер не запомнил каждой детали из сложившейся передним картины — это было просто невозможно в сложившихся обстоятельствах.       Если бы фрагменты памяти представали в виде отдельных ясных кусочков, подобно паззлу, было бы гораздо легче, однако это было неосуществимо. На воспоминания нельзя было смотреть со стороны, из разу в раз обрабатывать их своим мнением становилось сложнее, ведь тьма вокруг постепенно сгущалась, а Гарри постепенно всё больше и больше уставал.       Он просто не мог всё запомнить, когда мысли то и дело перебивались чужими навязанными эмоциями, различными проявлениями проклятия или же просто омрачались общим фоном чувств Малфоя. Поттеру оставалось лишь постепенно складывать образ того, что перед ним предстало, а это было сложно из-за отсутствия малейших перерывов.       Всё, в этом случае оставалось — ловить моменты, когда факт нахождения в чужой памяти оказывал на него наименьшее влияние. Да и те он впоследствии больше тратил на отдых, нежели на какие-то свои рассуждения. Он знал, что в реальности время тычет быстрее — если здесь миновала почти неделя, в настоящем времени это равнялось всего одному дню.       Не то чтобы Гарри это утешало. Не то чтобы в этом был смысл, когда ощущал он всё в рамках воспоминаний, когда постепенно истощался непрекращающейся нагрузкой малфоевских чувств и их непрерывным течением в мире, где даже при смыкании глаз редко можно было увидеть утешительную, не давящую на голову темноту.       Но даже находясь во мраке Поттер по-прежнему не жалел о том, что плывёт пускай по очень длинному, но не бесконечному пути. Он не жалел, что выбрал преодолевать этот путь. Благодаря ему он теперь мог не лишь спасти Драко, но и понять его — лучше, чем когда-либо…       Самым мрачным явился ему период, где Малфой довершал своё пребывание на Гриммо. Казалось, вечность он сопровождал Драко в его одиноком существовании за счёт почти постоянного присутствия вязкой пустоты, собравшейся в горбатый вытянутый образ. Всё больше от этого образа передавалось слизеринцу…       Поттер знал от Кикимера, сколь редко Драко в то время покидал собственную комнату, однако было хуже стоять на его месте, чем мучиться в непонимании, почему Малфой так поступает, как это было в прошлом. Ощущение безысходности пытало всеобъятностью каждый раз, как Гарри видел клетку из четырёх стен — словно его, как беззащитного мышонка, закрыли в коробке.       Время в ней текло так долго, мучительно, растягивалось как свисающие с темной фигуры путы, свившиеся в вызывающий тошноту горбатый неестественно-удлинённый образ. Не помогали увлечения чужими сторонними занятиями — бессмысленное перечитывание книг, где Драко так и не удалось найти ответа, рисование или пересборка мольбертов, перекладывание из места на место старых томов…       В результате последнего Малфой собрал личный фолиант осведомлённости о безвыходности своей ситуации. Та информация, которую он ранее особенно часто пересматривал, уместилась среди страниц одной книги — той самой, где шлось о ритуалах, и о происхождения которой Драко по-прежнему не знал. В неё Малфой вложил старые копии листов тома о редких цветах и страниц справочника о магических недугах. На месте вырванных страниц было гораздо проще хранить то, к перечитыванию чего он возвращался, как к какой-то компульсии.       Поттеру были также хорошо знакомы именно эти копии листов, именно эта книга, в себе их собравшая и отданная Драко ему когда-то…       Да, был момент, где проклятие не смогло сделать точных расчётов — и этот момент являл собой эмоциональную выдержку Малфоя. Растекающееся нефтью по углам существо, иные галлюцинации, замкнутое пространство, тьма — и внутренняя, и царившая в комнате-клетке… Всё это давило слишком сильно. Всё это вновь постепенно погружало Драко в то, с чем он был слишком хорошо знаком — в неустойчивость.       Его позиция касаемо тайны пошатнулась, и если бы не это, Гарри едва ли бы сейчас наблюдал за всем. С Малфоем всё было в порядке в плане того, что было угодно проклятию. Но лишь до момента, когда он сталкивался с реальностью. До момента, как Поттер не начал спрашивать о крови на рубашке, о том, почему Драко замкнулся… До момента, как ему не явилась чужая боль, скрытая за напоминающей его собственной пустоту.       До момента, когда Гарри ворвался к нему в комнату за несколько часов до отъезда и вывалил беспокоящее в душе самого Малфоя — как бы этот факт не старались скрыть, замазать и утаить под толщей тьмы галлюцинации, голоса в голове и постоянная внутренняя сдавленность и зажатость.       Брошенная Поттеру книга с нужными страницами стала тем, что могло всё разрушить. Уже сформировавшиеся убеждения Драко схватили его с новой силой. Тьма сжала сильнее прежнего, как говоря — ни шагу в сторону намеченного пути. Как говоря:       Уходи прочь. Убирайся, как и планировал. Умри и похорони тайну с собой.       Но как бы чётко и требовательно ни звучало это, какой бы непробиваемой ни казалась установка, каким бы непроглядным ни был мрак…       В Малфое осталось наивное желание, чтобы его кто-то слышал. Это было тем, что проклятие зря оставило незамеченным. Оно разрушило созданную иллюзию того, что рядом с Гарри Драко находится в безопасности, но не потрудилось тронуть то, что от него не зависело.       От него не зависело поселенное гриффиндорцем в Малфоя понимание того, что кто-то еще может хотеть быть рядом. Что кто-то может не злиться на каждую мелочь, может принять его, поддержать, дать опереться о своё плечо… Что этот кто-то не находится в беспамятстве, как его мать, что он совсем рядом, что он, кажется, всё еще хочет его слышать…       Всё еще хочет слышать объяснение, почему Драко вдруг утонул во тьме. Хочет слышать настолько, что выслушает что угодно и как угодно… Даже если это будет переданная книга с копиями страниц — Поттер найдёт там всё, что нужно, всё, что сможет ему что-то пояснить.       Свет Гарри исчез, пламя свечи угасло, но память о той нельзя было искоренить, и с этим проклятие не могло поделать совершенно ничего.       Даже если Поттер, как и Малфой, был измотан сгустившейся безысходностью, это он понял точно. Понял, что тот самый день, когда Гарри поддержал Драко после его срыва, породил не только мнение, что нахождение Поттера рядом способно изгонять «приступы». Он заложил что-то более глубокое, не зависящее от того, что эти самые «приступы» порождало.       Это дало толчок к тому, чтобы довериться Поттеру, когда тот вдруг захотел помочь — даже если Малфой считал, что выхода не было. Это дало толчок к тому, чтобы пустить Гарри в Мэнор, спальню Нарциссы, а после и семейный отдел библиотеки. Отдел, где хранилось то, что проклятие всё же могло использовать как идущее в противовес поддержке Гарри орудие.       Драко совсем забыл об этом. Да и Поттер, что таить, тоже. Они оба плохо помнили день, когда на Малфоя в полнолуние навалилось сразу несколько галлюцинаций, когда он впервые услышал в ушах голос отца, когда…       Когда Нарцисса передала ему книгу, наличие которой для Драко могло значить лишь одно. То, что его старания всё скрыть с самого начала обратились крахом, что мать всё узнала, что с ней произошло то, чего Малфой больше всего боялся. Что её беспамятство затянулось до самого начала выздоровления, произошло по его вине. Просто потому, что он не смог выполнить запланированного и ошибся еще в самом начале…       В тот день это было неосознанно заморожено самим Драко, ведь тогда его психика еще не была столь искалечена. Ведь тогда какая-то его часть поняла, что осознание Малфоем значения всей ситуации непременно приведёт к его разрушению. К разрушению той крепости, что он выстроил вокруг себя, и что олицетворяла всю ту стойкость, которую он должен был проявить.       Первым, что затронуло этот нерушимый до кульминации камень, стала трещинка, пущенная по состоявшейся установке, что Драко нужно идти до конца. Что Драко нужно непременно всё вынести. Что нужно справиться с проклятием в одиночестве. Что об этом никто не должен знать. Что это будет значить, что он достаточно силен, чтобы доказать что-то засевшему в бессознательном образу отца. Что если он не сможет — всё отрицание своей мнимой ничтожности, бесполезности, слабости падёт окончательно. Что больше никто и никогда его чувства достоинства не подымет, что его никто даже не коснётся, что оно растопчется в пыль.       Трещинкой было добровольное раскрытие тайны Поттеру. Поддавшись чувству, он сам стал разрушать то, что так старательно воздвигал ради ясной только ему самому цели. Лёд, покрывший готовую разрушиться без него крепость в ставший роковым день, тронулся.       Тронулся и разбился в дребезги вместе с бессмысленной постройкой, иллюзорной стойкостью, олицетворением всей его мотивации, всего его, способного жить.       Найденные в потайной комнате страницы из тома о ритуалах дали проклятию знак — и лёд исчез, обнажив ранее замороженную рану.       Что бы Малфой ни говорил, именно тогда он захотел умереть. Именно тогда понял, что ничего не стоит. Что всё то, что он пытался выстроить и достичь, в самом деле столь ничтожно, как считал отец. Что всё, что поддерживало его в минуты отчаяния, больше не может существовать…       Это было сложно описать, и легко было прочувствовать. Механику параллелей, построенных в голове Драко наполовину им самим, наполовину проклятием, было нелегко понять полностью, но легко было погрузиться в засасывающую пустоту, полную тупой фоновой боли.       Поттер эту пустоту постиг, как не мог постичь никто кроме его и Малфоя. Он утонул с ним, был обездвижен ею всё время, какое длились все дни и недели, когда Драко безропотно ждал, что Гарри поймёт отсутствие выхода, даже в дни, когда выход, казалось, маячил перед глазами.       В конце концов, каждый раз его перекрывала растянувшаяся в липкий, блестящий словно кровь образ тьма.