***
Чернильный демон был фундаментом, на котором держался Цикл. Без Чернильного демона время не перезапустится, и нить, некогда закручивавшаяся спиралью, выпрямится. Она поползет вперед, и жители студии вмиг обретут будущее. Демон хотел именно этого — чтобы нынешний Цикл продолжался. Того же, как ни странно, хотел и Уилсон. А она хотела, чтобы был еще один круг, на сей раз последний, и дальше — только светлое будущее. Без зла, страха перед тьмой и всепоглощающей тоски. Одри думала, что Бенди — или его тёмное воплощение, — поможет. Одри надеялась. Она верила. Ведь, когда ты окружен темнотой, вывести во свет может лишь мысль о солнце. Только он преследовал свои цели, она свои, а Уилсон — свои. И только дуре Одри приходила мысль о том, что можно было бы найти компромисс. Она поздно вспоминала, что никаких компромиссов априори быть не может: чернильный демон убивает потерянных пачками, Уилсон преследует её, сама же Одри на самом деле хочет домой, и желание спасти студию — лишь взращенное на почве первого. Перед походом к Уилсону Одри нарисовала чернильного демона. Черт знает, зачем: ей было нужно его нарисовать и отдать рисунок новонареченной Эллисон. Она рисовала его с вопросом, кружащим в голове, как вихрь: «Кто ты?». Она часто спрашивала демона. Он никогда не отвечал. Он, как было сказано ранее, хорошо хранил свои секреты. Совсем скоро один из таких секретов раскроется: это произойдет, когда все пойдет кувырком, и Одри проиграет — с треском и бесповоротно. Но Одри этого не знала. — И что мне делать с ним? — спросила Эллисон, недоумевая. — Не знаю. Допустим, вернёшь, если я выживу, — Одри пыталась пошутить, да только вышло вяло и даже жутко. Она не знала, зачем. Знала, для чего. Чтобы кусочек её личности хранился у кого-то, кто к ней хорошо относится. К тому же, такие же рисунки она отдала и остальным: возлюбленной достался комикс о том, как с точки зрения Одри выглядела битва у ящика с Четвёртой, Тому — повешенный потерянный. А Генри… — Вот, передай ему это, когда встретишь, — чуть не забыла Одри о подарке для Штейна и достала из сумки много раз сложенный листок тонкой бумаги. — Не раскрывай его, ясно? — И не думала, — Эллисон, кажется, обиделась. — Я что, по-твоему, на сплетницу похожа? Чернильный демон… Одри чувствовала, что скорые события без него не обойдутся. Это ощущение было похоже на духоту перед грозой. И она надеялась, что её не смоет ливнем и не ударит молния. Она выживет. Обязана. Ради тех, кого встретила, и тех, кого уже нет. Пожав Элисон руку и поблагодарив за все, Одри пошла прочь. Её глаза светились в темноте, ноги несли туда, куда нужно: она уже настолько привыкла к студии, что на автомате проходила мимо особо опасных коридоров, слыша треск над головой — меняла направление, ловя краем уха голоса потерянных — пряталась в шкаф и ждала, когда те пройдут мимо. Ей казалось, что студия проросла в ней и, как в самом начале, нашептывала свои тайны.***
Из глубокого сна её вывел шорох. Очутившись в темноте, контрастирующей с яркой ночью, которая во сне волшебно серебрилась и горела зелёными светлячками, скрипела ветвями и пела шелестом листьев, Одри поёжилась. Рубашка казалась особенно тесной, и стало трудно дышать, ведь собственная рука больно жала на грудь. От общей мглы оторвалась, как кусок слизи, тень, рогатая и когтистая, и подплыла к девушке. Ну вот ты и подошла к концу, моя дражайшая ученица, — Чернильный демон, сотрясающий мозг своим низким тембром, достойным монстра из сказки, ухмыльнулся. — И ты не скроешься от этих воспоминаний. Уж точно не от плохих. Одри скользнула языком по сухим губам. Красными глазами, окруженными темными кругами, она всматривалась в силуэт слепого демона, и думала, как вообще могла ему сочувствовать тогда, как могла надеяться… что все еще возможно изменить. Он наслаждался её мучениями. Он всячески тыкал острым когтем в её разбитое сердце, чтобы посмотреть, как она справится в следующий раз — продолжит плакать, жалея себя, или наконец смирится. В нём не было ничего человеческого. Он верил, что боль можно взять и принять. «Я ненавижу тебя. Господи, как я тебя ненавижу…». Не произноси его имя всуе, — демон издевательски улыбнулся. — И, как ни ненавидь, правду не исправишь и от правды же не уйдёшь. Поэтому тебе остаётся только смириться. Одри хотела броситься на него и содрать с него кожу. Хотела увидеть, каков он изнутри, как хрупки кости и бьется ли в груди сердце. Но она не могла пошевелиться. Лишь одно оставалось ей подвластно — собственное прошлое. И она ускользнула в него, вырвавшись из когтей демона…***
Малыш Бенди любил дергать девушку с ножом за волосы. Одри это забавляло, ведь её саму демоненок не трогал. Только если что-то нужно — он тормошил её за край брюк и яростно жестикулировал. А тут… Бенди просто не мог жить спокойно, пока не подойдет к спящей защитнице и не дернет за прядь коричневых волос, и не мог сидеть смирно на её шее, пока не натянет ей глаза на лоб. — Может, я ему не нравлюсь? — жаловалась девушка. — Наоборот, — сдерживала смех Одри. — Он от тебя без ума. Они делили обязанности: если Одри несёт Бенди на шее, то подруга — все его игрушки, и наоборот. Иногда, когда обе уставали, Одри пыталась объяснить Бенди, что он и сам может нести свои паровозик, мячик, плюшевого Бенди («Бенди-Ватные-Кишки») и гаечный ключ (никто так и не понял, зачем он ему, но однажды он запустил его девушке с ножом в лицо). И сегодня была её очередь нести Бенди, если тот уставал или отказывался идти своим ходом. Они провели в Городе Разбитых Мечт несколько тёмных дней: восполняли запасы и лечились после блужданий по смертельно опасным подземельям студии. Все это время Одри старалась не думать о том, кто она и какое занимает место в этом мире: она, существо из чернил и без души, такой же монстр, как демон, или нечто другое, нечто большее? Под свитером она хранила письмо и, надолго задумываясь о своей природе, перечитывала его. Но это не избавляло от сомнений. И сегодня, чувствуя, как трется письмо о живот, слыша, как идет сзади, повизгивая, подруга, которую Бенди дергал за волосы, она думала, как избавиться от навязчивых мыслей. Разве что увязнуть в рутине — то бишь, выживании и тренировках с «гентом». Одри смотрела вперед, на обветшалые, несчастного вида дома, на ни кем не охраняемые прилавки, пару машин, неизвестно как здесь оказавшихся. Нашла даже, — святое дерьмо! — публичный дом, соседствующий с притоном. Одри не хотелось знать ни как потерянные занимаются сексом, ни как и из чего готовят наркотики. Вернувшись в гостиницу, они первым делом стали разбирать покупки. Не понимая, откуда в чернильном мире столько яблок и какого черта она наполнила ими половины сумки, Одри достала бутылку с водой и попыталась каждое вымыть в миске, которую позаимствовала из мусорного бака несколькими днями ранее. Голод драл желудок, и хотелось съесть эти яблоки вот так — все и грязными. Но страх подхватить какую-нибудь гадость держал её в узде. — Серьезно? — девушка нашла под раскладушкой кастрюлю. — Ты все это время таскала её с собой?! — А что? — удивилась Одри её недовольству. — Теперь, когда у нас есть картошка и вода, мы можем что-нибудь сварить. Правда, Одри не знала что, да и зачем. Ей просто нравилось, как подруга закатывает глаза, и не важно — притворно или искренне, не понимая, за что ей такая подопечная. Ей нравился этот день, этот момент. Просто поход за покупками, возня со стремительно наглеющим чертенком, который позже надел кастрюлю на голову и поскользнулся на чехле от ножа, и бытовые перепалки. Приятно смотреть, как лезвием, убившим столько потерянных, чистят картошку, приятно рыться в мусоре в поисках не отсыревших досок, которые можно пустить на самодельную плиту. И приятно, перечитав то письмо, лечь спать без страшных снов.***
ХВАТИТ ПРЯТАТЬСЯ ОТ СТРАХА. ХВАТИТ ПРЯТАТЬСЯ ОТ БОЛИ. ХВАТИТ ПРЯТАТЬСЯ ОТ САМОЙ СЕБЯ, СОПЛИВАЯ СУКА. ТЫ ОДРИ ДРЮ, ДОЧЬ СВОЕГО ОТЦА, ТЫ ЗАБРАЛА ВСЕ, ЧТО У МЕНЯ МОГЛО БЫТЬ, И САМА ИСПОРТИЛА СВОЮ ЖИЗНЬ. ТЫ МОГЛА ПРОЖИТЬ ЕЁ, НЕ БОЯСЬ ОСУЖДЕНИЯ. ТЫ МОГЛА БЫ СМЕЛЕЕ И КРЕПЧЕ, НО ПРЕДПОЧЛА ГНИТЬ ЗДЕСЬ, УТОПАЯ В ВОСПОМИНАНИЯХ О ХОРОШЕМ И УБЕГАЯ ОТ ПЛОХОГО. ТЫ НИЧТОЖЕСТВО, И ЗА ЭТО Я УБЬЮ ТЕБЯ. Я УБЬЮ ТЕБЯ, УБЬЮ ВСЕХ ЭТИХ ЛЖИВЫХ ТВАРЕЙ, Я УБЬЮ ГЕНРИ, УБЬЮ ОРДЕН И СНОВА УБЬЮ ТЕБЯ, УБЬЮ, УБЬЮ, УБЬЮ, УБЬЮ…***
«Уилсон знает твое предназначение». Ничего он не знает, сказала себе Одри и начала спуск по крутой лестнице. «Гент» выскальзывал из её вспотевшей от напряжения ладони. Колено давало о себе знать при каждом шаге, и приходилось часто останавливаться. И в этих передышках Одри думала, правильно ли поступает, или пора поступить разумно, позвать друзей и пойти вместе с ними? Ведь там, внизу, её может ждать смерть. Она наступила в лужу странных чернил — они были яркими и совсем не вязались с общей цветовой палитрой. Как и красная душа, они будто были не отсюда. Одри еще долго смотрела на них, размазывала по подушечкам пальцев и нюхала. Раньше она никогда бы не подумала, что цвета могут так её удивлять. А теперь… её не удивлял целый мир из чернил, но вводил в ступор факт того, что в этом мире могут быть цвета. «Какие странные дела творятся!». Когда же она увидела циркулирующую по трубам радугу, Одри показалось, что сейчас её стошнит, как если бы её часами укачивало в машине. Глаза чуть не лопались от такого обилия цвета, воздух пропитался запахом машинного масла, чернил и красок. Но она шла. А что еще ей оставалось делать? — Одри, ты сделала это! Отлично! Заходи, нам много чего стоит обсудить. Но будь уверена, что готова, потому что оттуда, куда ты придёшь, пути назад нет, — скрипучий голос Уилсона за стеклом заставил дрожать: её имя, произнесённое его устами, вселяло панику, а сгорбленная спина и склоненная над столом с какими-то инструментами голова — ужас. Но она сделала шаг вперед, и металлические двери перед ней открылись. Она чувствовала себя, как мышь, угодившая в мышеловку. Глупая, глупая мышка. — Спасибо, что пришла, — зрячий глаз Уилсона сверкнул золотым огнём в тусклом свете. — Демон опасный враг. Чтобы его уничтожить, его нужно сбросить с престола, разгромить. Одри, застывшая на проходе, нервно сглотнула. — Многие месяцы я готовил нечто, что может сделать это, — продолжил Уилсон и поманил Одри за собой. Они шли к трубе, похожей на футуристическую версию лифта, только проржавевшего и сейчас больше смахивающего на консервную банку. — То, что изгонит демона и даст нам нового бога. Сильнее, могущественнее и… более контролируемого. Вместе, милая, мы можем создать оружие, которое заставит считаться с нами. Одри поняла, что зря не послушала друзей. Можно было идти всем вместе или вообще не идти. Можно было наплевать на свое любопытство, на дрянную доброту, которая неустанно повторяла: «А вдруг Уилсон все-таки говорит правду? Если существуют другие миры, если по студии бродит призрак Джоуи Дрю, почему не быть и живому Нейтану Арчу?». Но теперь… теперь Уилсон говорил об оружии вроде ядерного, об оружии, которое убьет чернильного демона, а значит — и мультяшного Бенди тоже. Эта чудовищная мысль словно разбудила её. — Давай я покажу тебе мое создание! Дверь «лифта» с лязгом отъехала, обнажая фактически пустую кабину. Единственное, что в ней стоило — это мольберт с холстом, на котором был изображен очаровательный пухлощекий морячок. Лазурно-голубое пятно служило фоном, с которым сливался такой же голубой чем-то недовольный краб. Сам морячок улыбался так, будто скрывал что-то и на его лице играл напоминающий пятнышки крови румянец. Он выглядел совсем не страшно. Но почему же сердце Одри так быстро забилось? Почему участилось дыхание? Она вспомнила его. Рисунок морячка Шипахоя с пустого стола, над которым еще горел свет. В тот самый день, когда Одри угодила в один лифт с Уилсоном, когда хотела всю ночь корпеть над кадрами для нового мультфильма про Бенди… — Разве он не превосходен? Простой, но элегантный. Настоящее искусство. Сильнее, чем кто либо, — она смотрела на Уилсона, в его желтые глаз, охваченный пожаром торжества. — Демон падет, и мы получим долгожданный мир. — Это может сработать, — прошептала она, лишь бы потянуть время. — Но выглядит рискованно. Как он будет работать? «БЕЖАТЬ, БЕЖАТЬ, БЕЖАТЬ!» — Мы же не хотим повторить ошибки Джоуи? — О нет, такого не будет. Все факторы должны быть идеальны. Правильный дизайн, наука… Вместо одной кабины появилась другая — точно пустая, только в стенах углубления, будто для… будто для… — …и правильная душа, — тихим, даже ласковым голосом докончил Уилсон, и из углублений в стенах вырвались кривые острые пилы. Она собиралась развернуться, чтобы ударить «гентом», но старик удивительно резво отреагировал и схватил её за пышные черные волосы. И тогда Одри поняла: сейчас он сделает то, что хотела Алиса Ангел.