***
Затаив дыхание, Генри прислонился к полкам. Банки с консервами подрагивали от того, как он старался не шевелиться и все равно совершал самые маломальские движения. Из настежь открытой двери дули ветер и холод. Поступь человека в маске была тяжелой. Замызганный кровью бумеранг в его руке не дрожал. Он ступал по магазину крадучись, чувствуя себя хозяином положения. И он не боялся Генри также, как Генри боялся его. Прошел между витрин, заглянул за кассу, проверяя, не спрятался ли там же, закрывшись трупом, кто-нибудь. Бумеранг, заостренный с обоих концов, оцарапал стойку. В промежутке, когда пролетел один удар сердца и не случился другой, мысль потянулась к Линде, и Генри всего перекосило от нахлынувшей на него с головой скорби. Ему вдруг захотелось скатиться на пол интроскопия расплакаться или помчаться на убийцу, тем самым встретив смерть нос к носу. Подумал о её смехе, о том, как надевал кольцо на её палец. Как они жили, серьезный и обычно не выдающий своих эмоций Генри, и открытая всему миру Линда. Воспоминания были беззвучны, как подвижные фотографии. Человек в маске приближался. Он слышал его дыхание. Но Генри не сделал непоправимого, потому что в следующую минуту, раскрыв свои крылья, Захарра словно отлипла от стены, влетела ногой в щеку противника, схватила, протащила и разбила им стекло. Звон оглушил Генри, неожидавшего подобного, и дал пощечину, так ему, оказывается, необходимую, чтобы сорваться с места. Человек врезался спиной в хрупкую круглую витрину с солнечными очками, прокатился по полу, раня ладони об осколки и тут же встал. Генри сам не понял, как в руке у него оказалась касса, как он вообще её поднял и бросил в грудь едва очухавшемуся человеку. Захарра приземлилась рядом с ним, подняв сильный ветер, и Генри увидел, что на её лице все же появилась тонкая ранка. А потом они бросились на человека в маске. Тот бросил бумеранг, и он подобно стреле просвистел у самого виска Генри, срезав прядь жидких волос, и тут же вернулся, стоило только человеку резко вытянуть перед собой руку. Генри и подумать не мог, что помнит, каким бывает бой. Грязным, влажным, отвратительным. Или динамичным, словно времени на него уходит не больше трех секунд, прежде чем последний противник падет замертво. Сейчас был второй случай: время ускорилось, и Генри, настигнув свою цель, осознал, что помнит все, абсолютно все — и как блокировать, и как отводить, и как бить. Он успел, схватив за грудки человека, нанести несколько ударов прямо в мягкую, закрывающую нижнюю часть лица, маску, пока капюшон не слетел с его головы и не брызнула темная багровая кровь. Человек отвел голову от нового удара, наклонился и, наклонившись, врезался головой в живот Генри, после чего с недюжинной силой перевернул его, опрокидывая на пол, так что плечо, на которое рухнул Генри, загорелось, и его охватила адская боль. — Слабо сразиться с равным?! — выкрикнула Захарра и вновь влетела в него ногами, от чего человек с громким треском врезался в стену. Он не успел даже бросить бумеранг, когда Захарра ударила его прямо по запястью. Ей удалось лишить его оружия, чем Генри, научившись заново дышать, сразу воспользовался — он поднял бумеранг, встал и словно по инерции отразил им удар чьего-то огромного металлического меча. — Захарра! Часовщица упала. Бумеранг прилетел в руку своего хозяина. Меч сверкнул перед глазами Генри, и он лишь успел сделать подножку, сбивая врага наземь, как тот же бумеранг плавным, отточенным до совершенства взмахом руке своего хозяина оторвался от ладони — и полетел в Генри. Он слышал свой вздох так, словно он продлился от начала вселенной до самой её последней секунды. Он видел глаза Захарры, в которых промелькнули все доступные человеку эмоции и как изменили форму её зрачки. Видел, как серебряно-черный браслет, опоясывающий запястье, растекается струйками жидкого металла и ложится в руку часовой стрелой. И услышал голос. Захарра вскрикнула, словно разрушая мосты между своим прошлым и настоящим: — Стоп!***
В этот же момент фигура в плаще, преследовавшая свою добычу, выслеживавшая её подобно сове — на дереве, скрытая тенью листвы, — покрылась мурашками и резко повернула голову в ту сторону, откуда бежала добыча. В сторону заправки.***
Генри очнулся на улице, с перекинутой через плечо Захарры рукой. Он все это время был, он чувствовал, что-то понимал. Как спал. Спал, как остановленный фильм. И вот он очнулся, и непонимание окружило его — он, черт подери, снова на улице, его несёт Захарра, а помнит он только как в него на всей скорости летел бумеранг. Он оттолкнул от себя часовщицу, шлепнулся на зад, закричал. Встал, обернулся, не слыша слов Захарры. Захарра же схватила его за плечи, тряхнула. — Нет времени объяснять, бегом! И они тут же остановились, увидев, что рядом с настежь распахнутым кузовом лежат четыре тела, и асфальтовое покрытие заправки все покрыто разводами крови. Фриск как раз бросила меч вдогонку убегающему человеку и к ужасу Генри — феноменально точно. Не то чтобы он не знал, будто меч можно просто в кого-то швырнуть, просто ему бы и в голову не пришло лишаться клинка столь невероятным образом. Итак, пятый упал — в его спине торчал наполовину воткнутый в тело металлический, весь покрытый кровью его товарищей меч. Его подкосило, его словно сбила машина — и он упал, наверное, даже не поняв случившегося. Когда они подошли к Фриск, Генри смог идти сам. Фриск вырвала рыцарский меч из тела поверженного противника и вытерла кровь о штаны. Лишь теперь до него дошло, что подруга облачились в форму с нашивкой в виде феникса. Фриск взглянула на Генри и Захарру. Они взглянули на неё. — А где Одри? — первым делом спросила она. — А… — у Генри перехватило дыхание. — Я думал, она вернулась, и вы с ней вместе людей косите… По глазам Фриск все сразу стало понятно. Она Одри не видела, возможно, даже не встречала. Ну конечно, как она могла узнать, пришла Одри или нет, если её пытались убить сразу пятеро? В глазах Фриск читался такой ужас, что Генри чуть не стошнило, настолько он был сил нам и заразным: словно не она, а Генри испытывал этот ни на что не похожий ужас, граничащий с безумием. — Куда она могла пойти? — прошептала Захарра, но ответа не получила. Фриск бросилась в том направлении, куда, вероятно, ушла Одри перед своим исчезновением, и Генри даже вспомнил, что она сообщила в полусне: «Мне нужно отлить». — Бегом! И подумали они об одном и то же, продолжал рассуждать Штейн, стрелой летя за Фриск. Она именно летела, словно не касаясь ногами земли, не замечая ничего вокруг, даже того, что земля резко пошла вниз. — Одри! ОДРИ! «Мы подумали об одном и том же. Мы подумали о рыжей волчице». Но также Генри удалось охладить свой пыл, не забыться в страхе и переживаниях за жизнь девочки Джоуи Дрю. Он чуть не упал, однако удержался и схватил Фриск за шиворот с такой силой, что оба они по итогу свалились с ног и грохнулись в грязь. — Успокойся! — прикрикнул Генри. — Подумай, вместо того чтобы мчаться весть куда сломя голову! Подумай, кем были те, кто на нас напал! Где сейчас может быть Одри! Зачем потребовалось убивать нас всех, если можно было явиться одной и только за ней! Фриск не могла думать. Она превратилась в бездумное, состоящее из сплошных эмоций существо, чьё существование строилось на достижение абсолютно невыполнимой нелогичной цели — найти Одри в огромном лесу, не зная, куда она ушла, кто за ней гонится и годится ли вообще. Она стала бить Генри, пытаясь скинуть его с себя, но Генри, выученный на горьком опыте, ведь не раз и не два видел, как верные друзья и самые храбрые бойцы входили в состояние паники посреди боя, пренебрег всеми правилами приличия. И врезал ей со всей силы, угодив крепкими, с содранной кожей костяшками по носу. — Фриск, — когда она пришла в себя и взглянула на него более осознанно, произнёс Генри. — Сейчас же возвращайся, пригляди за Бенди. — Бенди… — её взгляд окончательно прояснился. И она стыдливо выкрикнула, опрокидывая голову назад: — Черт! Я забыла о нём!.. — Возвращайся. Прямо. Сейчас, — он помог ей подняться и продолжал держать за рукав своей формы, что на Фриск немного висела. Вдруг до него кое-что дошло, и он понял — терять уже нечего. Добавил: — Прикати машину в то место, откуда Захарра пошлет знак. Захарра, ты же остановила время в магазине, чтобы спасти меня, да? — увидев утвердительный кивок, Генри чуть успокоился. — Значит, пошлешь знак, деваться тебе некуда. И мы найдем Одри. Он видел, что Фриск хотела возразить. Ведь у неё оружие, она быстро бегает, у неё есть за что сражаться с Василисой — за Одри и за павшего друга. Именно поэтому Генри не хотел её брать. А может, ему просто хотелось умереть достойно, в драке с превосходящим в силах врагом. Может, он думал, как типичный немолодой человек — все зависит только от него, и только один он прав, как должно быть. Но Генри был готов. И Фриск, ничего не сказав, понимая, как мало у них времени, кинулась обратно на заправку. И Захарра распахнула крылья.***
Если она была профессиональной убийцей, то Одри не понимала, почему ещё жива. Не понимала бы будь у неё время думать, но его, увы, не было. Как загнанное в ловушку животное, она металась по своей клетке, на вид бесконечно большому зеленому парку. Она стерла пятки, оцарапала руки о длинные ветви деревьев, сбила пальцы на ногах о камни, торчащие из земли. И бежала. Бежала с кровью на лице, без воздуха в легких и с работающим на пределе своих возможностей испуганным сердцем. То в просвете, на фоне лоскута неба, проскакивал силуэт крылатого существа, то слышалось из неоткуда или отовсюду сразу громкое хлопанье крыльев. Но самой Василисы, её глаз, никогда рядом не было. Лишь незримое присутствие. Шум. Шорох. Свист. И поражающая своей глубиной тишина. ОДРРРИИИИ… «Тебя здесь нет! Ты уничтожен!». А потом Одри к своему ужасу упала у самой дороги, испачкавшись, хлебнув перемешанной с черной землей, травой и червями дождевую воду. Вода была повсюду. Она затекала в нос, будто острым когтем щекоча гортань, обжигала глаза. Она была под одеждой, в ботинках, в волосах, даже под кожей, горящей от быстрого долгого бега. Достала нож. Ей стало совершенно плевать, что она пообещала Захарре. Лишь бы спастись. Лишь бы выжить. Чтобы встретить яркий, теплый рассвет, до которого ещё так далеко и согреться в лучах летнего солнца. Обострившимся слухом она услышала пронзительный, как визг умирающего зверя, звук шага и взвыла: — Келисав! Красные с черными крапинками крылья развернулись, подобно порванному кокону, и из него показалась разъяренная рыжеволосая девушка — даже её воинственный крик был скорее волчьим, чем человеческим, — и Одри вовремя прокатилась дальше по земле. Тонкое, как игла, лезвие меча глубоко вошло в грязь в том месте, где она только что лежала, и с хлюпаньем вышло. Разбрызгивая грязь, Василиса вспорола мечом воздух, и Одри вскочила, услышав, почувствовав, как рвётся одежда на её спине, и кинулась на дорогу. Она бежала, но Василиса летела. По ногам текла кровь, и, словно ожог, оставленная на её теле рана пылала, распространяя боль по венам. Над головой Одри промчалось нечто черное, стремительное — часовщица-убийца, чьи крылья срезали листву и тонкие деревца и пропускали через себя сине-белое свечение грозы. А потом она спикировала на Одри, подобно хищной птице. Не человек. Животное. Чистая Смерть. «Я хочу жить, я хочу жить, Я ХОЧУ ЖИТЬ». Она вновь достала нож и, развернувшись лицом к падающей Василисе, взмахнула им. Страх бился в ней, кричал бежать и в то же время приказывал атаковать. У неё не было плана. Только жажда дожить до рассвета. И это все, что можно было тогда осознать, и дальше только замелькали крылья и мир закружился, будто огромная юла. Рукоять выскользнула из ладони. Листва, земля, трава, палки, куски сгнившей древесной коры, боль в локтях, боль в левом виске, боль в шее, боль в плече, боль, боль, боль, вода… Боль…