Тройная доза красных чернил

      Рождественская ёлка не должна стоять посреди заброшенного нарисованного города, где вечная луна слабо освещает путь ночным странникам — обреченным людям, что, заразившись чернилами, не могли найти выход в реальный мир. Но она стояла здесь, пушистая, украшенная золотой гирляндой и золотой мишурой, и в её сиянии таяли тени и собирались вновь разбитые надежды и сломанные мечты. А под елкой — подарки в блеклых праздничных упаковках, но все равно же подарки. Большие, маленькие, легкие и тяжелые…       Падал снег — алмазная пыль, белая пудра, — осыпаясь ровным слоем на потрескавшийся от времени бетон. Он падал также и на крыши обшарпанных домов, и на прилавки, прикрытые навесом, и на брошенную машину. Снег искрился в звездном нежном сиянии. Снег был холодным и сладким на вкус.       Так не должно быть. Только оно есть, вот прямо здесь, перед глазами происходит.       Девушка с ножом ни капельки не удивилась елке в чернильном мире. Она просто улыбнулась, как никогда на памяти Одри не улыбалась, и в её глазах, как свечи, зажегся игривый детский огонек. Бенди хлопнул в ладоши, подпрыгнул, понесся к елке, но Одри преградила ему дорогу, выставив перед ним «гент».       — Это выглядит подозрительно, — сказала она. — И так тихо…       — И так спокойно, — продолжила её подруга. — И так волшебно. Одри, помнишь, что я рассказывала тебе о своем Рождестве?       Что у тебя в детстве никогда не было Рождества. Вам, детям приюта, жертвовали деньги на подарки, но эти деньги уходили на то, чтобы починить туалет, провести газ или оплатить аренду. У вас была искусственная ёлка и чертовски старые елочные игрушки. У вас была гирлянда, лапочки на которой давно перегорели. Взрослые помогали вам её наряжать также, как проводили ремонт и обучали математике, английскому языку и географии. Все это было рутиной. Без праздника. Без подарков. Без чуда.       — Я узнала, что Санты Клауса не существует, в тот же год, что очутилась в том богом забытом месте, — сказала она. — А мне тогда было четыре или пять.       — А ты помнишь хоть одно Рождество, проведённое со старшей сестрой? — спросила зачем-то Одри, уже зная ответ.       — Нет. Я нифига не помню из того времени.       Одри почувствовала, как сердце её сжимается. Узнав правду о своем происхождении и увидев ёлку в чернильном мире, она тотчас вспомнила едва ли ни каждое Рождество, проведённое с отцом. Вспомнила набор сладостей. Вспомнила карандаши. Вспомнила комикс про фантастическую четвёрку. Вспомнила заколку. Вспомнила каждый подарок, даже самый последний, до того, как все забыть — белое, будто свадебное, платье, которое старому Джоуи Дрю явно было не по карману.       Глаза налились слезами, и Одри отвернулась, чтобы незаметно вытереть лицо.       — Но… — продолжила девушка с ножом. — Я помню, как я праздновала в Ордене. У нас, знаешь, не то что свое Рождество или Новый Год, хотя близко к этому. Мы называем этот день Новым Оборотом, когда все Рыцари собираются, чтобы подвести некие итоги. Это редкое событие. Оно проводится не каждый год. Но когда время во всех мирах синхронизируется, и наступает Зима с большой буквы…       Одри смотрела на неё во все глаза и увидела, что девушка с ножом тоже плачет. И, не веря, что делает это, подошла к ней и взяла за плечи, как бы обнимая. Снег продолжал идти, и беззаботный малыш Бенди носился кругами, пытаясь поймать снежинки. Они наблюдали за ним, печальные и погруженные в свои воспоминания.       — Мы все собираемся в каком-нибудь замке, не важно в каком мире. Приносим еду, наряжаемся, смеемся, поем, танцуем. Веселимся, в общем. И забываем на то время о всех невзгодах.       Одри почувствовала, что рука подруги легла на её пальцы и сжала их. Одри ответила на это касание, едва заметным поглаживанием.       — Первый Новый Оборот мы посвятили своим погибшим. Их было столько, Одри, что в зале в кои-то веке можно было протолкнуться… и… — девушка закусила губу. — Это было чудесно. Чудесно, когда больно и пусто на душе, но все вокруг тебя находят в себе силы жить дальше. Даже те, кто потерял любимых людей, улыбались и дарили подарки друзьям. А значит, ты тоже можешь.       Она отстранилась и смело зашагала в сторону елки. Взяла маленький подарок, взвесила, потрясла. Затем повернулась к Одри и направилась к ней. Щеки Одри горели не то от холода, не то от смущения, когда она вручила ей красную коробочку, обернутую золотой лентой, и сказала:       — С Рождеством, видимо.       Это я должна была подарить ей подарок, подумала Одри. Но я стою здесь, не двигаясь, будто примерзшая серебристой коркой к этой дороге. Она взяла трясущимися руками достаточно тяжелую, при том маленькую коробку, не открывая при этом взгляда от девушки с ножом.       — Спасибо.       Они так долго смотрели друг на другам что не заметили Бенди, одиноко ковыряющего наст носков ботинка. Когда Одри и её подруга вспомнила о нём, Одри стыдливо покраснела, поставила подарок и подбежав к елке, выбрала коробку поменьше и полегче. Она помещалась в ладонь, но для улыбчивого коротышки Бенди — в самый раз.       — Вот, — Одри села на корточки, вручая подарок маленькому другу. — С Рождеством.       Только Бенди просто кивнул, вместо того, чтобы взять подарок, и тоже побежал к елке. Дальше Одри могла наблюдать, как он несёт некий предмет, завернутый в бело-голубую упаковку и завязанный зеленой лентой. Прежде чем вручить подарок, он поманил девушку с ножом пальцем. Она наклонилась, и тот уже по сложившейся традиции дёрнул её за волосы.       Одри улыбалась, пока смотрела на них. И улыбнулась шире, когда девушка коснулась рукой его макушки и погладила, а после стала распаковывать подарок.

***

      Девушке с ножом достался деревянный меч и она так ему радовалась, что Одри чуть не пищала от умиления. Наверное, отныне стоит её звать девушкой с мечом, еще подумала. Самой же Одри достался плюшевый мишка в красном колпаке Санты и табличкой на груди: «С Рождеством, Нью-Йорк!». Она прижимала его к себе, светясь от счастья, и готовая вот-вот взорваться от переполнявших её чувств. Бенди шел впереди них, путаясь в нитке от йо-йо и хрустя шоколадными драже, которые шли в комплекте. Он так счастливо улыбался и так смешно подпрыгивал!       Ах, если бы человек мог растаять, как кусочек льда, она бы уже была лужицей розовых чернил.       — Теперь нам никто не страшен, — усмехнулась Одри, когда её подруга прочертила круг над своей головой и взвыл вспоротый деревянным лезвием воздух.       — О да! Миледи, этим мечом я снесу голову каждому, кто сунется к вам с недобрыми намерениями!       Одри рассмеялась, убирая упавшую на лицо прядь за ухо и крепче перехватывая своего мишку. Бенди перестал улыбаться. Он высунул язык, надул щеки и сунул два пальца в рот, демонстрируя всем своим видом, как ему противны их нежности.       По дороге им встретился пьяный в стельку потерянный в натянутой на глаза рождественской шапке. Он лежал в снегу и напевал себе под нос «Blue Christmas» Элвиса Пресли. Одри стырила у него пустую бутылку, не зная зачем. В кабаре, расположившемся через два дома от гостиницы, гремела музыка. Вся улица сверкала, увешенная украшениями, а вперед блистала еще одна ёлка, на сей раз кончающаяся желтой звездой. Одри так и не поняла, почему все выглядит так сказочно и волшебно, как и кто за несколько минут нарядил город к празднику? Но это было не важно. Важно лишь то, что она сегодня не одна.       Она взобралась в их комнату с Бенди на шее, усадила его на раскладушку и часто задышала, хватаясь на горло. Подруга забралась следом, до ужаса довольная. В руке помимо меча она держала и три шапки. Одну она сразу нацепила на себя, другие две на рог Бенди и голову Одри.       — Ну теперь точно Рождество! — воскликнула она. — Ух, серьезно, осталось только ёлку украсить и…       — Она прямо за окном.       — Тогда украдем её.       Одри понравилась эта идея. Брать все, что плохо лежит и присваивать себе, было в её крови, вот только она не знала, каким образом высокую ёлку можно утащить и, более того, переместить сюда.

***

      Чертенок уже спал, когда девушки покинули его и отправились на прогулку. Ловко выскочив в окно, пройдя по карнизу и перебравшись пониже на чей-то балкон, скоро они ступили на скользкую, подмерзшую землю. Снег еще шел, такой магический, чарующий в чернильной темноте. Одри с упоением слушала истории подруги о Новом Обороте: о конкурсе перепевок великой песни великого барда, о рекорде выпитого за минуту алкоголя, о красивом медленном танце под музыку и, конечно, о ритуалах.       — У нас ведь у всех свои праздники, — говорила она. — У кого типичные Рождество и Новый Год, у кого — Зимний день, Зимний праздник и День Подарка Под Подушкой. У некоторых вообще такого нет. И в Новый Оборот мы пытаемся уместить все в одном, чтобы каждый остался доволен и каждый, абсолютно каждый, почувствовал дух праздника.       — Сколько ты застала Новых Оборотов?       — Два.       Она рассказала, как на последнем её впервые пригласили на танец, и Одри слушала, будто околдованная. Ей, оказалось, тоже нравятся представительницы женского пола, потому что в истории она радовалась, когда нравящаяся ей девушка позвала её вместе потанцевать. И говорила она с такой нежностью в голосе и с таким воодушевлением…       Одри не знала, что ощутила. Радость? Грусть? Ревность? Она представила себя с золотыми глазами и черной рукой, в белом платье, подаренном отцом, и кружащейся в танце с ней — девушкой ножом, её защитницей от Ордена Рыцарей. Подумала, что выглядела бы ужасно глупо, ведь она не воин и не часть их дружной семьи. Она им никто, да и девушке с ножом, получается, просто друг. Ведь все её мысли заняты той, другой…       — Она тебя ждёт? — спросила Одри.       — Мы повстречались около полугода, — сказала подруга. — Потом она меня бросила. Предпочла другую. Мы даже ничего не обсудили. Просто… вот так получилось.       Взгляд её карих глаз потемнел, и Одри мысленно врезала себе. Поэтому она решила сменить тему.       — А сестра тебе что-нибудь дарила?       — Конечно. Её подарок я всегда ношу с собой. Но тебе, извини, не покажу. Сама понимаешь, некоторые вещи только твои и видеть их должен только ты.       Одри понимала.       — Ну а ты? Как ты праздновала?       Одри замялась, не зная, как ответить. Воспоминания были светлыми, уютными. Два подарка исправно, один ей, другой отцу. Красивая ёлка. Запах запеченной курицы.       Она лишь один раз праздновала Рождество не дома. Это было в восьмом классе, когда она вместе с парой парней и девчонок похитили всю заначку шоколадного пудинга из школьной кухни, купили алкоголь (разумеется, это сделал самый высокий парень, выглядящий к тому моменту на все двадцать с хвостиком). Все кончилось тем, что её подруга переспала со своим одноклассником, пока Одри стояла в очередь в кустики, чтобы вывалить все содержимое желудка на свет божий. И, конечно, выволочкой и стыдом, когда она вернулась домой, где её уже ждал встревоженный отец.       Удивительно, но именно об этом моменте она зачем-то поведала подруге.       Они остановились у станции метро, под каменным навесом, украшенным зелеными венками с вкраплениями белых цветков омелы. Одри позволила себе увидеть в этом знак, но так испугалась, что предпочла вымести все мысли о своей любви, как сор из дома. Подруга тоже заметила омелу и уставилась на неё, о чем-то задумавшись. На их волосы медленно сыпался снег. Холодный ветер кусал кожу. Мимо пробежал странный потерянный, передвигающийся на четырех конечностях, с мешком подарков на спине. Видимо, местный Санта Клаус.       — Мой папа, — вдруг вспомнила Одри. — целовался под омелой. Он сказал, что свою первую жену встретил в начале декабря, и они очень быстро сблизились. Затем, прямо под Рождество, он поцеловал её. Через год они поженились. Через два года отец женился второй раз, потому что предыдущая женщина бросила его.       — Бедный мужик, — посочувствовала ему девушка с ножом. И тут же поинтересовалась: — А свою вторую жену он тоже целовал под омелой?       — Нет, кажется, они совсем не целовались. Между ними не было любви, — Одри нахмурилась. — Что о первой, что о второй он почти не рассказывал.       Они замолчали. Покосившись на белые цветочки, вплетенные в венки, девушка с ножом смущённо прокашлялась. Кажется, до неё дошло, как все это странно: разговоры о поцелуях, танцах, любви и Рождестве конкретно здесь и конкретно сейчас. Одри пыталась подавить вздох. Подруга была смущена, но никак не готова, к примеру, поцеловать её. Её замешательство, как соль на рану, заставили почувствовать боль в груди.       — Что-то случилось? — к ужасу Одри, она заметила грусть на её лице. Нужно лучше скрывать свои чувства. Иначе все всё будут о ней знать.       — Все в порядке, — Одри вымученно улыбнулась. — Пошли домой, что ли?..       Омела! Ну что за дела?       И, не успев сделать и шагу, Одри замерла — так снег сковывается льдом в особо сильный мороз и вся природа застывает под серебристым одеялом до самой весны. Она взяла себя за шкирку, пусть и не буквально, и встряхнула, как крысу. До выхода легендарной «Last Christmas» оставалось одиннадцать лет, но она услышала строчки из не написанной песни Джорджа Майкла, будто наяву.       «На прошлое Рождество ты отдала ей свое сердце, а на следующий день она вернула его. Ну ладно, не на следующий день, через полгода или когда там… Неужели ты не можешь отдать его кому-то другому? Кому-то более достойному? — и даже в мыслях произнесла это тихо и скромно: — Мне, например?».       — Ну пойдем, — кивнула подруга, огорченная, смущенная, уставшая. Наверное, думала о том, что рассказала ей Одри и о событиях своей собственной жизни. Что у неё было? Один подарок от сестры. И тяжелое детство, и разбитое сердце, и тело, на котором не осталось живого места из-за её работы. Осознав это, Одри обрела уверенность, твердую, как гора.       Она развернулась, чтобы уйти, и тогда Одри поймала её за рукав куртки, подтянулась и поцеловала девушку в щеку. Это было мягкое, быстрое касание губами холодной алой щеки, вызвавшее в груди настоящий шторм. Но вот Одри отстранилась от подруги, которая, как и она сама ранее, а также снег, скованный льдом, и природа по зиме, застыла.       — С-с Рождеством, — заикаясь, закрывая улыбку рукой, произнесла Одри. О господи боже, о Иисус Христос, о Ра, Один и Зевс, она это сделала! И она вся вспотела, будто сидела близко-близко к камину, и чуть не рассмеялась и не разревелась. Но ей удалось сдержать весь тот ураган, что бился в каждой жилке её тела.       — О, — девушка с ножом коснулась подушечками пальцев поцелованной щеки. — Это… я… то есть…       Одри хотела бы взять её руки в свои и сказать, что влюблена и хочет всегда быть рядом. Чтобы они дышали одним воздухом, целовались под омелой, смотрели друг на друга так, как Одри мечтала, чтобы девушка с ножом смотрела на неё. И чтобы с ними всегда, во все взлеты и падения, был маленький чертенок Бенди.       — И тебя с Рождеством, — прошептала девушка с ножом.       Она поцеловала её — холодными губами в холодную щеку, губами, словно созданными из шелка. Потом они исчезли с лица Одри, горящего, как поленья в огне. Счастье было в отражении карих глаз и улыбке. В этом миге, когда взгляд одной был сосредоточен на лице другой, и они соображали, что же только что произошло.       А потом обе рассмеялись и, взявшись за руки, направились прочь от омелы.       «С Рождеством…».