***
Одри очнулась в своей палате и подумала: «Как часто я стала просыпаться». Странные мысли. Особенно после того, как… Одри ничего не помнила. О чем она говорила с Артуром? Что он сделал с ней? Почему голова продолжает болеть и мысли словно сварились в собственном соку? Свет такой яркий… и стены, от которых он отскакивал, белые, как хорошая бумага… и постель холодная, ну прямо лед… мироощущение вернулось также резко, как пропало другое — ощущение собственного тела. Одри будто парила над собой, как воздушный шарик. Ну вот опять, — демон раздраженно вздохнул. — Либо истеричка, либо торчок, третьего не бывает, я правильно понял? Она попыталась зажать между большим и указательным пальцем пятно света на потолке и рассмотреть получше, но оно оказалось неосязаемым и ярким, так что скоро у девушки заболели глаза. «О чем я с ним говорила?». Не говорила, — поправил демон. — Ты вспоминала… Она опустила руку. Некой частью мозга удивилась, что свободна в движениях, и её руки и торс не обтягивает смирительная рубашка. Пальцы коснулись мягкого пола. Одри раскрыла слипшиеся, потрескавшиеся от жажды губы и закрыла глаза, пытаясь найти покой во сне. «Наверное, воспоминания были просто ужасными, раз мне теперь так плохо», — сказала она собеседнику. Но тот не ответил, погрузившись в свои мрачные тяжелые мысли. Одри вдруг подумала, что, вероятно, обещала нечто важное взамен на частичную свободу, и доктор Артур Хэрроу исполнил свою просьбу взамен на её. Она подумала об этом и провалилась в сновидение, где спутались настоящее и прошлое и где она вкалывала себе тройную дозу красных чернил. Красных, как душа, как кровь под ногами. Где Генри был её заботливым отцом, а не какой-то там Джоуи Дрю, для которого девочка была не более чем экспериментом. Где её любили и уважали, и Одри была абсолютно нормальной… — Говорите дальше, мисс Штейн. — Было страшно… но на некоторое время наступило спокойствие. — Говорите, я рядом, все это уже позади, говорите… Она вспомнила, как её мозг прожгло насквозь, и нестерпимая, дикая боль заставила гореть каждую жилу этого хрупкого человеческого тела. Глаза слезились, вены под красной от напряжения кожей вздувались, и внутри словно рос пузырь огненно-горячего гноя…***
Одри не знала, когда и где проснулась, знала лишь то, что время остановилось, как жизнь комара в застывшей янтаре. Одри оказалась возле пропасти, больше напоминающей разлом в полу, уходящий далеко-далеко вниз. Мраморный пол под ней был весь в трещинах и грубо обрывался у самого края. Одри огляделась, сделала шаг вперед, заглянула в бездну. Под нею также обрывались лестницы, комнаты, коридоры, и все усыпано штукатуркой, обрезано, обрезано кривым кинжалом или молнией неведомых масштабов. Она развернулась лицом к неизвестности. Это была белая комната с золотыми штукатурками и серебряными, не побеспокоенными пылью стеклянными светильниками, в которых горел так, будто его зажгли только что, рыжий огонь. В центре стоял столик с двумя чашками, дымящимся чайником и блюдцами, на которых ещё стояли печенья, на вид — аппетитные, свежеиспеченные. Задрала голову кверху. Даже крыша была разрезана, и в образовавшейся бреши виднелся лоскут нежно-персикового неба. Если она попала в Рай, то она была разочарована и в то же время взбудоражена. Ведь Рай это облака, ангелы с нимбами, фонтаны с кристально-чистой водой и прочими благами. А это… Одри даже не знала, что это. Наверное, какой-то замок. Вот, в окне виднеется башня с остроугольной крышей из черной черепицы, да и не могло бы какое-нибудь другое здание быть столь огромным и так странно обставленным. Ну, она хотя бы попыталась. Она боролась до последнего вздоха, как и её друзья. Как Фриск, которую она больше никогда не увидит… эта мысль оставила на сердце рану, как от того же ножа, и Одри упала на колени и закрыла рот рукой, чтобы не расплакаться в голос. Интересно, как она умерла? А как умер Большой Стив, этот глупенький, но замечательный здоровяк, с которым они никогда не говорили, но который пришел, упал и встал, когда, казалось бы, битва была проиграна? А Элисон и Том? Что с ними? Им было страшно, когда они бежали встречать смерть с оружием в руках, жалели ли они, что встретили Одри? «Фриск…». Замок ответил на её боль молчанием. — Вовремя я, — услышала Одри чей-то голос и резко вскочила. Испуганно оглянулась — и увидела перед собой женщину в плаще. — Ещё бы секунда, и не успела бы забрать тебя сюда… Фигура в темно-зеленом плаще и с женским насмешливым голосом стояла в метре от неё. В тени капюшона невозможно было разглядеть её лица, но создавалось впечатление, что оно совсем юное. Поймав на себе заинтересованный взгляд, незнакомка склонила голову к плечу. — Что-то ты не похожа на убийцу, — сказала она. — Хотя жестокости, как я погляжу, в тебе много. — Кто ты? — прошептала Одри. Капюшон слетел с её головы, и ореол пышных темных волос покрылся бликами огня от светильников. Это была девушка с узкими чертами лица, белой кожей и веселыми глазами цвета обсидиана. Озорная улыбка на бледных розовых губах и морщинки, возникшие в уголках рта, могли бы быть заразными и в иной раз показались бы Одри очень симпатичными. — Наверное, ты уже поняла, что все неважно, — произнесла незнакомка. — Так вот, и мое имя тоже неважно для этой истории. — Все неважно. Все всегда неважно. Но почему? — этот вопрос беспокоил её с самого начала путешествия, и вот, оказавшись в конце, захотелось наконец узнать ответ. Почему не имеют смысла ни имена, ни чувства, ни правда? Ох, Одри даже не замечала, что продолжает плакать, скорбя по любимым, своей жизни и выскользнувшей из рук победе. Слезы сияли, как цельные изумруды, катясь по пунцовым щекам. — Не знаю, — призналась девушка. — Наверное, потому что все мы живем в своего рода цикле, в котором что-то кончается и что-то начинается. Ты можешь вернуть родного человека из мертвых или нет, и тогда тебе останется только смириться, — свет в её глазах погас. Она подошла к Одри, что продолжала стоять над бездной, и сказала: — Времени у нас немного, хотя время в нашем случае, конечно, понятие крайне специфическое. Но ты не мертва. Потому что твой путь… твой путь не окончен. Одри перестала дрожать, и слезы как будто застыли. Надежда, слабая, как истощенная птица, снова затрепыхалась в грудной клетке. — Ты хочешь сказать… — Я выдрала тебя из того отрезка, где закончился старое время Цикла, но ещё не началось новое. Мы как бы зависли. А Цикл после финала и до перезагрузки — вот как этот раскол. — Так мне удалось… показать демону «Конец». Она была так поражена сказанным, что не сразу придумала, как ответить. Она, Одри Дрю, простая художница из «Archgate films», победила зло, годами терроризировавшее студию… Она спасла всех. Она выполнила свое предназначение. И теперь она может вернуться домой. Но не одна. Она может вернуться с девушкой с ножом. Это звучало невозможно. Нереально. Фантастически. — Верно. И теперь, — незнакомка взяла Одри за плечи. — Я попрошу кое-что у тебя, а ты будешь в полном праве попросить что-нибудь у меня. Затем ты вернёшься в свое время, и, надеюсь, мы больше никогда не встретимся. Одри часто закивала. — К-конечно! На лице девушки снова появилась та красивая улыбка. Но в этот раз — печальная. — Обещай мне, что, когда пробьёт час, ты выберешь пощаду, — сказала она. — Пощаду? Когда пробьёт час? — что-то её слова совсем сбили с толку, и Одри отшатнулась. — Я не очень-то понимаю, к чему ты клонишь. Эта таинственная грустная улыбка сказала бы больше, умей Одри видеть вещи такими, какие они есть. — Я знаю, — вместо ответа произнесла незнакомка. — Причиняя демону боль, ненавидя его всей душой, ты проявляла жестокость. Но также легко при ином раскладе ты могла бы проявить к нему милосердие. Потому что нет «или, или». Есть выборы, и выборов бывает сотни на одну секунду, и эти выборы порождают новые ветви времени, новые параллели. Одри нахмурилась. Она поняла, к чему та клонит. Вероятно, в будущем ей предстоит сделать такой же выбор, только не тот, которого все от неё ожидают. Она должна пощадить своего врага. Врага, к которому её вела судьба. Но смогла бы Одри стать добрее к Чернильному Демону? Можно ли его понять, простить, полюбить, в конце концов? «А ведь ты его уже любишь. Ту маленькую и беззащитную его часть». — Хорошо, — согласилась Одри. — Я сделаю, как ты просишь. — Отлично, — лицо девушки оставалось непроницаемым, неподвижным. Как будто виноватым и торжествующим. Вела ли она Одри в ловушку или выводила из темного леса, в котором без важного совета сгинула бы? Она не знала ответа. Может, никто не знал. — А ты бы что хотела, Одри Дрю? И она ответила. Давно готовый ответ слетел с её уст…***
Крик демона. Желтый свет. Треск горящей кинопленки. Жажда мести, боевые вопли. Обещания убить, разорвать на куски, низвести до атомов. Осколки — осколки жизней всех, кто был тогда в зале. А потом Одри поднялась на холодном, пыльном полу.***
— Говорите дальше, мисс Штейн. — Было страшно… но на некоторое время наступило спокойствие. — Говорите, я рядом, все это уже позади, говорите… Его голос звучал искренне обеспокоено, и Одри даже поверила, что этот человек от всего сердца желает ей только добра. Он выделяет её среди остальных, ему интересна её история, и он, Артур Хэрроу, желает ей помочь излечиться, даже если придется лишиться столь удивительной истории. Удивительной, но выдуманной. «Нет, — подумала вдруг её спящая часть разума. — Не выдуманной. Все это было на самом деле. Ты помнишь эту боль. Знаешь, что ходила по белой комнате странного замка и сильно переживала, думая, что все кончено. Все это не может быть плодом твоего воображения». — Я оказалась в своем мире, — продолжила Одри. — И… Она вдруг поняла, что спит, и увидела перед собой маленький циферблат, колышущийся и расплывающийся в пространстве, как кораблик, нарисованный маслом и оказавшийся в реальном море. И также поняла, доктор выжидательно наблюдает за ней. — Мисс Штейн? Вы можете рассказать, что было дальше? Ведь это был ещё не конец, как сказала незнакомка в плаще? Вы стояли перед выбором… и мне важно знать… В горле пересохло. Одри показалось, что слова рассыпались вокруг неё, и, чтобы воспользоваться ими, ей сперва придется упасть со своего стула и найти нужные. — Как звали рыжую волчицу? В этот момент взгляд девушки прояснился. — Простите, а о чем мы сейчас говорили? — соврала она и к своему ужасу услышала характерный щелчок, с которым снимается предохранитель. Она смотрела только на странное выражение Артура Хэрроу, который в свободное от работы время, судя по обстановке в кабинете, увлекался египетской мифологией. Она знала, что пистолет у него внизу, и сейчас дуло направлено прямо ей в живот, и, боже мой, как она тогда испугалась… но на её лице не дрогнул ни один мускул. А потом он, кажется, убрал пистолет и сказал добродушным тоном: — Такое бывает. Продолжим в следующий раз, хорошо? Я позову вас, скажем, через три дня. Я даже позволю снять с вас смирительную рубашку. Только дайте мне имя. Вы же понимаете, какое? Увы, Одри прекрасно понимала. И кивнула, зная, что ступает ногой в капкан. Но она ступала в него, потому что была окружена этими капканами, и каждый этот бессмысленный шаг привел бы её в западню. Пришли санитары, и девушка позволила им грубо, бескомпромиссно поднять себя со стула за подмышки и встряхнуть. Она чувствовала себя, как мясо, переваленное в пищевой пленке, невозможно мягкой и совсем без красок цвета и вкуса. Артур Хэрроу не переставал смотреть на Одри, и когда та к нему обернулась, сказал: — Билли, Дайсон… приведите-ка нашу гостью в порядок. Мне кажется, её мозг нуждается в перезагрузке. И, прежде чем Одри поняла, что происходит, двое знакомых ей санитаров хищнически улыбнулись, сильнее схватили девушку и потащили за собой. Даже когда она стала вырываться. Даже когда молила громким, плаксивым: «Нет! Нет, пожалуйста, нет!». Артур продолжал смотреть на неё ничего не выражающим взглядом.