***
Харви, — под ликом неполной, острой, как коготь, луны, Одри коснулась этой мягкой мыслью чужого разума. Закрытый за стенами, возведенными Генри, Чернильный Демон пророкотал: Харви мертв, жалкое создание! Есть только я! Я хочу поговорить. Всего лишь поговорить… Демон ударил по прутьям своей клетки. Одри прекрасно его понимала: едва он воскрес из Бенди, по которому скучала её душа, как по никому, кажется, ещё не скучала, как его тут же заперли. Лишь один раз выпустили, для боя. И поступил с ним так человек, которому Демон доверял. Генри боялся, что он навредит Одри. Он уже дважды пытался её убить, и дважды Генри удавалось его сдерживать. ТЫ ЗАБРАЛА У МЕНЯ МОЙ МИР! И КОГДА Я РАЗБЕРУСЬ С ЭТИМ СТАРЫМ ИДИОТОМ, Я РАЗОРВУ ТЕБЯ НА ЧАСТИ. Одри почувствовала то же разочарование, что тогда, спустившись опасно близко к Темной Пучине. Чернильный Демон обещал спасти её, найти ей смысл. И уничтожил морально, убил на её глазах воспоминание их общего отца, и попытался воспользоваться силой, что Одри ему по наивности вручила. Она-то думала, что пребывание в Бенди изменило его, подарило веру в свет. Но это не сработало ни сейчас, ни теперь. Странно. Твои слова ранят меня. Я думала, что ненавижу тебя. Но нет. Это… это другое. И я поняла, что я давно не ненавижу тебе. Я люблю тебя и разочарована тобой. Чернильный Демон хрипло рассмеялся. Его смех эхом звучал в голове девушки, словно отражаясь от тысяч зеркал. Ты любишь меня лишь когда я маленький и жалкий. Все мы знаем, какие чувства я пробуждаю в тебе, едва ты вспоминаешь о нашем маленьком тупом братишке Дэнни и том, как я зарезал беременную матушку. Одри поняла, что плачет. Одна крохотная слезинка, квант бесконечного разочарования, чистой горячей каплей катилась по её щеке. Она вспомнила ещё кое-что. Слова Цунами, что все мы убийцы, все мы совершали ужасные дела, и ничего, кроме смирения со своими пороками нам не остаётся — конечно, она сказала не это, просто Одри додумала мысль и пришла к таким выводам. Ничто не сотрет того, что сделал Чернильный Демон, и ибо прошлое должно оставаться в прошлом. Но что насчет настоящего? У Одри был брат. Младший, четырнадцатилетний, и в то же время старший, ведь на данный момент Чернильному Демону было сорок восемь лет. Брат. Не кровный, но тот, кому принадлежала эта маленькая, некогда оранжевая душа, тот, в чьих жилах также текло Серебро, сын её отца… Родня, которая отвергала её, которую она тоже долгое время отвергала, подчиненная слепым, невозможным идеалам? Она разорвала связь, встала с холодного камня и направилась к Фриск. Ещё вечером, проснувшись после командной работы Захарры, Фриск и Генри, Одри чувствовала себя разбитой и несчастной, но также свободной и легкой — свободнее ветра и легче пера. Не было страшных переломов, даже нос вправили, и ещё долго её сопровождало шлейфом смутное воспоминание о хорошем сне. И все это время она хотела спать, однако желание услышать друзей пересилило. Захарра и Фриск поговорили и вроде как все выяснили. Крыло исцелили также благодаря часодейной магии, работа которой для Одри все ещё оставалось тайной, покрытой мраком. Генри запечатал в себе демона и стал еще смурнее, будто смерть выжгла остатки его радости. Сейчас он лежал, закутанный в плащ-невидимку «бабочковой» стороной наружу, и спал, не слыша разговора брата и сестры. Бросив на него взгляд, Одри вытерла глаза. Её сердце чуть не разорвалось от боли за друга, но, конечно же, она не знала, чем ему помочь. Одно утешало — распластавшись морской звездой рядом с ним, храпела с дурацкой улыбкой Захарра, иногда дергая ногой, задевая пяткой плащ, тем самым оттягивая его и заставляя Генри злобно скалиться, забирая его обратно. Кажется, эти двое сдружились. К удивлению, видимо, всего мироздания, так как такого союза не смог бы придумать даже самый безумный писатель-наркоман. Фриск ждала Одри под тенью широкой ели, расположившись на ковре из темно-зеленых иголок. Горько пахла хвоя, и прогибался слой опавших игл под ногами. Одри села, обняла Фриск за шею и уткнулась подбородком в её плечо. — Нахрен послал? — спросила она. — Да. Фриск сжала губы. Её глаза зло сверкнули при взгляде на Генри. Не на него она держала зло, разумеется, а на Чернильного Демона. И вздохнула, отстраняясь, чтобы Одри могла положить голову на её плечо. — Может, ну его? — сказала Фриск. — Он тебе брат лишь по факту. На деле-то он… всего лишь мстительная паскуда. — Нет, он глупый мальчишка, который, найдя человека, близкого его отцу, во всем лучше него, теперь винит меня в своих бедах. Даже за то, чего я не застала. Он делал так раньше. И будет всегда, — ответила Одри. Ей ли не знать, каков Чернильный Демон, как работает его логика и чем подпитываются чувства? Она была в его голове. Она видела его ещё ребенком, но уже вставшим на путь становления властелином чернильного мира. — И я бы хотела, чтобы это из него ушло. Чтобы он дал мне шанс. Фриск неодобрительно покачала головой. — Ты сама сказала — он уже не изменится. Большую часть своей жизни он провел в студии, пугая народ, питаясь чужой плотью и ища способ увеличить свою силу. Ради достижения своих целей он готов на всё. И нет в нём, похоже, ничего светлого. — Он любит Генри, — заспорила Одри. — Они сражались с ним плечом к плечу. Харви открылся Генри. И… — А потом, вернувшись в студию, они начали по-новой, — сказала Фриск. — Генри говорил, что перезапуск, предшествующим тому, из которого его выдрали Хранители, был таким же, как раньше: с бобиной, битвой с Демоном и мучениями. Такие ли уж они друзья? Одри вздрогнула. — Даже после возвращения все, чего он хочет — твоей смерти. И ни ты, ни я, ни Генри, никто ему не нужен, — Фриск прикрыла глаза. — Извини за это. Но… он милый только в своей мультяшной форме. Она знала это, и данный факт ломал само представление о Чернильном Демоне. Не может быть так, чтобы Бенди и Демон были разными личностями? Тогда почему Бенди реагировал на Джоуи Дрю и имя Харви? Не потому ли, что они — один и тот же мальчик из Нью-Йорка тридцатых годов, чья мать, как и Одри, родилась в Стонингтоне, а отцом был легендарный мультипликатор? И когда тьма рассеивается, уходят темные воспоминания и ослабевает влияние Темной Пучины, он становится маленьким Харви, не познавшим телесных и душевных страданий? И тогда Демон прав. Она любит только ту, светлую часть его естества, как бы Одри ни убеждала себя в обратном. Она любила малютку Бенди, одну из его ипостасей. Но защищала даже когда узнала, кем он является на самом деле. Да, потому что полюбила. Потому что он стал ей семьей, как и девушка с ножом — лучом света в царстве чернил, существом, наполнявшим её любовью. И она никогда не любила и вряд ли смогла бы полюбить чернильного демона. Теперь она хотела полюбить его всего, со всеми недостатками, со всей его тьмой. Потому что она столько раз видела Смерть и мечтала лишь о покое и жизни в свете, в тепле живого солнца, где у неё будет семья, не важно какая, главное — будет. А может, она уже его любила таким, какой он есть? — Это, конечно, твой выбор, — спустя короткую паузу продолжила Фриск. — Верить, что такого, как он, можно переделать. Но остерегайся. Одри показалось, что её голос звучал странно, с сомнением, будто Фриск, говоря это, и сама не верила в свои слова или даже не хотела их говорить. Ночь пахла морем и земляникой, разросшейся просто до ужасающих масштабов. Да, это была земляника, а не клубника, и Фриск, как оказалось, постоянно путала эти две ягоды. Ещё дальше, если верить её рассказам, били маленькие гейзеры, горячий туман стелился над поверхностью бурлящей воды. И озеро, правда, его Одри видела лично и только мельком, и даже пляж, выходящий к заливу Лонг-Айленда. В общем, ночь была прекрасна, и Одри, любуясь ею, поняла, что ничто её не испортит, даже слова Чернильного Демона. На душе скребли кошки, хотелось о многом спросить и рассказать, ведь, с тех пор, как Одри проснулась, она не находила смелости и сил структурировать разговор с Шутом и Цунами в цельный рассказ. Но больше её занимали мысли о Харви. О том… что он сказал, когда Одри заснула в машине на пути в Монтаук. Что она не принесёт друзьям счастья. Что они вздохнут со спокойной душой, когда она умрет. Глупо было думать об этом, когда своими глазами видела их напуганные лица, знаешь, как Захарра вылечила тебя или как Генри защищает тебя от Демона. «О чем ты мечтаешь?», — спросил её Шут вчера, и Одри повторила этот вопрос, обращаясь к девушке с ножом. Та нахмурилась, что-то соображая. А потом улыбнулась — тупо, как мог бы улыбнуться только идиот. — Мне кажется, ты уже спрашивала. Но вообще… о многом. Встретить друзей, нажраться пирогов, показать тебе свой мир и прочее, и прочее. Обычные мечты. Иногда, конечно, мелькает нечто странно, даже безумное, и я, пожалуй, рассказывать об этом не буду, — Фриск смутилась, покраснела и отвернулась. — Это что-то из разряда «стать козлом, обвязать языком трактор и швырнуть его в космос». Ну а ты? — Выжить. Просто выжить.***
Завтрак из сэндвичей, которые Захарра каким-то чудом добыла, оказался безвкусным. Пока все ели, Одри рассказывала о событиях, которые с ней произошли, и она не чувствовала вкуса и наслаждения. Ей было горько. Рассказ освежил воспоминания о Шуте и его другой личности — лорде Тайне, который создавал великолепные изделия из дерева и носил поношенное пальто и смешной цилиндр. В конце она дала Фриск ворлдпад, надела плащ-бабочку и показала, что с его помощью может становиться невидимой. Впрочем, они и так это знали — Генри, во сне перевернувший плащ волшебной стороной наружу, до чёртиков испугал и Захарру, и себя самого. — Вот чуяла! Чуяла! — вскочила Фриск. — Шут, этот хитрожопый лис, в этом замешан! И как мне в голову-то не пришло?! — Воу-воу, не кипятись, — Захарра отползла, боясь попасть под удар. — Напомните, он кто? — Белый Пророк. Пророчества у него в крови, и не видеть их он не может, как и не может не желать исполнить наилучшие варианты для будущего. Для этого Белые ищут людей, чье существование влияет на время, — Фриск была настолько зла, что удивила даже Одри. Она ходила взад-вперед, напряженная, готовая будто прямо сейчас воспользоваться ворлдпадом, найти Шута и избить его до смерти. — И Шуту особенно нравится выискивать таких вот среди Рыцарей. — И… сколько таких было? — рушила уточнить Одри. — Больше двадцати, — Фриск вздохнула так глубоко, будто у неё внутри были не легкие, а бездонная пропасть. — Он использовал всех, кого мог бы назвать своими друзьями. Был готов отправить их куда угодно, даже на смерть, и заставить сделать невозможное. Каждый поступок, каждый шажок меняет ход времени. Все мы предсказываем будущее, но этот Шут чуть ли не бог в своем ремесле. И он, как и мы все, хочет наилучшего исхода. К примеру, мы хотим, чтобы война закончилась в пользу правых. Но Шут смотрит вперед. Он готов сделать так, чтобы войну выиграли захватчики и кровопийцы, ведь в этом случае через пятьдесят лет в какой-нибудь вообще другой стране случится нужное ему событие. Одри и Захарра переглянулись. Есть расхотелось окончательно, и Одри отдала подруге свой сэндвич, который та с удовольствием и без брезгливости доела. — Так что мне делать? — наконец спросила она. — Он хочет, чтобы я забрала Ключи. Для чего? К какому такому будущему он нас ведет? — Что он там говорил? — переспросила Захарра. — Он просил тебя открыть дверь в будущее. А какое будущее всех нас ждёт по словам Цунами? Темное Пророчество исполнится, и случится что-то ооочень плохое, зато будет сформирована команда спасения. Вопрос в том — как Ключи ему это будущее откроют? «Неужели нельзя вырезать проблему на корню? Чтобы… не было того, что случится?», — Одри решила не задавать этот вопрос, потому что они слишком далеко отошли от темы с поисками одинокого мальчика и отправляться ли Одри по уже введенным координатам. Можно переждать. Одри думала, что будет тянуть до последнего, продолжая беречь свою жизнь. Но после заражения крови и томительного болезненного ожидания помощи в ней что-то изменилось. Ей стало все равно, как там дальше повернет судьба. Или она стала храбрее, и теперь ей вовсе не страшны ни препятствия, ни возможная смерть. Ведь, если продолжать убегать, кто знает, чей будет черед умирать? — Итак, — продолжил Генри. — Одинокий мальчик. Мы знаем его? Сомневаюсь. Но Шут знает, поэтому доверил хранение настолько ценной вещи. Может ли он быть опасен? Определено. — Поэтому предлагаешь прыгнуть всем? — спросила Захарра. — Нет, — отрезала Фриск. — Ворлдпад может перенести максимум двух человек за раз, но энергии потратится вдвое больше: считай как за два прыжка. А раз ворлдпадом могут пользоваться только два человека, придется возвращаться, чтобы подобрать остальных — ещё два прыжка сюда и по четыре туда. Лучше, знаете, экономить. — И сейчас ты предложишь себя в качестве сопровождающей, — Захарра ей подмигнула. — Вообще я хотела пойти одна, — перебила Одри. — Не думаю, что там будет что-то опасное, раз Шут хочет, чтобы я туда отправилась. — Ааа, — часовщица понимающе кивнула, а потом присвистнула, взглянув на Фриск. Вот черт, да она же вся побледнела! Кожа Фриск действительно потеряла краски. Она сжалась, ссутулилась, будто картавая ученица, впервые выступившая со стихотворением на весь класс. Эмоции сменяли одна другую в этих направленный в пустоту глазах. Но замешательство продлилось всего секунду. — Вообще-то мне нравится идея. Тем более, кажется, Одри это важно — сделать все самой. Главное, чтобы не боялась. В груди потеплело. Одри усмехнулась, и улыбка расчертила её лицо. И Генри, вздохнув, встал, стукнул ногой по камню и заявил, лишь бы нарушить молчание: — Теперь второй вопрос на повестке дня! Что с чернильным миром? Раз уж решено экономить на случай непредвиденных обстоятельств, стоит обговорить то, как будем перемещаться. Будем ли делиться: кто-то пойдет к машине, а кто-то через ворлдпад? Или как? И что дальше? Заберем ключики и?.. И Одри решила выложить все карты на стол. Эта безусловно безумная мысль пришла ей той же ночью, когда Фриск уже видела седьмой сон. Одри думала, ей было важно придти к какому-то выводу, к какой-то цели, которая была нужна лично ей. Одри надоело метаться, как мотылек у пламени костра. Она хотела ясного света впереди и чёткого понимания, чего ей хотелось, чего не хватало все это время. — Я не знаю, как дальше пойдет, — сказала она. — Поэтому я бы хотела отправиться в студию через чернильную машину, как раньше. Мне нужен тот облик, какой дарует чернильный мир — и, мне кажется, через ворлдпад я подобное не проверну. Но не это важно, — она убедилась, что все смотрят на неё, и смело выпалила: — Мой отец, чью книгу я заберу по пути, не зря все это устроил, верно? Ну, отдал «Иллюзию жизни», спрятал Ключи. Может… может, он хотел, чтобы я стала хозяйкой чернильного мира? Чтобы я защищала его, чувствовала за него ответственность. Чтобы у меня всегда был повод вернуться в него. Я… я хочу не просто придти туда и с помощью бобины вернуться назад. Мы могли бы обезопасить его на случай, если Василиса все же узнает, где Ключи. Если она узнала, что Джоуи Дрю с ними связан, а я связана с ним… — Стой, — остановил её Генри. — Во-первых, мы бы тогда могли просто рвануть все в Бостон. Чтобы ты и, предположим, Фриск перешли через чернильную машину, а я и Захарра уничтожили её и сразу после пошли за вами через портал. Тогда у Василисы не было бы никаких шансов переместиться в чернильный мир кроме использования квантового туннеля, который есть только у Рыцарей и у нас. — До Рыцарей она, в общем-то, легко добралась, — заметила Фриск. Одри думала как объединит чернильный мир, полюбит его и заставит полюбить её. Ей не приходило в голову, будто мысль на этом заело, что стоило бы уничтожить чернильную машину не просто ради мести, а чтобы у Василисы не было возможности добраться до студии. И теперь… Теперь все кусочки пазла сошлись. — Мы заманим её туда, — сказала она. — Я смогу её победить на своей территории. Не убить, — увидев, как и Захарра встала, собираясь возразить, добавила она. — Она придет за Ключами и попадёт в ловушку. Если мы объединимся с Элисон, Томом, Большим Стивом и всеми остальными, быть может, мы сможем одолеть и Василису, и её прихвостней. Если у тебя не было плана, как поступить с ней после, лучше придумай сейчас, — последнее она адресовала Захарре. Сама Захарра замерла, как вкопанная. В её темных глазах загорелся огонек, который никто сразу не заметил, и от легкой, но нервной улыбки на щеках появились милые ямочки. Будто для неё тоже сложился некий пазл. — Слишком самонадеянно для человека, которого чуть не убила ранка на спине, — Генри стал неожиданно жестким. — Скажи на милость, и как ты планируешь дать ей эту наживку? Пришлешь письмо с приглашением попить чернил? Повисло гнетущее молчание. Одри прикусила свой длинный язык, слова с которого слетали быстрее, чем умные мысли достигали головы. Как она планирует это сделать? С чего ей вообще подумалось, будто заманивать к себе домой рыжую волчицу, которая внушила ей столько страха и причинила столько боли, хорошая идея? Почему теперь Одри стремилась как можно раньше избавиться от всех своих проблем? Фриск уже хотела что-то предложить, как её опередила Захарра. — Я и так собиралась уйти, — непринужденно, словно говорила о будничных делах, сказала она. — Хотела заняться Василисой лично. А тут такая идея… Может, я передам? Сдамся в плен, благо, у меня есть предположения, где она может быть, и под пытками скажу все как миленькая? Все уставились на неё. — Ты хотела уйти? — прошептала Одри, и поняла — слова Захарры, как клыки, впились в её сердце и оставили на нём глубокие, кровоточащие следы. — И собираюсь, — пожала она плечами. — Я хотела убедиться, раз представилась такая возможность, что ты выполнишь свое обещание. Я увидела, что да, ты держишь слово. Теперь мне нет смысла оставаться рядом с вами. Генри смотрел на неё недолго, стараясь сохранять спокойствие, но по его отведенному в сторону взгляду можно было прочитать, как открытую книгу, какие эмоции одолели мужчину. Он испытал то же, что Одри и Фриск. Неприятное чувство собственной ненужности, разочарование, немного злости и тоску от грядущего расставания. — Но ещё я осознала, что Василиса не стоит моих усилий. Нет, я буду и дальше стараться сохранять ей жизнь. Зная, что… это безответная дружба, — подытожила Захарра. — А вот вам моя помощь потребуется. Потому что, если честно, идея с ловушкой — пушка. Одри опустила голову. Попыталась побороть слезы, такие горячие и смешные, как в детстве, когда тебе говорят «Прости, сегодня гулять не пойдем» или, когда ты с отцом уже планировал посмотреть сегодня вечером «Машину времени» Джорджа Пала, но он поздно вернулся с работы. Детские и грубые слезы, в которых были обида и злость наивной дуры, такой как Одри. — Пушка, — повторила, словно эхо, Фриск. Захарра старалась не смотреть на них. — Не обижайтесь, ребят, — сказала она, чтобы хоть как-то исправить ситуацию. — Ну не думали же вы, что мы всегда вот так вместе будем? Не думали. Одри такое даже в голову не приходило. Но за эту пару дней она так привыкла думать, что есть они четверо и все остальные. Что у неё есть друзья, которые прикроют её и которых прикроет она, и что Захарра среди этих друзей, связана с остальными тремя тонкими, однако же ощутимыми узами отношений. Значит, нужно просто смириться, что все хорошее когда-нибудь заканчивается. И не всегда то, что счастье для тебя, счастье для кого-то другого. — Давайте лучше вернёмся к обсуждению? — Как хочешь, Захарра, — голос Генри прозвучал тихо, приглушенно. А потом он выдохнул, успокоился и взглянул на девушку как ни в чем не бывало, только с долькой грусти. — Итак… — руки часовщицы задрожали. Она чувствовала на себе взгляд прожигающий Фриск, видела лицо Генри, ужасно скрывшего свое разочарование, и Одри, которая быстрыми движениями стирала ненавистные слезы. — Я… я хочу, если так можно выразиться, пожертвовать собой. Чтобы от моего ухода была польза. Потому что я хочу, чтобы Василиса была в безопасности. Да, она совершила много ужасного. И когда она убила тебя, Генри, — обратилась к нему Захарра. — Я тоже думала, что готова её убить. Но это не так. Я никогда бы н-не смогла. Её слова звучали равно и неестественно, будто говорил не живой человек, а робот. — Никто же не возражает? — спросила она, то ли втайне надеясь, что её начнут переубеждать остаться, не подставляться, то ли поддержат её самоубийственную идею. — Это опасно, — лишь выдавила Одри. — Она правда может тебя убить. — Может, — согласилась Захарра. — Но не убьет. Все молчали. — Простите, — с этими словами часовщица удалилась за стволы деревьев и тотчас исчезла под черно-белыми крыльями, будто под плащом-бабочкой. И пока она уходила, и когда пропала, Одри слышала, крепко закрыв слезящиеся глаза, скрежещущий смех в своей голове.