Тройная доза красных чернил

      Сила. В этом месте осталась только Сила. И Сила, как и кровь, выплеснулась из неё, но не ручьем, как жидкость, а столбом невидимой мощи — разрушительной, кричащей, повествующей о боли. Она била из осколка души, который мог совсем скоро потухнуть.       Мир завибрировал, жизнь разогналась и полетела, как чайка, против ветров времени. Быстро-быстро, точно ножом по маслу, ножом, что разделил её на две части. На самом деле её не отбросило: просто ощущение было такое, словно все внутри бросилось вперед, как сетка футбольных ворот. Некой частью сознания, медленной и спокойной, она понимала, что стрелявший промахнулся, поэтому второй раз выстрелил в грудь. Пуля, казалось, прошла тысячи километров, прежде чем вышла. Нет, не вышла, сказал второй разум. Если бы вышла, ты бы услышала лязг металла. Одри вдохнула. Выдохнула. И стала падать, но не из-за адской боли, потому что боли как таковой ещё не было. Не было даже фонтана крови. Просто слабость, словно тело отсоединили от разума, и между ними осталась лишь стремительно догорающая ниточка.       Широко раскрытыми глазами Одри наблюдала, как смуглый стрелок без лица уходит, а потом её охватила боль. Что-то сильно жгло, разгоняя пламя, от мест, из которых били горячие, словно кипяток, чернила. Голова раскалывалась. А Одри с ясностью поняла, что в неё дважды выстрелили с расстояния примерно в четыре метра, что с такими ранениями не живут — и паника, тяжелая и ядовитая, как ртутный туман, сбила дыхание и вгрызлась в мозг.       Думай, что делать, или мы оба погибнем! Взорвался Харви. Его крик привел в чувства, и она поняла, что у неё шок. Бесчувственным разумом, крепким, как тысячи стен, Одри подумала: нужно остановить кровь. Пули, как пробки, не давали ей хлынуть по-настоящему. Она течет быстро, но слабо. Нужно полностью остановить кровотечение. Но это невозможно. Это опасно. Каждое движение, продолжала размышлять она, слыша голос брата, может нам навредить. Ты можешь извлечь пулю из груди, и я исцелю эту рану с минимальными потерями для твоего тела. Или я могу бросить все твои силы на исцеление, но тогда ты можешь и не встать.       Она открыла глаза. Вернулся слух: как будто лопнул пузырь, окруживший её, Одри услышала звуки выстрелов, крики и голос Марка: «Бегом! Бегом!». Они там… и они могут погибнуть. Тогда вопреки боли она сначала стала вытаскивать левую руку из петли ножен, на которых она лежала. Наконец она откинула «гент». Потрогала свою рану, и острая боль от одного лишь касания заставила зашипеть. Стала осторожно отрывать налипшую ткань от краев раны, и каждый миг этой процедуры показался ей мазохистской пыткой.       — Не торопись.       Василиса Огнева приближалась к ней. Паника вновь охватила её, и Одри забыла, как дышать, и стала отползать. На любое движение тело отзывалось болью, будто грудь изнутри исполосовало циркулярными пилами, вены на тонкой руке не загорались. А Василиса неумолимо приближалась и вскоре села на корточки перед ней, когда Одри уткнулась головой в препятствие. Заметив её страх, волчица по-настоящему улыбнулась и сняла с пояса изогнутый кинжал. Она не слышала брата, не слышала себя и видела лишь лезвие, разрезающее её рубашку, и Огневу, распахивающую её. И перчатку на руке и губы, что что-то говорили.       — Как… Как ты…       — Сила, — в этот момент она надавила на неё коленом, сунула в рот какую-то тряпку, и Одри, было собравшаяся закричать, как никогда ещё не кричала, судорожно дёрнулась под Василисой. В тот же момент длинные пальцы вошли в её рану, и Одри, теряя рассудок, пронзительно громко замычала. Она билась, как пойманная в острые когти крольчиха, визжала, пыталась вырваться, а после дрожала от боли, что рылась в её груди. Было много крови. И не осталось сил на исцеление, на крик, на сопротивление. Не было ничего. Только слезы, тьма и пытка. И когда пуля звякнула о пол и Василиса разжала пальцы на её горле, Одри не почувствовала ничего. Она бессмысленно глядела вверх, и все казалось мыльным и нереальным. Потом была сильная пощечина — и та разбудила Одри. Она поняла, что ничто ещё не кончено, когда Василиса сказала: «Не время умирать». Она вложила что-то ей в руку, заставила вдавливать на место дыры в теле и достала откуда-то бинт, больше похожий на скотч, и комок серебристого пластилина. Она едва успела залатать эту брешь, когда к Одри вернулся слух и Харви влил в неё остатки сил, что приберег, готовясь к побегу. Василиса уже собиралась рыться в её кишках, ища вторую пулю, и для этого вновь достала нож — видимо, решила, что пациентка перенесен вспарывание живота и что ноги у неё ослабли.       А потом прогремел выстрел, и свежая черная кровь брызнула на Одри (та успела закрыть лицо рукой), и Василиса, не успев ничего сделать, рухнула навзничь. И тогда пришел ужас, способный остановить жизнь в теле, когда из тьмы выплыл Уилсон. Но он не должен быть жив, как не должен идти снег летом, и это ощущение было сродни ледышке, упавшей за шиворот и растекшейся холодными тоненькими ручейками по всей спине — пугающе, вызывающе дрожь. Уилсон никак не изменился: такая же лысая круглая голова с улыбкой кривых желтых зубов, горящие желтой ненавистью глаза — и зрячий, и слепой.       — Одррриии…       Он оказалась над ней, и свет обрамлял голову подобием нимба. А Одри не могла пошевелиться, настолько велик был ужас неожиданно навалившегося на неё осознания: орден восставших мертвецов не выдумка и не легенда, они есть, они существуют, они всегда были — Одри видела их следы и знала, что они в студии, знала, что Уилсон воскрес. Но никогда до конца не верила. И теперь худший её кошмар стоял здесь и смотрел на неё, на её обнаженное окровавленное тело, и ухмылялся.       — О, как жаль убивать столь прекрасное создание!.. Но ты же знаешь закон, верно? Око за око.       И, не дожидаясь, когда он сделает задуманное, Одри ударила его по ногам, вскочила, врезала в челюсть и бросилась прочь. Василиса Огнева открыла глаза, как будто тоже восстала из мертвых, и, не замечая, как сочится кровь между пальцев, достала меч и побежала следом. Послышались выстрелы в темную пустоту.       — Смерть! — в сердцах выкрикнула Василиса. — Огонь! Кровь! — ничего не происходило. Голос часовщицы вместе со стихшими выстрелами в неизвестность тонул в темноте. Или, быть может, это просто Одри глохла и слепла. Перед глазами правда все плыло, и мысль стала вязкой, как тесто. Пришла звенящая тишина. Брат попросил не отключаться, и Одри поняла, что, пока она думала об этом, согнулась вопросительным знаком. Она разогнулась, чувствуя и слыша скрип и хруст внутри себя.       Шла между горами потерянных вещей, прошла мимо пары дерущихся воинов. На месте, где отряд уснул, никого не было, только разводы крови и красный след, что сужался и сужался по мере того, как удалялся вглубь лабиринта. Одри на миг остановилась, чтобы вздохнуть, и снова пошла. Шаги за спиной приближались также внезапно, как стихали. Взгляд на руку дал представление о том, что в этот момент происходило с Одри. Она истекала чернилами, как будто таяла, и с каждым рывком вперед крови вытекало все больше.       Поворот. Она остановилась, дрожащим плечом держась за спинку накрененного стула. Осторожно! — врезалось в уши, и она крепче взялась за «гент», закричала, и вот выпрыгнула перед Фриск, которая закричала с ней в унисон, готовая обрушить нож на её голову. Что-то порвалось, как паутинка — пришло осознание, — и ноги Одри подогнулись, и она упала в объятия Фриск и резко смолкла. Одри смотрела в её перепуганные глаза. Они хотели что-то сказать друг другу, выразить необъяснимое… Но прямо над ухом загремели новые выстрелы. Сквозь полумрак она видела, как кто-то резко развернулся вместе с ней, уходя с линии огня, а потом Фриск побежала вместе с Одри, не замечая тысячи пуль, что били им в спину.       При беге она колыхалась, как порванный парус, все кости и органы горели. Они летели, виляя в лабиринте, врезались в хлам, перепрыгивали через мусор; появлялись люди, блистала броня, лилась кровь. Поворот, прыжок, ускоряющийся бег, снова удар и снова чья-то смерть с грохотом и предсмертным хрипом. Они бежали одну секунду, в следующую Фриск отбросила Одри. Загремели со всех сторон выстрелы, так что девушка в панике залетела за угол. Зеркала за ней разлетелись брызгами, послышался яростный крик, и она увидела, как девушка с ножом дерётся с движущимися фигурами. Одри схватила «гент», подлетела к ней и тоже вступила в схватку (не убивать не убивать не убивать), срывая глотку и слыша хруст ломающихся костей. Рука схватила её, пуля прочертила кровавую полосу на виске, девушка бросила нож, последний упал, и Фриск на ходу выдернула нож из него (живот грудь голова???). Громкое прерывистое дыхание, учащенное сердцебиение, быстрый-быстрый пульс. Бег, снова удар — на сей раз девушка с ножом упала, Одри прикрыла её собой, ударила нападавшего по лицу, подняла Фриск, и они бросились дальше. Пробежали мимо человека, арматурой размозжившего противнику череп. Мимо бегущей Захарры.       Бег. Бег, остановка — к ним неожиданно выбежал Марк, и все втроем, не сговариваясь, повернули влево, параллельно летящим друг на друга отрядам в черном и красном. Он достал из кобуры пистолет, выстрелил точно в голову парню, который по случайности выскочил перед ними.       Мир был размытым и беспорядочным, металл красным, кожа липкой. Одри хваталась за живот, точно из него не кровь выливалась, а вываливались переплетения кишок. В бою она забыла о ранении, не стала думать, как «гент» оказался у неё. А теперь, когда время замедлилось, она все вспомнила и почувствовала новую рану на спине, полученную при спасении Фриск пару минут назад. И вот тогда Одри рухнула, как подкошенная. Её оттащили в сумрак изогнутых мусорных гор, и как раз в этот момент мимо них молниями промчались люди в рыцарской форме — нашивка в виде феникса, казалось, отпечаталась на сетчатке глаза, и Одри не видела ничего, кроме огненной птицы с раскрытыми в полете крыльями.       — Зажми этим, — приказал Марк, срывая с себя кожаную куртку. Одри уже не чувствовала боли. Она ничего не чувствовала, зато слышала, как хлюпает кровь между пальцами Фриск. Кровь… она потеряла её слишком много. Пуля, наверное, сама выпала или засела слишком глубоко, и её уже не достать. Веки отяжелели. Усталость клонила в сон, уверяя, что Одри обретет покой как только уснет, и она отчаянно боролась, как мышь с котом, чтобы не поддаться желанию. Марк что-то спросил, целясь из пистолета в кромку света впереди, но Фриск не ответила. Она туго обвязала куртку вокруг её талии, и все это время их покрытые потом лбы и мокрые волосы соприкасались. Она не отрывала взгляда от Одри, не переставала твердить тихим, слышным лишь ей голосом обещания: все будет хорошо, никто не умрет, они выберутся. Сердце подорвалось. Слова высохли на языке, тело охватил озноб.       — Помнишь, я говорила, что буду рядом? — её голос словно уносило ветром. Одри кивнула, не отрывая головы от её плеча. Продолжения не последовало. С повязкой было закончено. Пуговицы ближе к горлу были застегнуты, чтобы хоть как-то прикрыть наготу. Её пальцы промчались по отметинам от руки Василисы, помогли перевернуться, пощупали второе ранение на спине. Дыхание Марка обожгло рану. Она услышала его: «Гильза от винтовки угодила под почку… Нельзя вытаскивать…». Он прислушался. Вдали и совсем близко велись бои: лязг мечей, треск огня, запах пороха, визг пуль и шелест оперения стрел, точно люди современности и средневековья решили выяснить, кто лучше умеет убивать.       Никто так и не спросил, кто новые нападавшие, хотя ответ был очевиден: Рыцари. Но никто не спросил, почему они напали. Марк не спросил, кто люди в черных масках. Все просто приняли происходящее, как данность, мыслили о здесь о сейчас, ведь задумываться о причинах было бесполезно. Однако Одри все же совершенно бессвязно залепетала: «Уилсон и Василиса… Уилсон жив… Василиса… она душила меня… Все здесь…». Девушка с ножом недолго смотрела на неё неподвижным холодным взглядом, словно потихоньку понимая картину событий, и когда все встало на свои места, во льду зажглось пламя. Она подняла Одри, как Одри в прошлый раз подняла её, раненную, и Марк повел их за собой. Путь, проложенный Шутом и Джоуи Дрю, лишил их способностей. Одри должна была догадаться. Снова стало шумно, это Марк выпускал патроны, и Фриск, не выпуская Одри из своих объятий, резала бритвенно-острым ножом каждого, кто мог им навредить. Даже теперь Одри не хотела смертей. И ей хотелось умолять Фриск и Марка не убивать, давать шанс на исправление и переосмысление жизни, ведь только милосердием можно искоренить зло.       — Прячься! — и они спрятались, и на холм, за которым они спрятались, обрушился град свинца и пороха. Конструкция стала рушиться, откидываемая вперед, и пришлось резко выйти и оказаться прямо посреди боя. Марк выстрелил дважды и убил троих, остальных он порезал ножом. Когда они продолжили бежать, Одри видела, как тот хромает, держась за кровавый полумесяц на ноге. Но и следующую схватку они не смогли обойти, так как явственно услышали крик Рэн — и полетели к ней, как птицы на юг, и, когда настигли, Марк ворвался в битву против семерых. Фриск пришлось оставить свою драгоценную ношу на холодном полу, и она лишь произнесла, заглушая вопли и рычание:       — Я скоро.       Уже вчетвером, держась друг за друга, они вышли в широкий пустой коридор и быстро поковыляли вперед, не зная, по какой из сотен развилок пойти. Её не отпускала тревога из-за того, как болела грудь, из-за рыжей волчицы и Уилсона. Она хотела спросить тысячу вещей, и ни для какой не находилось места: все казались пустяковыми. Нужно было найти Гетти, Джейка и Тэмсин, которых Рэн в последний раз видела ещё в лагере: Джейк взял одну из сумок, кого-то подстрелили — она видела падающую фигуру и не поняла, чья она, — и после все скрылись. А потом затеряться. Где? Наверное, глубже в лабиринте, но куда было ещё глубже? Марк задал ей вопрос, и она ответила. Кажется, остались ли силы у Рэн и может ли она их передать Одри. Но сама Одри ничего не поняла из их разговора, который прервался в следующий миг.       Захарра выбежала из-за поворота, прижимая к себе раненую девушку, и за ними, как стая красных ворон, бежали Рыцари с окровавленными мечами. Друзья не раздумывали ни секунды и бросились в бой, что поглотил их, плоть — наконечник копья. Пока Рэн порхала, как озорной крапивник, между противниками, отбивая все их удары и нанося ответные, Марка уже теснили. Одри дралась со смуглой девушкой, в которой узнала стрелявшую, и с мукой наблюдала, как его давят в оцеплении. Появившиеся черные как чернила в море крови ворвались в ряды красных, и брызнула уже настоящая алая кровь. Одри потерялась — все перемешались, и осталась только она да раненая девушка, которую спасала Захарра. Её-то она взяла за шиворот и побежала, поскальзываясь на стынущих лужах, сквозь непроходимые тернии мечей. Она ненавидела толпу за пинки и мечи, режущие кожу мимолетными движениями, ненавидела «гент», который, ударившись о чью-то голову, выпал из рук, ненавидела свое бессилие. Они почти увидели свет меж мелькающих полос металла. Одри закричала. Потом упала на колени, и черная кровь брызнула из рассеченной скулы. Вдруг девушка подняла её. На миг они встретились взглядами.       — Осторожнее! — как легкую плюшевую игрушку, Василиса с перекошенным лицом оттолкнула Одри и выбросила кинжал — тот угодил между ребер мужчине в рыцарской форме и с темно-серым ирокезом на лысой голове. Отчего-то эта подробность въелась в мозг, как и то, что из толпы появилась женщина с пугающе знакомым лицом. Она медленно перезарядила ружье и прицелилась, и Одри знала, она целится в неё, но, парализованная, не тронулась с места. Затем появился меч, подогнулась нога, из дула в пол вылетел сноб огня и швырнул женщину на спину. Фриск проехалась острием по её лицу, вызвав истошные вопли, и направилась к Одри.       Никто не заметил, как битва осталась позади. Адреналин бился в жилах, даруя силы, запасов которой у неё не осталось уже давно. Она бежала вопреки, они все так бежали, наверное, минут десять, когда, часто дыша, залетели в тень между вплотную прилегающими к друг другу горами. Одри уткнулась ладонью в ровную поверхность стены. Повисла гробовая тишина. Все плыло, ничего не разобрать, но она четко видела то, что произошло в следующее мгновение. Едва заметив Василису, Фриск бросилась в атаку, быстро выбила меч из её рук и наступила ногой на перебинтованную грудь. И тишина взорвалась, ибо звуки вернулись с чужим криком и врезались в неё, как стрелы.       — Нет! — вырвался слабый стон, и Одри бросила последние крупицы сил на то, чтобы оказаться рядом и схватить руку, занесённую для удара. — Ты же сегодня никого не убила, я же видела, куда ты резала, жестоко, не смертельно, не убивай сейчас… — Фриск слабо дернула рукой. Как будто проглотив кислятину, она зажмурилась. Затем открыла глаза и взглянула на Захарру, что сидела на коленях перед Василисой. Она смотрела, смотрела, и во взгляде что-то неуловимо менялось. Тогда Одри ослабевшими пальцами выпустила её запястье, и меч с тихим звоном опустился острием на землю. Захарра с облегчением выдохнула, и её губы произнесли беззвучное «Спасибо». И все схлынуло, как вода после катаклизма: силы покинули Одри. Осторожно кивнув, она осела и задрала отяжелевшую голову, но не нашла вверху света. Опустила, коснувшись подбородком груди. Смежила веки. Бросила слабый, тихий зов, и он никого не достиг. Друзья спорили. Рэн крутила пальцем у виска и хотела уйти, а Марк держал её, что-то объяснял, часто оборачивался к зеркалу и спорил уже с ним. Какая бы ни была тема спора, она казалась такой же неважной, как весь этот мир.       Харви… шептала она, веря в самое худшее. Скажи, что ты жив… Пожалуйста… Как иронично, как больно! Целую вечность назад она желала смерти Чернильному Демону, а теперь молила того быть живым! И она с огромным нежеланием оборвала связь. Послышался шорох. Фриск села рядом и обхватила её холодную руку своими теплыми пальцами и попыталась согреть. Она наверняка хотела что-то сказать, но не смогла. Одри понимала это чувство. Чувство приближающейся беды, которое сковывает человека и заставляет ценить каждый миг. И стало трудно дышать, как будто воздух стал густым киселем. Одри уже знала, что произойдет. Просто знала.       Мимо туннеля, в котором они спрятались, пролетела стая красных фениксов: не благородных, не сказочно-героичных, зато воинственных и жестоких. А потом на другой стороне из ореола бледно-белого сияния появилось две фигуры, и Рэн с Марком обнажили клинки и закрыли собой девушек. Уилсон и незнакомый мужчину, у которого лицо напоминало морду старого мейн-куна, встали перед ними, и сердце Одри подорвалось. Мужчина держал у горла Гетти серповидный клинок вроде хопеша и пронзительным холодным взглядом сверлил Марка. Марк сжал свободную руку в кулак. Уилсон снял предохранитель с направленного на Захарру и Василису пистолета. Стало тихо, и в молчании, которое никто не смел нарушить, послышался сдавленный всхлип Гетти.       — Марк, — поздоровался мужчина.       — Артур Хэрроу, — тем же тоном ответил ему Спектор. Меч завибрировал. Словно борясь с самим собой, Марк выдавил сквозь стиснутые зубы: — Гет, где остальные?       Она не ответила и, словно вспомнив о чем-то ужасном, закрыла глаза. Одри не видела его взгляда, но даже от мысли, каким он мог стать в этот момент, ей стало дурно, а сердце отозвалось на его боль и тихий жалобный стон Рэн, точно от них только что оторвали по куску плоти. И девушка поняла: почти ничего не зная о «Плащах», она успела к ним привязаться, и возможная смерть Джейка и Тэмсин стала как пуля, пущенная в лоб. Хэрроу с сочувствием глядел на них, но только сильнее нажал на шею Гетти, и новый ручеек крови потек по её ключице.       — Не думай, что я тебя не убью, — ответил Марк, но не Уилсону, а Хэрроу. И тот ухмыльнулся.       — Ты его знаешь? — вмешалась Фриск.       — Да. Он убил мою жену, — с нажимом ответил Марк, и их взгляды встретились: неистовый, свирепый и жалостливый, даже грустный. И Рэн всхлипнула, что-то пробормотала: «Мертва… мертва…». Одри услышала в её голосе слезы и увидела, как дрожат плечи. Возможно, она думала о тех, кто уже не с ними.       — Мы могли бы договориться, — сказал вместо него Уилсон. — В связи с нынешними обстоятельствами всех вас мы убить не можем. К тому же, Василиса Огнева нужна нам живой. Поэтому вот предложение: вы отдаете её нам, и мы отдадим вам девчонку. И расходимся до следующего раза, — едва он договорил, Захарра отважно загородила собой связанную Василису. Фриск тихонько встала, выпуская руку Одри, и та сжалась, как котенок под дождем. Почему-то, глядя на Хэрроу, ей становилось даже страшнее, нежели от присутствия Уилсона. Будто она знала его. Или узнает в будущем, и будет как животное, израненное его плетью и загнанное в маленькую белую клетку. — Пусть Одри встанет и приведет Василису сюда. Прямо сейчас.       Не зная, сколько ещё продержится, Одри заставила себя подняться и, сгорбившись, двинуться к Захарре. Фриск провожала её темным взглядом, в котором мешались и печаль, и нежность. Все встало на свои места, но что конкретно — сказать она не могла. Все плыло. «Он убил мою жену»… Уилсон… Хэрроу… Одри стало дурно. Она подошла к Захарре, что стояла перед Василисой, как скала. Оглянулась на Уилсона. Тот смотрел на Одри с нескрываемым презрением, из-за которого все в животе затягивалось в огненный узел. А Захарра… Захарра смотрела на неё с мольбой, от которой все внутри рвалось на части. Не понимая, что делает, Одри коснулась окровавленными костяшками мокрой от слез щеки часовщицы, а потом обняла её, как подругу.       — Тот, кто их оживил. Он хочет сам убить Василису. Прошу… — шепнула Захарра. Одри уже не могла говорить. Она взяла один из ножей Василисы, ткнула им ей в спину и повела вперед. Огнева не сопротивлялась, и это удивляло не меньше, чем собственное поведение. Кровь снова текла по её груди, лицо сделалось серым. Она вдруг остановилась, обернулась к Захарре, будто намереваясь что-то сказать.       — Я сделаю что угодно, — промямлила она. — Но не отдавай меня Астрагору. Умоляю. А если хочешь, лучше сразу убей, — услышала она слова. Все это неправильно, думала Одри, сдерживая сухие рыдания, но у неё не было никаких идей, заметок, вдохновения, вообще ничего. Одно отчаяние. Она оглянулась на Фриск, ища в ней ответ, поддержку. Она вела одного человека на встречу со смертью, иначе умрет другой, и Одри была готова прыгнуть на меч, лишь бы не делать нечто столь для себя противоестественное.       А потом произошло сразу несколько вещей, и все казались отдельными и самостоятельными частями одной картины. Огромная стрела с ярким цветным оперением вонзилась прямо в голову Артура Хэрроу, и полетели кровавые ошметки; из пустоты выскользнула, подобно змее, ловкая тень, налетела на спину Уилсона и обмотала плащ-невидимку вокруг его шеи; началась беспорядочная громкая пальба, в которой смешались и вопли, и выстрелы; засверкал, как тысячи звезд, огонь от патронов, и в этом свете Василиса стремительно развернулась, ударив Одри в лицо, и та схватила её и вместе с ней рухнула под свистящими пулями, что разлетались во все стороны, как ошметки от головы Хэрроу. Пол задрожал, мир разбился на осколки, и из неоткуда стали появляться ещё люди — красные, черные, с татуировками в виде крыльев летучих мышей, — и все они бросились друг на друга, как изголодавшиеся звери. Многие падали мгновенно, послышался хруст, крик. Силуэты друзей, оскалившись мечами, метнулись вперед. Кто-то визгливо крикнул: «Тэмс!». Кто-то спросил: «Где Василиса?».       Одри поползла, встала, увернулась от человека, которого нечто огромное и синее кинуло в неё как пушечное ядро. Нашла Фриск, придавленную ещё живыми людьми, вытащила оттуда, вырвала из металлического, кровавого, черно-красного сумасшествия. Вязкое время резко затвердело и стало прежним. Чувствуя её руку в своей в руке, она побежала по лабиринту. Их окружили друзья, Василиса, которую Захарра за верёвку тащила по полу, орала, летели им вслед проклятия, стрелы и гильзы. «Быстрее! Ещё быстрее!». «Нас не догонят, нас не догонят!». Джейк подпрыгнул, как отскочившее от земли копье, и выстрелил из лука. Крик, что шел сзади, стегнул по ногам. «Тупик! Поворачивай!».       — Бегом, бегом, бегом!       Рыцари появились впереди, и их багровые формы и нашивки вновь отразились в глазах Одри неясным видением огнекрылой птицы. Снова резкий поворот. Кто-то, кажется, Тэмсин, достала бомбу, зажгла и кинула им на прощание. Ещё двое, и, не зная, как так получилось, увидев их прямо перед Гетти, Одри вырвала меч из рук Фриск и лезвием прошлась одному по бедру, а у второго тяжелым взмахом отбила удар, направленный на девочку. Марк покончил с обоими без жалости, перерезав каждому глотки, и догнал убегающих друзей. Удар в живот выбил дыхание из тела. Одри охнула, схватившись за грудь, и увидела, как в плечо её противнику врезается длинный клинок и как Рэн опрокидывает его.       Она не поняла, когда лабиринт разветвился и они потеряли друзей. Судорожно дыша разболевшимися, словно усеянными шипами легкими, они оглядывались и не находили ничего, кроме круглых стен. Издалека, такого ужасающего далека, доносились звуки. Те же звуки гремели в ушах, и образы, с ними связанные, стояли перед глазами: смерть, смерть и смерть.       — Харви… — произнесла Одри, и скорбь пропитала её, как маринад из гнили и измельченных черепов. — Харви мертв… — она оказалась зажата между мокрыми, израненными руками и гулко бьющимся сердцем. Они упали на колени, не разрывая объятий, и вновь хотели что-то сказать друг другу, выразить необъяснимое. Какие слова еще не слышали девушки, чего еще не совершили? Одри боялась думать об этом, спрашивать. Весь её мир рушился. Рушилась она сама, и все казалось неважным.       — Он слишком живуч, чтобы вот так умереть, — Фриск бережно положила девушку на бок, осмотрела от чего-то почти не кровоточащее ранение на спине, потом перевернула её и развязала кожаную куртку на животе. Она была вся черная и мокрая, и маленькое отверстие, едва различимое среди полупрозрачной черноты, прилипшей к коже, пахло хуже дерьма. Ничего, чем бы можно было перевязать или обработать, не было. Тогда Фриск просто завязала узел спереди, чтобы кровь сдерживали рукава, и утешительно улыбнулась. — Так лучше?..       Прогремел выстрел, зазвенело в ушах, хлынул фонтан алой крови, и Фриск словно откинуло ударом тарана. Кровь залила лицо, грудь и руку, из которой буквально вырвали что-то теплое и очень, очень ценное. Мир расплылся, и все обесцветилось. Одри остановилась во времени, не видя, не осознавая, будто она стала лишь растворяющейся дымом каплей чернил в воде. Она обернулась. Взглянула на обмякшую девушку с плечом, по которому расползалось гигантское темное пятно. Взглянула на человека в проходе. В сознании — лишь тишина.       — Я всегда буду вас преследовать. Даже если вы умрете, я буду искать вас на том свете… — приглушённый тысячью стёклами голос. И эхо, только эхо взрыва, вкус, вкус соли и металла. Дуло револьвера ещё дымилось. Уилсон опустил его и показал из-за спины разделочный нож, в точности такой же, каким почти убил Одри до своего превращения в Шипахоя, и его лезвие блеснуло в желтом свете. — Вы, маааленькие, глупые крыски, которые убили меня и изуродовали этот поразительный мир, сегодня умрете. Темное Пророчество… должно исполниться правильно!       Уилсон направился к ним, сверкая своим единственным видящим глазом, что в сумраке напоминал жаркое, сжигающее само себя солнце. Старый, сухой, как пергамент, и с искривленным злостью лицом, он стал Смертью в мужском обличии. Но Одри было все равно. Она что-то шепнула беззвучно, что-то не имеющее смысла. Она смотрела на Фриск, вокруг которой растекался кармин, и ощущение себя наконец вернулось. Словно родившись заново, она в неистовости подтянулась к мечу и молниеносно встала. Тогда мысли Одри состояли из двух слов, искрящихся, как фейерверки: «Спасти. Защищать».       Разбежавшийся для удара Уилсон вдруг замер с порванной грудью, из которой вынырнуло смолисто-черное мокрое острие. На долю секунды вся гамма чувств отразилась на лице старика, а потом он безвольно упал. На его спине, упираясь коленом в поясницу, стояла фигура. Вход загородили тени, света не стало, но бледный косые лучи, которые все же проникали в помещении, очертили знакомые силуэты. Крепко держась за рукоять мачете, вошедшего в тело, фигура подняла голову, и Одри смогла заплетающимся языком спросить:       — Эллисон?       — Ты в порядке? — спросила Эллисон. Девушка выронила меч и потеряла равновесие. Шум крови в ушах заглушал мысли, сердце больно билось о ребра, точно в конвульсиях, и мышцы сковало цепями холода. Генри навис над ней, и к нему присоединилась Эллисон, трогая Одри за щеки. Ничего не слышно. Онемение всего тела, никакой чувствительности.       — Держись… — мужской голос.       — У неё шок… — женский.       Она шевельнула непослушной шеей и разглядела в темноте, которая сгущалась по краям взора, Тома, Захарру и Рэн, которые сидели над Фриск и в спешке искали место выстрела. Что-то было в этой картине, что влило в Одри свежие силы, и ей удалось произвести первый вдох и схватить Генри за протянутую руку. Генри. Их Генри. Который должен быть сейчас в каком-нибудь солнечном Лос-Анджелесе и наслаждаться вторым шансом. Вот он, весь в чернилах, лохматый и худой, поднимает её, легкую, как перышко. Эллисон стоит за его плечом, улыбаясь, а с другой стороны стоит Том, сердито глядя на Одри.       — Ребята… — слетело с её уст. Она обняла Генри, волосами дотрагиваясь до его щетины, которой был уже не один день, чуть не взвыла, носом мазнув его по виску, а потом обняв и Эллисон с Томом, крепко, точно они могли исчезнуть.       — Скоро придут! — крик Марка. Крик, как нож, разорвал высокий хрустальный звон, и все пришло в движение. Том ножом перерезал лямку своих штанов и туго-туго обмотал им лоскут ткани, который Захарра прижимала к насквозь простреленному плечевому суставу Фриск, чтобы уменьшить обильное кровотечение, и друзья выбежали в узкий коридор. Их процессию возглавляли Эллисон и Джейк. Одри держалась за Генри и все ещё не могла понять, что сейчас произошло. Уилсон подстрелил девушку с ножом, и Эллисон убила его, и ещё тут появились Том и Генри… Уилсон мертв. Снова. Голова шла кругом от всех мыслей, что в одночасье заполнили её и заголосили, как если бы Харви расщепило на несколько.       — Укрытие… нам нужно… — пыталась выговорить Одри, то ударяясь виском о грудь Генри, то жмурясь от яркого света неизвестного происхождения.       — Так приведи нас к нему! — услышала она голос Рэн, что пулей пролетела мимо них.       — Звездная нить! Нам нужна звездная нить!       Эллисон рубила сильно и уверенно. Стрелы пели над её плечом, отведенным чуть в сторону и всегда стремительно идущим вперед, как если бы рука была продолжением клинка. Мягкие яркие перья на стрелах шелестели тихо и исчезали, когда наконечники громко с чавканьем врезались в плоть и с тупым звуком удара молотка о мраморные плиты — в пол. Эллисон рубила и колола. Не было места для нормального разворота и размашистого удара. Брызнула тьма, женщина покачнулась и увернулась от руки Тома…       Звездная нить. Одри с трудом разлепила веки, под которые словно насыпали песка. Попыталась различить впереди блеск тонкой, вылитой из расплавленных космических светил, линии, но не было ничего, кроме черных и красных пятен и движущихся тел. Кто-то крикнул: «Стрелы кончились!». Кто-то сказала: «Отойди, ты же сейчас упадёшь!». Кто-то зарычал: «Я могу нас спасти, если вы, безмозглые олухи, меня развяжете!». Рубаха Эллисон и лицо Джейка были покрыты толстым слоем пыли и штукатурки. На груди девушки вспухало и наливалось густыми чернилами длинное, косое, ровненькое сечение. Том оттащил её, но выпустил Фриск, которая вышла впереди всех и упорно не давала вернуть себя в строй. Снова кровь — на сей раз из алого серпа на синей голой груди. Кто-то стал передавать подобранные стрелы, скользкие и горячие, одна точно побывала в руках Одри. Вновь запели стрелы.       Ни сердцебиения, ни звезд. Одри стремилась к ним мыслью и душой, но натыкалась лишь на бескрайнюю пустоту, которую поселило в ней отчаяние. Она в центре бури, уносящий её друзей одного за другим. Она ранена, в ней почти не осталось жизни и веры. Её справедливая душа блекла, её милосердие — лживая маска. Вот она, совсем изнуренная, передает стрелы, чтобы убивать, и надеется, что поток людей, поток сильный, как вырвавшаяся из разорвавшейся дамбы вода, скоро кончится. Одри самый жестокий, самый невезучий человек на свете. Только на пороге смерти ей открывались истины: «Белые плащи» все поголовно в пророчестве, как Одри и Василиса, и из-за них семерых могут погибнуть непричастные; смерть не остановит Уилсона, он всегда найдет способ поквитаться, и месть будет страшна; она ничего не может сделать для спасения друзей, пока все они рискуют собой ради неё. И нет нити, что выведет их, как Тесея, из этого ада.       — Покой лежит в сердце бури, — услышала она голос Гетти над ухом. Гетти, которую Одри попыталась спасти один раз и спасла во второй. И она взглянула на девочку с цветком, растущим из глаза, и вслушалась в её слова. Гетти словно поняла, о чем та думала. — Мне так сказал один странный парень, к слову, тезка Генри, только помоложе и симпатичнее, — она улыбнулась Штейну, который недобро нахмурился. — В самом невыносимом положении можно найти такое спокойствие, которого ты никогда бы не узнал без неприятностей.       Последний человек в красном, та смуглянка, с которой Одри дралась и которая в самом начале подстрелила её, резвым движением порвала кофту на животе Фриск, когда та, едва держась на ногах, зачем-то выкрутив короткую дугу. Они снова сошлись, когда Фриск толкнула Джейка плечом в Тома, когда у того кровь полилась по локтю, и противницы окружили себя розблесками клинков, и коридор наполнился звоном металла, от которого, казалось, колебались лампады на потолке. Кинжал в руке девушки в красном отразил луч света и застонал, столкнувшись с мечом, после чего она вывернулась, и кинжал вошел в грудь Фриск. Одри не слышала, как закричала, дернувшись в объятиях Генри, и не увидела, как синяя рука вонзила последнюю стрелу между плечом и шеей Рыцаря.       Дальше была стальная дверь. Выбившись вперед, Марк с усилием отпер её. Когда он закрыл её и стал искать, чем бы её запереть помимо ржавого железного замка, Одри с грохотом упала на больные колени. Свет давала только маленькая лампочка наверху, но даже его хватило, чтобы разглядеть ранения друзей и стену, состоящую из забытых вещей. Теперь, когда наступило время новой передышки, Одри удалось получше рассмотреть лицо Фриск. Побитое, красное и сине-фиолетовое, на носу — рана, взгляд — потухший. Одри коснулась её мокрой и липкой талии и сразу поняла, что где-то она успела схлопотать пулю, переместила руку на грудь — и нащупала чавкающее кровоточащее место, в котором побывал кинжал…       — Нужна перевязка, или он кровью истечет!       — Элис, рана не глубокая, но…       — Нам нужен Стивен! — вдруг вскрикнула Тэмсин. — Марк, пожалуйста, позови Стивена!       — Сейчас? Ты с ума сошла?       — Кто такой Стивен? — перекрикивая их, спросила Эллисон. — И кто вы все вообще такие?       — У меня к вам всем тот же вопрос, — добавила Захарра, и Одри увидела, как та кидает ей моток ниток, иглу и антисептик. Потом в Эллисон и Тома полетела перекись. Одри зажимала рану на груди. Она вновь бросила зов Харви, и тишина, последовавшая после, сорвала корку на свежей ране. Его нет. Он мертв. И Фриск тоже скоро будет мертва. Крови натекло много. Это не поможет. Но она все равно обработала края, вдела иглу под её кожу, обняла девушку, когда та спазматически забилась под ней. Одри плакала, целуя лицо Фриск, заглушая её болезненное хныканье, и бессвязно лепетала. Она сделала стежок, который девушка отважно выдержала. Перед следующим погружением иглы в плоть, Фриск прижалась лбом ко лбу Одри, и та почувствовала, как дрожит её тело.       Том смачивал рану на теле Эллисон, переплетя с ней пальцы и не переставая смотреть на напряженные желваки, зажмуренные глаза и стиснутые зубы, будто в них тогда сосредоточился его мир. Василиса смотрела вверх, на привязанные к потолку огромные железные перчатки, и что-то в её взгляде изменилось, и неизвестное чувство унесло её в прошлое. Генри помогал Захарре обрабатывать рану рыжей волчицы, по-отечески держа её за плечо, и что-то голосил, а часовщица словно не слышала, все смотря на бледную Василису. Тэмсин обнимала грязную и лохматую Рэн, и та хныкала, не отпуская темноволосую ведьму ни на мгновение. Гетти и Марк пытались остановить кровь, безостановочно брызжущую из руки Джейка, пальцы которого до боли сжимали расколовшийся лук. Одри повалили на пол, и та стала с криком вырываться. «Лежи!» — написал Том, блестя суровыми темными глазами, и надавил на её плечи. Эллисон была уже рядом: она обнажила рану, убрав куртку и закатав подол рубашки.       — Сейчас все поправим! Эй, рыжая! Которая нормальная рыжая! Займись этой дурой! О боже, милая, ты же вся в крови…       От её слов Одри обессилила. Все. Она больше не сможет встать. В ней не осталось ни силы воли, ни решимости, там поселилось безмолвие. Одри лежала, смотря в потолок, и втягивала воздух через чуть приоткрытый рот. Осталось лишь закрыть глаза, не гадая, откроет ли она их или навсегда увязнет во тьме. Теплая рука легла на её руку, неподвижную и, казалось, затвердевшую, как камень. Между двумя ладонями появилось мягкое, горько пахнущее растение, и губы невольно растянулись в дрожащей улыбке. Веки сомкнулись… но Одри не уснула. Друзья действовали, спасали друг друга, и все это обрело запах полыни. У неё был замечательный брат, который не бросил нелюбимую сестру, когда той была нужна его помощь. Теперь его нет, однако на месте, где должна была зиять дыра, произрастало чувство, казавшееся безвозвратно утерянным, и оно выросло из потери и обретения. Запах полыни развеял страх и сомнения, и Одри подняла веки, чтобы снова увидеть мир. Она представила, как они все дойдут до Ключей, как раскроются перед ними все секреты, как будущее отдаст им положенное счастье.       Одри услышала стук мощного сердца, бившегося под полом, как будто все они стояли на необъятной груди чернильного мира. Сердцебиение становилось все громче. В его ритме слышались и визг металлической двери, по которой били чем-то тяжелым, и голоса друзей. И Одри вернулась — силы ей предало вдохновение, что с воздухом проникло в потяжелевшие легкие. Она встала, переплетя с Фриск пальцы рук. Генри взял топор, встал подле девушек. С другой стороны, оказывается, уже стоял Том и протягивал Одри её «гент», а Фриск — нож. Дверь изогнулась вперед, но замок каким-то образом ещё держался. Протяжное «Навались!».       — До встречи на том свете, братцы, — произнёс Джейк, заставив всех обернуться. Он вроде обращался к «Плащам», а вроде — ко всем, даже тем, чьих имен не знал. — Славный будет бой.       Захарра взмахнула ножом, и верёвки упали с Василисы, и она встала, как Фенрир, избавившийся от оков. Она по-волчьи оскалилась, и взгляд у неё стал дикий, пламенный, тоже волчий. Том оскалился, расставляя ноги в боевой позиции и удобнее перехватывая свою трубу. Эллисон встала рядом с ним, и на конце её клинка блеснул лучик от раскачивающейся, как маятник, лампочки. Ещё удар. Одри взглянула на Фриск, которая все это время смотрела на неё, только на неё. Края двери смялись, порвались, срываясь с петель, замок звякнул. Они действительно могут лишиться той единственной жизни, что у них была. И захотелось жить. Очень-очень захотелось жить.       Я бы очень хотела, чтобы ты услышал меня, Харв, произнесла она. Я не должна быть счастлива, но я счастлива, потому что все они со мной, память о тебе со мной, она со мной. Я бы хотела, чтобы ты разделил со мной последние мгновения.       Я слышу.       Безжизненное белое сияние лампочки падало на всех собравшихся и в одночасье исчезало. Тьма и свет стали полосами, мелькающими над Одри и её друзьями, расширяясь и сужаясь. И в разрушительном урагане, в его середине, наступила абсолютная тишина, когда тебе нечего больше терять, ты не обладаешь ничем, кроме самого себя, той искры, которая делает тебя тобой. Она увидела звездную нить в сумраке под потолком, та тянулась по стене из забытых вещей. Харви вынырнул из Серебра и чернил и взял Одри будто за плечо, а потом она закрыла глаза, зачерпнула немного вдохновения и подумала, как сильно желает, чтобы сейчас произошло чудо, как в сказке. Ведь эта глава не последняя, да?       Выживем?       Попробуем.       Внезапно из стены потерянных вещей начал расти черный плющ, точно услышал Силу потянулся к ней, надеясь вобрать в себя её сияние. Как паутина, его выбившиеся из всех щелей побеги стали переплетаться, образуя сеть, которая в свою очередь обретала некую форму. Друзья оборачивались на шорох, разрывающий даже поднятый тараном шум, и последней была Одри, которая, казалось, целую вечность провела во тьме закрытых век. Это была та самая дверь из мечты. Дверь, что выведет их отсюда. Чувствуя только спокойствие, которого она действительно раньше не знала, она, не выпуская руки Фриск, бросилась к двери, толкнула её, но слишком устала, чтобы хотя бы держать «гент» поднятым, и второй удар — не раненым плечом вперед, — сделала Фриск. Они не понимали, что друзья смотрят на них, и в их глазах живет надежда.       Затем металл смялся, и из пыльного облака на миг выглянул конец огромного металлического стержня. Тогда Марк крикнул:       — Бегом!