Тройная доза красных чернил

      Первое, что подумала Одри, увидев огненно-рыжие волосы: Василиса все же здесь. Затем поняла, что это не Василиса, ведь у той глаза должны быть желтыми, как у всех обитателей студии, а у этой девушки — зеленые, — и что за спиной у неё стоит ещё четыре человека, причем, один настолько высокий, что видна была только обнаженная грудь.       И через секунду и Фриск с Одри, и неожиданно встретившиеся на пути люди закричали от ужаса.       Это вышло непроизвольно: просто мысль о рыжих волосах непременно возвращала её к рыжей волчице, просто они были до смерти напуганы шумом и жалким видом странников, которые в полутьме казались восставшими мертвецами, потому что, вероятно, незнакомцев до чёртиков испугал вид Одри — белая кожа, налитые золотом неподвижные глаза, и потому что они вряд ли ожидали кого-то здесь встретить. Все случилось быстро: Фриск перестала кричать, бросилась с ножом на рыжую, и ту тотчас же схватили сзади, оттащили, и перед Фриск оказался широкоплечий человек в белой броне и горящими, как звезды, белыми глазами на маске.       Было слишком тесно, чтобы что-то сделать, помочь. Одри разве что смогла также оттащить Фриск за секунду до того, как золотой полумесяц в руке человека вспорол ей груди. Он оттолкнулся от земли, ударился плечом о стену и головой о потолок, словно не смог нормально прыгнуть. Фриск вырвала «гент» из рук Одри и стала размахивать им, пытаясь увеличить расстояние между собой и зверем в белой броне: он наступал яростно, бескомпромиссно, будто все, о чем он мог грезить — как убить двух несчастных девушек во тьме. Фриск попыталась загородить собой коридор, чтобы ни один удар не упал на Одри.       Все закричали. Одри — в панике. Фриск — в ужасе, потому что именно на неё наступал этот монстр, именно она была больше всего беззащитна. Человек — горя от необъяснимой ярости. Лезвие полумесяца высекло искру о трубу и с треском прорвало кожу на запястье. Белый, как лунный свет, плащ запутался в ногах, и человек стал заваливаться вперед. Но перед этим он схватил девушку за грудки, и ткань кофты порвалась в ладони Одри.       — Фриск!       Она бросила фонарик, и свет завертелся, как карусель, ударился о лоб нападавшего, рухнул на пол, и тени объяли дерущихся, так что они стали похожи на потерянных. В следующую секунду рука загорелась, и Одри стараясь не спотыкаться о собственные ноги, попыталась добраться до человека в белой броне: словно не было девушки, которая целиком загородила собой проход, словно все было прекрасно видно. Но Фриск уперлась ей рукой в грудь, отталкивая, а люди с другой стороны коридора все вместе стали оттаскивать человека в броне. На них всех тоже появилась броня, и она, с виду мягкая и чем-то напоминающая ленты, которыми обвязывали мумий, с золотыми и серебряными вставками, вмиг засияла, разгоняя тьму.       Полумесяц вошел в плечо — послышался громкий, мокрый звук, с которым металл вонзается в мягкое мясо, тонет в крови и выходит, весь красный и влажный. Крик, визг трубы — наверное, Фриск так сильно ею врезала, что она смялась. Грохот — человек ударился головой о стену так что она треснула, и потолок осыпался трухой им на волосы. Другой удар — прямо под ребро, от чего изо рта Фриск при резко выдохе брызнула кровь. Человек отбросил товарищей, всем телом прижался к противнице, и тогда Одри отобрала Фриск от него, достаточно больно отбросив к стене, и рукой коснулась его груди.       Вспыхнул свет, в воздухе запахло озоном, и сила горячей струей хлынула из вен через чернильную ладонь в сердце нападавшего. Вспышка вновь осветила его: высокого, всего в белом, в маске, полностью скрывающей лицо и в капюшоне. Он рухнул на стоявших за ним людей и придавил одну — ту рыжеволосую хрупкую девушку, которая теперь тоже была в броне, — всем массивным телом. Фонарик погас. И сгустилась непроглядная темнота, в которой слышались стоны, копошение и причитания.       — Где они?!       — Марк, сука! Успокойся немедленно!       Полумесяц просвистел над ухом, и острая боль оглушила Одри. Но она не вскрикнула. Нашла Фриск, как можно тише оттащила и прижала к стене, попутно сняв с девушки сумку и убрав «гент». Рука, скользнувшая по её телу, тут же промокла в чем-то горячем, скользком, как масло, и липком. Нечто тяжелое заворочалось в темноте, потом послышался удар. Люди о чем-то говорили: чтобы Марк успокоился, чтобы перестал нападать, спрашивали, кто где, жаловались на мглу, кричали: «Вы здесь? Фриск! Фриск, ты здесь?».       Одри коснулась её лба своим лбом, и часто тихо задышала, гладя девушку по окровавленный шее.       — Ты как?..       — «Белые плащи»… — одними губами произнесла Фриск вместо ответа. — Марк Спектор — их лидер. Он арестовал моих друзей. Он х… хочет убить нас… на-наверное…       — Тссс… — Одри нашла её щеку, погладила, размазывая кровь по лицу. — Очень больно?       Фриск не ответила — только издала звук, едва различимый в тишине. Вероятно, это значило «Да». Что-то было не так: боль сбила её с ног, разбила некогда прочную решимость стоять до конца, чего не случалось раньше. Трясясь всем телом, словно в лихорадке, Одри коснулась ртом её рта, надеясь, что так придаст ей сил или хотя бы более остро ощутит её присутствие, будто близость могла их сейчас спасти. Волнение, страх, непонимание куда идти, все превратилось в пульсирующий клубок черно-красного цвета, разрастающийся в груди, как опухоль.       — Нужно вперед… вперед…       — Я что-нибудь придумаю, — пообещала Одри.       Кто-то, качаясь и хрипя, повизгивая доспехами и путаясь в плаще, быстро приближался к ним. Фриск с тихим стоном вырвала что-то из своей плоти и вложила в руку Одри. Она помогла ей подняться, словно скользя вверх по стене, и они, спотыкаясь о ноги друг друга и тяжело дыша, стали быстро и тихо отходить назад боком.       — Слушайте, мы не хотели вам вредить! — послышался новый голос — девичий, резкий, как будто она сорвала горло. — Простите Марка! Он идиот и признает это! Пожалуйста, не бойтесь, мы вообще пришли помочь вам! Меня зовут Гетти, я без оружия, я даже костюм сняла. А моя подруга, Тэмсин, может вылечить Фриск. Фриск, ты там? Ты в порядке?       Они перестали отходить. Одри сжала окровавленный полумесяц в руке, уронила голову на грудь девушки с ножом.       — Одри, она в порядке? — снова заговорила эта Гетти. — Не то чтобы она мне сильно нравилась — в конце концов, она числится предательницей. Но мне не хочется, чтобы она умерла из-за этого придурка! — она сделала шаг вперед. Тогда Одри вскинула полумесяц перед собой и выкрикнула:       — Не приближайся, или я убью тебя! — вряд ли она смогла бы так поступить. Она уже сто раз убедилась, что убийства даются ей с трудом и омерзением и доходят до финальной точки, лишь если опасность грозит самым родным. Но сейчас был именно такой случай, и, учуяв её пробуждающийся боевой дух, Харви встрепенулся и оскалился, как в бытность демоном. Вот с этим он был готов помочь. — Обещаю, я убью тебя и всех остальных, если вы ещё хоть дернетесь нахрен!       — Она очень больно бьет током, — заметил этот Марк — голос у него был не как у монстра, не рычащий и не басистый.       Настала тишина. И в этой тишине Одри слышала собственные мысли четче любых слов. Можно объединиться с этими «Белыми плащами», деваться-то особо некуда. Или пересилить себя и убить их — если Марк Спектор так уж вспыльчив и жесток, что уже несколько раз пырнул Фриск без особой надобности и кинул в них эти свои метательные лезвия, от него нужно немедленно избавиться. Она шепотом, что даже сама не услышала, что спросила, задала вопрос, и девушка с ножом также почти неслышно ответила ей на ухо:       — Не надо.       Слишком много рыцарской крови пролилось за последнее время. Слишком много плохого пришлось сделать Одри в борьбе за выживание. И теперь они здесь — в испытании тенью, наверняка несущей в себе некий смысл, как любил отец.       — Зачем ты напал? — крикнула она во тьму.       — Она напала на Рэн! Я не мог поступить иначе! — взорвался Марк. — Я своих друзей люблю, а от предателей меня воротит! Так что, блять, спрашивай у неё, на кой хер было бросаться на беззащитную!       — А я просто испугалась, — призналась Фриск. — Ни о чем не подумала. Только слышу звон в ушах и что-то ещё, мысль какую-то. «Их больше. Она ближе. Защищаться». Неужели я напала на ещё одного Рыцаря? Охереть… Простите! — громче сказала она. — Прости, Рэн, я… я вообще не думала. Затупила.       — Ну хоть честно, — вздохнула обладательница нежного, певучего и звонкого голоса. — Извините, но нам придется пойти с вами. Мы не хотим вас арестовывать или типа этого, напротив, мы хотим вам помочь. Мы правда можем помочь исцелить раны и даже выведем вас к воде, если двери ещё не закрылись! Вы только больше не пытайтесь нас убить, ладно?       — А если не согласитесь, — добавил Марк. — Нам придется вас силой… Ай!       Судя по всему, они блуждали без света достаточно давно: ничего не видя, не понимая, куда идут, наступая друг другу на пятки. Голоса звучали устало и раздраженно, страх был неподдельным и сильным. Они стали ждать ответа, и Одри услышала, как шаги Гетти становятся тише, отдаляясь. Тогда Фриск нехотя вызвала свою душу, и светло-алое теплое пламя осветило её раны. Кровь стекала вниз по животу и руке, тонкими нитями красной паутины расползаясь по тыльной стороне ладони и проникая под одежду.       — Жить будешь?       — Разумеется, буду. Я не ожидала… вот и все. И регенерация уже сама пошла, поэтому они нам не сдались. Давай обманем их как-нибудь и сбежим?       Одри приблизилась к её лицу, так что коснулась носом носа, заглянула в глаза и шепнула:       — Нет. Нельзя вечно бегать. Тем более сейчас, когда нас всего двое, мы потерялись во тьме, ты ранена, а вход преграждает пятеро сильных воинов, которые предлагают нам свой союз, — она поняла это за долю секунды и также поняла: это единственное правильное решение на сегодняшний день. Ужасное и трудное, как расстаться с Томом и Эллисон. Одри боялась Рыцарей, ведь каждый из них непременно напоминал о её главном страхе — Темном Пророчестве. И будь у неё выбор, ведь сейчас его не было, она бы поступила так, как предложила Фриск. Убежала бы, не оглядываясь, только бы растянуть время перед полноценным знакомством с этими ребятами.       — Од, не глупи…       — Не тебе мне говорить о глупости, — с ожесточением прошипела Одри. — У меня руки в твоей крови. Пол в твоей крови. Дай тебе помочь и хватит сопротивляться этому. Ты сама говорила, что Рыцари — твой дом.       Ответа не последовало. Её девушка с ножом, которую она все это время держала, взяла Одри за предплечье, чуть качнула головой и закрыла глаза. Она ничего не сказала и после, как вдохнула поглубже. Наверное, не находила слов или не было сил. И Одри уже отчаялась услышать утвердительное «Да» или отрицательное «Нет»: к обоим вариантам она была готова, особенно ко второму.       — Да, — вдруг сказала Фриск, не размыкая век. — Ладно. Хорошо.       — Посмотри на меня.       Она открыла сонные и затуманенные глаза, и Одри, не обращая внимания на некогда отвратительную ей кровь, обхватила её грязное лицо.       — Все будет хорошо. Я защищу нас, — пообещала она и, обняв любимую, крикнула: — Мы согласны!       — Умнички! — обрадовалась Рэн. — Давай её сюда скорее, а то, небось, сейчас откинется!       Это было странно: поднять Фриск, оказавшуюся достаточно легкой, и осознать, какой сильной ты стала, словно тягала железо днями напролет — и на негнущихся, прибитых как будто к полу ногах пройти несколько шагов, чтобы передать свое единственное сокровище в чужие, незнакомые руки. Кажется, её взял Марк — руки были широкие, горячие и сильные, с выпирающими венами, да и от дыхания, которым он обдал Одри, пахло мускусом. Было странно и отдавать ему её — человеку, который ранил её, который хотел их убить пару минут назад.       Так он, судя по звуки и причитаниям Гетти и Рэн, передал стонущую Фриск дальше, пока её не положили на пол. Что было дальше, Одри не могла рассмотреть, а очень хотелось — хотелось узнать, как там она, почему ей так плохо и что, в сущности, с ней делают эти люди.       «Почему я вообще им доверилась? — подумала она, все сильнее поражаясь собственному безрассудству. — Почему, почему, почему?!».       Тихо, тихо, Харви обвился вокруг её разума, успокаивая. Или, вернее, сдерживая от новых глупостей, как недавно «Белые плащи» сдерживали Марка. Если они ей навредят, ты знаешь, что их ждёт. А теперь стой на месте и не вздумай шевелиться.       — Вот так, молодец! — говорила Рэн. — Смотри, как заживает! Ты наверняка будешь очень голодна после исцеления, поэтому хочу заранее узнать: тебе что?       — А у нас разве есть выбор? — ещё кто-то подал голос.       — Нет, только суп. Но я из вежливости спросила.       Пациентка терпеливо вздохнула.

***

      Когда все было кончено, и Фриск, как подкошенная, проковыляла к Одри, девушке показалось — случилось то, о чем она думала. Изменение. Нехотя, как будто её заставляли говорить под пытками, девушка с ножом поблагодарила Рыцарей, Одри обняла её и от чистого сердца повторила её слова. На самом деле говорить было особо нечего. Вроде они недавно дрались, вроде чуть не переубивали друг друга. А сейчас сердечно благодарят и желают больше не «болеть».       Рэн показалась очень милой девушкой. Именно ей Одри пожала руку. У неё были мягкая теплая кожа и бархатистый голос и ещё от неё приятно пахло — вот от всех воняет после валяния в грязи, крови и долгого времени без мытья, а от неё, казалось, пахнет лугом. Потом Одри решила, что надо бы сделать самое важное — извиниться. Она взглянула на «Белые плащи», которых по понятным причинам не различила во тьме, сжала ладонь любимой и сказала:       — Извините за случившееся. Она… вспыльчивая бывает. И иногда отказывается думать.       — Да, — она уже смирилась со своим положением. — Простите, что сорвалась. Я просто привыкла чуть что нож вынимать и… короче, просто извините.       — Марк? — требовательно спросила Гетти.       — Прости, что пырнул в ребро. Надо было выше. И извини меня, Рэн, что спас твою шкуру.       Фриск тихо прокашлялась, как будто просто прочистила горло. Определенно Марк был человеком ершистым, как озлобленный ёж, и не шел ни на какие компромиссы. Одри ещё подумала, зачем он вообще здесь, раз ему все это не нравится, зачем ходит с этими людьми, которые, если судить по Рэн и Гетти, были очень доброжелательными и рассудительными. Иными словами — он ей сразу не понравился.       Было решено идти вперед. Вернее, для них вперед, а для команды плащей — назад. Одри пока не стала задавать никаких вопросов, уж больно некомфортно ей было в неожиданно возникшей компании. Они перекидывались колкостями, казалось, постоянно ссорились и мигом мирились и держались за друг друга крепче, чем за край бездны. Словно неподходящий к пазлу кусок, чувствовала она себя. Ей хотелось задать много вопросов: зачем, как, какого черта и все в таком духе. Понять, какими судьбами конкретно эти люди оказались здесь, в студии, в этом коридоре, вытканном из чистой тени. Но слова не рождались, повода заговорить не представлялось.       И, являясь неподходящим к пазлу кусочком, она решила просто делать все быстрее: быстрее говорить, соглашаться, не проявлять лишних эмоций. Через час блужданий Одри почувствовала себя заново проснувшейся и постаралась понять, как сама-то оказалась здесь и кто все эти люди, почему она держится за Рэн, весело болтающую с хмурым Марком, и почему в воздухе висит тонкий запах яблок.       — Спасибо, — услышала Одри за собой голос и вздрогнула, но тут же сообразила — это говорит девушка с ножом, держащаяся за неё, как за спасательный круг.       — За что? — не поняла она.       — Ты настояла на том, чтобы я дала себя вылечить. И… — голос Фриск стал сухим, точно она не знала, как правильно выразить свою мысль. — Наверное, без тебя я бы не позволила к себе прикоснуться. И умерла бы, потому что дура, перепуганная и неспособная соображать в критический момент. Я тогда будто сама не своя была: увидела перед собой Рыцаря, подумала, подумала, ну, у меня за спиной ещё человек стоит, и надо что-то сделать. И давай хуярить, простите за выражение. И позже испугалась ещё больше — когда Марк меня на место поставил. Так странно было… я словно… впервые испытала реальную боль. Не знаю, чем это было. Психологической шуткой какой-то или чем-то серьезнее. Но я знаю, я бы истекла кровью и померла. Спасибо тебе.       Одри хотела бы обернуться и сказать что-нибудь забавное и милое, да сил и времени не было. Они шли в быстром темпе, не останавливаясь. И все, чем могла проявить свои эмоции она, это улыбкой, при том, не поворачивая головы. Вскоре разговоры стихли, и наступила гробовая тишина. Мир как бы схлопнулся, и путники, казалось, двигались, не уходя с одного и того же места. Коридор сужался или так мерещилось уставшим, встревоженным людям, которые так и не пережили последние события — все ещё приходили в себя и думали, что это, черт подери, было. И тьма становилась все гуще, уже не как чернила и кровь, а как клей.       Послышался кашель. В ответ на него кто-то кому-то грубо ответил и рассмеялся. Одри, сонно приоткрывая глаза и ничего не видя, точно слепая после пробуждения, погружалась все в большее уныние. Она не могла остановиться, включить свет и порисовать. Не могла сказала бумаге, как ей страшно находиться в окружении незнакомцев, чьих лиц она даже не видит, и в этом бесконечном мраке. Надеясь хоть как-то отвлечься, Одри стала думать, кто люди, идущие перед ней, и почему все так быстро друг другу доверились. Итак, они пришли помочь. Для чего? Их кто-то послал? Вроде нет, иначе бы они уже арестовали…       Она мрачно усмехнулась. Она не знала, куда их вели и в качестве кого. Может, все же арестованных.       Затем, вернувшись мыслями к сегодняшнему дню, подумала: вот я снова сделала нечто не присущее мне, как если бы за рулем была не я, а Харви. Когда растерялся самый невозмутимый человек на планете, не растерялась она, Одри, и помогла напарнице выкарабкаться. В обычной ситуации, считала та, было бы наоборот: Одри бы снова стала паниковать, пока Фриск пыталась успокоить её и придумать, как быть. Значит, она растет. Крепнет, как мышцы рук, которыми удалось поднять вроде как достаточно тяжелого человека. Она взглянула на попутчиков — те шли синхронно, как одно целое, и никто не замедлялся и не ускорялся. И вроде как никто не собирался их убивать.       Пока не собирался.       «А если соберётся, что тогда? Вдвоем мы не справимся, — подумала Одри. — Но, если будет так, наверное, придется изменить в себе что-то ещё».       Харви прислушивался к её мыслям, шел вместе с ней, чувствовал холодок на покрывшейся мурашками коже вместе с ней. Он серьезно над чем-то думал, и Одри хотелось знать, о чем. Как он думает, на что похож поток его сознания теперь. И когда он это понял, то отодвинулся, закрывшись от неё стеной непроходимого терновника.       Пока живы. Пока.