***
В этот раз разбудила её Фриск. Как оказалось, она все же решила пойти с ней, как бы полдня назад они ни спорили. Мертвая тишина, накрывшая город тонкой черной вуалью, вибрировала от сопения и храпа. Спал Джейк, который должен был сторожить лагерь, и Захарра, сидевшая немного поодаль, и Василиса, будто бы забывшая, что находится в стане врага. Одри проснулась, но веки не подняла, продолжая чувствовать, как девушка с ножом дергает её за плечо и недовольно дышит. Наконец Одри не выдержала, оттолкнула её и села. Осмотрелась. Они находились во дворе, усеянном густой и высокой зеленой травой, окружённом с трех сторон полуразрушенными и поросшими мхом каменными стенами. И хмуро уставилась на Фриск, которую освещал только свет собственной души. Она уже была готова и, как оказалось, рюкзак Одри тоже был собран. — Ты в последнее время крепко спишь, — заметила девушка с ножом. — И что? — буркнула Одри, потирая глаза. — Да ничего, — с этими словами она улыбнулась, будто ей было доступно некое знание, не доступное Одри, и девушка сокрушенно вздохнула, принимая протянутую руку. Пора идти. Все уснули, и теперь у них, предположительно, есть четыре часа на поиски Портера, разговор с ним и возвращение в лагерь. Они быстро и столь же тихо покинули место привала: потухли красные угольки костра, пропали силуэты спящих друзей и зелено-серые стены, через одну из которых девушки с поразительной для Одри лёгкостью перебрались. Едва спрыгнув на землю, она быстрым шагом направилась в глубь города. Она помнила ориентиры, то, как выглядит нужный дом, дорогу, и все равно её нервировала мысль потеряться из-за собственной забывчивости. Окончательно проснувшись, Одри не сдержала улыбки: подумала, как это мило, что Фриск собрала за неё скудные пожитки, дав ей возможность подольше поспать, и даже перевязала скотчем совсем уж несчастный «гент». Тот был помятый, с отвалившимися деталями, так и не заимевший аккумулятор, батарейки к которому подарила ей Эллисон, и Одри каждый раз беспокоилась, что при следующем ударе он просто развалится. И от чего-то отказывалась и от ножей, и от мечей, и от других труб, которых в студии наверняка было много. Ступая по захваченной травой мостовой и спотыкаясь о спрятавшиеся в ней камни и корешки, они продвигались все дальше, и терялись в темноте и статуи однокрылых ангелов, и здания, в которых, говорил собиратель внутри Одри, можно было бы найти много интересного. Попутно она плела венок из собранного у дома Бориса сухольдаля, все ещё свыкаясь с необычным названием. Полынь как полынь, думала она, сплетая стебли с сухими листьями с друг другом. То и дело она озиралась по сторонам, и сердце испуганно сжималось, как бы Одри ни твердила, что здесь никого нет и бояться нечего. И все-таки меркнет холодное чувство не оставляло её, как паук, вцепившийся в волосы. Она чувствовала чье-то присутствие, призрачное и неясное, как тень, откинутая неизвестно кем. Господи, вздохнул Харви. Не думал, что ты такая трусиха. Будто ты этого не чувствуешь, сказала Одри и поёжилась, проходя мимо чугунной скамейки, ледяной, пыльной, давно ни кем не использованной, и мертвого фонаря. Мороз по коже! — Как ты думаешь, — спросила Фриск. — Этот орден дохляков все ещё гонится за нами или они зализывают раны? — Может, они уже здесь, — Одри хотела пошутить, но на шутку это было совсем не похоже. Натянутые до предела нервы звенели и дрожали, готовые порваться, как паутина, и и она вглядывалась в темноту, в город, неподвижный и неживой, надеясь найти врагов. Ведь легче видеть их и знать об их присутствии, нежели гадать и представлять. — Черт, забудь… плохо у меня с шутками. Давай лучше ты, если не против. — После этого путешествия я определенно пойду работать клоуном, — вздохнула Фриск. — В общем, шутка очень классная, Генри бы точно оценил: почему скелеты не пьют воду? — А… — Одри замедлила шаг. — Потому что она выльется из них? — Ну… Потому что это жидкость, — и тихо засмеялась, довольная тем, что смогла кому-то рассказать об этой шутке. Правда, Одри не рассмеялась. Вообще. Почему-то это было совсем не смешно. Возможно, будь они в более мирной и светлой обстановке, Одри ухахатывалась с её чувства юмора, но точно не сегодня. — Ох, ну ладно. На самом деле это очень старый каламбур. Санс просто обожал каламбуры такого рода, а этим он развеселил половину ордена, когда все только начиналось… — То есть, это дедовская шутка? — Ну… — Фриск нахмурилась. — Ты меня за старую не считай. Но, вообще-то, если обобщать все прожитые временные ветки… да, это старая шутка. Никто из новичков над ней не смеялся. Её расстроенный вид немного развеселил Одри. Нет, скорее, сама ситуация: что девушка примерно её возраста шутит тупые дедовские шутки, надеясь, что окружающие будут смеяться, особенно возлюбленная. Вскоре глаза привыкли ко мгле, ноги перестали заплетаться, холод прошел. Шаг стал быстрым и ровным, как у солдат, и становился лишь быстрее, когда Одри понимала, что она все ближе к Портеру. Она думала над словами Бориса о том, что вторая способность откроется в определённый момент и представляла, каким этот момент может быть: неужели когда ей будет грозить опасность? Но это же глупо. Одри не стала донимать Бориса, и все же ей было неприятно не знать, какая эта новая способность и когда она пригодится. Поэтому, стоило доплести венок и надеть его на голову, Одри стала вызывать ток из руки. Самый обычный, желтый, колкий, как иглы, но горячий, как огонь. Может, она теперь может быстрее бегать? Нет, это другое Темное Знание. Стала быстрой, как ветер? Из глаз, черт возьми, лазерами стреляет? Одри покачала головой. Она не узнает, если не попробует что-нибудь. Однако сейчас не время. Нужно ещё успеть вернуться обратно и придумать оправдание, если кто-то из «ганзы» проснется раньше. Нужно найти способ помочь людям в черном, сон о которых вновь встревожил спящую девушку, и она не заметила, как стала раздумывать об этом, как об ещё одном важном деле, которое она обязана выполнить. Многое стало для неё планом на будущее, планом, который она выполнит, если выживет — а она очень хотела выжить. И это открытие, стоило Одри увидеть свои мысли в цепочке обязательных для выполнения заданий, планов и возможных желаний, поразило её. Она давно думала о счастливой семейной жизни, как о чем-то реальном. Думала о том, как спасет мир, не страшась опасностей и не отрекаясь от своих жизненных принципов, будто все будет именно так и никак иначе.***
Дом Портера — это странное местечко. Возможно, потому что это был вовсе не дом, а католическая церковь с обвалившейся в некоторых местах крышей и разбитыми витражами. Рядом, подернутый серой ряской, лежал неподвижный чернильный пруд. Листья такого же черного цвета рассыпало по разбитой тропинке к закрытым на замок дверям. Из оконных рам, внутри которых скалились острые стеклянные клыки, выглядывали шлейфы паутины и дул грязный от пыли ветер. В таких местах обычно обитают каннибалы-сатанисты, заметил Харви. Отличный способ себя убить, сестрица. Ты очень добрый. Нет, я серьезно, и она поняла, что сегодня у него совсем не было настроения. Ты у нас недавно помышляла о чем-то подобном. Так давай закончим начатое. Она отмахнулась от него, как от назойливого комара. Девушки подошли к самым дверям, деревянным, огромным, поцарапанным, и Одри коснулась своей чернильной рукой их поверхности. На пальцах осталась серо-коричневая грязь. Она подергала здоровенный металлический замок, но тот, конечно же, не упал, и тогда Одри стала искать ключ. Поиски не увенчались успехом, она только извалялась в пыли и немного вдохнула, так что подавилась неродившимся в легких кашлем. Потом она поняла, что не найдет его, и стала пытаться залезть в окно. Только когда Фриск подсадила её, Одри удалось дотянуться до рамы, чуть не оцарапав ладони. Она убрала «гентом» остатки стекла, чтобы влезть внутрь. Затем, забравшись на окно, она втянула Фриск к себе, и они спрыгнули на затопленный чернилами пол. Было оглушительно тихо и грязно, точно здесь никто никогда не жил. Десятки скамей с обеих сторон нефа покрывали жирные слои пыли и разноцветных крохотных осколков. Из брешей в крыше виднелась тьма города и дуло холодом. Стены усыпали плющ и колючие розовые лозы, бутоны на которых уже раскрылись, представляя собой агатово-черное полотно. Алтарь был расколот — голый, холодный, каменный, без икон, от чего сперва показался обыкновенным столом. Быстро оглядевшись, Одри, тем не менее, не пошла напролом, а спряталась за скамейкой и уже хотела разведать обстановку, когда Фриск оттащила её назад, прижала палец к губам, достала нож и сама вышла вперед. Передвигалась она медленно, согнувшись, и её бедра утопали в густых, как кисель, чернилах. Наблюдая за ней, Одри отрешенно подумала, что придется либо искать новую одежду, либо придумывать оправдание тому, почему у неё штаны стали черными. — Вы можете не красться, — знакомый голос разнесся под потолком, как невидимый туман, и Одри резко выглянула из укрытия. Словно со всеми сторон послышалось хихиканье, прерываемое следующими словами, звучащими, как громкое эхо: — Здесь никого, кроме меня, нет! — Портер… — Одри закрыла рот рукой, не ожидав от себя такой нежности по отношению к старому потерянному. Улыбка расцвела на неё лице, и она возвела желтые глаза вверх, откуда звучал голос. А через секунду нечто стремительное, расплывающееся, как попавшая на фото птица, метнулось от потолка, на котором сидело, как летучая мышь, и с громким фонтаном брызг и диким смехом приземлилось перед Фриск — чернила захлестнули её с головой, откинув назад, и та беспомощно забарахталась на мелководье. Портер наблюдал за ней сверху-вниз и, довольно блестя глазами, смеялся. — Портер! И бросилась к нему, ничего не помнящему о ней, но знающему, как ей нужна его помощь. Как ему когда-то была нужна её.***
Одри долго возилась с ним. Она дергала его за перекинутую через плечо верёвку, пыталась помочь вытащить руку. Девушка с ножом тоже не теряла времени — она старалась просунуть пальцы под мышками, чтобы вытащить потерянного, как клубень из земли, но вместо этого чуть не заставила его плакать, когда она его же рукой сдавила ему лёгкое. Подруга собиралась найти что-нибудь тяжелое, чтобы сломать края трубы, и, ничего не найдя, предприняла попытку протолкнуть потерянного вниз, но Одри беспокоилась, что тот застрянет ещё больше. Спустя час безрезультатных стараний девушки, совсем обессилев, сели перед ним, печальным и виноватым, будто сделал нечто очень плохое. — Прости, приятель, — сказала Одри. — Мне очень жаль, что так получилось. — О, ничего страшного, — сказал ей потерянный нарочито веселым тоном. — Я часто попадал в такие передряги. Рано или поздно я всегда выбирался. — Да, но… я же обещала тебе помочь, — сокрушенно закончила она и пододвинулась ближе, чтобы рассмотреть отверстие, в котором он застрял. Выглядело достаточно большим, чтобы в него можно было пролезть, сам потерянный был, как и все остальные ему подобные, худым, как скелет, и вряд ли смог бы застрять. Что-то, что ускользало от взгляда Одри, не давало ей покоя. Затем она взглянула на свою руку, которой причинила уже столько боли. Этот обтянутый тонкой чернильной кожей кусок кости с рвущимся наружу желтым огнём был хуже глаз и изменившегося цвета лица. Потому что, до кого бы Одри им ни дотронулась, тот бил током — сильно, жестоко, как будто и самой Одри хотелось причинять вред всем в округе. А потом, дотронувшись до края трубы, поняла, что на ладони второй руки остались пятна чернил. Затаив дыхание, она скользнула впереди и обнаружила маленькое расстояние, заполненное упругим, как застывшее желе, чернильным пузырем. Будто здесь раньше была тонкое чернильное покрытие, порвавшееся с появлением нежданного гостя, но не до конца, и застывшее. — Подожди одну секунду, — не глядя на потерянного, попросила Одри, и жилы на её руке вспыхнули. В тот день она молилась Богу, чтобы все получилось, и, когда чернила сгорели от её лёгкого прикосновения, и потерянный с веселым визгом полетел вниз, она на пару мгновений почувствовала, что что-то да может. Особенно когда девушка с ножом осторожно похлопала её по спине и одобрительно улыбнулась. Особенно когда Одри прыгнула вслед за тем, кого спасла.***
— Борис, знакомое имя… Портер глубоко задумался, сузив глаза. — Он попросил меня передать тебе кое-что, — с этими словами Одри отдала ему последнюю полынь, которую несла в коробке, и та легла в его сложённые лодочкой ладони. Портер издал радостное «Ооо!» и положил её рядом с собой. Фриск наблюдала за ними с улыбкой, в которой читалось что-то ностальгическое. Наверное, как и Одри, вспомнила их знакомство. Как Портер назвал Одри Бобби, потому что ему не понравилось её имя, и как сочувствовал девушке с ножом, которая отказывалась называть свое имя, ведь той, по его мнению, «мама не дала имя, потому что считала, будто девочка не проживет и дня». Поэтому девушка с ножом превратилась в Элеонору. — Теперь вспомнил его! Да, я иногда приносил ему разные безделушки из студии, — закивал Портер. — То карандаши, то значки, однажды целый холст… хороший пес. Он иногда захаживает сюда, и я рассказываю ему о своих путешествиях. И он никогда не перебивает, представляете? Ха-ха-ха… — Так, ближе к делу, — девушка с ножом, с ног до головы покрытая чернилами, встала со скамьи. — У нас не так уж много времени, хотя ты, безусловно, хороший собеседник… — В общем, — Одри взяла его за плечи. — Меня зовут Одри, её зовут Фриск. И Борис послал нас не просто так. Он сказал, что ты живешь здесь и… что у тебя есть для меня кое-что. Темное Знание. Портер кивнул. — Да-да, Темное Знание… Ох, простите, я в последнее время знаю слишком много, чтобы удерживать все это в своем маленьком мозгу. Вот неделю назад, к примеру, в Городе Разбитых Мечт какой-то болван объявил себя мэром, а после его разорвали на куски. Громадный чернильный монстр обворовал самое большое хранилище, где можно было достать еду, и унес целую охапку чьих-то подгнивших сердец! А ещё… — Портер, — окликнула его Одри. — Я тебя обязательно ещё найду, и мы поговорим. Но, прошу тебя, очень-очень прошу — помоги мне. Сейчас. Путешественник долго смотрел на неё, и взгляд его желтых глубоких глаз стал серьезным. Его ладонь легла на её плечо, и та оказалась тяжкой, как кувалда. Одри вспомнила, не зная, почему, как Портер, это немного сумасшедший добрый потерянный, латал пострадавших при землетрясениях. Вспомнила, как тот явился на бой с порождениями чернил, и пусть он промелькнул перед глазами лишь на миг, пусть Одри его и не заметила, а вспомнила только сейчас — в груди стало тепло. — Как скажешь, Бобби, — подмигнул он ей и взял за руку. Сила, вот чем было это ощущение. Золотая, теплая и стремительная, как будто в неё влили пламя. Портер отдал ей часть своего пламени, как сделал это Борис, и оно струей влетело в Одри, растекаясь по спирали на тыльной стороне ладони. Когда Одри открыла глаза, Портер прошептал голосом таким же, как его взгляд, серьезным: — Ты знаешь, зачем тебе это Темное Знание? — Полагаю, — также тихо сказала она, печально улыбнувшись. — Чтобы встретиться со тьмой? — Да. Тьма… Буря… — она разомкнул руки, державшие пальцы Одри. — Тебе потребуется все, что есть у тебя, у нас, у твоих друзей. Ну а теперь покажи, что ты умеешь, — громче сказал он, развеселившись, и сорвался с места, весело хихикая. Одри не двинулась с места. Она не смогла сделать и шагу, словно чернила, в которых тонули ноги, затвердели. Она глядела на Портера, висящего на лохмотьях шторы, как в банджи-джампинге, и видела того же смешного и простодушного потерянного, которого спасла в несуществующем времени. Но также она видела темноту в его на миг ставшим обеспокоенным взгляде. Одри виновато взглянула на Фриск, которая лишь рукой махнула, и сделала бросок вперед — как будто став единой с воздухом, растянувшись в пространстве, как тень, она рванула к высокому окну, на котором её уже ждал друг.***
Радости от возвращения способностей не было. Осталась лишь чистая и обнаженная, как кабель, с которого сняли защитный слой, тревога. Тревога эта пульсировала внутри и заставляла болеть что-то недоступное человеческому взору. Вместе с потерянным девушки приземлились на мягкую траву. Холодный ветер забрался за шиворот, осколок стекла зацепился за прядь волос, но такие мелочи больше не беспокоили Одри. Она отряхнулась одежду, потерла ладонь, которой со всей силы приложилась о землю, и сказала, поправляя на себе сумку: — Ты нам очень помог. Как закончим… предлагаю встретиться в Городе Разбитых Мечт. Знаешь такой бар, «Кантина»? — Отличная мысль, Бобби, — Портер, тронутый её предложением, кивнул. — Только для начала нужно выжить. А место, куда вы направляетесь, очень опасно. Опаснее всего, встречавшегося вам раннее, — он, наверное, хотел улыбнуться: желваки его разошлись шире обычного, щеки натянулись. — Обещай, что не умрешь, хорошо? — Постараюсь. Краткий диалог о тьме, ледяными крыльями обнимавший её разум, не дававший думать ни о чем другом, казалось, сделал едва заметное движение, более сильное и ощутимое. Как щекотка. Как дыхание в затылок. Дрожь пробрала её. В груди снова больно екнуло: взгляд Портера не изменился, но Одри увидела в нём новую и сперва незаметную темную искру на янтарно-желтом фоне. Она выглядела, как свернувшаяся в страхе змея. Словно, говоря об этом, Портер верил, надеялся и был рад, но в глубине его души жили некие опасения, не дававшие ему быть сегодня совершенно счастливым. И теплота, оставшаяся даже после слов Портера, теплота, похожая на зиждущуюся подо льдом надежду, потихоньку стала улетучиваться, как сдуваемый воздушный шарик уменьшается в размере. Словно в комнату, отопленную огнём домашнего очага, закрался зимний ночной холод. — Она выживет, приятель, — Фриск, уверенная в своих словах, выпрямила спину. — Не стоит недооценивать Од. У неё, э… супер-пупер удача от рождения. Девушка нервно сглотнула слюну и отвернулась к рюкзаку, чтобы достать бутылку с водой. Она почувствовала, как щеки начинают гореть, а сердце колотиться быстрее. Она нашла воду. Отпила. Не помогло. С ней происходило странное: она будто влюбилась, но наоборот, с неприятнейшим привкусом во рту и льдиной в животе, что, выращивая из себя острые белые шипы, рвала плоть. И все же Одри совладала с собой и зацепилась за свою храбрость, как за поручень. — Борис тоже говорил мне о том, что в конце меня ждёт нечто плохое. Мгла. Какая она, эта мгла? — её голос звучал искусственно беззаботно. Портер вдруг сделался старым и хрупким — ссутулился, опустил потухший взгляд и замялся. Не знал, как сказать? Ничего не знал? Одри продолжала смотреть на него, ожидая ответа. И тогда, обратив внимание сначала на неё, сосредоточенную и старающуюся казаться обычной собой, не встревоженной и не напуганной, потом на Фриск, которая тоже делала вид, будто её этот разговор не сколько не интересует, сконфужено ответил: — Ну… если честно, я не знаю. Я доходил только до самого Предела, но за него никогда не заходил. Просто чувствовал, что туда нельзя, и все. Бывает, чем ближе ты к Пределу подходишь, тем страннее на душе становится. Холодно. Вот, правильное слово. Холодно. Предел. Обыкновенное слово, произнесенное важно, как важное и опасное. Одри повторила его про себя, и её живот свернулся узлом, а во рту пересохло. Она не представила, она ощутила, и это ощущение ворвалось в поток её мыслей, как чернила. Она вновь ощутила инородное, неправильное, темное и от того не объяснимое ни на каких языках, ни какими изображениями. — Ага, — приняв некое решение, Фриск похлопала Портера по плечу, приводя его в чувства, и ухмыльнулась. — Как скажешь. Поэтому… ммм… точно в «Кантине»? — А? — Портер вынырнул из вязкого, неподвижного омута своих мыслей, и жизнь расцвела в нём. Глаза загорелись, руки бесконтрольно стали трогать то верёвку на плече, то натянутые на лоб очки, на лице появилось подобие улыбки — веселой и доброй. — А, да-да! В «Кантине»! Я буду ждать вас! — Отлично, — Фриск обняла его, и тот ответил на объятия, чуть не придушив девушку. — Ну, пока, Портер! И ты тоже, пожалуйста, попытайся не сдохнуть. Одри попрощалась с ним, но как-то вяло. Тело плохо слушалось, и поэтому оно то наливалось свинцом, то теряло вес и становилось воздушным. Руки у Портера были холодные, как у всех чернильных существ, худыми и грубыми. Он обнял ими её спину, и Одри хотелось верить, что так он поддерживает её.***
Ты это чувствовал? Это… Да. Обратный путь казался короче. Мысли путались, дыхание сбивалось. Усталость не позволяла нормально идти, будто лишив её всех костей, но было ясно и то, что сегодня Одри не удастся уснуть. Она хотела задать брату ещё один вопрос, а потом передумала, когда тот мысленно ощетинился и спрятался поглубже. Это место на него влияло. Харви чуть с ума со страху не сошел, когда они только ступили на этот путь, потом он потерял связь с Одри, теперь вот это: раздражительность и необоснованная агрессия. А что с ней самой? Её захватил страх перед неизвестностью: парализующий, лишающий самого ценного — воли. Вырвалась вперед, войдя в поток, и оказалась рядом с Фриск, которая терпеливо ждала её под расколовшейся каменной аркой. Обняла себя, пытаясь согреть. Теперь ей чудился холод. Он кусал кожу, проникал под неё и молоточком из ледяной стали бил по костям. Продолжили идти, теперь нога в ногу. Вскоре из мглы показались знакомые позеленевшие стены, окружающие лагерь с трех сторон. — Мы поговорим об этом? — спросила девушка с ножом, не обернувшись к Одри. — Как хочешь, — пожала та плечами. — Лично я и не знаю, что думать. Нужно просто… идти вперед. А там, видимо, будь что будет. Затем она остановилась. Замершая в смоле мысль шевельнулась, напоминая о важном деле, которое Одри должна выполнить. Спасение висельников, которые снились ей до похода к Портеру и приснятся, если удастся уснуть теперь. Как водопад образы висельников обрушились на Одри, сгибая её спину и заставляя холодеть кровь в жилах, а в груди разгораться злобу — на себя, на отца и Шута, на суку со шрамом, на дар предвидения. Втайне, настолько это желание было темным, она хотела, чтобы все уже случилось, и несчастных черных повесили. Тогда Одри не придется брать на себя ответственность, уходить с тропы, которая и без них была трудной и запутанной. Она вздохнула, сжала кулаки и попробовала сосредоточиться. Люди Василисы могут погибнуть. Они подонки, потому что помогали ей, но она должна спасти их, иначе перестанет быть собой. Сама Василиса. Сон об оранжевом свете, идущем от прижатой к её шее руки Генри. Это глупость. Это — в мусор. Камень. Не забыть произнести пароль и проникнуть в сад каменных драконов, или куда он там её перенесёт. Тьма в конце. Тьма… ощущение. Оно не имело ни имени, ни облика, только цвет — черный. Чернее всех чернил. Тьма… Предел… нужно подготовиться… — Завтра, — сказала сама себе Одри. — Завтра я подумаю, а сейчас нужно успокоиться. Ведь если она примет необдуманное решение, все пойдет наперекосяк. Они ещё долго лежали без сна. Фриск нашла замену своим штанам и придумала дурацкую историю о том, почему прошлые она выкинула. Одри слушала её, кивая, и немного, капля за каплем, тревога стала отпускать. Фриск о чем-то говорила, наверняка о чем-то важном, но Одри не удалось заставить себя выслушать её: то, о чем она говорила, вряд ли было столь же важно, как-то, что Одри решила сделать. Спасти людей. И использовать свои силы на практике. Но, если она хочет выжить, нужно обговорить это с остальной командой. Слишком много она скрывала от них. Слишком часто уходила неведомо куда и возвращалась тихо и незаметно, будто никуда и не пропадала. А потом она стала погружаться во мрак сновидений. Неспокойных, ярких, навеянных сухольдалем. И прошептала, касаясь губами камня: — Шаг подушками глуша.