***
Во сне было тихо. И при пробуждении было тихо, мирно на сердце, как будто невидимые когти, стискивающие тело, наконец разжались и отпустили её. Она открыла глаза, чувствуя жажду, дыша полной грудью, осознавая мир вокруг себя. Словно выйдя из гроба в пьяную от свежести летнюю ночь, Одри огляделась, поражаясь ясности мысли. Вся тьма, прорвавшаяся в неё спустя столько времени борьбы, вновь отступила. Она была свободна, настолько, что не слышала ни Силу, ни Харви. Одри? Харв? Она потрогала свою голову, и это было все, на что хватило тогда её сил. Она была словно набита ватой, от того думать было очень трудно. Как необычно вернуть себе духовную чувствительность, но потерять телесную! Она все понимала, все слышала и чувствовала, она вернулась в ряд живых. Но не могла хотя бы встать. Привет, привет, дружище… ты как?.. Да как обычно. Смотрел твои сны, рылся в твоей голове. И сидел в ожидании, когда будет с кем поговорить, ворчливо ответил он ей. Пофиг. В порядке? В порядке. А… а ты? Думаю, тоже. И наступило неловкое молчание, которое Одри желала прервать, но она не знала, о чем бы они могли поговорить. Она медленно вспоминала все, что произошло: свою паническую атаку или шок, или чем было это душное, вязкое ощущение; своих друзей, не бросивших её в трудную минуту. Ей удалось пошевелить пальцами, и она, перекатившись на живот, уперлась слабыми руками в пол и стала вставать. Голова закружилась, но она справилась. Кровь забегала по венам, мышцы приятно напряглись, разминаясь, и Одри почти с наслаждением вдохнула знакомый воздух. Ах, вот бы оказаться сейчас на природе, под открытым небом… Ведь у них есть ворлдпад, она могла бы сейчас им воспользоваться. И, насколько Одри понимала, при прыжке из «карманного» измерения вроде чернильного мира можно использовать даже самый обычный ворлдпад. Она бы переместилась куда угодно, а потом вернулась бы, как ни в чем не бывало. Только это было бы не честно по отношению к остальным, трусливо, подло. На стороне черных большинство спали. Одна Василиса да женщина с короткими светлыми волосами с темными корнями сидели, сторожа свой лагерь, и Одри, почувствовавшая на себе взгляд Огневой, кивнула им. Люди с их стороны тоже в большинстве своем спали, одни Эллисон и Марк сидели на страже, с подозрением глядя на лагерь Рыцарей-отступников. Они тут же услышали, как Одри проснулась, и, уже забыв о своих обидах, Эллисон подошла к ней и порывисто обняла. На миг опешив, Одри обняла её в ответ, крепко сжав руки на её распущенных волосах. Эти объятия вызвали новые чувства, также безымянные. Эллисон стала её опорой перед вероятным падением в пучину воспоминаний, но именно она этой заботой их и разбудила. И Одри вздрогнула и ушла. Как будто то, что случилось, её не касалось. — Хорошо поспала? — спросила Эллисон. — Да, — впервые за день заговорила девушка. Голосом нервным, неровным, как езда по каменистой местности. Генри, Том и Джейк спали, как мертвые, и при взгляде на них холод и жар разлились в груди Одри. Она вспомнила, что именно их командная работа помогла ей успокоиться хоть немного. А потом она вспомнила, как Захарра, ныне лежавшая у самой границы, использовала часодейство для её успокоения. Одри заснула. И во сне наконец нашла недолгий покой. И стыд, и благодарность завертелись в ней, будто два маленьких торнадо, треплющих края осколка её души, как листья срывая с деревьев и рвя в клочья шторы. — Точно? — Точно, — Одри отстранилась и постаралась улыбнуться. — Можешь не сомневаться. — Оки-доки, — пожала плечами Эллисон. — Но учти, ещё раз так испугаешь — убью. — Буду иметь в виду, — отшутилась она в её манере и помахала Марку, который молча наблюдал за ними, держа обнаженный меч на коленях. Он только кивнул, как бы говоря, что тоже рад, что она чувствует себя лучше. — Если хотите, я могу заменить вас… — Не стоит, — подал голос Спектор. — Лучше спи. Оно тебе явно нужнее, чем нам. Но Одри знала, что не сможет заснуть. Она ляжет, уронит голову на пол и закроет глаза, и её вновь захлестнут мысли о случившемся. Она будет углубляться в причины, вспоминать, пока её снова не пробьёт, пока она снова не станет беспомощной душевной инвалидкой, которой на самом деле была уже очень давно. Ей хотелось двинуться в путь и уйти как можно дальше от последствий недавних событий. Забыть о войне Рыцарей и сосредоточиться на Ключах, своей ганзе и своем предназначении, том, что Одри видела в себе. Чтобы все было понятно, как раньше, когда они шли, шли и шли в ожидании, когда раны, нанесенные битвой в лабиринте, станут шрамами. Одри села рядом с Фриск и поправила на ней плащ-бабочку, выставленный вперед своей цветастой, как оперение попугая, стороной. Плащ лежал фактически в её ногах, смявшись между коленями, что явно было не удобно, и она осторожно натянула его ей на грудь. На лице девушки с ножом застыло одухотворение, словно сон избавил её от страданий. Эта мысль согрела душу Одри, и, когда она легла и прикрыла глаза, она нашла покой в этой мысли, хотя понимала, как её надежда ничтожна. Она была нужна друзьям, она была нужна Фриск. И именно сегодня с ней случился новый припадок, и пусть он был оправдан, пусть она сама знала, от чего он случился, Одри не могла себе простить той слабости. — Спокойной ночи, ребята, — сказала она, обращаясь к двум дозорным. Спокойной ночи, братец. И уснула, не дождавшись ответа.***
Но рано или поздно приходится просыпаться. И она вернулась в свою безрадостную, запутанную жизнь. Она стала задаваться вопросами, почему, вместо того, чтобы разойтись, они со своими врагами держатся только на расстоянии, достаточно для разгона. Они, полные сил, не смогли заставить черных надеть браслеты и телепортироваться вон? Ответы находились сами собой, настолько те были просты: ни у кого не было времени думать о войне, о Ключах, о собственной безопасности, когда с обеих сторон было много раненых. Марк и Василиса нарочно не подняли эту тему, чтобы не отвлекаться от самого важного — ухода за своими. Никому не нужны были проблемы, споры, битва. И все время, что обе стороны ели, в воздухе витала тревога. Одри отгораживалась от мыслей о Саре. Она её могла не думать, не могла бороться с этими мыслями, однако, пока рядом было столько людей, тьме внутри неё труднее становилось овладеть ею. Тот недавний эпизод был прецедентом, результатом ни с чем не сравнимого перенесенного стресса, и то — спаслась она благодаря компании. «Мне кажется, — написал Том, сидевший между Гетти и Генри. — Они смотрят на нас». Нет, придурок, тебе не кажется. — Да, — кивнула Фриск. — Потому что мы смотрим на них. И вправду: переглядывание между лагерями было уж очень заметным, частым. Все ели, и все смотрели друг на друга, будто готовые бросить завтрак и уступить в бой, останавливала их только надежда, что первыми шаг к войне сделают «чужие». Одри, которая отказалась от еды и только пила воду, долгое время рассматривала Ореолу, которая, не отрывая от неё изучающего взгляда, грызла твердый, как булыжник, крекер. Эти взгляды нельзя было перевести в речь, зато Одри знала, что они значат: у нас есть общая тайна, враг, поэтому мы почти друзья. Она заелозила на месте. Мышцы сводило мелкими судорогами, по коже бегали мурашки. Я слышу твои мысли. Это глупо. Но мы не можем так вечно, она решила поспорить с Харви. Мы не можем сидеть здесь, глазея друг на друга и ожидая, кто и когда нанесет первый удар. Она хотела взять инициативу в свои руки, смело перешагнуть границу и встать перед Василисой с деловым предложением, которое могло бы принести как вред, так и пользу. Возможно, причина была в том, что Одри не любила блуждать в потемках, когда неизвестно, что дальше, когда висят хвосты — нерешенные вопросы, — и нервируют, и не позволяют смотреть в будущее ясным взором. С другой стороны, их нынешнее состояние как бы замораживало конфликт и погоню за Ключами в частности. Можно было спокойно восстанавливать силы, не думая о том, что тебе в спину дышит человек, готовый убить тебя — потому что сейчас ни Одри, ни Василиса не были готовы к прямому столкновению. Не можем. Никто с обеих сторон баррикад не может. Поэтому перестань думать, будто ты одна такая. Думай уже головой, а не жопой. Она перестала пить. Схватилась за голову. Попыталась сосредоточиться. Нет. Друзья и так в обиде с тех пор, как она, ничего никому не сказав, утащила почти половину отряда на бой, который без вмешательства «Плащей» кончился бы всеобщей гибелью. Она не могла вновь решить все за всех, она была не в праве так поступать. И ведь Одри не знала, как просто взять и попросить прощения. Она единственная, кто не подошел ни к Эллисон, ни к Марку, ни к кому либо из брошенных, и не сказала: «Простите, я поступила, как паскуда». И поняла, что не ей решать. Нужно лишь попросить прощение, ведь, по сути, это Одри создала проблему, и Одри, которая должна была и хотела её устранить, чувствовала вину за это — принимать и это решение за всех. Нужно было думать раньше. Руководствоваться не только сердцем, которое ведь правильно сказало, что нет ничего ценнее жизни, но и мозгом. Нужен был нормальный план, план и спасения черных, и их, и ганзы будущего. Они помогли Одри, когда та была готова уже задохнуться. Эллисон в порыве любви, которой Одри точно была не достойна от неё, обняла подругу и спросила, как та себя чувствует. Не было сцен, не случилось скандалов: все просто приняли случившееся, помогли пострадавшим и, как могли, сейчас выкручивались. И что же мне делать? Ты меня спрашиваешь? Действуй, а не ной! Только с умом, потому что без этого, увы, мы быстро откинемся. Ком встал поперек горла. Все случилось из-за неё. Друзья были недовольны ею за такое предательство. Она не могла ни поговорить с ними, ни банально поговорить, будто, если она приступив к действиям, то снова упадёт в бездну. Она всегда делала, после чего думала, и сейчас понимала — вот пару секунд назад Одри собиралась броситься к Василисе, как бросилась к Саре, чтобы узнать всю правду, и сейчас бы все закончилось также плохо, как кончилось той ночью. Только Одри бы грохнулась во тьму, и приступ, вероятно, повторился бы. Анализируя свои действия, она искала самый верный тип поведения, и, пусть ей совсем не улыбалась возможность нарушить свой душевный покой, она решила сейчас же извиниться перед всеми. Спасибо, шепнула Одри. Спасибо, что продолжаешь меня спасать. Он фыркнул, тем не менее, немного смутившись. И она резко встала, развернувшись к собравшимся. К Генри и Фриск, которые чуть не умерли. К Эллисон, которая сразу после боя обещала вырвать ей толстую кишку и долго хранила молчание, пока не увидела, в каком подруга состоянии. К Тому, Захарре, Тэмсин и Джейку, которые сидели рядом с ней, поддерживали, пускай Одри из того ужасного периода почти ничего не помнила, только голос Захарры, поющей русскую песню. К Марку, Рэн и Гетти, которые все равно спасли её друзей, которые мчались без остановки, пока не нашли место во всю бушующей битвы. Они разом прекратили разговоры. Захарра попыталась побыстрее дожевать жилистый, как резина, бекон. Генри выпустил ложку из дрожащей руки, незаметно потерев перебинтованное плечо и зажмурившись. Фриск, слишком спокойная, словно она была в порядке, умудрилась улыбнуться и показать большой палец — все хорошо, давай, сделай это, чем бы «это» ни было. — Мне бы хотелось сказать, что вы замечательные ребята, — горя, как спичка, под их удивленными взглядами, произнесла Одри. — И что я рада иметь таких друзей. Спасибо вам за все. За спасение. За поддержку. За все. И простите меня за произошедшее. Я должна была думать. Но я не думала, я чувствовала и хотела, не заглядывая в будущее, которое из-за меня теперь… вот такое. И я говорю это, потому что я не могу и дальше держать это в себе. Мне трудно это говорить, но я хочу, чтобы вы знали: я благодарна и тем, кто пошёл со мной, и тем, кто пришел на выручку. Простите, я подвела вас. Я предала вас. Повисло молчание. Пустота. Она никуда не упала, только колени подогнулись, когда сорвавшиеся с языка резкие, честные слова обрушили на неё вину и стыд, из-за которого хотелось свернуть себе шею. Раскаяние растопило сердце. И она стояла, ожидая приговора, злая от того, что не смогла сказать это раньше. Все смотрели на неё, смутившись и не особо понимая, что им говорить: судить её, как нашкодившую школьницу перед доской, нарочито просто ответить, что все в порядке? Что? — Предала? — спросил кто-то тихо и неодобрительно. — Как говорится, — нарушил молчание Марк, вздохнув: ворчливо и пытаясь открыть грязным золотым полумесяцем консервную банку с супом. Он выглядел совершенно не заинтересованным, не имеющим ни малейшего желание разводить сейчас сопли и слушать уже просроченные извинения. — Сделанного не воротишь. А теперь хватит выпендриваться и садись жрать. — Нас за этот самоубийственный поступок уже простили, — добавил Генри, и он, потупившись, прокашлялся. Секунду Одри стояла недвижимо, осматривая друзей, которые один за другим возвращались к завтраку. Лишь Фриск и Эллисон кивнули ей, улыбнувшись, и девушка с ножом подозвала её, предлагая местечко рядом. Но Одри не шевелилась. Все ещё пребывая в оцепенении, она села и продолжила пить воду. Ладно, это же не плохо. Им уже все равно. Или не всем? Кто знает, что на самом деле в голове Марка, такого обязательного, твердолобого и строго? Поэтому, пока она не допила и вода не растеклась по её рту и шее, падая и на одежду, она пребывала в напряжении. Будто важный разговор оставили на потом. Будто пригрозили кулаком, схватив за шиворот, и отпустили со словами: «В следующий раз». — Но впредь, — услышала она продолжение. — Никакой самодеятельности в подобных ситуациях. Мы команда. И действовать должны, как команда. «Только вот, если бы мы действовали, как команда, мы бы никуда не пошли. И они погибли бы», — однако нечто важное подломилось в ней, будто выкорчевали с корнем стержень, на котором держалась её уверенность. Одри казалось, что она противоречит самой себе, что все её слова и мысли — лицемерие. Ведь она сама видела последствия своих решений, и это была её вина. И все равно она убеждает себя, что поступила правильно, что жизнь этих людей, вполне способных напасть на них снова, дороже безопасности её друзей. — Верно, — не стала отступать Одри. — И мы должны решить, что делать теперь. Фриск собиралась встать, возможно, подойти к ней и что-то сказать, но и тут она не смогла ничего сделать, и она застыла в полуприсесте, пока Том не дернул её за рукав, усаживая обратно. — А что теперь? — пододвинувшись к ней, резонно спросила Тэмсин. — У нас у всех сейчас сплошь и рядом душевные и телесные инвалиды. Вот, у Генри уже болят рука и плечо, и он едва может есть, и это с учетом, что я воспользовалась целебной магией. Фриск тут сама не своя, будто, знаешь, шутит так много, лишь бы не молчать. И ты… забывшая, как дышать, забывшая, кто ты, и смогшая ожить только после вмешательства Захарры. Нет, мы не готовы к решительным действиям. Лучше пусть будет плохо, но не ужасно. Мы, «Плащи», конечно, сможем принять бой, если придется, и Эллисон с Томом возьмутся за оружие, и вы, я знаю, вопреки всему присоединитесь. Но не хочется жертв. Не хочется наблюдать, как кто-то из вас, людей, за которые отвечает тот же Марк — а он наш лидер, с этим трудно спорить, — умирает. — Ведь можно без битвы. Просто поговорить, все обсудить. Василиса не станет спорить, потому что она чувствует то же, что и все остальные. И она не дура. — Ты уверена? — ведьма смотрела на неё снисходительно, как на, безусловно, взрослого и понимающего ситуацию человека, но также как на того, кто верит в невозможное лучшее. Никто не знает, как будет действовать Василиса. Она отличалась своими экстравагантными выходками и неожиданными решениями: от долгой-долгой слежки за человеком, которого боится из-за пророчества, до объединения с этим самым человеком. Более того, насколько поняла Одри, когда битва в Черном Вигваме была почти выиграна, и она со своими людьми могла просто скрыться, она вернулась, чтобы помочь. — У неё крыша набекрень, Одри. И ладно ты, ладно, ты ещё защищена, хотя и это спорно. А мы? Она застыла, не дыша, глядя перед собой бессмысленным взглядом, как мраморная, потерявшая краски статуя смотрит своими выцветшими глазами в недоступное ей прошлое. «А мы?», — слова, подобные пощечине, врезались в каждую клетку тела, отрезвив девушку. Возразить было нечего. Как и просто ответить, она не знала, чем. Она представила, словно то уже случилось и навсегда осталось с ней, как неостановимый металлический убийца, единственной целью которого было убить одну ничем не примечательную беззащитную девушку… Она представила, как её друзья погибают в бойне, которая может грянуть в любой момент, как новое землетрясение. Как минимум четверо очень даже подверженны смерти. И они умрут или окажутся на грани. И с ними — те, кого она так пыталась спасти. — Если ты не будешь лезть — к тебе не полезут, — изрекла Тэмсин. — А если полезешь: ты умрешь, мы умрем, они умрут, все умрут, и будет здесь кладбище непохороненных трупов. Выходит, наша цель сейчас — переждать, голос Харви раздался в ушах, когда Одри меньше всего ожидала его услышать. Он был недоволен, как и его сестра, и столь же напуган: теперь, видя картину целиком, они понимали, насколько тонок лёд под их ногами. Харви жаждал действовать, но осторожно, с умом, он считал, что только так можно выжить. Одри была готова броситься в полымя, не думая ни о чем, веря, что и сейчас удача будет ей благоволить. А Тэмсин говорила, что нельзя шевелиться, что только терпение их спасет, в ином случае из-за неосторожных действий могут пострадать члены команды. Они могут пострадать из-за Одри и Харви, если те начнут ходить по этому льду. И к собственному недовольству оба знали, кто в этом споре прав, какая правда не единожды подтверждалась на протяжении всего пути. — Лучше займись тем, что от тебя действительно зависит, — посоветовала ведьма, уходя. — А это оставь на потом. Мы справимся с этим, но вместе. Да, она могла перестать идти напролом и быть везде и всегда. Когда от неё зависело спасение друзей, она сидела у двери и поддерживала её своей силой, пока остальные пребывали в гуще событий, сражаясь и понимая, что могут погибнуть. И Одри тоже это знала и не бросалась на помощь, потому что знала, что у неё уже есть миссия, и она должна её выполнить, потому что только она и была на это способна. — Хорошо. Мы же оба осознаем её правоту? Нет. Нужно действовать уже сейчас. Сейчас мы в слишком шатком положении, чтобы действовать, сказала Одри. Недавно ты была согласна со мной, ведь оказалась не права. Да. Только ты тоже не прав. И знаешь это. Но и понимание чужой правоты не избавило Одри от дурных предчувствий. Словно, если она не вмешается, все рухнет. И если вмешается — рухнет. Куда бы она ни посмотрела, везде была пропасть, в которую один неверный шаг может завести их всех, и в любом случае Одри будет виновата, ведь эти пропасти появились из-за её решений. Харви затих, не став отвечать, и она осталась в полном одиночестве и мыслью, от которой у неё мурашки поползли по коже. Все лучше, чем бездействовать и ждать чуда. Лучше уповать на везение в реальном времени, а не в туманном будущем, которое её просят вместе со всеми оттянуть. «Уж лучше лёд проломится, чем ждать чего-то», — вот какой была эта мысль, отравленная десятками взглядов, направленными на девушку. И взгляд Василисы Огневой, в лежавшей на колене руке которой все ещё находился молоток, был ядовитее всех.